Когда-нибудь аукнется былое,
Распишется зевотой на плече,
Ты встанешь утром и в себе откроешь
Последний смысл прожитых ночей.
Останется не много. Кто-то близкий,
Кто просто рядом молча посидит,
Перебирая скудные записки
Стихов и писем, песен и молитв.
Тогда захочешь зачеркнуть нервозность
Всех слов своих, всех ранних глупых слов,
И полюбить надолго и серьезно,
Да что там всех — хотя бы одного. 
Останется натруженная память,
На опыт обменявшая весь быт. 
И ляжет новый снег — больничной ватой.
И наконец тебя угомонит.
К тебе придет твой внук, придет твой доктор,
И ты захочешь все им рассказать,
Захочешь сохранить себя хоть в ком-то,
Захочешь жизнь кому-то передать.
Все будет так. Банально, жестко, строго.
Все это ты уже хранишь в горсти.
Но это все — не больше, чем дорога,
Которой суждено тебе пройти. 

Аль Квотион  

Я пришел в это лес, в этот лес беспредельный,
В нем тропинок не счесть, не слыхать даже эха.
Только сосны стоят, только ели без дела
Еле-еле трещат своей мудростью ветхой.
Я брожу по нему и, с корою срастаясь,
В этот шелковый мох наступая неловко,
Собираю листву в разноцветную стаю,
Отпускаю лететь, не жалея нисколько.
Я иду через лес, он мне новый учебник,
В нем вопросы во всем, а ответов — на четверть.
На поляне одной все сгорело до черни,
И деревья молчат, и обломаны ветви. 
Я иду через лес. По лицу бьет дождливость,
Под рубашкой, у сердца уснула прохлада.
Я иду через лес, познавая пытливо
Этой клюквенной крови всю горечь и сладость. 
Я пришел в это лес не по картам — на веру,
Этот лес не найти в лабиринтах глубинок,
Он никем не открыт, он забыт, он потерян.
Ну а я… Я пришел. И уже не покину.
Я пришел в лес души, в лес души твоей странной.
Я стою и смотрю в эту чащу без края,
Я тебя так учу. Как стихи, как туманы.
Я тебя узнаю. Я тебя понимаю.

Аль Квотион  

Не зря, не зря мы пели в это время,
Где люди, 
пуповиной в монитор 
Врастая,
Выдыхают только темень,
И каждый полусчастлив-полумертв.
Не зря.
В заплесневелое пространство
Скули, кричи, бей словом по щекам,
Сходи с ума, безумствуй и бунтарствуй.
И всех люби.
И каждого прощай.
А если снег,
Лежалый снег наступит,
До жара растирай им мокрый лоб
И из стихов своих вяжи тулупы,
И раздавай всем встречным гардероб.
А если станет тошно — вытри копоть.
И птиц считай.
Их много над тобой.
Им тоже — петь.
Им крыльями всех хлопать.
Им тоже жить. И тоже — на убой.
Не зря я шел дорогами помарок,
Потерь, любви. 
Пока хватало сил.
И жизнь свою, великий твой подарок,
Я не растратил, Господи. 
Я раздарил.

Аль Квотион  

Там туманы — по пояс, молочные,
Там трава пахнет скошенной жизнью.
Там все строки кончаются точками,
И не брат, а весь мир тебе — ближний.
Там стучит философски колесами
Грузный поезд по старым дорогам.
В нем все люди становятся взрослыми,
В нем все люди устали немного.
В нем и я. Молчаливый и замкнутый,
Полустанка любви ожидаю.
Проводницы вздыхают и ахают,
Проводницы сбиваются в стаю,
Машут белым бельем, словно крыльями,
И плывет по вагону, как лебедь,
Простыня, укрывая мир милями,
Завернув в себя сосны и небо.
Не проспать бы. Не выйти случайно бы
На платформу тоски и тревоги,
Только сонно в вагоне и пагубно,
Только путь — монотонный и долгий.
Я просплю. И с привычною бледностью
Встану в ночь. Смыть печаль и согреться.
Впереди остановка последняя. 
Остановка конечная. Сердца.

Аль Квотион  

Ну что, малыш? Мы живы, мы сильны,
И даже есть над чем еще смеяться
На сцене дней, в присутствии войны,
Под стук судьбы промеж житейских станций.
Не верь глазам, я вовсе не устал,
А то, что вверх смотрю, так это придурь,
И все слова… А что слова? Листва,
Ее покров по прошлому раскидан. 
Ну что, малыш? Есть в жизни свет один,
И этот свет не даст нам отсидеться.
Ты прогрызаешь ход в моей груди,
Чтобы потом согреться где-то в сердце.
А мне не больно. Мне уже плевать,
Сижу и пялюсь в сжеванное небо,
Не жду добра и не ищу привал,
И не считаю стоимость ущерба. 
Ну что, малыш? Смотри на грязь плевков,
И верь в любовь, идя вперед вдоль тюрем.
Вот наша жизнь. В ней тошно и легко.
Бензином пахнет. Что ж… Давай закурим. 

Аль Квотион   

Не пощадит нас время. Будет час
Сойти с земли на тихий полустанок,
Где встретит ключник, хмур и седовлас,
И души ждущих, любящих предстанут. 
Не пощадит нас время. Но пока 
Идут мужчины сонно на работу,
Им эта жизнь проста и велика,
В них все поет, от детства и до пота.
И женщин здесь, смотри, не сосчитать,
Они несут свои большие души
Тропой любви, и поступь их легка,
И каждый взгляд — доверчив и воздушен.
Мы все живем в обычных мелочах,
Мы знаем мир по маленьким деталям:
Письмо друзьям, у кассы толчея,
То, что терпели, то, о чем мечтали,
И пара книжек в письменном столе,
И на лице морщинок первых складки,
И близким вслед: «Живи! Живи сто лет!»
И поцелуй до дна, до жара сладкий.
Не пощадит нас время. Никого. 
Но посмотри: у речки, за оградой
Босой мальчишка, глупый и живой.
А значит надо жить. Ты слышишь? Надо.

Аль Квотион 

Я не знаю ответов. Я учу это время.
Это время о людях, это время о нас.
Я смотрю в этот город, в этот талый, распевный
Промежуток житейства с перемычками трасс.
Я учусь. Я читаю в этих зимних квартирах
Те учебники жизни, где душа — как ладонь,
Где насквозь, но не видно, где так зябко и сыро,
Где на каждое сердце по своей накладной.
Я учусь. Я рисую на доске синим мелом
Подрастающий опыт, раздобытый в боях,
Как студент-недоучка, я люблю неумело,
Словно двоечник-школьник, ошибаюсь в друзьях.
Но когда в это небо поднимаются птицы,
Мне так хочется верить в милосердье и грусть,
В то, что все впереди, когда телу — за тридцать,
Что не зная ответов, я все же учусь.

Аль Квотион 

Привет, дружок. Здесь снова жарко. Впрочем, как и вчера, как и, скорее всего, будет завтра. Сегодня вечером шел вдоль кромки воды и слушал море. Господи, как пьянит меня соленое солнце, падающее в океан, как завораживают смуглые женщины в длинных одеяниях, как сводят с ума эти запахи цветов и раскаленного мира, растворенные в мутном мареве каких-то незнакомых мне простоты и беспечности. Я же сам северный, я родился среди зимы, был взращен проливными дождями. И как ребенок холодного декабря теперь безоглядно влюбляюсь в улыбку вечного лета. 

Песок на шее, песок на руках, песок в волосах. И кажется, что сам я отчасти сделан из песка, и осыпаюсь ежесекундно, и улетаю крупинками вслед за ветром. Кожа стала смуглой и соленой, взгляд посветлел, но если внимательно присмотреться, если заглянуть в него глубоко, то можно увидеть мысли о тебе, ласково укутанные в нетронутый снег и узоры инея. 

О чем рассказать? Море… Тут оно своенравное, норовистое, кусает волнами берег и бьется грудью о камни. А с гор на него смотрят нарисованными глазами чуждые мне божества. Когда я шел босиком по горячим плитам между их изваяниями, дыша густой смесью благовоний, когда во мне звенели незнакомые молитвы, сладко отдавая в мембрану чувств, я все равно вспоминал тебя. Как ты зажигаешь в темноте нашей спальни тонкую палочку с запахом мускуса, и свет выхватывает из сумрака твое лицо, и пряный дым скользит по щеке.

Знаешь, мне хочется привезти тебе из этого лета не разноцветные ракушки, не смешных слонов из кокосовой скорлупы, не разноцветные бусы и блестящие камни, а загорелый легкий простор души, смеющийся на все голоса выгоревшего неба, в котором ты еще долго сможешь жить, ни о чем не тревожась. Чтобы мы сидели рядом, смотрели, как за окном медленно падает снег, пили горячий чай, и улыбались морю, все еще беснующемуся в моем сердце. 

Аль Квотион   

- С новым годом, с новым счастьем!

Все люди вокруг по негласному договору несут друг другу эти слова. Они залетают в мое окно, скрипят под половицами, ими даже пахнет сегодняшний вечер. Запер дверь, задернул шторы. Не хочу. Не хочу я нового счастья, хочу оставить себе старое, потрепанное за год, с отколовшимся кусочком, но все же… Я с ним уже свыкся, сроднился, мне в нем тепло и уютно. И пусть мое счастье не самое блестящее, не самое великолепное, но оно очень нужное именно мне. И именно таким: смешным, курносым и с теплыми боками. И пусть оно тихое, временами строгое, с острыми коленками и долей ехидства, зато смеется так, что я оживаю. 

Так и встречаю новый год, спрятавшись в ласковом полумраке умиротворенной нежности, вжимая в грудь свое старенькое счастье, которое не променяю ни на какое другое. Но для тех, кому это действительно нужно, я повторю, улыбаясь чему-то своему:

- С новым годом. С новым счастьем. 

Аль Квотион   

Мы живем хорошо. Нет, хватает забот,
Но они, если взяться, решаются.
А бывает без них, если вдруг повезет,
Вся неделя — как Божия пятница.
Дети живы, здоровы. Кто в школу, кто в сад,
Пахнут хлебом, растут вверх деревьями.
Нет, порою грустим, часто смотрим назад,
Но потом все равно веселеем мы.
А у вас? Пахнет смертью и страшно дышать,
Страшно пить эту гарь вместе с воздухом?
Сколько там полегло в эту хмарь, как в кровать,
Сколько неба чернеет от пороха?
Как там дети? Кудрявость невинных голов
Засыпали землей еще засветло?
Ай, молчи, не могу, не хочу, не готов
Ни ответ твой услышать, ни замыслы.
А у нас хорошо. Спор умов, счет монет,
Все любовь, только ею и тешимся.
Ну откуда тогда, ну откуда — во мне
Это чувство убитой безгрешности?

Аль Квотион   

Да сколько можно этих слов?
Слова — разменная копейка,
Плоды прокуренных мозгов
На почве слякоти житейской.
Слова у всех, кому не лень
Ныть о дождях, жевать любовность.
А у меня от них мигрень,
А я хочу в немногословность.
Хочу быть голым до души,
Я так хочу, Господь помилуй,
Не пить, а петь, не жать, а жить,
И не идти — плясать по миру.
Да как плясать, когда вокруг
Вой душ стоит — хоть в уши вату.
И жалко их — до слез, до мук.
Они ни в чем не виноваты.
Ведь просто люди. Как и ты.
Но так кричат — что глушат небо.
Как не жалеть их нищеты,
Как каждого найти — под снегом?
Как отдышать их, отогреть
И отпустить на убыль снова?
Вот и стою — больной на треть
И всех бинтую битым словом.

Аль Квотион   

Пусти меня любить дворы,
Их грубую немногословность,
Их равнодушные дары,
Их нищую до слов духовность.
Позволь мне петь про боль округ,
Всю пустошь города изведать,
Врасти корнями слабых рук
В сырую стыль могилы деда.
Я так хочу пойти туда,
Где осень слизывает капли
С шинелей каменных солдат,
Где царство истины и кашля,
Где каждый звук — шероховат,
Где каждый день идет на убыль.
Я так хочу не ревновать
Твои накрашенные губы,
Я так хочу забыть тебя
И жить спокойно, монотонно,
Я так хочу… Но ведь болят
Во мне твоих ресниц иконы.
Ведь даже слово — предает,
Упрямо пишет на бумаге
Твой жадный, теплый, влажный рот.
Я захлебнулся в этой влаге.
Запутался в сетях волос,
И чту я эту сеть тугую,
Хвалю ту цепь, как верный пес.
Пусти меня любить другую.

Аль Квотион

Стели всем нам нетронутое поле,
Мой мальчик, созидая красоту,
Где женщины несут любовь в подоле,
Где пляшет небо на своем посту,
Пиши простор, дыханием прогретый,
Рисуй свободу каждого мазка.
Дурак вдруг превращается в поэта,
Когда его находят облака.
Дыши горячим словом в губы жизни,
Мой мальчик, свою молодость любя.
И будь капризным, хочешь — будь капризным.
Но чти ее, она — твоя семья,
Ту женщину, смешливую от света,
Ту женщину, прозрачную от мук.
Монах вдруг превращается в поэта,
Когда его находит нежность рук.
Кричи о том, что прожил, что ты видел,
Мой мальчик, нам молчание — тюрьма,
Целуя мир или на мир в обиде,
Ревнуя правду сквозь самообман.
Ищи ответы, раздавай советы,
Черти рассудком, как карандашом.
Мудрец вдруг превращается в поэта,
Когда находят мысли о большом.
Ступай вперед и знай, что ты — монета,
Тобой заплатят за сраженье вер.
Палач вдруг превращается в поэта,
Когда его находят взгляды жертв.

Аль Квотион  

Вечер.
Время встречи.
Время быть вдвоем.
Время… 
Время лечит.
Время — водоём
Странствий и скитаний,
Боли и любви.
Время — это вечность.
Вечер.
Мы одни.
Где-то Бог бинтует
Город в чистый снег,
Где-то в хмарь людскую
Входит человек,
Превращаясь в оттиск,
Превращаясь с штамп,
Где-то треснут кости,
Брошенные псам.
Где-то, где-то, где-то…
Успокой меня.
Мы с тобой — сюжеты,
Мы с тобой — родня.
Вечер. Руки. Плечи.
Мудрость. Торжество.
Так родится слово.
Здесь — исток всего.
Вечер. 
Ты читаешь на моей груди
Общей нашей жизни
Общие стихи.

Аль Квотион  

Уйдешь. А что оставишь нам?
Ты говоришь, что снег
Нетронутый. И клавиши
Рояля. И ковчег.
И музыку. Но музыка
Стихает по ночам.
Нет, ты оставишь узость нам
Идей о мелочах.
Оставишь мокрый, ягодный
День осени. Старье.
Оставишь только загнанность, 
Проклятие свое. 
Счета в хрустальной вазочке
За воздух и за свет.
Оставишь пыльный справочник
Людских сердец и лет.
Оставишь неизбывную,
Бессильную тоску.
Любовь альтернативную, 
Любовь в одну строку.
И пыль на этих улицах,
И новости газет,
В которых мир сутулится,
Оболган и раздет.
Наследство бесполезное,
Огрызки, хлам, тряпье.
Оставишь лишь поэзию.
Бессмертие свое…

Аль Квотион   

До встречи, брат. Ее не долго ждать,
Когда стихи уже легли на шею.
Встряхни рюкзак, заправь за ухо прядь.
Я бы отпел, но ты и сам умеешь.
Вот твой вокзал. Он слово, он перо
В заплечной схеме звездного покрова.
И поезд ждет. Смотри, как он багров
От человечьей, смертной нашей крови. 
Ты обернись, мы жили прямо здесь,
В любую хмарь орали под гитару.
И было строк — вовек не перечесть.
И был нам срок — до крайнего удара.
До встречи, брат. Замолви пару слов
И за меня. Скажи, что пел, как слышал.
Что не ходил поверх чужих голов,
Был рад всему. Ел хлеб, растил сынишку.
Что целовался жадно, сгоряча,
Ценил друзей, любил свою девчонку,
А под конец зачем-то одичал
И вместо славы выбрал отчужденность.
До встречи, брат. До новых мостовых.
До скорых вех, до будущих бессилий.
Но ты спроси там у своих святых,
Спроси у них за что тебя убили. 

Аль Квотион