Кто-нибудь из вас помнит, как в годовалом возрасте выпал из кроватки и напугал родителей? Или какую колыбельную пела на ночь мама? Как его подкидывал на руках отец? Скорее всего, нет. Обычно люди сознательно помнят себя примерно с четырехлетнего возраста. А обо всем, что происходило раньше, знают лишь со слов близких. Но именно переживания раннего детства оставляют глубокий след в памяти на всю жизнь.
В обычном понимании этого слова «помнить» значит «знать». Человек помнит первый школьный день, лица знакомых, телефонные номера. Такая память в науке называется эксплицитной (явной). Ее составляет фактическая информация, хранящаяся в коре больших полушарий головного мозга, которую можно воспроизводить в сознании и выражать словами. Это она позволяет мысленно возвращаться в прошлое, извлекать из него уроки и на их основе прогнозировать будущие события.
Но многие поступки люди совершают машинально: завязывают шнурки, крутят педали велосипеда, находят в темноте выключатель... Алгоритм этих действий тоже хранится в памяти. Точная реакция опытного вратаря, умение ориентироваться в пространстве, полезные (и вредные) привычки — все это память. Человек не просто хранит воспоминания, он буквально соткан из них. Хотя и не осознает этого.
Такая память называется имплицитной — скрытой. Хранящаяся в ней информация не осознается, ее трудно описать словами. Ее носителем является само тело. Немецкий философ и психиатр Томас Фукс называет ее так — «память тела».
Это телесный опыт прошлого, которым человек бессознательно руководствуется в жизни. Некоторые такие навыки отрабатываются до автоматизма благодаря сознательным усилиям, которые только потом становятся бессознательными. Например, тот, кто часто работает за компьютером, не может воспроизвести по памяти раскладку букв на клавиатуре. Но его пальцы уже сами «знают», куда нажимать. А у музыкантов и спортсменов координация движений настолько сложна, что сознанию лучше в нее не вмешиваться. Оно слишком медлительно.
Однако есть и такой опыт, который изначально приобретается без участия сознания. Например, каждый знает, что объятия успокаивают. И может определить по тембру голоса настроение собеседника.
Как правило, сознание «включается» только в тот момент, когда происходит какая-то «аномалия», нарушающая привычный ход вещей. Когда человек допускает «опечатку». Ощущает боль или тревогу. Или замечает, что ведет себя иррационально, но не может разобраться в своих чувствах. Например, когда визг тормозов вдруг пробуждает во всем теле осязаемое воспоминание о пережитой им в далеком прошлом автомобильной аварии.
Нейрофизиология долго была сосредоточена на изучении феномена сознания. И лишь недавно выяснилось, какое колоссальное влияние оказывает телесный опыт на эмоции и мышление. Прежде всего — бессознательные воспоминания первых лет жизни, когда человек постигает науку общения с другими людьми не на уровне слов и интеллекта, а благодаря прикосновениям и ощущениям.
Младенчество — самый важный этап психического развития. От него во многом зависит, каким вырастет ребенок — пугливым или решительным, закомплексованным или уверенным в себе. А главное, как он будет вести себя с другими людьми.
Телесные воспоминания — это как иностранный язык. Его изучение начинается с подражания — то есть действия, когда все переживания сводятся к физическим ощущениям.
«Изобразите на лице отчаяние», —просит Беатрис Биб, психоаналитик и профессор Колумбийского университета (США), Остается наморщить лоб и скривить рот, словно вот-вот разрыдаешься. В ответ Биб отворачивается в сторону. Хотя это всего лишь игра, в ее жесте ясно читается: оставь меня в покое. Потом она поворачивается с улыбкой. Но разве это может утешить?
Затем она смотрит с издевкой, словно хочет сказать: перестань хныкать, все не так уж и плохо! Поневоле начинаешь испытывать возмущение. Теперь на ее лице нейтральное выражение.
Она явно не замечает чужую мольбу о помощи. От мимики приходится перейти к словам: «Помогите!» После этого она тоже изображает на лице отчаяние и сочувственно охает в ответ. И только в этот момент чувствуешь, что тебя поняли
Беатрис Биб изучает невербальное общение между ребенком и матерью. Ее цель — определить, когда двум людям удается понять друг друга без слов, а когда — нет. Главный объект ее исследований — ребенок в возрасте от четырех месяцев до одного года.
Это во многом определяющий период. За первый год жизни объем мозга у ребенка увеличивается вдвое, на девятом месяце достигает пика процесс образования новых нейронных связей. Особенно быстро развиваются отделы мозга, отвечающие за регуляцию стрессовых состояний и анализ эмоций. Причем нейронных контактов (синапсов) в мозгу малыша формируется почти вдвое больше, чем необходимо.
Синапсы работают по принципу «пользуйся или потеряешь», говорит Майкл Мерцених, один из ведущих нейрофизиологов из Калифорнийского университета. В зависимости от условий, в которых растет ребенок, одни нейронные связи интенсивно используются, а другие «спят» и со временем «отключаются». Так мозг приспосабливается к реальности, в которой предстоит существовать.
Главным стимулом развития головного мозга служат контакты с близкими, прежде всего с матерью. В этот момент ее основная задача — внушить ребенку чувство безопасности и смягчить стрессы, выступая в роли посредника между ним и внешним миром.
Исследовательский материал Беатрис Биб — видеозаписи общения между матерью и ребенком. При съемках используются две камеры. Для каждого — своя. Затем кадры посекундно анализируются. Только под таким «микроскопом» можно проследить бессознательные сигналы: жесты, мимику, прикосновения, интонацию. И определить, как мать и ребенок реагируют друг на друга и каким образом между ними возникают взаимопонимание и эмоциональная связь.
Сегодня — эпоха индустриализации. И современные родители стараются как можно раньше приучить своих детей к отдельной комнате, забывая о том, что человек — «социальное существо». И это свойство проявляется еще до рождения.
Наблюдая за поведением близнецов в материнской утробе, итальянские ученые установили, что начиная с 14-й недели эмбрионы совершают целенаправленные движения друг к другу. А уже в первый час после появления на свет новорожденные начинают копировать жесты и мимику окружающих. И в этом нет ничего удивительного. Ведь успешная коммуникация с окружающими — залог выживания.
Родителей часто смешат гримасы ребенка, когда тот начинает имитировать их мимику: вытягивает губы трубочкой или показывает язык. Но для ученых — это серьезный факт: новорожденные уже следят за тем, что делает человек, находящийся в поле их зрения. Младенцы проецируют увиденное на свои телесные ощущения. И умеют улавливать сходство. А ведь это ни много ни мало зачатки важнейшей способности — понимать другого и мысленно ставить себя на его место.
Это открытие — настоящая революция в нейрофизиологии. Если раньше считалось, что многие функции мозга не связаны с окружающим миром, то теперь стало ясно: мозг — это «контактный орган».
Сцена на видеозаписи: четырехмесячный мальчик смотрит на свою мать. Она делает утрированно удивленное лицо. Он поднимает бровь, слегка раздвигает ноги и растопыривает пальцы. Мать улыбается. Оба покачивают головами и обмениваются улыбками. Ребенок смотрит, насупившись. Мать прикасается к нему рукой. Он расслабляется.
Их язык тела так богат полутонами, что все его нюансы невозможно передать словами.
Эксперименты показывают: когда один человек повторяет мимику и жесты другого, принимает такую же позу или подстраивается под ритм его шагов, это усиливает ощущение эмоциональной близости. А во время задушевного разговора у обоих собеседников даже синхронизируются ритмы мозга. И появляется способность предугадывать чужие слова.
Одно из правил эффективной коммуникации: партнер должен вести себя так, чтобы другой мог на несколько секунд вперед спрогнозировать его действия и свою реакцию, говорит Биб. Уже в три-четыре месяца дети начинают просчитывать возможные последствия своих действий по принципу «если я поступлю так-то, то произойдет то-то». Например, если я посмотрю на маму, то она мне улыбнется и я обрадуюсь. Если я закричу, то она меня погладит и я успокоюсь.
Дети учатся тому, что любое проявление эмоций оказывает влияние на другого человека и на них самих. Познают себя и получают признание окружающих.
Казалось бы, к этому стремятся взрослые, а не младенцы. Но на самом деле «самопознание и признание» — не столько цель, сколько первооснова психологического благополучия. Способность понимать себя и поддерживать связь с окружающими жизненно важна вне зависимости от возраста.
Ребенок начинает постигать «науку взаимоотношений» с грудного возраста. Узнает, как нужно выражать свои чувства, чтобы привлечь внимание. Как вести себя с окружающими. На какую помощь можно рассчитывать в стрессовой ситуации. Позднее сформировавшиеся в детстве модели поведения повторяются в дружеских и любовных отношениях. В общении с собственными детьми. В таких случаях говорят: «Ты ведешь себя, как твоя мать».
И судя по результатам долгосрочных исследований, так оно и есть.
Радость, страх, гнев — умение выражать все эти чувства не дано от рождения. Этому учатся. И не всегда успешно. Невероятно, но факт: довольно много людей страдает алекситимией — неспособностью осознавать свои эмоции и понимать, что чувствуют другие. Такие люди не могут отличить внутреннее раздражение от расстройства желудка, психологический дискомфорт от физического недомогания. А все оттого, что у них почти не активизируется отдел мозга, отвечающий за преобразование телесных ощущений в эмоции.
В экстремальных случаях притупляется даже физическая чувcтвительность. Организм попросту не реагирует на эмоциональные стимулы: печаль, радость, злость. Это состояние напоминает эмоциональный паралич. Но алекситимия — не болезнь, а лишь механизм психологической защиты от невыносимого страха, агрессии или тоски. И формируется он, как правило, в ранние детские годы.
Что же происходит?
Дети рождаются лишь с набором примитивных мимических сигналов и первичных эмоций: недовольство, удовольствие, страх и интерес. Поначалу они служат для ребенка чем-то вроде датчиков состояния организма. Если внутренний баланс нарушается, организм бьет тревогу. И ребенок кричит, оповещая об этом взрослого. «Выражение эмоций — это способ коммуникации, позволяющий добиться необходимой реакции от другого человека», — говорит специалист по эмоциональному развитию Манфред Холодински из Мюнстерского университета (Германия).
Эмоции — это стимул восстановить внутренний баланс. И для того, кто их испытывает, и для того, к кому они обращены.
Но на первых порах способы выражения эмоций у ребенка настолько однотипны, что родителям трудно догадаться, кричит ли он от голода, от боли или просто от скуки. Взрослые реагируют на крики малыша утрированной мимикой. Благодаря этому ребенок постепенно понимает, как принято выражать чувство, которое он сейчас испытывает. Например, злость. Или страх. Напуганному ребенку родители обычно «подыгрывают» лишь пару мгновений. Если долго показывать ему, что я, дескать, тоже боюсь, то успокоить его уже не получится.
Мало-помалу ребенок учится выражать свои эмоции точнее. И, руководствуясь опытом, увязывает их с определенными ощущениями. В его телесной памяти накапливается база эмоциональных знаний и соответствующих физических реакций. Он начинает понимать, что именно доставляет удовольствие. Чем можно гордиться. И чего нужно стыдиться.
И позитивные, и негативные эмоциональные «установки» он перенимает у родителей. Проникается страхом перед окружающим миром — под влиянием мнительной матери. Или брезгливостью к улиткам — по примеру отца. Причем все это откладывается в телесной памяти в таком раннем возрасте, что в дальнейшем не поддается осознанию.
Поначалу дети выражают свои чувства буквально всем телом. Только с двухлетнего возраста они начинают овладевать новым мощным инструментом коммуникации — речью.
И учатся выражать эмоции словами, а не только действиями. И внутренне дистанцироваться от переживаний. «Вместо того чтобы отождествлять себя с каким-то чувством, они начинают осознавать, что просто испытывают его», — объясняет Манфред Холодински.
Язык дает ребенку ключ к своему внутреннему миру. Но без помощи родителей проникнуть туда он не может. Ориентирами для него служат их вопросы: «Почему ты плачешь? Что с тобой случилось?» Только так он может уяснить, какие чувства скрываются за внешними реакциями — например, слезами. В дальнейшей жизни это помогает ему анализировать и контролировать свои эмоции
Прислушиваясь к своему внутреннему голосу, ребенок учится улавливать и правильно истолковывать даже самые слабые сигналы, которые подает организм в ответ на новые эмоциональные стимулы: «мурашки», спазмы в желудке, напряжение мышц или сухость во рту. Американский нейробиолог Антонио Дамасио называет такие реакции «соматическими маркерами». Они служат для сознания подсказками при принятии решений.
«Я мыслю — значит, существую», — сказал когда-то Декарт. Дамасио перефразировал его формулу: «Я чувствую — значит, существую».
Память тела хранит гораздо больше информации, чем сознание.
В ходе одного теста десятилетние дети не смогли узнать на фотографии своих подросших друзей по детскому саду. Но судя по кожно-гальванической реакции, они их вспомнили. Показателем возбуждения при таких исследованиях служит изменение электрического сопротивления кожи. Известен такой случай: двухлетний ребенок, подвергшийся в годовалом возрасте насилию, не сумел опознать на снимке своего обидчика, но сама фотография вызвала у него физический стресс.
Самые глубокие шрамы в эмоциональной памяти — результат самых болезненные переживания. Они служат предостережением на будущее. Но порой душевная травма так сильна, что психика не в состоянии с ней справиться. Пережитый ужас просто не укладывается в сознании в виде связного целого.
Этот опыт сохраняется лишь в имплицитной памяти в виде разрозненных впечатлений. Любая такая деталь — знакомый запах, звук, жест, роковая дата — мгновенно воскрешает, казалось бы, давно забытое прошлое. Для защиты от невыносимых воспоминаний примерно каждый третий пострадавший прибегает к так называемой «диссоциации»: подсознательно «дробит» травматические переживания на бессвязные фрагменты. И тогда они уже не воспринимаются как реальные.
Беатрис Биб достаточно посмотреть пару минут видеозаписи поведения четырехмесячного ребенка, чтобы спрогнозировать его будущие психологические проблемы — хоть на восемь месяцев, хоть на двадцать лет вперед.
Типичный эпизод: грудной ребенок жалобно хныкает, а его мать, не обращая на это внимания, с улыбкой теребит его за ногу. Он пытается увернуться. Но она не замечает его защитной реакции. И, продолжая улыбаться, наклоняется к нему. Он вжимает голову в плечи и вытягивает вперед руки. Она приближается к нему вплотную.
Сцена производит отталкивающее впечатление. «Эта женщина не понимает своего ребенка, — комментирует Биб. — Обычно такие матери слишком мнительны или страдают депрессией. Или хотят, чтобы у них был идеальный, вечно улыбающийся ребенок. И поэтому игнорируют другие его эмоции».
Такое общение не только загоняет ребенка в стресс, но и дезориентирует его. Он воспроизводит противоречивые эмоциональные сигналы матери, путает взаимоисключающие формы выражения эмоций — улыбку и слезы. Зовет мать к себе и одновременно отталкивает. «Так начинаются многие будущие психические расстройства», — говорит Биб.
Даже взрослым для взаимопонимания мало одних слов. Нужно, чтобы собеседник подавал подтверждающие знаки: кивал, поднимал брови, поддакивал. Как и четырехмесячный ребенок, взрослый отстраняется от того, кто нарушает его личное пространство. И моментально замечает бегающие глаза или смех невпопад.
А если такое происходит не эпизодически, а постоянно — причем в общении с самым близким человеком? Нетрудно представить, как это влияет на маленького ребенка. Ведь он не может за себя постоять. Не может уйти. Мама — единственный человек, которого он знает в целом мире. И без ее помощи ему не успокоиться.
В этом возрасте ребенку еще не знакомы бессознательные уловки, с помощью которых взрослые самостоятельно снимают волнение: ерошат себе волосы, трут нос или подбородок. Прикосновения действуют как успокоительное. И помогают ослабить стресс. Это подтверждают результаты энцефалографических исследований, проведенных недавно Мартином Грунвальдом — специалистом по тактильному восприятию из Лейпцига (Германия).
Недостаток тактильных контактов оставляет пробелы в телесной памяти ребенка. Осязание — первое чувство человека. Оно развивается еще в материнской утробе. И долгое время остается основным. Благодаря ощупыванию, хватанию и прикосновениям ребенок определяет личные «границы» и получает представление о своем теле. Тактильные контакты дают ему ощущение уверенности и безопасности. Стимулируют выработку гормонов роста. Тормозят выделение гормонов стресса. Нормализуют сердечный ритм, дыхание и артериальное давление. Благотворный эффект прикосновений ощущают на себе и взрослые. Но не все.
«Десять процентов наших пациентов не выносят прикосновений, — говорит Петер Йорашки, специалист по психосоматике из Дрездена. — Зачастую они испытывают брезгливость к собственному телу. Обычно это связано с недостатком тактильных контактов в детстве. Возможно, у них были закомплексованные матери, которые избегали прикосновений. Или в детстве их то слишком сильно тискали, то подолгу оставляли без внимания».
Спустя десятилетия они переживают те же эмоциональные контрасты в интимных отношениях. В тяжелых случаях отвращение к прикосновениям переходит в подсознательное неприятие собственного тела. Из-за этого в период полового созревания может развиться анорексия — мания похудения, сопровождаемая тошнотой и рвотой.
Ранние переживания формируют развивающуюся психику ребенка. Это похоже на работу садовника, подрезающего ветви саженцев, чтобы придать будущему дереву нужную форму. Если ребенок не уверен, что ему вовремя сменят подгузник или утешат в объятиях, он растет в условиях постоянного стресса. И организм это не забудет. Он станет легковозбудимым, импульсивным, готовым к мгновенной внутренней мобилизации. Постоянное напряжение дорого обходится психике. Оставляет меньше места для приятных эмоций. Гормоны стресса тормозят процесс образования синапсов и нейронных связей. А значит — и развитие тех отделов мозга, которые отвечают за контроль внутренних импульсов и восприятие сигналов организма.
«Негативный детский опыт никуда не исчезает. Зачастую он отпечатывается в психике на всю жизнь, — говорит американский врач Винсент Фелитти. — Время не лечит психологические травмы первых лет жизни. Оно лишь консервирует их. Нам только кажется, что мы их забыли. Но тело помнит все».
Университетский городок Кембридж под Бостоном (США). Из метро выходят лучшие студенты страны. А на площади перед станцией «тусуется» совсем другая молодежь: бездомные, алкоголики, наркоманы. Печальный контраст... Почему одним удается раскрыть свой потенциал, а другие опускаются на дно, еще толком не начав жить?
У всех неудачников есть нечто общее: почти 70 процентов пациентов американских психиатров жалуются на тяжелое детство. Среди заключенных таких почти 100 процентов.
И это только вершина айсберга. Истинные масштабы проблемы открылись в 1995 году после того, как в медицинских учреждениях США было проведено уникальное исследование «неблагоприятного детского опыта». В опросе участвовали более 17 тысяч человек. Треть опрошенных признались, что в детстве их били.
20 процентов жаловались на сексуальные домогательства. Почти у каждого четвертого среди ближайших родственников был алкоголик. У каждого пятого — психически больной. Каждый восьмой в детстве был свидетелем драк и ссор между родителями.
Этот список можно продолжить. Исследователи установили прямую зависимость: чем больше утвердительных ответов респондент дает на вопросы о негативном детском опыте, тем выше вероятность того, что в зрелости он будет страдать депрессией, ожирением, алкоголизмом, наркоманией, сердечно-сосудистыми заболеваниями, раком или диабетом. Всего шесть таких неблагоприятных факторов сокращают жизнь на 20 лет.
Когда именно неприятные переживания перерастают в психическую травму? Что происходит на каждой стадии развития нейронных связей? Ученые получают все более точные ответы на эти вопросы. Уже установлено: надежная эмоциональная опора в первые два года жизни служит для ребенка щитом от травматических переживаний — даже при врожденной склонности к стрессам
Если же ребенок подвергается в семье физическому или моральному насилию, результатом может стать целый «букет» нарушений. Вот почему многие специалисты требуют официально признать заболеванием «травму развития».
«Детям с таким диагнозом нужно на физическом уровне научиться контролировать свои эмоции», — говорит Бессел ван дер Кольк, профессор психиатрии и организатор центра психологической травматологии в Бостоне. Он одним из первых понял, что тело человека «запоминает» психическую травму. И создал для своих пациентов-подростков театральную студию. А для детей — особую игровую комнату.
Здесь есть карусель, мячи, батут. И повсюду разложены толстые маты. Идеальная детская площадка для нервных, закомплексованных, капризных и эмоционально зажатых малышей. Здесь они могут получить недостающий телесный опыт: расслабиться, «подружиться» с собственным телом.
Семилетний мальчик с криком швыряет кукол в стену, не реагируя на уговоры. Терапевт Элизабет Уорнер предлагает ему попрыгать на батуте — вместе с ней. В одном ритме. Есть контакт. Оковы сброшены. Ребенок меняется на глазах: смеется, разговаривает без стеснения.
Элизабет Уорнер, руководительница проекта, наблюдает такие чудесные превращения постоянно. Некоторых особенно зажатых малышей приходится буквально пробуждать от «эмоциональной спячки».
Секрет Уорнер — в умении сбалансировать уровень возбуждения нервной системы ребенка. Только так он может «вернуться в свое тело», разобраться в своих чувствах, научиться их контролировать. И усвоить новый опыт. В данном случае ей удалось успокоить семилетнего пациента благодаря отвлекающей физической активности — прыжкам на батуте.
Сейчас мальчик падает на пол и требует, чтобы она запустила ему мячиком в лицо. Это неспроста — однажды папаша ткнул его носом в испачканные памперсы и надавал оплеух; с тех пор ребенок не дает дотрагиваться до своего лица во время мытья. Терапевт поначалу колеблется. Но делать нечего. Она кидает мяч. Он отбивает его лбом. Еще раз. Он уворачивается. Отбивает его руками и ногами. Зовет мать присоединиться к игре.
Все это Зигмунд Фрейд описал еще век назад — люди, получившие психическую травму, снова и снова воспроизводят на физическом уровне болезненные переживания, вытесненные из сознательной памяти. Зачастую они обречены на такое повторение всю жизнь. Жертвы насилия нередко находят себе отдушину, выступая в роли обидчика. И тем самым передают травматический опыт дальше — своим детям. Но этот семилетний мальчик бессознательно пытается вырваться из замкнутого круга. Связать невыносимое прошлое с новыми приятными впечатлениями.
«Как только ребенок начинает ощущать надежную связь с другим человеком, он старается измениться: выйти из роли пассивной жертвы. И стать активным партнером», — говорит Элизабет Уорнер.
Получается, что тело — это не только носитель памяти, но и инструмент саморазвития. Причем не только у детей, но и у взрослых. Проблема лишь в том, что взрослые пациенты на приеме у психотерапевта не двигаются, а сидят в кресле или лежат на кушетке. И говорят, говорят, говорят...
Они стараются подыскать слова для описания своих страхов. Иррациональных поступков. Детских переживаний. Пока наконец не осмыслят эти факты и не разложат их «по полочкам» в сознательной памяти.
Но это не освобождает от груза прошлого: тело продолжает подсознательно помнить пережитое. И прошлое возвращается снова и снова — в виде физических реакций. «Чтобы перепрограммировать физическую память, нужно заново испытать прежние эмоции в безопасной обстановке и научиться воспринимать их по-новому», — говорит Бессел ван дер Кольк.
Как бы поступил в сложной ситуации ребенок? Позвал бы криком маму. Попросился бы на руки. Хлопнул дверью. Заплакал.
У ребенка все эмоциональные сигналы — это стимул для окружающих. А у взрослого — для самого себя. Выброс адреналина, учащенные сердцебиение и дыхание, напряжение мышц, потеря аппетита — все это не что иное, как призыв действовать.
И вписывать новые впечатления в память тела
