КЕМБРИДЖ — Одной из загадок мировой экономики является то, что в течение 200 лет богатые страны мира росли быстрее, чем более бедные страны, процесс, четко описанный Лантом Притчеттом (Lant Pritchett) как «Дивергенция, Успех» (Divergence, Big Time). Когда Адам Смит написал «Богатство народов» в 1776 году, доход на душу населения, возможно в самой богатой стране в мире — Нидерландах — был примерно в четыре раза больше, чем в беднейших странах. Два столетия спустя, Нидерланды в 40 раз богаче, чем Китай, в 24 раза богаче, чем Индия, и в десять раз богаче, чем Таиланд.

Но за последние три десятилетия тенденция изменилась. Теперь Нидерланды являются только в 11 раз богаче, чем Индия и едва ли в четыре раза богаче, чем Китай и Таиланд. Определив это, лауреат Нобелевской премии, экономист Майкл Спенс (Michael Spence) утверждал, что мир стоит на пороге Следующей конвергенции.

Тем не менее, некоторые страны по-прежнему продолжают расхождение. В то время как в 1980 году Нидерланды были в 5,8; 7,7; и в 15 раз богаче, чем Никарагуа, Кот-д'Ивуар, и Кения, соответственно, к 2012 году они были в 10,5; 21,1 и в 24,4 раза богаче.

Что может объяснить обобщенное расхождение в одном периоде и селективную конвергенцию в другом? В конце концов, не следует ли отстающим расти быстрее, чем лидерам, если все, что они должны сделать, это подражать другим, даже отталкиваясь от, теперь уже, устаревших технологий? Почему так долго у них не было роста, и почему они это делают сейчас? Почему некоторые страны в настоящее время сближаются, в то время, когда другие продолжают отклоняться?

Потенциально существует много ответов на эти вопросы. Но я хотел бы наметить возможное объяснение, которое, если это правда, имеет важные последствия для стратегии развития на сегодняшний день.

Экономическая экспансия последних двух веков была основана на взрыве знаний о том, что можно сделать и как. Подходящая метафора — это игра Скрэббл: товары и услуги производятся, завязывая производственные потенциалы — ресурсы, технологии и задачи — так же, как из букв складываются слова. Страны, которые имеют больше возможностей, могут сделать более разнообразные и сложные товары, как игрок в Скрэббл, имеющий больше букв, может создать более длинные слова и большее их количество.

Если стране не хватает одной буквы, она не может сложить слово, которое сможет использовать. Кроме того, чем больше у страны букв, тем большее количество применений она сможет найти для любой дополнительной буквы, которую она приобрела.

Это приводит к «неподвижной ловушке», которая лежит в сердце Великой Дивергенции. У стран с несколькими «буквами» отсутствуют стимулы к большему накоплению букв, потому что невозможно сделать многое с какой-либо дополнительной буквой: вы не хотели бы пульт от телевизора, если бы у вас не было телевизора, и вы не хотели бы телекомпанию, если бы у ваших потенциальных клиентов не было бы электричества.

Чем длиннее алфавит и длиннее слова, тем глубже становится эта ловушка. Последние два столетия стали свидетелями взрыва в технологии — букв — и в сложности товаров и услуг, которые с их помощью можно создать. Так что технари становятся еще большими технарями, а отстающие отстают еще больше.

Почему же тогда сейчас некоторые бедные страны приближаются? Технологический алфавит становится короче? Продукты становятся проще?
Очевидно, что нет. То, что происходит, это то, что глобализация разделила цепочки начисления стоимости, позволяя торговле перейти от слов к слогам. Теперь страны могут войти в бизнес с меньшим количеством букв и добавлять буквы более экономно.

Раньше считалось, что если вы хотите экспортировать рубашку, вы должны быть в состоянии сделать ее дизайн на вкус людей, которых вы действительно не знаете, купить соответствующие материалы, пошить ее, распространить ее посредством эффективной логистической сети, поставить на нее фабричную марку, найти для нее рынок и продать ее. Если вы не выполнили на отлично все эти функции, то вы бы вышли из бизнеса. Глобализация позволяет этим различным функциям проводиться в разных местах, что дает возможность странам участвовать раньше, когда у них еще есть несколько возможностей на местах, которые со временем могут быть расширены.

Свежим примером является Албания. До начала 1990-х годов известная, как «Северная Корея» Европы, Албания отказалась от пути следования автаркией, она начала покрой и пошив одежды и обуви для итальянских производителей, постепенно развивая собственные, полностью интегрированные компании. Другие страны, которые начали с одежды — например, Южная Корея, Мексика, и Китай — закончили повторным использованием накопившихся букв (индустриальных и логистических возможностей), подключив остальные буквы в производство электроники, автомобилей и медицинского оборудования.

Считайте, что это стилизованная версия продажи Thinkpad IBM китайскому Lenovo. Однажды IBM попросил китайского производителя, чтобы тот собрал его Thinkpad — используя компоненты, которые они бы ему дали и следуя набору инструкций — и, как результат, отправить конечный продукт обратно в IBM.

Пару лет спустя китайская компания предложила, что она возьмет на себя ответственность за закупки деталей. Позже она возложила на себя управление международным распределением конечного продукта. Потом она предложила взять на себя редизайн самого компьютера. Достаточно скоро уже не было понятно, какой вклад делала IBM в договоренность.

Обучение осваиванию новых технологий и задач лежит в основе процесса роста. Если во время обучения вы сталкиваетесь с конкуренцией со стороны тех, кто уже имеет опыт, вы никогда не продержитесь достаточно долго для того, чтобы приобрести свой собственный опыт. Это был основной аргумент в пользу стратегий замещения импорта, которые используют торговые барьеры в качестве основного инструмента своей политики. Проблема с торговой защитой состоит в том, что ограничение иностранной конкуренции также означает предотвращение доступа к предоставлению сведений и ноу-хау.

Участие в цепочках глобального значения является альтернативным способом учиться на практике, которая потенциально более мощная, чем закрытие рынков для иностранной конкуренции. Это дает возможность экономному накоплению производственных возможностей путем сокращения числа возможностей, которые должны быть на месте для того, чтобы попасть в бизнес.

Эта стратегия требует иметь очень открытую торговую политику, потому что существует необходимость отправки товаров через границы много раз. Но это не означает невмешательство; наоборот, она требует активной политики во многих областях, таких как образование и профессиональная подготовка, инфраструктура, исследования и развитие, продвижение бизнеса и развитие связей с мировой экономикой.

Некоторые отклоняют эту стратегию, утверждая, что страны в конечном итоге лишь собирают чужие вещи. Но, как однажды сказал знаменитый астроном Карл Саган: «Если вы хотите сделать яблочный пирог с нуля, вы должны сначала придумать вселенную».

Источник

Сегодня у нас в гостях человек, которого мы особенно рады видеть. Наша бывшая коллега Ольга Курачева, которая, однако, на этот раз приехала в Прагу вовсе не для того, чтобы повидаться с коллективом Радио Прага. Ольга является одной из представительниц российского ЛГБТ-сообщества, организует фестиваль «Бок о бок». В Чехию она приехала в качестве гостя фестиваля Prague Pride.

— Да, в четверг я выступила на вечере Prague Voices. Идея этого мероприятия заключается в том, чтобы собрать людей из разных стран, которые могут рассказать о ситуации с ЛГБТ в этих странах. Вот я рассказывала, как обстоят дела в России. Я также рассказывала про наш фестиваль «Бок о бок», который я здесь представляю, это единственный такой фестиваль в России.

Помогите однополым семьям с детьми и ЛГБТ-подросткам

— Я не буду спрашивать, как дела у российских геев и лесбиянок. Понятно, что плохи. Я задам другой традиционный вопрос: чем может помочь заграница? И стоит ли вообще помогать, не усиливает ли это и так довольно сильное раздражение большинства российского общества?

— Честно говоря, я думаю, что у российского правительства и большинства общества вызывает раздражение все, так что я бы вообще не стала об этом думать. По поводу помощи. Она действительно нужна. Во-первых, я хочу сказать спасибо всем, кто выражает солидарность. Это правда очень важно. Когда ты чувствуешь поддержку, это вдохновляет и дает новую энергию. Когда нас спрашивают, как помочь, то мы говорим, что есть две самые уязвимые группы. Это однополые семьи с детьми и ЛГБТ-подростки. Если все-таки взрослые и особенно те взрослые, у которых нет детей, еще могут (хотя и не всегда) себя как-то защитить, то семьям с детьми и ЛГБТ-подросткам совсем страшно. Мы часто говорим о том, что было бы здорово, если бы иностранные активисты обращались к властям с просьбой, чтобы упростить процесс получения политического убежища для однополых семей, организовать какие-то специальные программы для ЛГБТ-подростков, чтобы они могли выехать в какую-нибудь цивилизованную страну, жить там в семье, учиться, и, по крайней мере, избежать той травли, которая их ждет в школах в каком-нибудь маленьком провинциальном городке в России.

— Ну, вывозить за границу несовершеннолетних подростков, это может оказаться достаточно сложным. В любом случае, нужно согласие родителей.

— Проблема еще в том, что у большинства этих детей проблемы с родителями. Родители не готовы об этом говорить, или у них полное неприятие, родители выгоняют детей из дому, бьют и так далее. Все-таки существуют семьи, где адекватные родители. Для таких детей, где родители согласны, можно было бы организовать программу, чтобы спасти их подростковое время.

3-4 года назад люди были равнодушны, а теперь агрессивны

— Следующий вопрос, наверное, скорее тема для диссертации, чем для короткого ответа в интервью, но все же... Мне кажется, что сравнивать, допустим, британское и российское общество бессмысленно, слишком много отличий. Чешское и российское общество все-таки ближе. Думаю, дело не в том, что мы славяне, а скорее в общей истории. Мы жили при одинаковом режиме, все было похоже. Более 20 лет этого режима нет, но и трансформация общества в обеих странах имела многие общие черты. Тем не менее, мы пришли в совершенно разные точки, особенно в том, что касается положения геев и лесбиянок в обществе. Есть какие-нибудь мысли, почему так случилось?

— Это действительно сложный вопрос. Мы, живя в России, и собственно каждый день сталкиваясь с какими-то новыми репрессиями, новыми ограничениями, новыми ужасными законопроектами, мы каждый раз задаем себе и друг другу вопрос «Почему? Что происходит? Как так получилось?». Честно говоря, очень трудно найти ответы на эти вопросы. Действительно страшно жить в этих условиях. Когда начались протесты против нечестных выборов, мы, конечно, понимали, что большинство людей все устраивает, и нас несогласных меньшинство. В вопросе прав ЛГБТ чувствуются перемены к худшему. 3-4 года назад людям, в общем-то, было все равно. Да, была сильная гомофобия. Но люди особенно не думали о том, что существуют какие-то геи, лесбиянки, транссексуалы. Мы жили отдельно, они отдельно. После того, когда стали все время обсуждать, в частности по государственному телевидению, что существует некая страшная пропаганда гомосексуализма, которая угрожает вашим детям, люди действительно стали относиться к ЛГБТ-сообществу намного агрессивнее. Они правда боятся, что если ребенок посмотрит на радужный флаг, он тут же станет геем.

— Если мальчик увидит гея на улице, он тут же захочет стать таким же... Интересная логика.

— Есть еще гигантская проблема в том, что гомофобная политика властей развязала руки футбольным фанатам, националистам, всем тем ребятам, которым все время очень хочется с кем-нибудь подраться. Для них это теперь оправдание «Я же пидора побил» (извините за выражение). «Я молодец, я герой». И в глазах большинства он действительно герой. Это очень страшно.

И геи голосуют за Путина, и в Госдуме их много

— Та ситуация, которая сейчас в России, она приводит к тому, что среди геев и лесбиянок распространяются оппозиционные настроения? Сексуальная и политическая ориентация — это две разные вещи. В Америке, из того, что человек гей, автоматически не вытекает, что он за Обаму. Аналогична ситуация в Чехии. А как с этим обстоят дела в России, учитывая нынешнее отношение властей к ЛГБТ? Есть такие геи, которые за Путина, и кричат, что «Крымнаш»?

— К сожалению, да. Не знаю по поводу Крыма, но многие за Путина. Например, среди волонтеров фестиваля «Бок о бок» есть девочка, которая говорит о Путине, что он классный, и он ей нравится. Мы этот вопрос в нашем с ней общении стараемся обходить. Еще есть один такой чудовищный, кошмарный момент. Очень много геев в Государственной думе. Очень много. Это же дикий цинизм, правда? Я не понимаю, как так можно.

Чешское посольство помогло фестивалю

— Вернемся еще раз к сотрудничеству с Чехией. Насколько я знаю, чешское посольство несколько лет назад поддержало фестиваль ЛГБТ-фильмов. Сменился посол, сменился министр и все чешское правительство. Посольство, тем не менее, по-прежнему поддерживает фестиваль?

— Три года назад, когда был первый «Бок о бок» в Москве, я тогда работала в Чешском культурном центре и получила письмо от организатора фестиваля Гули Султановой с просьбой каким-то образом поддержать фестиваль. Письмо было адресовано моему коллеге Яну Махонину, я там была в копии. Я сразу же ответила «Гуля, ничего себя, какая радость. Даже если руководство будет против, я сама лично вам помогу и поддержу как смогу».

— То есть, ты злоупотребила служебными полномочиями?

— Нет, просто таким вот образом я стала волонтером фестиваля «Бок о бок». Гуля, конечно, удивилась, потому что таких ответов из посольств она ни разу не получала. Но потом все сложилось каким-то фантастическим образом. Посол Петр Коларж сказал, что мы обязательно должны поучаствовать и по максимуму. Так как все уже было распланировано, и нам уже ничего не оставалось, мы наконец сделали в Чешском центре в здании посольства такую pre-opening party, такой неформальный ЛГБТ-вечер. Мы вывесили радужные флаги и пригласили кучу гостей. Было очень здорово. И я могу сказать, что наша дружба с Чешским центром, в частности, с Яном Махониным продолжается и сейчас.

Источник

Население Донецкой и Луганской областей на обывательском уровне называют Ватниками. Это неудивительно, поскольку со времен царской России Донбасс заселяли ссыльными, уголовниками, каторжниками и проч. для работ по добыче руды, угля и т.д. Коренные донецкие казаки, т.е. украинцы составляют лишь около половины населения региона. Население Белоруссии называют «тутэйшыми» или вахлаками.

И на Донбассе, и в Белоруссии население не оформилось в полноценную украинскую и, соответственно, в белорусскую нацию. То есть, пока еще не сформировалась на этих территориях языково-культурная общность людей. И на Донбассе, и у нас преимущественно разговаривают на языке соседней державы-метрополии. Поэтому и на Донбассе, и в Белоруссии угроза аннексии и установления так называемого »русского мира» со стороны России будет существовать до тех пор, пока население этих территорий не заговорит по-украински (Донбасс) и по-белорусски (Белоруссия).

На ближайшие десятилетия проблема возвращения мовы в повседневный обиход будет проблемой №1 для будущих поколений белорусских политиков и государственных деятелей. Только в этом случае мы сохраним Белоруссию как государство, а наш народ из тутэйшых и вахлаков превратится в полноценную нацию.

В пост-лукашенковской Белоруссии мова должна иметь единый государственный статус. Она должна стать, как в Индии, чем-то вроде священной коровы. Для всех госслужащих, бизнесменов, не говоря уже о работниках системы образования, науки и культуры разговаривать на мове должно стать делом чести.

Должна быть разработана госпрограмма по возвращению мовы во все сферы жизни белорусского общества. Законодательная основа для этого есть — Закон о языках 1990г. —очень взвешенный и принятый еще властями коммунистической БССР. К трагическому сожалению, этот закон, как и весь процесс национального возрождения, был повернут вспять с приходом к власти Лукашенко в 1994г.

На Донбассе после возможного поражения России и спонсируемых ею сепаратистов-»ватников», т.е. после завершения АТО жизнь постепенно нормализуется. И гарантией недопущения в будущем новой войны под идеями »русского мира» является возвращение украинской мовы в повседневный обиход донетчан.

В Крыму все еще сложнее: там украинскую мову игнорировали более полувека. И Украина и ее государственные мужи ничего не могли с этим поделать. Поэтому и стала возможной аннексия Крыма Россией.

В Белоруссии, к сожалению, из-за 20-летнего периода правления Лукашенко и его политики по дискредитации мовы и, как следствие, вырождению несформировавшейся до конца белорусской нации пока весьма возможно повторение крымского либо донбасского сценария. Пойдет ли на это Россия — другой вопрос и отдельная тема для дискуссий и исследований.

Но ведь даже год назад никто не предполагал, что Россия захватит Крым и устроит в Украине войну. К счастью, не получилось на всей Украине, и даже на всей ее юго- восточной части. Но получилось на Донбассе, а это тоже трагично, ведь счет жертв войны (АТО) идет уже на тысячи.

Итак, получилось на Донбассе. Т.е. там, где была для этого почва, а именно: мирное, безропотное, русскоговорящее и наполовину русское по этническому составу население — «ватники».

Ни в Одессе, ни даже в Харькове (о Днепропетровске и Херсоне даже речи нет) несмотря на все усилия ФСБ-ГРУ не получилось — там этнический состав другой: более двух третей — украинцы, хоть и преимущественно русскоговорящие, за исключением Херсонской области, где много переселенцев из западной Украины и где говорят по-украински. И где почти каждый готов с оружием в руках защищать Херсонщину и Украину. Стало быть, установить сухопутный коридор в захваченный Крым кремлевским »стратегам» без масштабной войны с Украиной будет практически невозможно.

У населения Белоруссии (то бишь »вахлаков-тутэйшых») этнический состав другой, нежели на Донбассе. Около 80% у нас — белорусы, говорящие по-русски либо на «трасянке» и лишь изредка по-белорусски. У российских »стратегов»-политиков пока есть шанс устроить в Белоруссии крымский или донбасский сценарий .Почва для этого -- нынешние денационализированные русскоязычные «толерантные» и запуганные белорусы — тутэйшыя-вахлаки. А вот когда эти белорусы заговорят на мове и из тутэйшых-вахлаков превратятся в нацию — шансов на повторение крымского (аннексии) или донецкого сценариев в Белоруссии не останется никаких.

Источник

Polska: Мы наблюдаем очередную фазу эскалации конфликта на Украине, есть серьезный риск, что Россия решит совершить военное нападение на эту страну. Что подсказывают ваши знания: они войдут на Украину или нет?

Марчин Круль (Marcin Król): Я не знаю. У России нет такого опыта, на который можно сослаться. Когда у Москвы бывали внутренние проблемы, она спасалась внешней агрессией, это было, например, причиной Крымской войны в середине XIX века. Но я не уверен, что эти исторические примеры можно переносить на современность.

— С другой стороны, Владимир Путин, как кажется, действует, будто новое воплощение русских царей XIX века. Как, по вашему мнению, можно его описать?

— Созданная им властная система — это, несомненно, вариант деспотизма нового типа, который дает гражданам определенные права и удовольствия, а одновременно носит империалистический характер как во внутренней, так и во внешней политике. Ссылаясь на примеры из прошлого, описать это, на самом деле, сложно. Однако многие политики это делают и совершают массу ошибок. Не только, впрочем, в описании России. Аналогично было в случае арабской весны, которая, по их оценкам, была демократическим подъемом, но в итоге вовсе им не оказалась. В некоторых странах все произошло ровно наоборот.

— Почему в случае Путина невозможно найти аналогий в прошлом? Какие новые элементы вы усматриваете?

— В первую очередь, изменился Запад. Сейчас там уже нет лидеров масштаба Уинстона Черчилля или Шарля де Голля. Современная демократия не терпит такого рода великих людей. Вместо харизматичных фигур у нас появилась система демократического контроля. Это результат эволюции всей системы, которая началась после французской революции и продолжается до сих пор. Однако Россия всегда оставалась (и остается) вне этого мира. Отсюда проистекают такие глубокие различия между ней и Западной Европой. Но Путин не создает простую копию царской системы власти. Некоторые эксперты говорят, что он несколько архаичен. В том смысле, что Россия меняется, все больше демократизируется, россияне становятся все более открытыми, но нынешний президент как будто старается этого не замечать. Я не разделяю этого убеждения. У меня складывается впечатление, что когда Путина не станет, его преемник не будет от него радикально отличаться.

— Спираль напряженности между Западом и Россией сжимается все туже. Европейский Союз и США ввели против Москвы экономические санкции, Кремль отвечает тем же и продолжает дестабилизировать ситуацию на Украине. Это взаимное сжатие пружины продлиться еще долго?

— Еще какое-то время, хотя все зависит, конечно, от того, как повернутся события. Сила ЕС заключается в том, что это демократия, в определенном смысле неограниченная. Это новый тип демократии, поэтому здесь не подходят сравнения с тем, что произошло в Мюнхене в 1938 году. Сейчас совершенно иная ситуация.

— На самом ли деле? Мы уже обсуждали это после того, как Путин решился аннексировать Крым, а Евросоюз ответил первыми, очень легкими санкциями. Вы тогда особенно подчеркивали, что Путин — это не Гитлер, но одновременно очень скептически оценивали способность Европы отреагировать на эту ситуацию. Мне кажется, ЕС вас удивил.

— Да, в положительном смысле. А одновременно показал, что демократия (вне зависимости от того, что мы о ней думаем) — это единственная форма жизни, какую мы себе представляем. В связи с этим возникли две проблемы. Первая — это Европа и Америка. Они обе участвовали в создании иллюзии, что в России уже происходят процессы демократизации. Это была просто неверная оценка. Сейчас ее исправили, что было, конечно, неприятно для россиян. Но, возможно, они этого заслуживают, раз так сильно любят Путина.

Есть еще вторая проблема — украинский вопрос. За последние два месяца украинцы добились значительных успехов, мы не осознаем, насколько значительных. Еще в феврале можно было подумать, что Украина погрузится в хаос, что она распадется, что в верхах начнутся распри между локальными вождями. Пока правительство и армия отыграли гораздо больше, чем кто-либо мог ожидать. Несмотря на многочисленные проблемы, на то, что еще есть на что жаловаться, можно сказать, что Украина вошла в большую политику. Если бы Россия задушила Майдан в первые 10 дней, было бы много крика, но на этом бы все закончилось. Сейчас это уже невозможно. Поэтому я предполагаю, что россияне все же не войдут на Украину. Хотя я, конечно, понимаю, как призрачны предсказания будущего. По логике следовало входить еще в феврале. Хотя Путин, и это еще один характерный для данной ситуации момент, действует чрезвычайно неумело. Или ему не везет, или он не обладает политическим даром.

— Вы подразумеваете малазийский «Боинг»?

— Да, даже с этим самолетом не вышло. А возвращаясь к столкновению демократии с Россией: все пошло не так, как можно было ожидать, и, признаюсь, я заблуждался, а, возможно, совершил кардинальную ошибку. Впрочем, это конфликт еще не закончился, еще многое может случиться.

— Сейчас между Западом и Россией разворачивается война нервов. Как завершить ее к удовлетворением всех сторон?

— Здесь следует учитывать разные факторы, но на основе того, что мы знаем из прошлого, сейчас можно сказать: рано или поздно Россия отступит. В этом я абсолютно уверен. Но это отступление может сопровождаться совершенно поразительными явлениями, например, освобождением Белоруссии от российского влияния.

— Какую цену придется заплатить за это отступление России?

— Какую цену? Я не знаю, мне не верится, что в современных условиях возможна широкомасштабная военная конфронтация. История после 1945 года учит нас, что большие державы воздерживались от прямых вооруженных столкновений. И даже если произойдет нечто такое, как попытка российской миротворческой акции на Украине, все закончится тем, что украинцы получат с Запада оружие, танки и пару самолетов. Я не верю, что американская армия будет там непосредственно сражаться. Россия не введет 100 тысяч солдат, что обеспечило бы ей победу, их будет тысяч пять. Никто не станет сбрасывать на Москву атомную бомбу.

Хотя знаков вопроса остается много: если поражение России практически предопределено, неизвестно, что случится, прежде чем до этого дойдет. Важно как будет действовать Запад: здесь нужна быстрота и решительность реакций. От военных (не в смысле военного вторжения, а в смысле снабжения украинцев и отправки специальных подразделений, которые смогут оказать поддержку несовершенной армии) и до более затратных, например, в виде миротворческого контингента ООН. Но затраты следует считать не в деньгах, в этом смысле они для Запада минимальны, а в людях: сколько западных граждан погибнет на Украине.

— Я тоже считаю, что Россия не решится нанести тотальный удар по Украине. Но я подозреваю, что она будет проверять границы стойкости Запада, в том числе при помощи армии. Так что меня не удивит, если Россия предпримет агрессивные действия, например, против Латвии.

— Да, но Латвия — это как раз член НАТО, так что в такой ситуации ему пришлось бы реагировать.

— Россия прекрасно это знает, и именно поэтому Латвия может стать лакмусовой бумажкой, современным Афганистаном, где крупные державы меряются силой, не причиняя друг другу особенного ущерба и только проверяя, кто из них лучший. Как вы оцениваете форму Запада? Стоит ли умирать за Латвию? Будут ли задавать такой вопрос в Вашингтоне, Париже, Берлине?

— Обязательства, которые взяло на себя НАТО, очень сильны и они будут, по меньшей мере, подтверждены на сентябрьском саммите. Каким образом, я предсказать не могу, но в этом нет никаких сомнений. Так что Латвия находится в безопасности. Другое дело с Украиной, потому что это нетипичная проблема.

— Это страна, лежащая на ничейной земле, граница двух миров.

— Мы никогда не сталкивались ни с чем подобным, это нечто абсолютно новое. Украинского государства раньше не существовало, а Латвия была самостоятельной, по крайней мере с 1918 года. Важен также размер, общественное расслоение. Латвия — это совершенно западная страна, а Украина — нет.

— Латвия — это, конечно, западная страна, но 45% ее жителей — русские.

— Этот фактор не столь важен, он может служить аргументом для Путина, но не для Запада. Сейчас все и повсюду знают, что даже в отношении стран с большим процентом «чужаков» такого типа решения в Европе совершенно неприемлемы. Единственное государство, которое появилось на нашем континенте таким образом после 1945 года, — это Косово. Это проистекает из принципа территориальной целостности. Поэтому я не жду изменения границ. Но мы можем опасаться, что какое-то время — от одного месяца до трех лет Восточная Украина останется полем непрекращающихся боев разной степени интенсивности. Боев различного рода, так как в них могут участвовать как представители зарождающихся республик, так и Россия — с открытым забралом. Борьба закончится поражением России, в этом я уверен, хотя цена может оказаться высокой — в людях.

— Ясно, что сторонами в этом столкновении, как вы несколько раз подчеркнули, выступают Россия и западные страны. Но раньше вы очень скептически оценивали качество демократии и сомневались, можно ли назвать демократическим образованием ЕС. Вы часто говорите о дефиците демократии в Евросоюзе. Но, возможно, он эффективен именно потому, что не в полной мере демократичен?

— Это отчасти верно. Если бы в нем была настоящая демократия, проект настолько жестких санкций против России утвердить бы не удалось. По разным причинам. Но обратите внимание на другой факт: до настоящего времени Евросоюз занимался в основном внутренними вопросами, и редко тем, что находится за их рамками. И сейчас мы видим радикальные изменения, которым способствовал своими глупыми решениями (как, например, введение продовольственных санкций против всего Запада) Путин. Он лишь приближает момент, когда ЕС сменит позицию, помогает Европе. Для России это была неудачная стратегическая идея, поэтому у Москвы нет в этом вопросе союзника. Другими словами, с нашей точки зрения наиболее важен тот факт, что Россия некоторым образом мобилизовала европейское сообщество.

— Этот процесс будет длительным или кратковременным?

— Еще недавно он казался вообще невозможным. Недавно говорили, что понятие «Запад» потеряло право на существование. Западные страны выиграли в экономическом, культурном, общественном и политическом плане на холодной войне. Она была крайне выгодна Западу, хотя и заставила его понервничать. Когда она закончилась, Европа расслабилась. Отсюда взялись теории о конце Запада. Но сейчас все изменится. Конечно, политики не повторят моих слов, но они тоже понимают, что холодная война была для Европы полезной. Вопреки первому впечатлению, политические санкции России улучшат форму ЕС: изменится иерархия важности проблем. Главной темой в газетах станут не гомосексуальные пары и их право на усыновление детей, а вооружения, скорость реакции на угрозы и тому подобные вещи. Я думаю, россияне совершили ошибку, которая затронула сферу важных для Запада вещей. Этот процесс необратим. Поражение Путина неизбежно, вопрос только в цене.

Источник

Эстония отмечает 23-ю годовщину со Дня восстановления независимости. Этому событию предшествовали драматические события в августе 1991 года, когда в Советском Союзе произошла попытка государственного переворота.

В результате решительных действий руководителей трех балтийских государств удалось вернуть независимость Литве, Латвии и Эстонии. Согласно данным опроса 1991 года, в ту пору идею восстановить независимость поддержали 88% живущих в Эстонии людей.

Активный борец за восстановление независимости страны, экс-президент Эстонии Арнольд Рюйтель сказал новостной службе «Радио 4», что это было сложное время.

«Советский Союз тогда был в такой ситуации, что стало невозможно реализовывать государственное управление. Был объявлен путч, — вспоминает Рюйтель. — Мы в Эстонии в 1988 году заявили о суверенитете, приняли соответственный закон и продолжали в этом духе до 1990 года. За это время были приняты не десятки, а сотни независимых от Москвы законов, целью которых было восстановить Эстонское государство. С одной стороны, было желание нашего народа восстановить самостоятельность, с другой стороны, были требования и давление со стороны Москвы, чтобы эти процессы не реализовались».

Источник

Руководство НСК "Олимпийский" обеспокоенно конфликтной ситуацией, которая произошла во время матча третьего квалификационного раунда Лиги Чемпионов между командами ФК Днепр - ФК Копенгаген (Дания) 30 июля 2014 года.