Кто как вспоминает  юбилей товарища Сталина. У нас поминают погибших  при разгоне  демонстрации в 1956 году. 

Это фотографии 23-х, официально признанных убитыми в тот день.  Но народная молва  говорит - до 1000 человек сгинуло.

ЗДЕСЬ,   ЗДЕСЬ  и   ЗДЕСЬ  я публиковала  воспоминания о том дне и фотографии.

Документальные кадры:

Главным редакторам газет – «Тбилиси», «Вечерний Тбилиси», «Врастан»,

Уважаемые господа,

Случай предоставил мне возможность ознакомиться с рукописным материалом о тбилисских событиях пятьдесят шестого года. Тридцать пять лет умалчивал я правду о том, кровавом для Грузии марте и событиях, в которых был и свидетелем и участником. Сегодня, когда завеса секретности спала со многих тайн, правда о тбилисских событиях тех дней, к сожалению все еще не находит объективного освещения или полностью замалчивается.

Прочитанная рукопись о «Добром городе Тбилиси», утвердила меня в необходимости рассказать сегодня не только грузинскому народу, к которому я питаю чувства глубочайшего уважения, но и союзному читателю правду о тех днях. Мало кто знает, что в те дни в забитых ранеными тбилисских больницах не хватало травматологов-ортопедов, поэтому из Еревана на помощь выехала наша группа, из которой в живых сегодня остаюсь лишь я один.

Я обращаюсь к Вам, редакторам тбилисских газет, выходящих на русском, грузинском и армянском языках, с просьбой опубликовать одновременно созданный по моему рассказу очерк и заверяю Вас, что в нем изложена правда, одна лишь правда и ничего кроме нее.
Я заранее выражаю Вам свою признательность.

С глубоким уважением к Вам и Вашим читателям
Акопян Акоп Карпович,
доктор медицинских наук, профессор.
Москва, Кардиологический Центр, 16 июля 1991 года.

В КРОВАВОМ ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТОМ

Валериан Утургаури

На этот раз боль не утихала, больше того, становилась все нетерпимее. Вызвали скорую. Через неделю, когда руки были освобождены от капельниц и врачи разрешили ходить, я решил продолжить работу над начатым очерком и облюбовал для этого пустовавший по вечерам стол в конце коридора.

На одной из папок с материалами было написано: «В кровавом пятьдесят шестом».

На третий день мою работу прервал незнакомый голос:

- Простите меня, не могли бы Вы объяснить мне значение слов, написанных на папке.
Передо мной стоял невысокий мужчина, облаченный в больничный халат, с вьющимися седыми волосами, добрыми, умными, живыми и чуточку по-армянски грустными глазами.
- Это название будущего очерка о событиях, имевших место в Тбилиси в 1956 году. Сегодня о них мало кто знает, а я был свидетелем многого, о чем пришло время рассказать.

- Я Вас очень прошу дать на ночь почитать то, что Вы уже написали. Поверьте, это не праздное любопытство.

- Пожалуйста, берите, если Вас это интересует.

Наутро, он пришел взволнованный, не похожий на вчерашнего, с красными глазами и темными кругами вокруг них.

- Я сегодня не спал. Дело в том, что я имею непосредственное отношение к описанным Вами событиям и вспомнить все пережитое оказалось не так просто.

- Неужели Вы были в числе карателей?

- Нет, я был в числе спасателей жертв той кровавой мясорубки и ночью «прокручивал» в своей памяти подробности тех дней. Ведь я единственный, оставшийся в живых из пяти армянских врачей, знавших правду о тех днях. Этой ночью я принял решение рассказать Вам о том, в чем участвовал и убедительно прошу записать мой рассказ и придать ему нужную форму для публикации в грузинской прессе. Это должен узнать сегодняшний Тбилиси, это должна узнать Грузия. Пожалуйста, не откажитесь выполнить мою просьбу.

Я записал все, что поведал мой собеседник, и сейчас ознакомлю вас с отрывками из его рассказа, напечатанного, как он просил, тремя грузинскими газетами в 1991году.

«10 марта, в пятом часу раздался телефонный звонок из Министерства здравоохранения и мне было приказано немедленно прибыть туда. Зайдя в указанную комнату, я застал там своего профессора Христофора Айрапетовича Петросяна, у которого был любимым учеником и ассистентом. Не дав мне открыть рта, он коротко бросил: «Акоп, времени в обрез: у грузин большая беда, едем на помощь. В семь часов жди меня на вокзале у четвертого вагона. Подробности в пути»

Ранним утром на тбилисском перроне пятерых армянских травматологов-ортопедов встречал заместитель министра здравоохранения Грузии. Он предложил поехать в отведенное нам помещение, позавтракать, а затем направиться в больницу. Он не знал нашего шефа, который как команду выдал в ответ следующее: «Немедленно в больницу, завтракать и ужинать будем потом!»

Нас привезли в больницу. Мы вошли в одну, вторую, третью палаты. То, что предстало нашему взору потрясло не только меня, тридцатилетнего врача, но и моих старичков, как я их называл. Я это понял по реакции нашего патриарха – заслуженного деятеля науки, главного ортопеда Закавказья Христофора Айрапетовича Петросяна.

Несколько слов о нем. Невысокий, крепкого телосложения, усатый, с аккуратно подстриженной бородкой, умным и глубоко пронизывающим взглядом. Образование получил во Франции, работал в Средней Азии, Карабахе и еще где-то, пока не остановился на Институте травматологии и ортопедии в Ереване.

Внешне спокойный, но взрывной до необычайного накала. В этих случаях терял свой высокий академизм, французский политес и заменял все это тирадами на армяно-франко-узбекско-русском сленге. Не раз видел я его в гневе, но таким, как в той больнице, не приходилось. Поняв, что грузинские хирурги валятся с ног, мгновенно оценив обстановку, он превратился в разъяренного тигра. Отбросив все условности начал отрывисто и резко отдавать команды. В нем было столько решительности и энергии, что грузинские хирурги, видевшие его впервые, также как и мы, беспрекословно ему подчинились.

В отведенной нам операционной были тотчас же установлены три стола и началась работа. До этого я кое-что видел на операционных столах, но такого… Раненые шли потоком: юноши, девушки, дети...

Мы работали с грузинскими хирургами в связке. Иногда над одним раненым скрещивались шесть армяно-грузинских рук, боровшихся за жизнь лежавшего на столе. Обрабатывать свои руки, как это положено, не было времени. Спиртовым тампоном стирали с них кровь, а на столе уже ждал новый раненый.

Грузинские врачи, сестры, санитары работали как одержимые. О нас тоже говорить не приходилось. Над нами как набат громыхало профессорское – «Шут ара, шутов!» (Быстрее, быстрее!).

Значение этих слов уже было известно всем и делало свое дело. Наши майки уже можно было выжимать.

Профессор дал нам 30 минут на обед и отдых, а затем вновь пошел поток. Поражало количество раненых с раздробленными конечностями. Они были обезображены гусеницами до такой степени, что собрать кости зачастую было невозможно. О мышцах я уже не говорю. Мы боролись за каждый сантиметр ноги или руки, стараясь его сохранить.

На стол положили шестилетнего мальчика. Он жалобно застонал. Профессор бросился к ребенку. Поглаживая его по головке, нагнувшись, он шептал ему на ушко: «Сейчас, мой хороший, мой золотой, сейчас мы тебе поможем, и все будет хорошо, чуточку потерпи». И тут же команда: «Сурен, пульс! Оник, шприц!»

- Акоп, возьми шприц, мне в глаз что-то попало,- сказал мне Оник. Я ввел иглу. Ребенок затих, можно было приступать к работе. Возвращая сестре порожний шприц, увидел, как по щеке здоровяка-усача Оника стекало то, что ему «попало в глаз» Он был большим добряком, наш Оник, и к детям питал особую страсть. Об этом знал весь институт.

Происшедшее не ускользнуло от зоркого профессорского взгляда и когда ребенка увезли, он выдал то, что давно клокотало в нем:
«Взять бы за космы этих сучек и мордами, мордами в это кровавое месиво в эти раздробленные и отсеченные руки и ноги, чтоб увидели содеянное ублюдками, сосавшими их сучье вымя»!

В полночь нас привезли на государственную дачу. Наш вид поверг хозяйку в смятение, но она быстро подавила его.

« Я приготовила Вам хвойные ванны. Пожалуйста, полежите хоть пятнадцать минут в воде, это снимет усталость, а затем вас ждет ужин. Белье и сорочки оставьте в ванной»
Сопровождавший нас врач сказал, что приедет за нами в 9 утра.

В ответ раздалось профессорское: « Подъем в 7.00, на туалет и завтрак 45 минут, начало работы в 8.00!»

Обедали в больнице. В первые дни, когда было особенно трудно, шеф предложил заменить обед чашкой кофе с бутербродом.

Грузинские врачи делали все, чтобы предупредить наши желания. Помню, как однажды я протянул санитару деньги, попросив его принести мне сигарет. Не прикоснувшись к деньгам, он стрелой бросился выполнять мою просьбу, а врачи-грузины сокрушались над своей «оплошностью», как они это определили.

Когда санитар принес мне сигареты, я вновь протянул ему деньги. Посмотрев на меня, он негромко сказал: «Доктор, я простой санитар, но я ведь человек. Почему Вы обижаете меня?
Шепча извинения за допущенную оплошность, я старался поскорее запихнуть в карман ту злополучную трешку.

Вечером, на тумбочках, что стояли у наших кроватей, мы обнаружили стопки сигарет различных марок. Каждое утро нас ждало свежее белье, и тщательно отглаженные наши сорочки.

К концу второй недели, когда пик спал, коллеги пригласили нас в театр имени Руставели. Заняв места за нами, хозяева негромко переводили. В антракте они рассказывали нам о людях, чьи портреты украшали стены театра. Разумеется, на нас обращали внимание многие зрители.

В начале второго действия за нашими спинами раздался голос: «Армянских врачей просят выйти». Как выяснилось позже, посланный за нами, войдя в зал, попросил передать по рядам эту фразу. Когда мы поднялись и тихо двинулись по проходу к дверям, зал уже понял, кто мы. Замыкая нашу группу, я слышал, как сидевшие у прохода негромко произносили обращенное к нам одно слово – Спасибо! Дважды кто-то в темноте ловил мою руку и крепко сжимая ее, произносил то же самое - «Спасибо»

С тех пор прошло тридцать пять лет, но я до сих пор ощущаю те руки и слышу произнесенное шепотом «Спасибо»

Аналогичный случай повторился через день, когда коллеги повезли нас поужинать в ресторан на плато фуникулера. Пришлось прервать и ужин: у раненых часто открывалось кровотечение и остановить его было не просто.

К концу третьей недели обстановка облегчилась и мы собрались домой. Не смогу рассказать как тепло и сердечно с нами прощался медперсонал больницы. Больше всего «досталось» профессору. Сестры обнимали его и целовали на прощание, а он, кряхтя от удовольствия, просил их: «Девочки, миленькие, не стесняйтесь, еще раз, пожалуйста».

Накануне отъезда вечером нас приняли Секретари ЦК. Они тепло благодарили нас за помощь и сказали, что приготовили нам сюрприз.

Днем состоялась беседа с двумя представителями «компетентной организации». Содержание беседы сводилось к следующему: все, что мы видели или в чем принимали участие, представляет не только профессионально-врачебную, но в первую очередь государственную тайну. Поэтому мы обязаны держать язык за зубами – на крепком замке. Всем нам дали подписать документ, в котором излагались последствия невыполнения нами предписанного молчания.

Незабываемым было прощание с хозяйкой дома, в котором мы жили. Седая, красивая грузинка, поблагодарив нас, перекрестила каждого, и пожелав счастливого пути, произнесла на прощание: «Да хранит Вас Господь»! Разве такое забудешь?

Рано утром, разместившись в двух ЗИМ-ах, мы покатили домой, но как вскоре поняли, нас везли в противоположную от Еревана сторону. Трижды по дороге нас ждали накрытые столы, на которых не было только птичьего молока. В первом ресторане шеф дал мне знак, чтобы я расплатился с официантом.

Внимательно выслушав меня, тот сказал: « Уважаемый доктор, обратили ли Вы внимание на то, что ресторан пуст и кроме вас здесь нет никого. Это происходит потому, что весь город знает, кого мы сейчас принимаем и никто не осмелится своим присутствием обеспокоить вас. А теперь представьте, как отреагирует этот город, узнав, что я взял у Вас деньги за обед. Вы знаете чем это кончится? Меня тотчас отправят в дом умалишенных, вот чем это кончится! Разве гуманно с Вашей стороны поступать со мной так?
Я вспомнил тбилисского санитара и понял, что вновь влип.

Я открывал для себя Грузию, которую, как оказалось, знал плохо. Посмеявшись с официантом, я, к его удовольствию вернулся на свое место и больше подобных оплошностей нигде в Грузии не совершал.

Поздним вечером свет фар остановился на щите с надписью «Гагра». Мы поняли где находимся. Нас ждали в прекрасном санатории, а сопровождавшие коллеги сообщили, что Минздравом Армении удовлетворена просьба грузин и нам предоставляется внеочередной месячный отпуск, которым займутся грузины на одном из своих курортов. Они остановились на Гагре.

Должен сказать, что ни до этого, ни после, я так не отдыхал. Это была сказка. Мы были окружены людьми, излучавшими тепло, старавшимися устроить наш отдых как можно лучше. Это им удалось.

Вот такова история моего участия в событиях 56-го года в Тбилиси.

Акоп Карпович, мне помнится, что в 56-ом число убитых определялось четырнадцатью, а число раненых – чуть больше. Это не вяжется с Вашим рассказом.

Че-пу-ха! Ложь, ложь и еще раз ложь!

Судите сами. Только нашей совместной бригаде пришлось обработать не менее сотни раненых, а ведь мы были не одиноки.

Ежели их было 20 или 30, как Вы говорите, зачем понадобилось Минздраву Грузии вызывать помощь из Еревана? Или у Грузии не было своих травматологов и ортопедов? Были, да еще какие блестящие специалисты были в то время в Грузии. Но их не хватило в те дни. Вот и ответ на Ваш вопрос.

Что привело Вас сюда, в Московский кардиологический центр?

Когда грянула у нас беда, на третий день я развернул в Спитаке лазарет и приступил к работе, которая не прекращалась даже ночью. Вскоре ко мне прибыли из Еревана два человека и спросили, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь? Ответив им, я поинтересовался общей обстановкой. Рассказывая о ней, они упомянули грузинских врачей, работавших неподалеку.
- Как они? – спросил я.

- Работают как машины, без перерывов.

В памяти встал 56-ой и наша совместная работа в Тбилиси.

- Не о том я вас спрашиваю. Как работают грузинские врачи, я знаю лучше вас. Вы мне скажите, все ли у них есть? Горячий чай, кофе, еда, постель?

- Не знаем.

Так зачем вы здесь? Бегом туда, проверьте и организуйте все, как надо и не забудьте про сигареты, берите с запасом. И уже в вдогонку машинально прорычал профессорское: «Шут арек, шутов»!

Я поймал себя на том, что невольно повторяю своего учителя Христофора Айрапетовича. Ведь теперь, когда не было в живых ни его самого, ни его доцентов, работавших в той тбилисской группе, я должен был заменить их всех и сделать это так, как подсказывала моя совесть. На двадцатый день утром я встал с большим трудом и пошел к операционному столу в надежде, что за работой полегчает. В полдень потерял сознание. Работавшие рядом французы определили, что накануне у меня произошел инфаркт. Он был третьим. Вот и приехал в Москву, жить ведь хочется…»

В заключение очерка мне остается сообщить вам, что Акоп Карпович Акопян проживает в Ереване на улице Руставели.

(http://apsny.ge)