Я бы не хотел бы увидеть Париж и умереть. Я бы хотел умереть на родине.

Это странное желание, учитывая, что в человеке изначально заложена тяга к перемене мест. Не будь этой тяги, мы бы до сих пор жили в Африке и были бы чернокожими. Но однажды (примерно 70 тысяч лет назад) один из будущих эмигрантов посмотрел на уходящее стадо диких антилоп и сказал на своем тарабарском языке: «Мы пойдем за ними!» И они все – и люди, и антилопы – двинулись по Нильскому коридору.

Впрочем, есть еще одна версия. Что первые эмигранты перебрались через Баб-эль-Мандебский пролив в Южную Аравию и затем расселились вдоль побережья Индийского океана на восток. И тогда никаких антилоп не было! Но антилопа тут не главное.

Из России стали больше уезжать
Эмигранты новой волны
России пора начинать отсчет новой волны эмиграции. За восемь месяцев 2014 года страну покинуло больше людей, чем за любой полный год во время... →
Главное тут то, что в России начался отсчет новой волны эмиграции. В январе — августе 2014 года из РФ эмигрировало 203 659 человек. Для сравнения, за тот же период 2013 года из страны выехало на постоянное место жительства 120 756 граждан. Эти данные старые, с августа 2014 прошло уже пять месяцев.

Моя подруга 17 лет назад уехала из Казахстана в Германию. Навсегда. Для отъезда на ПМЖ в ФРГ немецкая сторона предоставила им бесплатные авиабилеты.

Это был очень важный пункт, если учесть, что зарплату моей подруге в то время задерживали на несколько месяцев, а цены за билеты были для нее астрономической суммой (около 1000 долларов на одного).

Разрешение на выезд им прислали в октябре, к тому времени женщина уже ждала ребенка. Уехать сразу не получилось, а когда они подали ходатайство на получение билетов, их выдали на начало апреля.

– Ребенок должен был родиться в конце апреля, – рассказывала подруга. – И я подумала, что мне ничего не остается, как рискнуть.

Однако всё получилось иначе: девочка родилась в конце марта, на месяц раньше срока. И, чтобы не пропал билет, только что родившей женщине пришлось лететь в Германию на постоянное местожительство с 12-дневным ребенком.

В начале апреля в Центральном Казахстане еще лежит снег. Когда они с ребенком вернулись из роддома домой, в доме не было газа (уже несколько лет перед тем), отопления, электричества и воды (не горячей воды, а просто воды). А в конце дня отключили и телефон.

Андрей Десницкий о том, как можно быть русским патриотом и одновременно настоящим европейцем
Дважды француз Советского Союза
Андрей Десницкий о том, как можно быть русским патриотом и одновременно настоящим европейцем
Перелет (с неожиданной посадкой) занял 9 часов. Моя подруга купила 3 или 4 подгузника (с диковинным названием «памперс»).

Надев памперс на младенца, она обмотала его пеленкой, а сверху накрутила одеяло.

– Я почувствовала, – рассказывала она, – что здесь что-то не то. Через какое-то время, уже в Германии, меня научат пользоваться памперсами, и я пойму, что памперсы и пеленки входят в противоречие друг с другом (т.е. на памперс сразу надевают штанишки).

Потом она помолчала и добавила.
– Тогда в самолетах разрешалось курить. Так я и сидела со своим одеялом, а товарищ рядом смолил одну за одной.

И уже совсем, как в чеховской «Скучной истории», предложила: Пойдемте, Дима, чай пить.

И мы пошли пить чай.

Я восхищаюсь своей подругой. И понимаю, что у нее просто не было другого выхода.

Но когда то там, то сям – в условно интеллигентских кругах – поднимается одна и та же тема под грифом «пора валить», я почему-то вспоминаю не ее, а двух других женщин. Из другого времени и с другой судьбой.

Я говорю про Анну Ахматову и Марину Цветаеву.

Это было в самом начале войны. В эвакуации. Две женщины шли по набережной Камы. Впрочем, набережная – это громкое название.

Кому из иностранцев в России жить хорошо
Дорогие гости
В условиях ухудшения отношений с Западом и наивысшей угрозы изоляции с момента распада СССР России важно остаться привлекательной страной для... →
Лидия Чуковская (а одна из этих женщин – именно она) и ее спутница перебирались по доскам, переброшенным через грязь, которая больше была похожа на болото. Идти было трудно. Но главное – невозможно было идти рядом. (Это очень важная деталь. Невозможно идти рядом. Почему Цветаевой, так хотевшей любви, всегда выпадала эта символическая невозможность?) Только гуськом. А когда ты идешь гуськом – особенно и не поговоришь.

«Но в одном месте доски сдвоены, и мы снова оказались почти рядом». Идущей рядом с Чуковской женщиной, как уже всем понятно, была Марина Цветаева. Автор «Поэмы Конца», «Попытки ревности» и гениального стихотворения «Тебе через сто лет». Марина Цветаева говорила что-то о своей беспомощности. А Чуковская думала в этот момент про Ахматову. «Где-то она теперь, Анна Андреевна? Что с ней? Что с Ленинградом? Уехала ли оттуда Ахматова? Кто сейчас возле нее? Увидимся ли мы когда-нибудь?»

И вот, увлеченная этими своими мыслями, Чуковская совершает бестактность.

– Одному я рада, — говорит она, останавливаясь, — Что Ахматова сейчас не в Чистополе. Надеюсь, ей выпала другая карта. Здесь она непременно погибла бы.

– По-че-му? – раздельно и отчетливо спросила Марина Цветаева.
– Потому что не справиться бы ей со здешним бытом. Она ведь ничего не умеет, ровно ничего не может. Даже и в городском быту, даже и в мирное время.

«Я увидела, как исказилось серое лицо у меня за плечом», – вспоминает Лидия Корнеевна.
– А вы думаете, я – могу? – бешеным голосом выкрикнула Марина Ивановна. – Ахматова не может, а я, по-вашему, могу?

Через некоторое время после этой встречи Марина Цветаева повесилась.

Я отдаю себе отчет, почему Цветаева вернулась на родину. Я в курсе, что к тому времени творилось в Европе и что должно было скоро начаться и в СССР. Я помню, что случилось с ее мужем и дочерью в России и отчего это случилось. Я знаю, что в 1922 году в сером Петербурге Ахматова стояла на морозе и торговала селедками. Потому что ими выдали паек в Доме Ученых. Но у Ходасевича, стоящего рядом, торговля шла бойчее. «Селедки мои оказались первоклассными».

Но знаю я и другое.

К сороковым годам XX века Анна Ахматова уже не ведала, что такое выносить собственное помойное ведро. Потому что за нее это всегда делали люди, которые осознавали, кто перед ними. И это ведро выносилось само.

А Марина Цветаева однажды подобрала луковицу, которую кто-то обронил на парижской мостовой. И написала в эвакуации просьбу дать ей работу посудомойки. Ей отказали.

Справедливости ради, у Ахматовой тоже много чего было страшного в жизни. Ничем не меньше, чем у Цветаевой. Ее сын просидел тюрьме и в лагерях в общей сложности 12 лет, ее первого мужа расстреляли, ее второго бывшего мужа тоже репрессировали, и он умер в Воркуте. Но помойное ведро она сама никогда больше не выносила. Ну не выносила она его. Повезло!

Сейчас, конечно, другие времена. Мир прозрачнее. Мир не дик. И люди уезжают в эмиграцию, просто потому что им там лучше. Уехать теперь – это не прыгнуть в прорубь, как раньше.

Но вот этот возглас Цветаевой: «А вы думаете, я – могу? Ахматова не может, а я, по-вашему, могу?» всегда всплывает у меня в памяти, когда меня спрашивают: «А не хотели бы вы уехать?»

– Нет, – отвечаю я. – Я бы хотел умереть на родине.

Впрочем, Цветаева там и умерла.

Очередь за мной.

ДМИТРИЙ ВОДЕННИКОВ

http://www.gazeta.ru/