Вопрос: Здравствуйте, меня зовут Андрей, я хотел бы задать вам два вопроса.
Первый вопрос: в вашей биографии есть такой факт – вы работали литературным секретарем у Маршака. Как я понимаю, он был тогда уже очень известным писателем, а вы были просто выпускником вуза. Сейчас вы очень известный журналист. Готовы ли вы сейчас взять к себе помощником, секретарем или кем угодно – на общественных началах.
Второй вопрос может быть покажется грустным. На каждого известного человека печатается некролог. Заранее. Мы помним, как появилась Нобелевская премия.
Был такой человек – Альфред Нобель, который в XIX веке был известен как изобретатель динамита. У него был брат, на этого брата и на него самого был некролог. Когда он его прочитал, он очень опечалился, потому что его называли продавцом смерти. Это событие послужило толчком к тому, чтобы изменить его дальнейшую жизнь. И все свои средства после этого он завещал на организацию премии. Так вот, вопрос. Если бы вы смогли увидеть свой некролог и изменили бы вы как-то свою жизнь? И вообще каким человеком вы бы хотели запомниться людям?

В. Познер: Очень хороший вопрос. Спасибо большое.
Что касается первого вопроса. Да, я работал у Самуила Яковлевича, потому что я думал, что буду переводить английскую поэзию на русский язык. Кое-что я перевел и каким-то таинственным образом некоторые мои черновики попали к нему и вот в один прекрасный день раздался телефонный звонок и скрипучий противный женский голос сообщил мне, что это Розалия Ивановна и что Самуил Яковлевич меня приглашает в такой-то день. Все равно как господь бог меня пригласил бы. Я от него был в полном восторге. Я помчался к нему на Курский вокзал, улицу Чкалова, он вышел мне навстречу – совсем невысокого росточка, большая голова, седые вьющиеся волосы, маленькие зеленые глаза за толстыми стеклами очков, лицо все в мелких-мелких морщинках. В таком зеленом вязаном свитере. «Проходите пожалуйста». Мы пошли к нему в кабинет. Большой кабинет – книги, книги, книги, книги, книги. Огромный письменный стол. И он мне говорит: «У вас есть способности, но у вас нет никакого умения. Хотите поработать у меня литературным секретарем? Кое-чему вы научитесь». Я сказал – конечно хочу.
Я отвечал на письма. Я был писарем. Отвечал на русские, английские и французские письма. Французских было очень мало, английских было довольно много.

Я у него проработал два с половиной года и считаю, что мне невероятно повезло. Потому что я столько узнал! Уж не говоря о том, что я заново узнал всю русскую литературу. Он их всех знал лично. Он даже Толстого знал, Льва Николаевича. Ему было десять лет и он был ему представлен.
И он мне все это рассказывал и пересказывал. Объяснял, как и почему все должно быть. Почему по-русски это можно, а это нельзя, почему Твардовский великий поэт и т.д. я утонул в этом, не говоря о массе других изумительных вещей. Юмор у него был потрясающий.
Они все время ссорились с экономкой, Розалией Ивановной, он называл ее мадам Прыг-Прыг и еще Гитлер в юбке, потому что она была из рижских немок. Она называла его старым дураком. Нормальные отношения. Время от времени он швырялся в нее книгами, она в него бутербродами, я не преувеличиваю.
Он часто болел. У него легкие были очень плохие, курил он пять пачек сигарет в день. Пять! Ну и как только легкие – так температура, бредит, в постели. Он очень просил, чтобы я сидел у него в ногах. Он был очень одиноким человеком и очень страдал.
И как-то он приходит в себя, смотрит на меня печально и говорит (а я был совершенно невыездным, меня никуда не выпускали): «Эх, Владимир Владимирович, поедемте в Англию». Я говорю: «Конечно, Самуил Яковлевич. Поедем». «И купим мы с вами конный выезд». «Хорошо». «и вы будете сидеть на козлах и завлекать всех красивых женщин. Но внутри буду сидеть я, потому что вы не умеете с ними обращаться».
Я его обожал. Великий человек. Например, книга «Цирк». Там рисунки гениального художника и его, Маршака, строчки. Идет акробат, женщина, по проводу.
Написано: «По проволоке дама идет как телеграмма». Это же гениально!
Вот что касается работы у Маршака. Что до того, стал бы я брать себе секретаря. Я не был никаким секретарем, конечно. Я заполнял его пустоту. Его младший сын умер в 20 лет от туберкулеза, со старшим сыном у него были очень плохие отношения, жена его Софья умерла. Любимая его женщина Тамара Габбе, которая написала «Город мастеров» и «Волшебные кольца Альманзора», была замужем и умерла от рака крови, и я просто был для него таким эрзацем сына. Он иногда читал мне свои переводы, потому что он хотел слышать – он лучше воспринимал на слух, и спрашивал меня: «Ну как?». Ну как, неплохо.
А что касается меня, то я совсем другой человек, я не писатель в том смысле, как Маршак, я не работаю только дома. И мне никто не нужен, я никого не возьму. Это что касается первой части вашего вопроса.

Что касается второго вопроса – я совершенно не знаю, что могли бы написать обо мне в моем некрологе. Я хотел бы думать, что будет что-то хорошее. Но я не представляю себе. Я иногда привожу слова моего любимого Авраама Линкольна. Незадолго до смерти он написал: «Если я должен был бы читать – не то чтобы отвечать, а читать все письма, которые пишут мне мои недоброжелатели, то пора бы было закрыть лавочку. Я буду делать все, что я могу, насколько я могу и пока могу. Если в итоге окажется, что я был прав – то все слова моих критиков и хулителей не будут означать ничего. А если итог будет другим – то двенадцать ангелов, поющих мне славу, тоже ничего не изменят».
Я придерживаюсь этого взгляда – а там как решат. Что напишут – кто его знает. Мне было бы интересно прочитать, и может быть я как-то это разыграю.

http://pozneronline.ru/