— Сначала я вас сориентирую географически. На правом берегу реки Мезень, в 40 км от Белого моря, стоит город Мезень. На левом берегу, напротив города, — наш лесозавод, между прочим, самый северный в Европе. Построен он еще в 1920‑е, когда Архангельск был объявлен лесной столицей России. В чем тогда состоял интерес советского государства? Рубль на внутреннем рынке ничего не стоил, а нефть еще активно не экспортировалась. Оно было заинтересовано в получении твердой валюты: лес стал «зеленым золотом» России. Вплоть до начала 1990‑х на рейде у Каменки стояли суда из стран Западной Европы и Ближнего Востока, где до сих пор нашу древесину очень ценят. Она уникальна: если срубить дерево небольшой толщины, сантиметров двадцать, где-нибудь в Костромской области (а это хороший лесной регион), то на нем будет примерно 60–70 годичных колец, а у нас — 150. Мы шутим, что наши леса такие старые, что в них могли гулять Тургенев с Достоевским. До нужной толщины наш лес дорастает за 150–180 лет. А все потому, что лето у нас холодное и короткое, древесина просто не успевает нарастать: годичное кольцо имеет толщину меньше миллиметра. Наш лес тяжелее и плотнее, а соответственно, и прочнее: он незаменим в строительстве, потому что выдерживает большие нагрузки.

 

— Сегодня мы выполняем мелкие заказы: работа есть всего на два-три месяца в году. Постоянных сотрудников около пятидесяти — в основном административный персонал, охрана. Что я делал все годы после того, как пришел на завод, — это пытался продлить его жизнь. Мы ничего не распилили на металлолом, не наделали больших долгов, но люди сидят без работы. Инвестор, если бы захотел прийти к нам, нашел бы в Мезени финансово здоровую производственную площадку с прекрасной сырьевой базой и большим количеством желающих и умеющих трудиться людей.

 

— Короткого и простого ответа нет. Наверное, могло бы подключиться государство. Мне, допустим, не нравится идея государственных инвестиций в промышленность. Но, глядя на то, как в Архангельской области один за другим «схлопываются» лесопильные заводы и без работы остаются десятки тысяч людей, невольно задумаешься, что государство должно бы вмешаться. Как государство создало объединенную судостроительную и авиационную компании для спасения этих отраслей, создало «Роснефть» и является акционером крупнейших нефтяных компаний, так, думаю, могло бы создать и лесную компанию в Архангельской области. Тем более что лесная промышленность — системообразующая отрасль в экономике региона. Да, госкорпорация наверняка была бы неэффективной, какая-то часть денег тратилась бы нерационально или разворовывалась, но — сохранились бы десятки тысяч рабочих мест, жизней, поселков, городов. Но сейчас я таких настроений ни в областном правительстве, ни в федеральном не вижу, скорее, обратные тенденции проявляются.

 

— Я же христианин. Стараюсь не унывать и уповать на волю Божию. Какая-то же есть у Господа Бога задумка про нашу Мезень! Сам же ищу инвестора-жертвователя, который не только сиюминутные риски и прибыли в уме сводил бы, но и на перспективу думал. Не только на десять лет вперед, но и о вечности. Состоятельные люди сейчас много жертвуют. Стандартный вид меценатства таков: инвестор вкладывает деньги в дело выгодное и надежное, и прибыль частично раздает нуждающимся: на искусство, больницам, детским домам и так далее. А я пристаю к людям с другой идеей: разместите у нас заказы, оплатите заготовку и завоз сырья. Может быть, недолго придется поработать в убыток, год-другой посидеть без прибыли. Может быть, инвестиции будут давать отдачу медленнее, чем в каком-то другом месте. Вот это и будет ваша жертва. Дайте нам удочку, а рыбу мы поймаем. У нас три тысячи народу в поселке, первоклассных специалистов, у которых руки зудят от желания работать.

 

— Очень мало осталось от того, что было когда-то. Был совхоз на 10 тысяч голов крупного рогатого скота. Сегодня поголовье составляет 550 единиц — это несколько частных хозяйств, которые сохранились благодаря отдельным подвижникам. По берегам Мезени раскинулись заливные луга, и коров кормят исключительно травами и сеном: комбикорма завозить дорого. Поэтому масло сохраняет все ароматы нашей северной травы.

 

— Две причины: удои наших коров невелики, да и с перевозками продуктов туго. Финское сельское хозяйство эффективнее просто потому, что в него вложено больше: куплены племенные коровы, есть новое оборудование в кредит под 1–2%, плюс хорошие дотации. В результате коровы доятся по 15 тысяч литров в год. У нас совсем другая история: кредит под 14% годовых, дотаций на молоко в Архангельской области практически нет. При таких условиях труда наше молоко всегда будет дороже европейского. Вторая сторона проблемы — дистрибуция (то есть сбыт товаров). У нас он монополизирован крупными торговыми сетями. Я занимался оптовой торговлей в конце 1990‑х и видел: как только в микрорайоне открывался сетевой магазин, умирали 10–15 мелких магазинчиков. А сети безлики. Сеть не будет покупать мезенское масло.

 

— У меня, например, был такой эксперимент. Несколько лет назад мы приобрели мясокомбинат в Мезени и холодильные мощности. Поставили хорошее оборудование, пригласили специалиста из Швейцарии, освоили современную технологию производства деликатесов из оленины. И произвели энное количество этих деликатесов. Это была экологически чистая продукция: без консервантов, без красителей, без загустителей — продукция, которая хранится очень недолго. Самая деликатесная ее часть пошла в московские рестораны — она туда и предназначалась. Из остального мы делали великолепные копченые колбаски и сырокопченое мясо. И вот ты приходишь в сеть: они просят с тебя плату за вход, они просят с тебя рекламы своих товаров: плакатов, дегустаций, раздачи постеров и так далее. А я делаю 500 тонн продукции в год — столько же большой мясокомбинат производит за два дня. Он может тратить большие деньги на продвижение в сетях, а я не могу. Еще надо донести информацию о том, что оленина — самое полезное, диетическое мясо. Его рекомендуют детям-аллергикам, людям, страдающим тяжкими заболеваниями, оно выводит из организма тяжелые металлы и т. д. Чтобы люди это поняли, нужны годы планомерной и затратной работы…

 

— Наши заводчане — удивительные люди. У них особая рабочая закваска, они настоящие профессионалы, люди с ясной головой, которые легко схватывают идеи. Рабочая «голубая кровь» и «белая кость». А наши заводские женщины! Вот они стоят в цеху на своем участке: в пыли, среди грохота станков и пил. Ты идешь мимо, а они хватают тебя за рукав и просят одно: «Дайте нам, пожалуйста, работу! Мы хотим работать!» Конечно, средний возраст работников на лесозаводе — за 45. Завод «стоит» уже два десятилетия, поэтому молодежи очень мало. Но как только у нас появляются деньги, чтобы хотя бы на время плотнее загрузить завод, мы тут же «притаскиваем» молодых: из Архангельска, из других областных городов мне удалось пригласить несколько инженеров. И это здорово: здесь нужна жизнь, нужно, чтобы что-то все время происходило.

 

— В мезенцах есть северная поморская цельность — привычка выживать в тяжелых условиях. Один мой товарищ, филолог из Москвы, увидев, какая здесь жизнь, сказал мне: «Знаешь, Илья, ты все неправильно делаешь: перестань искать инвестора, а придумай, как их перенести на ковре-самолете в тайгу с одним топором в руке, с женами и с детьми. И вот там они выживут». Я с ним мысленно согласился: если бы не было социальных надежд, если бы не было большого мира вокруг, с которым они сейчас оказались связаны, они бы выжили. Но вся эта закаленность, конечно, пасует перед современным развращенным миром.

 

— Во‑первых, никогда не рассчитывать на себя: все будет по воле Божией. Во‑вторых, я научился спокойствию и рассудительности. Люди у нас на Севере спокойные. Ты торопишься, бежишь: у тебя планы. А они могут просто стоять, курить, разговаривать — потому что о чем-то не договорили, что-то не дообсудили. Все, что нужно, успеется, если не «мельтешить».

 

В один из моих первых приездов был такой случай. Глубокая осень. Я прилетел на самолете в Мезень, переплыл на моторной лодке на другой берег реки — в Каменку — и тут по реке пошел лед. А к вечеру и совсем заморозило. Это означало, что назад мне не перебраться. А мне надо! У меня встреча с вице-губернатором в Архангельске, встреча с инвестором в Петербурге. И ты бегаешь — к директору завода, к главе поселка, к начальнику аэропорта — и кричишь на них, как петербургский бизнесмен: «Мужики, вы что, обалдели? Отправляйте меня отсюда как угодно!» А они сидят, смотрят на тебя так спокойно и говорят: «Ну, ждем завтра. Самолет завтра, может быть, прилетит. А может быть, и нет — как погода».

 

Нам здесь, среди цивилизации, кажется, что все зависит только от нас и что мы все сможем сделать сами. А в Мезени и в Каменке понимаешь, что на все — воля Божия, и это смиряет. И там же понимаешь, что при этом надо трудиться, не покладая рук…