Шели Шрайман



[ userinfo | livejournal userinfo ]
[ archive | journal archive ]







«Что здесь происходит, черт возьми?» [May. 2nd, 2007|08:56 pm]
Шели Шрайман


Previous Entry Share Next Entry

[ Current Mood | tiredtired ]

59.76 КБ



57.78 КБ

46.68 КБ


- Это была настоящее братоубийство, конная полиция давила людей, а те бросали в полицейских огромные блоки. Камни летали в воздухе как дождь, - вспоминает 28-летний фоторепортер «Ассошиэйтед пресс» Одед Балильти, получивший за свой снимок из Амоны высшую журналистскую награду. Напомню, что Пулитцеровская премия, учрежденная 90 лет назад и носящая имя американского издателя Джозефа Пулитцера, считается самой престижной наградой для представителей СМИ (ее размер составляет десять тысяч долларов), а наш соотечественник назван среди ее лауреатов впервые. В своем завещании Джозеф Пулитцер указывал, что премия должна помогать журналистам следовать высоким моральным и профессиональным принципам. Или, иными словами, ее достоин тот, кто объективно отражает события.

До того, как сделать знаменитый кадр, Одед снимал события в Гуш-Катифе, где он находился неотлучно.

- Во время размежевания были очень тяжелые моменты, - говорит он. - Представь себе родителей с маленьким сыном, которые выходят из дома, и отец пытается объяснить ребенку, что они уже сюда не вернутся, а тот начинает плакать – он никак не может понять – почему? Вспомни себя в детстве и представь, что этот мальчишка мог испытывать в тот момент. Я постоянно менял позицию, снимая события и с той, и с другой стороны, стараясь сохранять нейтралитет и быть объективным. Процесс эвакуации, который я наблюдал в августе позапрошлого года в Гуш-Катифе, проходил гораздо спокойнее, чем то, что взорвалось в Амоне несколько месяцев спустя. У меня было ощущение, что в Амоне выплеснулись наружу все отчаяние, весь ужас людей, переживших размежевание. Многие эвакуированные из Гуш-Катифа подумали тогда, что если бы они с самого начала вели себя так, как в Амоне, то никакого размежевания бы не случилось. Теперь мне кажется настоящим чудом то, что во время этих событий никто не был убит. Столкновение длилось несколько часов. У меня не было ни каски, ни бронежилета, я находился в самой гуще людей и снимал происходящее, пребывая в состоянии шока. В какой-то момент остановился – не мог больше снимать.
Я должен был набрать в грудь побольше воздуха, чтобы заставить себя продолжать свою работу. И в этот момент вдруг увидел, как полицейские, сомкнувшись в монолитный ряд и выставив перед собой пластиковые щиты, продвигаются вперед, а навстречу им бесстрашно устремляется одинокая фигурка. Я нажал на кнопку камеры, еще не отдавая себе отчета в том, что этот момент и есть вершина события.

…Как выяснилось впоследствии, героиней снимка оказалась ученица одиннадцатого класса иерусалимской религиозной школы 17-летняя Нили. После того, как фотография репортера Ассошиэтейд Пресс обошла все мировые СМИ и побывала на многих международных выставках, девочка стала знаменитой. В интервью журналистам Нили и ее мать рассказывали о том, что осталось за кадром, то есть после того, как Одед нажал на спусковую кнопку своей камеры: полицейские схватили девушку за волосы и начали ее избивать. Напомню, что в событиях, происходивших в феврале прошлого года в Амоне пострадали более 200 человек – и поселенцы и полицейские. Часть из них получили тяжелые ранения.

А теперь об авторе снимка. Одед Балильти родился в 1979 году в Иерусалиме. Его мать уроженка Израиля, а отец репатриировался из Марокко в 1950-х годах. Искусством, компьютерной графикой и фотографией Одед увлекся еще во время учебы в тихоне, и когда пошел служить в армию, сразу был зачислен фоторепортером в журнал «Махане». Демобилизовавшись, отправился «погулять» по миру, подобно многим молодым израильтянам. Одед находился в Нью-Йорке, когда в Израиле началась интифада. Следя за осенними событиями 2000-го года по выпускам теленовостей, он уже подумывал о том, чтобы прервать путешествие и вернуться домой. И в этот момент ему позвонили из Израиля и предложили работать в агентстве «Зум 777», где Одеда хорошо знали по его армейским снимкам.

- Я тут же взял билет на самолет и вылетел домой, - рассказывает Одед. - Дома собрал папки со своими фотоработами, поехал в агентство и…бросился в воду, еще не умея толком плавать и сразу угодив в бурный водоворот интифады. Теракты, похороны, демонстрации… В 2002-м году меня пригласили работать в Ассошиэйтед Пресс, и с тех пор я здесь. В редакции нахожусь мало, кружу по всей стране. Если ты слышишь по радио, что где-то есть заварушка – значит, я уже там. Всю вторую Ливанскую войну провел на севере.

- Тебе приходилось работать за границей?

- Да. В 2003-м снимал многолюдные демонстрации в Стамбуле. В позапрошлом году снимал события «оранжевой революции» в Киеве. В 2006-м – в связи с 20-летием аварии на Чернобыльской атомной станции – выезжал в Припять и Славутич.

- При тебе хоть был дозиметр?

Одед смеется:

- Мне сказали, что надо пить много водки и вина – в бывшем Союзе это считается лучшим лекарством от всех напастей.

- Ты многое видел, тебя трудно чем-то удивить. Но, наверняка, были моменты, которых ты помнишь до сих пор.

- Есть моменты, которые я хотел бы стереть из своей памяти, потому что груз этот слишком тяжел. Я был свидетелем людской паники, человеческой смерти, большого горя. Мы сидели в агентстве, когда услышали звук взрыва. На улице Яффо террорист взорвал автобус, погибли 14 человек. Это было совсем близко от нас, и я оказался на месте с первыми машинами «скорой помощи». Я видел охваченные огнем тела, раненых, истекающих кровью. Но самое тяжелое - снимать похороны. Я помню, как одна солдатка, чей парень погиб, упала на его могилу, обхватила ее руками и все твердила: «Я так люблю тебя». Из-за слез я ничего не видел, не мог снимать и просто ушел оттуда, потому что не мог там находиться.

- Ты знаешь, мне хватило одного раза, когда на второй день после трагедии в «Дольфи» я получила задание встретиться с семьей четырнадцатилетней девочки, погибшей в этом теракте. Родители сидели притихшие, оглушенные своим страшным горем, и послушно, как школьники, отвечали на вопросы. Я вышла оттуда разрушенная, долго отходила от этого интервью, и сказала себе, что больше я на подобные задания не хожу.

- Я тебя понимаю, но ведь это не всегда зависит от нашего выбора. Такая профессия. Самое главное – оставаться при этом человеком. Я, например, когда прихожу на похороны, всегда спрашиваю у семьи погибшего разрешения на съемку, и с уважением отношусь к ее решению, даже если оно отрицательное. Кстати, и мои коллеги тоже. Если семья не согласна, мы тут же уходим и никто не пытается снимать издали, или незаметно. Мы репортеры, а папарацци – это совсем другая профессия. За что я не люблю папарации – так это за их бесцеременное вторжение в чужую жизнь.

Когда я получаю разрешение на съемку похорон, то всякий раз знаю, что меня ждет серьезное испытание, - продолжает Одед. - Это очень нелегко – стоять у свежей могилы и снимать горе людей. Отчасти меня спасает камера, она служит своего рода барьером, отгораживающим меня от события. Но всякий раз, когда я возвращаюсь домой, тяжелые картины всплывают в моей памяти снова и снова.

- Ты не обращался за помощью к психологу, чтобы избавиться от тяжелых воспоминаний? Ведь ты видишь страшные картины гораздо чаще, чем обычный израильтянин.

- Я думаю, что каждый израильский фоторепортер в той или иной степени нуждается в психологе. В такой непростой реальности мы живем. Ничего не поделаешь…

- Если бы ты оказался на месте происшествия первым, кто одержал бы в тебе верх – профессионал или человек?

- Смотря, о каком событии идет речь. Если бы кто-то на моих глазах истекал кровью, я бы отложил камеру в сторону и бросился его спасать. Прежде всего, я человек и никогда не перехожу «красной черты».

- Что ты испытал, когда узнал о том, что получил за свой снимок Пулитцеровскую премию?

- Это было для меня полной неожиданностью. Мы сидели с коллегами в баре, где отмечали победу того же самого снимка из Амоны на другом международном конкурсе (снимок Одеда за последние полтора года был отмечен наградами нескольких международных конкурсов – Ш.Ш.), и вдруг - звонок из Нью-Йорка. В первый момент у меня было ощущение, что я не чувствую под ногами земли. Но тут все начали хлопать в ладоши, обнимать меня. Открыли бутылки шампанского. Народ начал обзванивать своих друзей-журналистов, все потянулись в бар, и скоро туда набилось много людей, и все радовались, как дети. Ведь это было такое событие – впервые израильский фоторепортер был отмечен высшей журналистской наградой. Так что это не столько мой приз, сколько приз всей израильской журналистики. Ты знаешь, меня порой даже страх охватывает от мысли о той ответственности, которая легла на мои плечи. Лауреат Пулитцеровской премии должен оправдывать эту награду всю свою жизнь.

- Наверное, это был самый счастливый день в твоей жизни.

- Безусловно. Но, знаешь, счастье оно ведь бывает очень разное. Иногда один день, проведенный с любимой девушкой, способен поднять меня на такие вершины счастья!

- Чем ты собираешься заняться в ближайшие дни?

- Завтра лечу в Амстердам – получать очередной приз за свою работу из Амоны, а дальше загадывать не могу. При моей профессии невозможно знать, что произойдет в следующую минуту.

- Говорят, у тебя очень много друзей. За что ты их ценишь?

- Я терпеть не могу фальши и люблю искренних, настоящих людей. Для меня совершенно не имеет значения, откуда они. Среди моих друзей есть и глубоко верующие евреи, и палестинцы. Кстати, только благодаря своим палестинским коллегам я смог снять похороны Арафата в Рамалле, которые считал важным эпизодом в истории многолетнего конфликта. Израильских репортеров туда не пускали, но мои друзья сумели меня провести и обеспечить мою безопасность.

- Мне кажется, фоторепортеру легче быть объективным, чем журналисту. Камеру трудно обмануть.

- При желании, можно манипулировать и камерой. Если ты посмотришь на фотографии, снятые пристрастными участниками того или иного конфликта, то они будут заметно отличаться, хотя в кадре одно и то же событие. Все имеет значение – ракурс, крупный или мелкий план и многое другое.

…Мой герой – типичный фоторепортер: потертые джинсы, футболка, растоптанные ботинки, наголо выбритая голова. На лице – очки в тонкой оправе.

Мы сидим в одном из кабинетов агентства «Ассошийтед Пресс», расположенном на улице Яффо в Иерусалиме. Здесь многолюдно, трещат телефоны, горят экраны компьютеров. В глаза бросаются стрелки часов, висящих в ряд на стене, они указывают разное время – Нью-Йорк, Лондон, Иерусалим…

- Ты достиг вершины в своей профессии, получил Пулитцеровскую премию. Что дальше?

- Ты знаешь, мне очень хорошо в той точке, где я сейчас нахожусь. В середине мая лечу в Нью-Йорк на церемонию вручения Пулитцеровской премии. - Одед делает паузу и с усмешкой произносит: - Пожалуй, впервые надену пиджак, рубашку и галстук.

Шели Шрайман, опубликовано в приложении «Окна» («Вести»), 26 апреля 2007