Ритуальный мир Сальвадора Дали (сюрреалистический рассказ)
 

Я зашел в огромный зал, верх которого венчал прозрачный купол, сделанный из многочисленных стеклянных треугольников, и замер. Мягкий свет как будто не падал сверху, как обычно, а словно излучался от какого-то невиданного источника. Его волны ласково окутывали всех, кто находился в эту минуту здесь, в самом сердце искусства под названием сюрреализм. Сон и реальность. Реальность и сон. Благоговейную тишину зала нарушали лишь шарканье ног нескольких десятков посетителей. Дом музей Сальвадора Дали в испанском Фигейрасе. Негромкие голоса, переходящие в шепот. Щелканье затворов фототехники.

Посреди зала – большой светлый прямоугольник. Я сажусь на один из стульев, что поставлены возле стены с изображением огромной декорации к спектаклю «Лабиринт». Наблюдаю за туристами. Многие легко шагают по этому прямоугольнику, не останавливаясь, и как обычно запрокидывая головы вверх. Рассматривая произведения великого испанца, что заполняют этот необыкновенный зал. Не знают.
Под их ногами лежит тело гения. Сальвадор Дали завещал похоронить его не как это делают обычно люди. Верный своим жизненным ритуалам, главная идея которых – сильно отличаться от всех на этой планете по имени Земля.






Я сегодня обошел весь замок-музей Сальвадора Дали целых два раза. Жена уже час назад затерялась где-то с группой, руководимой экскурсоводом. Я сразу отделился от вещающего гида, помня завещание Художника: «Никогда не слушайте объяснения о моих произведениях». Поэтому сам пытался понять, что же хотел сказать людям великий сюрреалист? Ведь для обычного человека он представлялся сумасшедшим, эксцентриком, шокирующим не только своими работами, но и своим поведением в жизни. Честно говоря, у меня не получалось разгадать замыслы автора хотя бы на 10 процентов. Помня слова Дали: «Тот факт, что в момент работы над моими картинами я сам не понимаю их смысла, вовсе не означает, что этого смысла в них нет», я пытался по-своему осознать эти замысловатые фигуры, хаотическое нагромождение самых невероятных вещей и таинственных знаков. И мне иногда казалось, что я проникаю в эти тайны, чувствую их, точно ощущаю их пульс. Каждая работа мастера – своеобразный ритуал. Ритуал посвящения в самые сокровенные тайны бытия. Земного бытия, и не только.

Сидя на стуле, я не заметил, как мое тело постепенно расслаблялось, усталые ноги уже не гудели, а отдавали легким приятным зуммером, шелест обуви туристов постепенно убаюкивал моё сознание; я подвинул стул к самой стене, прислонил к ней голову и закрыл глаза. Сверху на меня смотрел огромный человек с опустевшим местом в середине его тела; там, если верить эзотерикам, находится его астральное тело, совершающее путешествия во время сна. В месте солнечного сплетения было изображено сплетение корней деревьев, и сам человек словно вырастал из земли, рядом с морем и скалами.



На стене напротив меня висело огромное полотно с изображением нескольких Венер Милосских, я пытался посчитать, сколько их там, но не смог. Внизу и слева выглядывала странная голова быка, а всюду словно кружились мухи. Они как будто оживали у меня на глазах, послышалось их тонкое жужжанье, а некоторые из вдруг стали слетать с полотна и устремляться куда-то вверх.
«...Показалось. Слишком много сюрреализма было сегодня…» - подумал я и снова закрыл глаза.
Внезапно я услышал отчетливый щелчок, как будто кто-то тумблером включил старый приёмник. Я открыл глаза и опешил. С высокого купола ко мне приближалась давняя знакомая – красивая парижанка по имени Мишель. Я сразу узнал её по глазам, такие глаза невозможно забыть, но её облик резко изменился. Куда только делись роскошные светлые волосы? Голова Мишель была выбрита наголо, как у Маяковского.



- Ты что? – оторопело прошептал я. – Я тебя с трудом узнал. Раньше ты была такой…



А теперь её образ словно растворялся в белом тумане, но был легко узнаваем только по выражению глаз. Справа на виске виднелись три странных фиолетовых цветка, поверхность кожи над глазом была усеяна точками такого же цвета.



Она по-приятельски улыбнулась мне, и как-то странно поцеловала мои губы, словно проникнув внутрь их, оставив там легкий и приятных холодок.
- Привет, Анатоль! Как говорят по-русски: сколько лет, сколько зим! – улыбнулась французская красавица.
- Привет! Ты так странно выглядишь... И зачем здесь? – от растерянности я задал немного глуповатый вопрос.
- Чтобы помочь тебе… - загадочно улыбнулась Мишель. - А выгляжу соответственно обстановке. Духу и ритуалам, царящим здесь.
- Помочь в чём?
- Сейчас увидишь…
Она взметнула свое прекрасное тело вверх, и в следующую секунду я едва не упал со стула. Мишель спустилась от купола вниз, словно сливаясь с Сальвадором Дали. Глаза гения были закрыты.



Мишель звонко рассмеялась. Видимо, у меня был такой ошеломленный вид, что когда Сальвадор открыл глаза, то громко и иронично хмыкнул. Они стояли передо мной, Мишель и Дали, реальные, отчетливые настолько, что хорошо были видно, что один из знаменитых усов сюрреалиста, левый, закручен выше правого. За ними по-прежнему тихо ходили посетители музея и словно не замечали появления хозяина замка.
- Вот! Я привела тебе самого лучшего гида по всей Вселенной! – засмеялась Мишель. – По части произведений Дали, естественно. Я буду переводчиком, ты же, насколько я помню – не знаешь испанского? Хорошо?
- Хор-рошо… - промямлил я и медленно встал со стула. Дали словно не замечал меня, опершись на изящную трость, он горделиво разглядывал свои произведения. Наступила пауза. Спустя две минуты Мишель застенчиво улыбнулась и слегка тронула художника за руку.
- Мы ждем, Сальвадор… - тихо произнесла девушка.
- Вы хотите знать мою главную тайну? – произнес испанец, и я удивился тембру его голоса. Он словно входил в меня внешне незнакомыми звуками, но я мог поклясться чем угодно, что понимал каждое его слово.
- Конечно! – воскликнула Мишель. – Но почему так сразу?
- Потому что это – ключ к пониманию тайны моего творчества, - тихо ответил Дали. – Я сам не знал и часто не понимал своих картин. Когда писал их, как будто кто-то посторонний водил моей рукой с кистью. И только потом я осознал, в чем тут дело.
Мы замерли. Я почувствовал, что сейчас услышу что-то необыкновенное. Мишель пронзила мои пальцы своей кистью. Я снова стал чувствовать растворение в чем-то мягком и приятном. Но всё внимание было обращено на гения.
- Вы помните, кто в нашей семье родился передо мной? – спросил Сальвадор.
- Конечно! Ваш брат. Но он умер от болезни спустя 22 месяца после рождения, - быстро ответил я.
- А как его назвали мои родители? – снова спросил Дали.
- Сальвадором… - чуть помедлив, произнесла Мишель.
- Вот в этом-то всё дело, - слегка улыбнулся художник. – Матушке следовало дать мне другое имя. И тогда я бы не увидел множество таких фантастических картин в моем сознании. Догадались?
Снова возникла пауза. Я внимательно посмотрел на хозяина замка. Но язык не поворачивался назвать истинную причину главной тайны Сальвадора Дали. Он прочел мои мысли, усмехнулся в усы и начал говорить.
- Да. Вы правильно думаете. Душа моего старшего брата, вдоволь налетавшись в иных мирах, насмотревшись невероятных картин, которые не поддаются нашему мирскому сознанию, вошла в мое тело в ту минуту, когда матушка решила вновь назвать меня Сальвадором. Я совершил ритуал перерождения. Я стал Сюрреализмом. А сюрреализм стал Мною. Поэтому я так легко воспроизводил по памяти виденное мною во время блуждания по Космосу. Иные миры, другие измерения. Многие искусствоведы гадают и спорят – какая моя картина является главной мыслью, пуантой всего моего творчества. И часто ошибаются. Практически никто не догадался, что вершиной является моя работа «В поисках четвертого измерения». Смотрите!
Дали показал рукой на стену, чуть ниже полотна «Лабиринт» и там внезапно возникло изображение.



- Видите? Слева – так называемый философский камень. Краеугольный камень, как говорят. Якобы тот, кто найдет его, получает власть над миром. Глупцы! – рассмеялся художник. – Этот путь ведет в темноту, в бездну, в черную пещеру. И ведь ищут и скатываются туда. Справа стоит человек с сиянием на голове. Это святой мудрец. А еще правее – люди, которых нынешние святоши называют язычниками. Они не лезут в пропасть, лишь с удивлением наблюдают за процессом. Справа – те, кто вообще ни во что не верит, тупо дерутся друг с другом из-за мелких земных благ. Выше – истинный мир, где время растекается, словно расплавленный сыр, оно там не имеет никакого значения и не ощущается. Вот там - Четвертое измерение. Перед ним – путник, с удивлением изучающий свои прошлые жизни. Слева люди, которые ждут своего часа отправки в Вечность.
Картина внезапно поплыла на нас, изгибаясь, лавируя, словно корабль между волн, и я почувствовал, что как будто оказался внутри её, там, где-то рядом с расплавленным Временем. Возникло отчетливое ощущение полета, невесомости, блаженства и счастья.

Я дотронулся рукой до плеча человека, задумчиво смотревшего на большой камень, он вздрогнул, повернулся ко мне, и я едва не закричал – человек был поразительно похож на моего отца в молодости. Сальвадор Дали улыбнулся, поднял руку, и картина медленно растворилась в воздухе.
- Пойдемте по моим владениям, - бодро произнес художник. – Мне есть, что вам рассказать.
- Подождите! – воскликнула Мишель. – А как же главная картина в этом зале? «Обнаженная Гала, смотрящая на море, которая на расстоянии 18 метров трансформируется в Авраама Линкольна» ? Мы хотим знать историю и идею этой работы!





- А! – небрежно махнул рукой Сальвадор Дали. – Это был мой эксперимент, посвященный художнику Марку Ротко. Голограмма, в общем. Цифровая картинка, по-вашему. Почему Гала, я думаю, вам не надо объяснять? А Линкольна мне оцифровал программист Леон Хармон. Вот и вся разгадка. Эй, Альберт, здравствуй! Приятно тебя видеть, старина!
Я сначала не понял, к кому обращается Дали. Повернул голову и с изумлением увидел знакомый по школьным учебникам профиль.



Не веря своим глазам, я повернулся к Мишель. Та понимающе улыбнулась и подтвердила мою сумасшедшую догадку.
- Да, дорогой… Это – Альберт Эйнштейн. Пришел в гости к Сальвадору, картины посмотреть, поболтать о том, о сём…



- Но как? – чуть дрожащим голосом произнес я. - Он уже давно умер...
- Ты еще не понял? – вдруг перешел на «ты» Сальвадор Дали. – Мы все находимся в Четвертом Измерении. И ты совсем недавно видел своего молодого отца.
Альберт Эйнштейн, услышав эти слова, повернулся к нам и по-мальчишески подмигнул.
- Ты пока ими занимайся, Сали, - по-приятельски проговорил великий ученый. – А я здесь поброжу.
Я молчал, потрясенный. Сюрреалист взял меня за кисть. Холод проник до самого локтя.
- Тут не имеет значение время. И пространство. Хочешь, я докажу тебе это? Мы втроем сейчас переместимся в прошлое. Читал о моей истории с армянским композитором Арамом Хачатуряном?
- Конечно… - ответил я и впервые улыбнулся в новом измерении.
- Поехали! – по-гагарински воскликнул Сальвадор.

В следующее мгновение я увидел большую круглую комнату, обставленную богатой мебелью. Мы висели под потолком и внимательно наблюдали за небольшим толстеньким живчиком, что беспокойно вставал с кресла, подбегал к двери, дергал её, потом ругался по-армянски (удивительно, но я понимал каждое слово), снова садился за стол, наливал в большой фужер коньяк из пузатой бутылки, с кряканьем опрокидывал содержимое в рот, закусывая большими зелеными виноградинами.
Мы с Мишель развеселились. Нереальность происходящего затмевало наше знание о возникшей ситуации. Напыщенный и важный армянский композитор напросился в гости к знаменитому художнику. Засвидетельствовать почтение, так сказать. И чтобы художник тоже засвидетельствовал оное в отношении автора «Танца с саблями». Свита Дали с тревогой передала ему пожелание коммуниста из СССР, зная эксцентричный характер хозяина.
«Что же, передайте Хачатуряну, что скромный художник всегда будет счастлив видеть такого гиганта мирового композиторского искусства! Жду его в своем замке!»

Хачатурян приехал.
Дворецкий провел его в эту комнату, сказав, что Дали непременно будет. Прошло полчаса. Дали нет. Композитор в беспокойстве заходил по залу. Через час он уже неистово дергал все запертые двери, ругая Дали. Потом раз за разом прикладывался к коньяку и винограду. Вот в этот момент мы и застали Хачатуряна. Мишель с не меньшим, чем у меня, изумлением следила за армянином. Наконец через два часа тот стал сучить ногами, взглядом выискивать что-то в комнате. Сальвадор Дали хладнокровно наблюдал вместе с нами за происходившим. Хачатурян в сотый раз выругался, подбежал к огромной вазе, в которой когда-то лежал виноград, расстегнул ширинку, вытащил хозяйство и, кряхтя, стал заполнять емкость желтоватой жидкостью. В это момент дверь в залу отворилась настежь, громко заиграла музыка – знаменитый «Танец с саблями», и внутрь ворвался взлохмаченный Сальвадор Дали. Он был совершенно гол. Между ног его торчала палка, на конце которой находилась лошадиная голова, в правой руке художник держал настоящую саблю!
Хачатурян попятился от ужаса. Зацепив ногой массивный стул, он рухнул навзничь, не успев застегнуть ширинку. Вялый член бился по брюкам, эксцентричный художник закричал «Ха!!» и взмахнул клинком, словно собираясь отрубить хозяйство композитора. Тот в ужасе отползал под стол. Тогда Дали с гиканьем помчался к другой открытой двери и исчез в её проеме.
Когда Арам Хачатурян пришел в себя от потрясения и застегнул штаны, дверь зала снова отворилась. Вошедший элегантный дворецкий с непроницаемым выражением лица произнес:
- Аудиенция окончена, сеньор…
Хачатурян волком посмотрел на служащего.



Потом он быстро выбежал из двери, словно опасаясь нового заточения. А в воздухе повисла картинка происшедшего прикола.



Мы хохотали вслед незадачливому композитору, Сальвадор едва заметно усмехался в усы. Было заметно, что ему самому интересно смотреть картинки своей прошедшей жизни. Приколы над окружающими его людьми – это был один из любимых ритуалов гения.

Мы вернулись в музей. Там стало многолюднее. Я бросал взгляды то на Мишель, то на художника. Он медленно шел вдоль своих полотен, иногда останавливался, морщил лоб, с недовольным видом качая головой.
- Я бы сейчас по-другому сделал это… - с внезапной грустью прошептал Дали. – Она заслуживает этого. Именно её.
Мы замерли над шедевром.





Мишель прошептала: "Leda Atomica». «Атомная Леда» - она же любимая женщина Дали – Гала. Картина – ключ к пониманию нашей жизни. Всё в подвешенном состоянии, нет ничего постоянного."
- Именно так! – подтвердил художник.
Внимательно присмотревшись к полотнам мастера, я сделал для себя внезапное открытие: каждая картина излучала свой неповторимый цвет. Волны разных спектров мягким светом рождали яйцеобразный контур вокруг картин. Зеленые, синие, желтые, изумрудные, фиолетовые, красные, оранжевые. Всякие. Вот у этой картины Дали остановился, как мне показалось, дольше обычного.



Женщина, читающая письмо. Но, приглядевшись, замечаем лицо. Это знаменитый художник Веласкес. Именно в честь его Сальвадор Дали подарил миру это произведение. «Кто не любит Веласкеса, тот не нормален» - говаривал гений сюрреализма.
Он провел рукой по стеклу, ограждающему холст, и улыбнулся чему-то. Спустя то ли мгновение, то ли вечность, я осознал – Дали очень доволен этой работой и изменить ей, значит – ухудшить.

- Почему в вашем творчестве очень много места занимает изображение яйца? – спросил я художника.
- Очень просто. Я, в отличие от миллионов людей, великолепно помнил свою внутриутробную жизнь. В лоне матери. Я там постоянно видел два яйца, которые символизировали Рай, образ Вселенной. Когда я рождался, то знал – меня тащат из рая в новый, жестокий мир. Поэтому я постарался хотя бы символично приблизить мой любимый уголок в Фигейрасе к образу рая на земле.

Я кивнул. На входе сразу обращают на себя внимание эти огромные яйца над красными стенами замка.





Другие интерпретации, показывающие как Дали относился к теме яйца, словно выполнял одному ему понятный ритуал.







Когда мы подошли вот к этой картине, я притормозил возле неё.



- Что-то мне это смутно напоминает… - загадочно произнес я и иронично посмотрел на Дали. Мишель рассмеялась и подтвердила мою догадку.
- Именно это полотно навеяло на мысль выскочить перед Хачатуряном в виде всадника с саблей! – весело заключила она. Художник лишь усмехнулся в усы и ничего не сказал.
Мы перешли в другой зал. Здесь была выставлена знаменная работа Дали – «Лицо и губы Уэст Мэй».





Сальвадор Дали заговорил, не ожидая, когда мы о чем-нибудь спросим его.
- Она была чертовски хороша, эта Уэст Мэй. Особенно сводили меня с ума её губы. Когда я впервые близко увидел их, то почувствовал нечто необыкновенное. Мы танцевали под медленную мелодию, она, запрокинув голову назад, крепко прижималась ко мне, внимательно следя по глазам за состоянием моей души.
Дали сделал паузу, усмехнулся и подкрутил рукой свои залихватские усы.
- И в самый горячий для меня момент Уэст произнесла, иронически усмехнувшись: "Вы не могли бы вынуть из кармана брюк ваш пистолет? Его дуло так и впивается мне в живот".

Я смутился, но быстро ответил:
- Мадам! Простите, но у меня нет пистолета.
- Прощаю… - ответила красавица актриса.
Мишель громко прыснула. Дали бросил на нее мгновенный взгляд. И продолжил.
- В эту секунду и родился в моей голове замысел – сделать диван в виде губ Уэст Мэй. Чтобы я, лежа на нём, в своей ритуальной мастурбации мог как можно плотнее приблизиться к её образу. Думать о близости с ней. Секс, мастурбация – это одни из моих главных жизненных ритуалов.

Я был потрясен этой откровенностью. Несмотря на то, что уже был наслышал о эпатажности гения. Француженка загадочно улыбалась. Художник, снова взглянув на Мишель, правой рукой сделал жест в её сторону. Как будто снимая что-то невидимое в воздухе. В это мгновение прозрачные одежды, в которые была закутана моя парижская знакомая, растворились. Мишель вскрикнула, покраснела, потом, взяв себя в руки, стыдливо прикрыла грудь рукой. Её взгляд посуровел.
- Божественный жест, присущий только женщинам! – воскликнул улыбающийся Дали. – Милочка! Вы так прекрасны, не отворачивайтесь от нас!



- Мы так не договаривались! – по-французски запальчиво произнесла Мишель. – Смотрите лучше на свою Уэст!
- Конечно, - невозмутимо ответил художник и снова сделал жест рукой. В воздухе возникло изображение удивительной женщины и какие-то слова рядом с ней.



«Человеку свойственно ошибаться, но чувствуешь себя при этом божественно» - вслух прочел Сальвадор Дали. - Это её жизненное кредо! Хороша...

«Точно. Какие губы! Только с них можно было скопировать такой диван…» - подумал я.
Дали покровительственно потрепал меня по плечу. Я осознал, что он читает мои мысли на русском языке.
- А теперь пойдемте, я покажу вам свой любимый автомобиль! – воскликнул художник. – Моё «Дождливое такси», кадиллак, на котором до меня ездил американский ганстер Аль Капоне.
Мы переместились снова к огромному залу. Внизу, возле машины позировали симпатичные девушки.



Дали глубоко вздохнул.
- Я сделал композицию, которые многие воспринимают как символ отместки водителям за те брызги, что вылетают на пешеходов во время движения машины по лужам. Но это не совсем верно.
Мы подошли ближе. На крыше автомобиля стояла женщина. Её груди были в форме яйца. Вселенная. Только одна женщина в мире олицетворяла для художника этот образ. Гала Элуар. Урожденная русская Елена Делувина-Дьяконова.



Сверху композиции было вот что…



Перевернутая лодка со свисающими каплями. Еще один символ, один ритуал Сюрреализма – высвобожденного подсознания.
А внутри – манекен. Шофер.



..."На нем живые улитки, на нём – жизнь. А он мертв. Стоит бросить монетку, как с крыши внутри машины польются капли. Все думают, что это дождевая вода. Как бы не так. Это символ капель крови, пролитых в этом автомобиле. Ведь на нём Аль Капоне ездил на разборки, «стрелки», как у вас называют. И пули конкурирующих ганстеров уносили жизнь людей, сидящих за рулем. Я хотел бы для реальности наполнять емкости в крыше автомобиля настоящей кровью. Но это невозможно. Публика бы тогда меня сожрала с потрохами. И так живые улитки наделали столько шума! Но я этого всегда добивался – желание быть в центре внимания было тоже одним из важнейших ритуалов моей жизни".

Всё это я с пугающей отчетливостью слышал из беззвучных уст Сальвадора Дали. Как будто он мысленно разговаривал со мною, и я понимал каждое его слово.

- Пошли дальше! – снова добродушно воскликнул Дали.
Перед глазами проходили его творения. Вычурные, но теперь понятные, эксцентричные и удивительно простые, простые в своей гениальности, божественно прекрасные, написанные с такой Любовью, что меня не покидало чувство немыслимого счастья. Я благодарно сжимал руку прекрасной Мишель, и она словно чувствовала моё состояние, атакуя со своей стороны таким же потоком восхищения и безумной радости. И от нас во все стороны расходились круги гигантской радуги. Сальвадор поглядывал в нашу сторону и удовлетворенно улыбался…











Перед последней картиной Сальвадор Дали надолго остановился. Мысли, исходящие из него, поражали меня своей гармоничностью, красотой и любовью.
Наконец, он сказал:
- Что ж… Пора нам прощаться. Я должен покинуть вас.
Я тихо произнес:
- Как она была права, ваша Гала. Когда сказала при разрыве с мужем, поэтом Полем Элюаром: «Я могла бы жить с талантом. Но предпочту находиться рядом с гением…» Можно мне спросить кое-что у вас, Сальвадор?
Дали заулыбался. Ему явно понравился мой комплимент. Он озорно подмигнул Мишель и мы увидели, как внезапно на кончиках его усов расцвели белые лепестки.



- Спрашивай. Коли твоя знакомая Мишель вытянула тебя из обычного сна в Сюрреализм. Поэтому ты так отчетливо всё видишь и понимаешь. Она очень способная девушка. Мы часто встречаемся с ней в Четвертом измерении, хотя её физическое тело еще находится на грешной Земле. Спрашивай!
- Скажите, маэстро… - сильно волнуясь, произнес я. – Что ожидает меня и нашу планету в ближайшем будущем?

Дали усмехнулся. Я прочел его излучение – он точно знал Будущее.
И гений ответил мне:
- В ближайшее время тебя и многих людей ожидают интересные события. Во-первых…

Внезапно кто-то резко толкнул меня за плечо. Я вздрогнул и открыл глаза. Жена. Она стояла, улыбаясь, чуть наклонившись ко мне и весело щебетала:
- Эх ты, соня! Всё проспал! Нам гид такое рассказывала! Я в полном восторге! Что с тобою?
Я непонимающими глазами уставился поверх головы жены – на большой стеклянный купол, откуда появились Дали и Мишель. Но он был чист. Если не считать того мягкого излучения, что окутывало зал под названием Дворец Ветров. Они исчезли. Испарились. Ушли в свой привычный мир Сюрреализма.

Я медленно встал со стула, пытаясь сохранять самообладание. Только что я побывал в неземном мире, который был так прекрасен, что описанное здесь – простые слова, не отражающие и миллионной доли того счастья, тех чувств, что я испытал, находясь рядом с Гением.
- Что с тобой? – повторила жена, встревожено вглядываясь в мои глаза.
- Ничего. Сейчас пройдет.. – ответил я. – Пойдем, сфотографируй меня на фоне картины, посвященной Пикассо. А то народ не поверит, что я был в этом месте…