Фрейд первым описал, что в строении психики человека присутствует бессознательная часть. В ней содержится всё, что мы не осознаём, в т. ч. инстинкты, которые мы склонны сознательно подавлять. До этого момента наука развивала только сознание, всячески наполняла его: люди обучались, читали книги, решали задачи, считая, что чем умнее человек, тем лучше. Фрейд сказал о том, что сознание — это всего лишь часть нашей психики, которая на самом деле наполнена защитами от реальности. Настоящая суть человека — Оно.

Очень жаль, что многие люди считают, что если они меньше потратят денег, то они станут богаче  Многие думают, что таким образом они действуют по примеру богатых людей,  которые якобы считают каждую копеечку и по сути своей – жлобы. Именно так большинство понимает фразу «Деньги к деньгам».

Философия не исцеляет, но может подарить радость, утверждает выдающийся современный философ Андре Конт-Спонвиль. Воспитанный депрессивной матерью и авторитарным отцом, он сумел полюбить жизнь благодаря чтению Монтеня и Эпикура. Ныне, как настоящий эпикуреец, он с удовольствием возделывает свой сад,
«Я вырос в Париже, но в самом деле всегда мечтал жить в провинции, в деревне. И всегда мечтал писать. Когда в старших классах я начал изучать философию, она меня сразу же увлекла. До тех пор я был весьма средним учеником, и вдруг – блестящие оценки по философии! Кроме того, мой интерес к художественной литературе постепенно угасал. Зачем придумывать истории? Ведь то, что происходит на самом деле, гораздо интереснее! И наконец, когда я начал писать, то обнаружил, что все мои художественные сочинения печальны до слез, тогда как в философских текстах была динамика, энергия и остроумие. И я выбрал этот путь – не в сторону воображения, а в сторону мысли – не только потому, что к этому у меня было больше способностей, но еще и потому, что это был путь к радости и свету.
Печаль в моих первых литературных пробах была вызвана тем, что моя мать страдала депрессией , она неоднократно пыталась покончить с собой, несколько раз – еще когда я был ребенком. В результате одной из таких попыток она и погибла спустя годы. А я ее очень сильно любил и научился любить ее в ее страдании. Вероятно, этим объясняется тот факт, что душевно я больше откликался на тревогу, грусть, меланхолию, был более чувствителен к ним. А затем мне открылась философия как нечто противоположное тому, что представляла собой моя мать.
Когда брат позвонил мне сказать, что мамы не стало (мне уже минуло 30 лет), моей первой реакцией была мысль о том, что в ней все было фальшиво, кроме чувства несчастья. Она была очень любящей, нежной, но проявлялось это несколько искусственно, была в этом какая-то натянутость. В ее веселье всегда было что-то притворное. Только тогда, когда она плакала, она становилась настоящей, абсолютно искренней. Вот почему у меня сложилось ощущение, что правда всегда связана с печалью, а радость – с иллюзией. А затем мне открылся мир философии, в частности греческой, я узнал Эпикура. И я понял, что, наоборот, иллюзии внушают нам грусть, а истина освобождает и дарит радость. В каком-то смысле философия стала мне «доброй мачехой».
Мой отец был противоположностью матери. Не лгал ни в чем, зато от него нельзя было услышать ласкового слова. Первое одобрение я получил от него в двадцать лет, когда сообщил, что поступил в университет! Жестоким он не был, но был суров. Вдвоем мои родители составляли весьма устрашающую картину для детского сознания: правда была без любви, а любовь – без правды! При этом отношения с отцом сформировали меня: если мать трудно было любить, то его легко было ненавидеть. А для подростка это неплохая школа жизни. Ведь, как говорил немецкий философ Иоганн Готлиб Фихте , мы утверждаем себя лишь в противопоставлении. Позже мои чувства к нему смягчились. Мать ушла от него, он снова женился, и я увидел, как он изменился под влиянием новой любви. В новом браке он проявлял себя как нежный, внимательный и заботливый муж. И тогда я понял, что не стоит всю ответственность за несчастье моей матери возлагать на отца. Я смог наконец наладить с ним теплые отношения, которые длились до самой его смерти.
Мой преподаватель в выпускном классе был очень увлечен французской феноменологией: Сартром, Мерло-Понти… Философия представлялась занятием преимущественно интеллектуальным. Уже будучи студентом, внимательно изучая греческую философию, я ощутил экзистенциальный интерес к философии как к искусству жить, как к средству быть счастливым, пребывая в реальности, а не в иллюзиях. Это то, что называют мудростью.
Но в ту пору это было не в моде. Тогда умами владели Жак Деррида, Луи-Пьер Альтюссер , Мишель Фуко, Жиль Делез… Их яркий талант и блестящая образованность не могли не впечатлить меня, но к их трудам я относился сдержанно. Например, «Слова и вещи» Фуко, культовая книга 70-х годов, показалась мне очень ученой и... очень скучной. Тогда я вспомнил «Мысли» Паскаля, которые читал в 16–17 лет, и почувствовал желание их перечитать. И эта книга меня восхитила! Мне доставляло наслаждение чтение Паскаля, Эпикура, Монтеня и Спинозы, а современные философы наводили на меня тоску. Вывод напрашивался сам собой: я буду заниматься философией на манер древних мыслителей. Пусть это и будет несовременно! Античная и классическая философия значили для меня гораздо больше. В 1984 году, когда вышла моя первая книга, один журналист спросил меня: «Вы новый философ?» (подразумевая группу так называемых «новых философов» 70-х годов*), – на что я мгновенно ответил: «Нет, я древний философ».

В философии мы никогда не превзойдем Аристотеля и Канта, никогда никто не напишет музыку лучше, чем Бах или Бетховен. И вовсе не надо стремиться соревноваться с ними. Зачем? Ведь то, что они создали, уже у нас есть. Ни пристрастие к прошлому, ни авангардизм мне уже не интересны. Не бывает прогресса в искусстве и философии. Ни один музыкант не скажет: «То, что я делаю, лучше творений Баха». Точно так же ни один философ не скажет: «То, что я пишу, превосходит Аристотеля». Чего ждет общество от современных философов? Что, продолжая традиции предшественников, они представят нам философию, которая будет перекликаться с сегодняшним днем, будет отзываться на болезненные вопросы нашего времени. Если отбросить ложную скромность, я бы сказал, что именно этим я и занимаюсь. Я не стоик, не эпикуреец и не последователь Спинозы. Но, опираясь на учения этих мыслителей, я пытаюсь предложить философию для сегодняшнего времени, которая помогала бы жить в нашу эпоху.

Люди смешивают представления о философии и психотерапии. Цель терапии – здоровье, цель философии – мудрость: наибольшее счастье мы обретаем при наибольшей ясности сознания. Счастье – это цель философии, но не ее норма. Ее норма – это правда. Что это значит? Что я обдумываю какую-то мысль не потому, что она принесет мне пользу и поможет жить, а потому, что она представляется мне верной. И лучше правдивая печаль, чем фальшивая радость. Просто, когда вы нащупываете мысль, которая кажется вам верной, цель философа, как, впрочем, и любого человека, – попытаться извлечь из нее радость.
То, что мне нравится у Фрейда. «Правда и еще раз правда» – вот, говорил он, единственное правило психоанализа. Разница лишь в том, что психоанализ как вид терапии предназначен для лечения болезней, для устранения симптомов… Словом, его цель – здоровье человека. А философия еще ни разу никого не вылечила! «Психоанализ не помогает стать счастливым, – писал Фрейд. – Он помогает пациенту от невротического расстройства перейти к банальному ощущению несчастья повседневной жизни». Когда человек страдает неврозом, он прибегает к курсу психотерапии. А что делать тому, кто не болен или только что излечился – словом, находится в пресловутой стадии «банального несчастья»? Ему следует заниматься философией, чтобы как следует научиться жить.
Жизнь нередко имеет горький привкус. Но я, например, люблю табак и пиво и поэтому прекрасно знаю, что горечь может доставлять наслаждение. Философия не убрала всю горечь из моей жизни, это и невозможно, но помогла мне лучше чувствовать этот вкус. В этом ее цель. Мудрость состоит не в том, чтобы любить счастье – для этого не нужна никакая философия, – а в том, чтобы любить жизнь такой, какая она есть – счастливая, несчастливая, горькая, сладкая… И чем отчетливее мы ощущаем ее хрупкость, тем ценнее становится она для нас».




http://www.psychologies.ru/people/Guest/_article/andre-kont-sponvil/