Он развевался на весеннем ветру, словно птица, стремящаяся навстречу солнышку. Розовые отсветы играли на серых домах и заборах. Весь мир был полон светлой радости только что проснувшегося ребенка. Сколько безумных пируэтов, сколько планов, надежд! Целая вселенная восторгается молодостью, красотой, яркими цветами шелкового шарфика.
Веселым и порывистым был шарфик в тот день. Кокетливо повязанный на шейке молодой хозяйки, он привлекал восторженные мужские взгляды. Игриво приподнимая свои восточные крылышки, он танцевал с ветром танец жизни. Стыдливо краснел при прикосновениях мужских губ. О, эти сладостно-манящие и, в то же время, пугающие прикосновения. Мягкость весенней травы, радужные соцветия над головой… и как кружится голова, как голова кружится…
* * *
Томными складочками ниспадал он с женской шляпки в знойный летний полдень. Разленился, разнежился на солнцепеке. Яркими красками лета радовал глаз, пресытившихся буйной зеленью и отблесками голубизны, прохожих. Плавными и ленивыми были его движения, пропала юношеская задорность. Размеренность проскальзывала сквозь витые узоры. Детские ручки тянули шарфик за краешек, приглашая поплескаться в прозрачной воде, дарящей прохладу и свежесть. Ах, как прекрасно смотрелся он на палубе белоснежного теплохода, какие танцы радости исполнял…. Плавное скольжение по волнам, брызги, солнце, чайки, детские голоса…. А вечера, теплые летние вечера…. Когда намаявшиеся маленькие солнышки, под нежную колыбельную, мирно посапывают в своих кроватках, шарфик наблюдает за красотой звездного неба, радуется теплому пламени костра, вдыхает аромат шашлыков и безмолвно подпевает звенящей мелодии гитары. Спокойная, тихая улыбка пробегает по светлому рисунку и замирает в складочках навсегда…
* * *
Плотными драпировками окутал он свою хозяйку, пытаясь отогреть воспоминаниями о лете. Танец его на холодном ветру стал стремительным, и каким-то пронзительно одиноким. Резные уголочки опавших кленовых листиков, иногда скользя, ласкались к нему, словно прося о последней толике тепла, выпавших на их короткую долю. Яркие краски осени уже начали меркнуть, только неожиданными, красными пятнами смотрятся, забытые в чужом саду, яблоки. Уже морозный иней поскрипывает под ногами. Зонтики, шарфы, шапки – все бегут. Скорее в теплые дома, подальше от холодной, промозглой осени, быстрее – в тепло и уют, под клетчатый плед, к любимой книжке, на любимое кресло-качалку… скорее… скорее…
* * *
Черным пятном на седой голове оказался шарфик среди морозной серой заснеженной улицы. Бесформенный и одинокий, он из последних сил старался защитить свою, некогда прекрасную и легкую, а теперь безысходно несчастную, постаревшую хозяйку от острых осколков белоснежного, ледяного неба. Скорбь и одиночество просачивались сквозь замерзшие ветки городского кладбища. Только ворон, черный ворон на черном кресте, взмахом крыла напомнил шарфику про то, что вокруг существует движение, пусть безысходное, пусть мрачное, но движение. И вновь тишина, морозная колючая тишина. Быстрее, бежим от нее, хозяйка, быстрее! В пропахнувший нафталином, теплый уютный шкаф, где иногда слышно отзвуки патефона, и чувствуется дым от камина, и прозвенит, сквозь приоткрытые створки, чашечка с крепким, горячим чаем… Идем, идем, там тепло! Ну, что же ты недвижима, что же ты застыла среди этого серого безмолвия, неужели ты меня не слышишь...
...И только белый снег продолжал покрывать его теплым, сонным покрывалом…спи…спи…спи…
