Сойдем, пожалуй, с неба на земную твердь раз так и тянет нас в кабак. Немало их было во Львове, каждый из них имел свою ауру и привлекал различных гостей. В основном это были кафе типа viennois, с тремя стаканами холодной воды, которую подавали к маленькой чашечке кофе, заведения с менее или более привлекательными кассиршами, которые выдавали кельнерам контромарки, ложечки и сахар. Кельнеры или, иначе, «обержи», набирались чаще всего из немецких колонистов и именовались – вechtloff, или – «бизанц». В любое время дня можно было войти в любое из больших кафе и позвать « пан бизанц», и точно, тут же оказывался он, его высочество в смокинге, и любезно отвечал «Слушаю Вас, пан советник» (граф, ваше благородие, пан профессор, доктор). « Пан бизанц! Счет!», «пан вechtloff – капуччино» - вот как звучит эхо уплывающего времени.
Существовали во Львове кафе, где собирались только мужчины. Появление такой себе блондинки в «Европейской» на соединении улиц Ягелонской и Третьнго мая, было тревожной редкостью, хотя в те давние времена некоторые дамы могли заниматься бизнесом.
Зато в других, также процветающих кафе, полно было женственности самых рахных оттенков волос, возраста и туалетов. Odor feminae (запах женщины) придавал этим заведениям дразнящий, великосветский аспект, и приглашал окунуться в мечты о приданом, к некоторой трезвой медитации. Вспомним, прежде всего, артистическое кафе «Искусство», на первом этаже пассажа Андриолини, где специально пригашали свет для настроения, когда длинноволосый скрипач Вассерман играл Traumerei Шумана. Славное литературное кафе Шхнедара я помню, как в тумане. Перед тем, как дом, где находилось кафе, был разрушен, я заходил туда всего один только раз, и то не как гость, а по делу к одному официанту, который был отцом нашего товарища, Кази Пирского. Казя Пирский умер от чахотки во втором или третьем классе. Позднее, уже как завсегдатай этого кафе, я часто встречал Пирского-старшего, работающего по-прежнему официантом в различных заведениях, но я до сих пор вижу, как он плакал над гробом сына.
Особое впечатление производили на меня знакомые кельнеры кафе «Рим», когда они как гости сидели в кафе напротив – это кафе называлось «Ренессанс», и заставляли себе прислуживать работающих там коллег. Они одевались в вызывающе яркие пиджаки и носили цветные галстуки. Это был их праздничный наряд. Черные рабочие смокинги и фраки в это время отдыхали дома, проветривались, испуская пары тяжелого повседневного труда.
С кафе «Ренессанс» связано у меня одно воспоминание, которое до сих пор неаполняетменя гордостью. Я всегда любил Ренессанс, но то что я пережил в кафе «Ренессанс» на улице Третьего мая и Костюшки – квалифицировало меня скорее, как человека средневековья. В этом кафе я одержал победу над искушением дьявола. Во время моей короткой учительской карьеры я должен был вопреки своей природной мягкости, ставить двойки, как ученикам, так и ученицам. Упомянутый выше дьявол, фигура скорее средневековая, уж точно не принадлежал времени Ренессанса, воплотился тогда в образе некоего адвокатского чиновника. Advocatus diaboli (адвокат дьявола) – не всегда сам дьявол, но тот чиновник, несомненно им был. Пригласил он меня на вечер в кафе «Ренессанс», известное своей прекрасной кухней и богатым винным погребом. Не предвидя западни, принял я это приглашение. Пришел я когда большой оркестр под управлением известного Шхватманоффа уже настраивал инструменты для попурри из «Тоски». Как только я вошел и позвал знакомого официанта, надеясь только на чашечку кофе и пироженное, как вокруг меня стали собираться официанты и с подозрительной любезностью принялись накрывать стол снежно белой скатертью. Другие официанты в то время уже несли серебряные приборы, ставили передо мной тарелки с холодным мясом и рыбой по-европейски и по-арийски, специальные официанты открывали в это время бутылки с водкой и ромом – еще минута – и появятся ведерки с шампанским во льду и пробки вот-вот полетят вверх.
Начали мы беседовать. От водочка - до шиночки, от бифштекса - до шницеля, и тут показалось шило из мешка. А, оказалось, как выяснилось из разговора с чиновникам, что дочка одного из владельцев «Ренессанса» - моя ученица в гимназии, которая за неприязнь к «Пану Тадеушу» заслуженно ожидала от меня плохой оценки. Это торжество было только артиллерийской подготовкой к генеральному штурму, к которому готовился приступить дьявол-чиновник, предлагая мне взятку за хорошую оценку. Подобные вещи практиковались в Австрийской Галиции и Лодомерии с Великими и т.д. и т.п., и в первые годы независимости надеялись, что и дальше так будет продолжаться. Надеялись, и не без причины, что тело учительское, как и другие тела, является слабым и грешным. Правда, я не швырнул в дьявола чернильницей, как Мартик Лютер,даже бокалом не швырнул, но читатель, наверное, уже представил, с каким возмущением я откинул снежно-белую салфетку и закричал «Счет!» . Дьявол не дал, конечно мне заплатить, а я не хотел с ним спорить в переполненном зале при звуках попурри из «Мадам Баттерфляй», покинул кафе, не заплатив по счету. До сих пор, почти четверть века, я не могу заснуть, когда думаю об этом. Засыпаю только тогда, когда вспоминаю, что, решив, будь, что будет влепил я «ренессансной» уцченице двойку, выражаясь по-львовски – «drut».
Сейчас и она, и ее отец, чиновник – искуситель, это, несомненно, только тени. Слышу их смех. Слышу кошмарный стук костяшек домино в Кафе, давно стертых с лица земли. Духи посетителей призывают духов официантов и просят подать газеты, в которых ничего не напечатано, кроме нескончаемых списков убитых и замученных жителей города Львова. Умершие перекидываются в карты, умершие играют в бильярд. На столах, оббитых зеленым сукном, людские кости, как бильярдные шары. Тени кассирш звенят ложечками о металлические подносы, на которых тени официантов разносят напиток забвения.
