У нас квартира – «распашонка»: окна из гостиной (слова «салон» мы тогда еще не знали) и кухни выходят в тихий переулок, а из спальни – во двор, где уже высажены какие-то хилые деревца.

Смущает поначалу только первый этаж, но и в нем есть свои преимущества: я выгружаю привезенные в ручной тележке наши книги прямо на подоконник (вот он, рядом с вентиляционным люком подвала),



а Ира их принимает, в то время, как соседи ломают голову над тем, как внести пианино на пятый этаж.

Где-то в начале лета подоспело и новоселье в нашем, первом в городе, кооперативном доме.



До чего же место удобное! Самый центр!

Знаменитый 125-квартирный дом, в котором мы хотели и не смогли получить квартиру, - прямо перед нашими окнами.

Центральная улица (конечно, имени Ленина!) – в одном квартале от нас.

Рынок, почта, железнодорожный и автовокзал – всё рядом!

Мне до работы пешком – десять минут! Ире до автобуса – рукой подать, детский сад – по пути.

До пляжа на Днепре – минут пятнадцать!

В квартире (подумать только!) – туалет (впервые в жизни вместо удобств во дворе!), ванная (прощай, баня?!).

И даже - телефон!!!

До сих пор из моих друзей домашние телефоны имели только Леня Сухой: (у него отец – директор нефтебазы) и Алла Ляхович (отец – главный редактор городской газеты).

А кому же мы звонить-то будем? Разве что соседям по дому – нашим новым друзьям?

У моих родителей телефона нет, Ирины родители, которая поселились в нашем же доме, поначалу от телефона отказались – некому звонить, никто из знакомых телефона не имеет, да и поставить его в городе невозможно, только новые дома сразу же телефонизируют…

С ужасом вспоминаю те несколько «воспитательных» бесед, которые я попытался провести с провинившимися перед партией и комсомолом.

Было это, как правило, в обеденный перерыв – когда еще я мог их отловить и затащить в красный уголок цеха?

Нет, никто не бранился, не возмущался – люди с пониманием относились к моей «миссии». Они только спрашивали и объясняли…

- А почему нельзя? У нас ведь по конституции – свобода совести и вероисповедания. Или уже нет?

- Ну и что, что я комсомолец? А родители у меня – беспартийные, верующие, живут по своим понятиям – что же мне теперь от них отказываться? Или свадьбу играть без них?

- В эту бумажку из сельсовета у нас в селе никто не верит – раз в церкви не венчаны, значит – не муж с женой, а сожители, и ребенок ваш – подзаборный…

- Если мой пацан будет некрещеный, с ним потом никто ни играть, ни дружить не будет…

- Должен я уважать волю родителей или не должен? Если завещано мне – похоронить с батюшкой, как я пойду против? Да со мной мои же дети потом тоже считаться не будут!

Простые вопросы в реальных обстоятельствах… Как все это далеко от того, что нам когда-то читали в «Основах атеизма»!

Через некоторое время я взмолился перед парторгом Митиным:

- Не могу я этим заниматься и всё!!! Уволь!

- Увольняю! Можешь не вести эти душеспасительные беседы. Ты только на информации из горкома отметь, что беседа проведена – для проверяющих. И дату не забудь поставить - для убедительности!

Мог ли я тогда представить, что через тридцать с лишним лет обстоятельства заставят меня надеть кипу, талес и тфилин и читать молитвы в синагоге?

В марте истек срок моего кандидатского стажа, меня приняли в члены партии и тут же избрали заместителем секретаря цеховой парторганизации по идеологической работе.

Этого мне только не хватало!

Но, видимо, в этом и состоял замысел нашего парторга Митина, когда он меня год назад так интенсивно вовлекал.

И что теперь?

- Ну, что ты так всполошился? – неудомевает Митин – Подумаешь, дел куча! Раньше я один всем занимался, теперь будем вместе. Стенгазету ты и так выпускаешь. Тебе остается только организовать политучебу и политинформации, подписку на газеты, воспитательную работу…

- А это еще что за зверь?

- Ты же знаешь, большинство наши работники живут в пригородных селах. Так вот, там у себя они иногда забывают, что они комсомольцы, а то и коммунисты: то венчаются в церкви, то ребенка крестят, то похоронят кого-то из родных по церковному обряду. А еще хуже – в сектанты подаются: в баптисты, иеговисты, адвентисты.

- А мы то здесь причем?

- Это же члены нашего коллектива, вот горком партии и шлет нам информацию, чтобы мы принимали меры, воспитывали.

- А горком-то откуда знает?

- Наша партия знает всё! Она руководит органами, а у них – везде свои люди.

- А что же мы должны делать?

- Работать с людьми. Встречаться, беседовать, убеждать… Воспитывать, одним словом.

Может сложиться впечатление, что в нашем технологическом бюро работали только женщины.

Поначалу это действительно было так. Но со временем наши девчата повыходили замуж, нарожали детишек, кое-кто перешел на более легкую работу, а на первые роли вышли, как и должно быть в литейном цехе, мужчины - Женя Бончев, Веня Онищенко, Игорь Забайрацкий.

Женя был таким могучим, медлительным, немного неуклюжим увальнем. Его почему—то невзлюбил наш начальник БТК Иван Васильевич Остапенко, и всё меня против него настраивал: «Ты ему не доверяй, эти болгары такие хитрые!». (Я могу себе только представить, что он говорил другим о евреях, хотя в принципе он был незлобивым, приятным в общении человеком). Бончев, как говорят, звезд в неба не срывал, но был надежным работником и так, видимо, до самой пенсии и остался технологом. По крайней мере, когда в 1995 году я прощался с заводчанами перед отъездом в Израиль, он работал всё на том же месте.

Веня, в отличие от Жени, был активным, энергичным, любознательным. Он уже при мне стал старшим инженером и после моего ухода занял мое место, а в 1995 году был уже заместителем начальника цеха по производству.

С Игорем Забайрацким нас сблизил интерес к Одессе – его жена была оттуда родом, и сам он некоторое время там жил. Он лучше нас всех разбирался в технологии выплавки чугуна, помогал мастерам плавильного отделения рассчитывать шихту при изменении состава шихтовых материалов. После моего ухода с «Дормаша» он перешел на сталелитейный завод. Через много лет он будет работать у нас во ВНИПТИВАГОНе – руководителем группы в литейном отделе, а потом и главным конструктором проектов. В послеперестроечные времена вернется на стальзавод.

С Катей Лукутиной я в последний раз встретился в 1995 году в воскресный день на вещевом рынке – продавала женскую одежду: толи сама челночила, толи кому-то помогала. Да и кто в то время этим не занимался!

Муся Иванова – большая, всегда жизнерадостная, после моего ухода с завода как-то исчезла с моего горизонта. Не забуду, как она возмущалась своей сестрой, которая занималась в Киевском государственном университете и была ярой украинской националистской:

- Как вам это нравится, она побывала в гостях в Кременчуге и закатила мне скандал: почему это в нашем украинском городе городская библиотека носит имя русского писателя Максима Горького?!

А Вера Власова заняла место, от которого не отказался бы и я, если бы мне его предложили – стала начальником конструкторского бюро в отделе главного металлурга!

Ну, это еще куда не шло. Но почему Жора Кикоть в конце 1964 года вдруг стал заместителем главного металлурга? Зачем понадобился заместитель в отделе, где осталось от силы десять работников? И чем Жора с его кипучей натурой может там заниматься?

Но, это я по инерции уже слишком далеко заскочил. До конца года еще далеко, тем более, что мне нужно вернуться к его началу, в март месяц…

В глазах у Кати Лукутиной и Тамары Тимофеевны слёзы:

- Мы же все правильно делали…

- Я знаю. Раз лабораторные образцы в норме, значит смесь хорошая. Видимо, все дело в сушке. Может быть, мы слишком ускорили процесс? У нас ведь стержни покрупнее, чем в Горьком… Или с самим сушилом что-то не в порядке. Может быть термометр несправен? Пригласите энергетика, пусть проверит термопару.

В ожидании энергетика я обошел вокруг сушила, из которого в это время вышел очередной стержень. И вдруг обратил внимание, что на охладительном конвейере в гордом одиночестве подходит уже к самому концу один единственный стержень, а между ним и только что появившимся стержней нет, хотя они должны были идти по конвейеру с равными промежутками – так он устроен.

На мой недоуменный вопрос подошедшие сушильщики ответили:

- Тот стержень мы случайно забыли снять…

- А остальные где?

- А мы их поснимали – вон уже и разваливаются…

- Постойте, где же вы их снимаете?

- Ну, как выйдут из сушила, так и снимаем…

- А почему не в конце конвейера?

- Нам тут как-то сподручнее…

Ну, я и лопух! Думал, что все предусмотрел, а на сушку никого из технологов и не поставил!

Да я и не задумывался никогда над процессом сушки. А стержень ведь, действительно, как тот же калач или хлеб: в печи сначала покрывается тонкой корочкой, а внутри еще и после охлаждения долго остается свежим, пока не зачерствеет и не превратится в камень.

Видимо и с нашими стержнями происходит то же самое. Для того и предусмотрен
ОХЛАДИТЕЛЬНЫЙ конвейер - на нем стержни должны остыть и затвердеть…

Видя мое замешательство, сушильщики всполошились:

- Так вы думаете это всё – из-за нас? Так мы ведь всегда так делали! И в Ярославле тоже…

…Ясное дело, эти ребята проходили стажировку в Ярославле.

- Да нет, я вас не виню, это мы должны были предусмотреть такую возможность. А ну-ка, снимите вот тот, «забытый» стержень. Не развалился?

- Да нет, он твердый, как камень!

- Вот так и должно быть! Мы теперь работаем на другой смеси, так что впредь стержни снимайте только в конце конвейера.

У подошедшего энергетика цеха пришлось попросить прощение за то, что его зря побеспокоили.

Объяснив Тамаре Тимофеевне и своим технологам, что произошло, я отправился докладывать Прокофьеву, что эксперимент успешно закончен.

- Э, нет! То, что ты до причины докопался – это хорошо, а теперь останься со своими девчатами на вторую смену, научите и там людей правильно работать с новой смесью, посмотрите, как себя будут вести стержни при сборке и заливке, а тогда уже – по домам. Если все будет в порядке, завтра можете не приходить, отгуляете…

На том месте, где я застал Тамару Тимофеевну с Катей Лукутиной – на складе стержней - было бы смешно спрашивать, как разваливаются стержни. Здесь всю картину их разваливания можно было увидеть как на последовательных кадрах мультфильма.

Вот только что снятый с конвейера, красивый, как свежеиспеченный калач…

А вот – предыдуший: он весь покрыт трещинами, немного осел и в нижней части раздался в ширину…

Вот еще более ранний – уже распался на отдельные куски

А дальше – кучки песка с вкраплением отдельных комков…

Что за напасть? Такого никогда еще не было…

У худых вестей – быстрые ноги. И уже тянутся сюда из разных концов цеха прослышавшие о происшествии…

Одним из первых прибежал начальник планово-диспетчерского бюро Митин:

- Вы что ж меня без ножа режете? У меня на вторую смену формовка картеров запланирована, мне стержни нужны! Автозавод на голодном пайке сидит, вот-вот конвейер остановится… - и побежал дальше, видимо, к начальнику.

Подтянулись формовщики, заливщики и даже самые дальние – обрубщики…

Хмуро смотрят на печальную картину мои соавторы по рацпредложению Родименко и Кикоть: кажется, плакало солидное вознаграждение, и вновь возникает нелегкая проблема реконструкции сушила.

Я их понимаю, но теряю больше, чем они – веру в себя. Раньше все, за что бы я не брался, мне удавалось, а теперь не знаю, с какой стороны подступить: все сделали, как надо – и вот что получилось.

А уже и начальник цеха Прокофьев здесь:

- Это что за базар?! Вам что, на своих местах делать нечего? – и в сторону своих помощников:

- Доигрались, рационализаторы, мать вашу…? – и уже нам:

- Немедленно прекращайте всё это!

- Пётр Александрович! Это какое-то недоразумение. Дайте нам возможность разобраться.

- Пока вы будете разбираться, с меня нахрен голову снимут! Выработайте всю смесь из бункера и возвращайтесь к прежней технологии!

- Пётр…

-Я сказал!!!

А ларчик просто открывался…

Ничто не предвещало грозы. А она разразилась…
……………………………………………………………………....................

Мы предусмотрели, казалось, все, что было необходимо.

Механики до начала смены настроили привод конвейера сушила на большую, чем прежде, скорость, чтобы сократить цикл сушки с 2-х часов 40 минут до 1-го часа 50 минут.

В земельной лаборатории заведующая Тамара Тимофеевна Дудченко со своей помощницей Валей были готовы оперативно производить все предусмотренные технологией анализы.

Привезенный снабженцами многослойный бумажный мешок с мочевиной поставили на площадке смесеприготовительных бегунов, где рядом с работницей-земледелом постоянно находилась наш технолог Катя Лукутина.

Еще один технолог, Вера Власова находилась рядом со стерженщиками, чтобы контролировать качество уплотнения стержней.

Я постоянно курсировал между ними всеми.

Начали!

Готов первый замес.

Стерженщики набивают первые стержни и направляют шагающим конвейером к сушилу. Загрузка стержней в сушило производится автоматически.

Далее весь цикл повторяется. Первый результат увидим только почти через два часа.

Время от времени на стержневой участок забегают любопытные, принюхиваются, не пахнет ли… Кому-то даже кажется, что пахнет, но под влиянием большинства он соглашается, что, пожалуй, нет…

Тамара Тимофеевна докладывает, что испытание образцов смеси на прочность в сыром и сухом виде прошло успешно.

А вот и первые высушенные стержни показались из сушила. Красивые, как свежие калачи!
Подошел и начальник цеха, молча посмотрел и ушел снова к себе в кабинет. Пошел в помещение техбюро и я: кроме эксперимента есть и другая, текущая, работа…

Через некоторое время звонит из лаборатории Тамара Тимофеевна:

- Искусиельевич, беги к нам, у нас беда!

- Что случилось?

- Стержни разваливаются…

- Как это – разваливаются?

Утром после возращения, собрав в одну папку всю привезенную нами информацию, мы пошли отчитаться перед начальником цеха.

Его первыми словами были:

- Куда это вы так надолго пропали?

- Ну… три завода по два дня плюс дорога, да еще два выходных…

- И где же вы повели эти два выходных? Дайте-ка мне ваши командировки! А почему в Ярославле были всего один день? Я ведь сказал – по два!!! Ну, конечно! Четыре дня в Москве!! По магазинам шатались?!!!

- Петр Александрович, в Ярославле на второй день уже смотреть было нечего, мы решили уехать на день раньше…

- Ну да, в Москву!!! По магазинам!!!

Тут уже не выдержала Катя Лукутина:

- А что плохого – по магазинам? У нас ведь дети! Я вот сыну, наконец, форму школьную смогла купить!

- Только сыну?

- Почему, только сыну? И себе! Вот, колготки новые! – выдвинула вперед ногу, приподняв чуть ли не до колена подол юбки.

- Ты мне еще и белье показала бы – густо покраснел Прокофьев.

- А что, я могу! – сделала вид, что собирается расстегнуть блузку.

- Ладно, расскажите, что вы там увидели!

- В Горьком все, как в статье написано: на одну треть сократили время сушки. Остальное мы все вот в папку собрали, напишем вам отчет.

- Хорошо, оставьте у себя! Как с запахом – не пахнет?

- Да вот, мы привезли…

- В малом количестве вроде бы нет. А в большом? А при сушке? Ну, ладно, попробуем – посмотрим. Сделайте заявку снабженцам, пусть достанут. Мешка вам для пробы хватит? Вы - в сторону женщин – свободны! Ты, Иосиф, останься.

Ну, думаю, сейчас начнется разбор полетов…

Но, нет.

- Значит так: пиши МЕНЯ, пиши – Кикотя, пиши – Родименко, пиши – себя.

Я честно говоря, и не думал, что это будет рационализаторское предложение – никак не привыкну. Но, спасибо, и меня не забыл.

Через несколько дней снабженцы достали мешок мочевины и на утро назначили эксперимент, который и сейчас иногда мне снится в кошмарных снах.

Наш сопровождающий приехал, потому что автозавод имени Лихачева в Москве – это целый город, по которому проложены внутренние автобусные маршруты.




Теперь нам уже пришлось придерживаться придуманной нами версии и все интересующие нас вопросы привязывать к «профилактике брака».

Поэтому уже по дороге в цех, мы завели разговор о том, что организовали у себя строгий входной контроль всех прибывающих на завод исходных материалов. Этим у нас занимается цеховая земельная лаборатория – Тамара Тимофеевна - и технолог по смесям – Екатерина Васильевна. И мы уже не раз вместе с городской лабораторией по надзору за соблюдением стандартов браковали и возвращали изготовителю целые цистерны недоброкачественных крепителей… Можем поделиться опытом…

Оставив Тамару Тимофеевну и Екатерину Васильевну в лаборатории, идем дальше по цеху, и, поддерживая разговор в заданном русле, постепенно знакомимся со всей технологией и обрудованием.

Ну, что тут скажешь?!

ЗИЛ – завод массового производства по сути дела одного-единственного автомобиля, поэтому почти все оборудование там специализированное…

Очень даже интересно, вот только нам не подходит…

Но, информация всегда пригодится…

Я как в воду глядел.

Многое из того, что я там увидел, вспомнится и найдет свое применение через несколько лет.

А пока, если не для дела, то хоть для отчета Прокофьеву мы материал все же набрали.

Мы приехали в Москву в горячее для завода время - на заводе заканчивался переход на изготовление грузового автомобиля модели ЗИЛ-130 на основе жесткой автоматизированной технологии. Видимо, заводу было не до гостей – нас, по крайней мере, туда пускать не хотели…

Как принято, я звонил из проходной возле бюро пропусков в поисках того, кто закажет для нас пропуск.

Первый вопрос ко мне был – откуда и зачем мы приехали. Название нашего города ни у кого не вызывало энтузиазма. А зачем - я и сам не знали, зачем. Посмотреть… Познакомиться с технологией… Не скажешь ведь, что так порядился наш начальник цеха…

Из чугунолитейного цеха нас переадресовали в отдел главного металлурга. Там нам объяснили, что нами должен заниматься отдел технической информации. В этом отделе нам вполне резонно сказали, что о встрече надо договариваться заранее по почте или по телефону, а на этой неделе все сотрудники заняты…

Влипли…

Не будь позади двух проведенных в Москве дней, мы бы развернулись и уехали домой.

А что теперь?

Иван Васильевич предложил:

- Может быть, я попробую по своим каналам?

- Хорошо, но это ведь уже последний шанс. Давай придумаем такую версию, чтобы нам не отказали. Скажем, так: мы производим автомобильное литье и сейчас обмениваемся с родственными предприятиями информацией о профилактике брака.

На том и порешили.

«Профилактика брака» сработала и ОТК завода заказал для нас пропуск, а из БТК чугунолитейного цеха за нами приехал работник, который должен был нас сопровождать.

Где-то у меня должна быть объемная пачка черно-белых фотографий того дня - хорошо помню, что на матовом картоне размером 10 на 15, кремовая подложка – но, где?

У нас сейчас тесновато, и не так легко отыскать все, что хочется. Надеюсь, когда-то я их всё же разыщу, а пока попробую найти в Интернете фото некоторых из тех мест, где мы с Катей в этот день побывали.

ВДНХ:






Центр:

Устроились в гостинице (в районе ВДНХ, конечно, я ведь больше никаких и не знал) и поехали в центр.

Я показал своим спутникам то, что их интересовало в первую очередь: ГУМ,






ЦУМ,



«Детский мир».



Они же, верные своему обещанию, разузнали, где поблизости есть магазин ковров (кажется, где-то на улице Кирова), и помогли мне выбрать такой, как мне нужно – и по размеру, и по деньгам, а, главное, настолько красивый, он без всякого сомнения должен был понравиться и Ире (понравился настолько, что мы его и в Израиль привезли – сейчас лежит, свернутый в трубку у Наташи – у нас для ковров места нет).

Напомнив, как нужно добираться до гостиницы, я отправился со своей покупкой на Курский вокзал – сдавать в багаж.

Встретились только вечером - все усталые, но довольные своими приобретениями.

Назавтра Тамара Тимофеевна и Иван Васильевич решили продолжить поход по магазинам, а у нас с Катей Лукутиной уже не осталось для этого денег, и мы наметили культурную программу: посмотреть подробнее ВДНХ, а потом – центр города.

В поезде никак не мог уснуть.

Было такое ощущение, что все, что нужно, мы уже узнали, и дальше ни в Ярославль, ни в Москву ехать незачем.

Собственно говоря, так это и было. Ведь чугунолитейный цех моторного завода был прямым аналогом нашего. Работники УКРГИПРТЯЖМАША честно содрали или сдули, как говорили мы еще в школе, оттуда всю технологию и, по мере возможности, применили более современное оборудование. И, если рабочие, бригадиры, мастера там просто практически учились работать, то с технической точки зрения наш цех был более совершенным.

Я вообще не любил и не люблю уезжать из дома, и мне уже хотелось скорее попасть в Кременчуг, снова увидеть своих родных, а после того, что мы увидели и узнали в Горьком - и заняться на заводе реализацией задуманного.

А ведь, чтобы выполнить указание Прокофьева и провести на каждом заводе по два дня, нам предстояло провести в Ярославле все четыре: с пятницы по понедельник…

Ну, в выходные то мы найдем, чем заняться: Волга, музеи, театр имени Волкова…

А на заводе?

Мучила мысль: что я смогу показать в литейном цехе своим спутникам, если в поездке с Григорием Яковлевичем сам для себя не нашел почти ничего интересного? Или, может быть, они мне подскажут то, чего я не заметил?

Но, нет все было так, как я и предвидел.

Осмотрев цех, пообщавшись с работниками цеховой лаборатории и ОТК, вся моя команда взбунтовалась:

- Нам здесь больше делать нечего, надо на выходные ехать в Москву!

Я робко (потому что и сам был того же мнения) пытался возразить, соблазнить коллег невиданными ими красотами Ярославля, но у них был свой резон:

- Вы ведь сами знаете, у нас в городе ничего не купишь, надо же хоть в Москве побегать по магазинам, приобрести что-то детишкам и себе. А вам что, Ирина ничего не поручила?

- Да поручила купить ковер на стенку – мы ведь вселилось, наконец, в собственную кооперативную квартиру, - но я в этом ни черта не смыслю…

- О, об этом не волнуйтесь, мы вам и найдем, и выбрать поможем. Нам бы только в Москву попасть…

Я сдался…

Назавтра мы продолжили работать с цеховиками, выяснили неясные вопросы. Было приятно видеть, как уважительно относятся горьковчане к нашим Кате Лукутиной и Тамаре Дудченко, как прислушиваются к каждому их слову. Видимо, они были классными специалистами не только по нашим масштабам и меркам.

Иван Васильевич большей частью общался со своими коллегами из ОТК.

Еще раз, уже в светлое время дня, прошлись по городу.








Прощай, Волга, но не на долго!

Ночным поездом отправились в Ярославль.

Под городом Горьким,
Где ясные зорьки,
В рабочем поселке подруга живет…

Это была одна из самых любимых моих песен в школьные годы.

И вот, предстоит своими глазами увидеть этот самый Горький!

Ехали долго с двумя пересадками в Харькове и Москве. Расписание поездов сложилось для нас так неудобно, что в Горьком мы оказались только во вторник вечером, а на завод попали в среду утром.

В пути мы распределили между собой обязанности в соответствии с тем, чем занимались и на Дормаше. Договорились, что на всех заводах Катя Лукутина собирает всю информацию по компонентам, рецептуре, свойствам и технологии приготовления формовочных и стержневых смесей и красок, Тамара Тимофеевна – по оборудованию цеховых земельных лабораторий и методикам экспресс-анализа смесей, а я по технологии изготовления и режимам сушки стержней, и, по возможности, - по технологии и механизации всех остальных процессов.

Встретили нас приветливо, по-деловому. Показали и рассказали, все что нас интересовало и даже отсыпали в кулечек немного этой самой мочевины, которая так напугала Петра Александровича. Оказалась она обыкновенным белым порошком и никакой мочой не пахла. Ни в смесеприготовительном отделении, где с применением этой мочевины готовилась смесь, ни в стержневом, где изготавливались и сушились стержни, этого запаха тоже не было, хотя других, обычных для литейного цеха, было вдосталь.

По городу нам удалось пробежаться только вечером – без гида, который бы мог объяснить, где, что и почему – но, кое-что мы все же увидели – Набережную Волги, Кремль, памятник Чкалову, памятник Минину и Пожарскому...








В магазинах нам гид не требовался – там было пусто, как и у нас в Кременчуге…

Я написал, что с пуском пескострельной стержневой машины увеличенная цеховая программа была обеспечена стержнями.

Вернее сказать, была бы обеспечена, если бы было, где эти стержни высушить.

Единственное в цехе четырехходовое вертикально-конвейерное сушило работало на пределе своей мощности…

Механики ломали голову, как можно его модернизировать, увеличить высоту и удлинить конвейер, не останавливая цех.

А мы, технологи, стали искать рецептуру стержневой смеси, которая бы скоре высыхала. И как-то в одном из номеров журнала «Литейное производство» я прочел, что на Горьковском автозаводе внедрили крепитель СМ-1 (сульфитно-мочевинный), позволяющий на 30% сократить цикл сушки.

Я показал эту статью Прокофьеву, но он начал ругаться нехорошими словами:

- Тебе что, мало, что мы и так весь город своими газами провоняли?! Так ты еще хочешь, чтобы мы все мочой пропахли?

Я был не настолько силен в химии, чтобы с ним спорить, но посоветовался с Ирой: химия, - это её стихия. По её словам мочевину применяют в сельском хозяйстве как азотное удобрение.
в промышленности в качестве сырья при изготовлении смол, клеев, лекарственных средств, как компонент косметических препаратов и в животноводстве в качестве кормовой добавки. И к моче, которая пахнет, она никакого отношения не имеет.

Я снова обратился к Прокофьеву:

- Ну не может же быть, чтобы на таком солидном заводе, как ГАЗ, в цехе пахло мочой?! Надо поехать и посмотреть!

Через «не хочу», он всё же согласился:

- Хорошо! Бери с собой Катерину (Катя Лукутина, наш технолог по смесям), Тамару Тимофеевну (Дудченко, заведующая цеховой земельной лабораторией) и езжайте. Но не только на ГАЗ, а еще и в Ярославль и на ЗИЛ – может быть, у них что-то более подходящее найдется.

Я попытался было возразить против Ярославля, откуда только недавно вернулся, но Прокофьев довольно недружелюбно, скажем так, посмотрел на меня:

- Я сказал!!! На каждый завод – по два дня!

О предстоящей поездке тут же стало известно всему цеху, и к нам присоединился начальник БТК (бюро технического контроля) Иван Васильевич Остапенко, испросив на то позволение своего заводского начальства.

Начали мы с самой дальней и самой интересной для нас точки маршрута – с Горького.

У Петра Александровича новое увлечение. В стержневом отделении установили пескострельную машину, оборудовали ее бункером для смеси и начали экспериментировать.

По старой технологии стержневую смесь засыпали в ящик и потом утрамбовывали её толи пневматическими трамбовками, толи встряхивая ящик на пневматическом столе. При пескострельном процессе стержневой ящик сначала плотно прижимается к горловине машины и смесь мощным импульсом сжатого воздуха «встреливается» в него.

Но воздуху ведь надо куда-то деваться! Поэтому обыкновенные стержневые ящики для этого процесса не годятся – в них надо вставить специальные вентиляционные втулочки – венты - с узкими щелями, через которые выйдет воздух, но не смогут пронинуть песчинки. Правильное размещение вент в ящике для стержня сложной геометрической формы – это не наука, а настоящее искусство, познать которое можно только в процессе экспериментов.

Вот такими экспериментами со стрежневым ящиком для отливки тормозной колодки занимался Жора Кикоть под постоянным контролем Прокофьева. Когда стержень начал, наконец, получаться, ящик походил на решето – в нем и стенок почти не осталось, одни венты! Но это, почему-то не обеспокоило экспериментаторов, что чуть не привело к трагедии.

Для демонстрации чудо-машины в цех пригласили заводское начальство – директора, главного инженера, парторга, главного металлурга, ну и многие цеховики тоже хотели увидеть своими глазами триумфальное достижение. Так что пескострельный агрегат оказался со всех сторон окружен людьми. Начальник цеха объяснил собравшимся суть того, что им предстоит увидеть, потом нажал на пусковую кнопку…

…Раздался мощный взрыв, и над головами собравшихся и между ними с огромной скоростью во все стороны со свистом полетели… Полетело что-то, что потом оказалось осколками разбитого вдребезги алюминиевого стержневого ящика. Попадая в цеховое оборудование эти осколки рикошетом летели еще куда-то. Те их них, которые достигали стен цеха, пробивали мощные оконные стекла…

С опозданием и гости и хозяева бросились врассыпную вон из цеха. Как ни странно, никто не пострадал, но все были смертельно испуганы и подавлены…

После этого инцидента нелегко было снова вернуться к продолжению работы, и только благодаря железной воля Прокофьева она была доведена, уже без всякой помпы, до победного конца. Полуавтоматическая стержневая линия заработала в проектном режиме. Увеличенная цеховая программа была обеспечена стержнями.

На чем, бишь, я вчера закончил? Ага, на том, что в череде революционных преобразований нашего нового начальника цеха после формовочного наступит очередь модернизации стержневого отделения.

Мелкие стержней в цехе изготавливали вручную, а крупные – вот на этих встряхивающих стержневых машинах типа «Интернационал».



А на складе ОКСа (отдела капитального строительства) оказывается, стоит предусмотренная проектом цеха современная полуавтоматическая установка на базе пескострельной стержневой машины!

Я таких никогда в глаза не видел, даже в учебниках. Помню, на один из дней рождения еще в институте Ира подарила мне книгу «Литейная техника ГДР и ФРГ» - там я впервые прочел об этой диковине. Ну, и, конечно, в журнале «Литейное производство « время от времени проскакивали публикации, скорее, теоретического, чем практического плана.

И они стоят без дела у нас на заводе? Почему?

Кто принял решение установить вместо них допотопные «Интернационалы», цельносписанные, кажется, с немецкой техники выпуска 30-х годов, вывезенной после войны в счет репараций?

Школьников?! Коган?!!! Перестраховались?!!!

Тогда я кипел от возмущения, а теперь могу их понять.

С новой техникой всё непросто: а вдруг подведет? А автозавод ждать не может, ему нужно литьё и с каждым днём всё больше. Кто рискнет сорвать эти поставки? И что с ним будет?

Нет, в тюрьму не посадят. И то, что с работы уволят, не так уж и страшно. Хуже другое: исключат из партии! А это значит получить «волчий билет» - на руководящую должность тебя уже нигде не примут, а в приличном возрасте возвращаться на рядовую работу за 100 рублей – кому это надо? Лучше подстраховать себя и поставить старые, но испытанные и надежные машины.

Другое дело, заняться экспериментами, когда цех уже стабильно работает…

В 1974 году к директору нашего института (ВНИПТИВагон) Анатолию Александровичу Радзиховскому приехал с просьбой срочно спроектировать две механизированные линии обрубки отливок неожиданный гость – директор сталелитейного завода Петр Александрович Прокофьев. В кабинете директора в это время находились главный инженер Анатолий Сергеевич Битюцкий и начальник одного из научно-исследовательских отделов Борис Тененбаум.

Узнав, с чем приехал Прокофьев, пригласили и меня, так как вопрос был дважды в моей компетенции: я был главным конструктором проектов литейных цехов и уже полгода замещал заболевшего заместителя директора по научной работе Бориса Сергеевича Смирнова, так что конструкторский отдел был под моим началом.

- Я понимаю, вас друг с другом знакомить не надо? – спросил Радзиховский.

– Сталелитейный завод просит нас спроектировать линии обрубки надрессорных балок и боковин тележки. Какой срок вас устраивает, Петр Александрович?

- Три месяца!

- Иосиф Искусиельевич, мы можем это сделать?

- Мы можем это сделать, но не в такой срок.

- Почему? - удивился Прокофьев. Иосиф, ты же помнишь, как было у нас в цехе: утром я давал тебе задание, а к вечеру мы уже имели новые отливки.

- Петр Александрович, в цехе вы были царь и бог, а у нас в институте другие порядки. Во-первых, у нас есть производственный план и договора с заказчиками, по которым мы сейчас уже работаем и не можем остановить эту работу, не завершив её до конца. Во-вторых, чтобы выполнить вашу просьбу, мы должны получить от вас согласованные с нами исходные требования, составить и подписать договор, разработать и согласовать с вами техническое задание, потом технический проект, и лишь после этого приступим к рабочему проектированию. Думаю, года за полтора мы управимся.

Возмущению Прокофьева не было предела:

- Кому нужна вся эта бюрократия? Вы же все вагонники, должны прекрасно знать, что такое балка и боковина и какие к ним требования. А ты, Иосиф, литейщик и прекрасно знаешь, что такое обрубка! Вот и делайте быстренько все, как надо!

Но, тут в мою поддержку выступили Тененбаум и Битюцкий, которым в своё время было нелегко обучить меня (и через меня - всех конструкторов) действующему в нашем министерстве порядку выполнения научных исследований и конструкторских разработок.

Разгневанный Прокофьев уехал ни с чем. Но, через некоторое время остыл и согласился на наши условия.

Линии были разработаны и внедрены, возможно, и сейчас еще работают….

Но, все это еще впереди, а пока Петр Александрович - мой непосредственный начальник и занимается революционными преобразованиями в формовочном отделении чугунолитейнго цеха завода дорожных машин.

Когда он их завершит, цех сможет выпускать намного больше литья. Если для этого хватит стержней.

Поэтому, после формовочного наступит очередь модернизации стержневого отделения.