14 мая 1965 года я без сомнений и размышлений сделал решительный шаг, который изменил мою жизнь. Еще вчера я был уважаемым человеком на Кременчугском заводе дорожных машин – начальник технологического бюро, заместитель секретаря партийной организации и редактор ежедневной стенной газеты чугунолитейного цеха, председатель заводского Совета молодых специалистов, начальник общественного бюро технической информации – и вдруг стал никем, повис в воздухе.
Накануне утром меня и моего коллегу, заместителя главного металлурга завода Жору Кикотя
вдруг вызвали в горком партии. (Интересно, сейчас тоже горком какой-нибудь партии на Украине или в России обладает такой властью?). Второй секретарь горкома, ведающий промышленностью, Борисов познакомил нас с двумя находящимися в его кабинете людьми.
- Это главный инженер Специального конструкторского бюро оборудования при ГОСПЛАНЕ УССР Джан Алиевич Лурье и заместитель директора Ломазов. Бюро находится в Харькове, но в Кременчуге будет создан конструкторский отдел по оснащению нестандартизированным оборудованием строящегося сталелитейного завода. Для создания отдела нужны квалифицированные специалисты. Нам рекомендовали вас. Вы согласны?
Мы, не раздумывая, ответили «Да!», хотя ни я, ни Кикоть не были конструкторами.
- Хорошо! Второй вопрос: кем вы хотите быть – руководителями или стоять за доской?
Мы посмотрели друг на друга и единодушно ответили, что хотим за доску – неэтично было идти в руководители, не владея специальностью.
- Что ж, тогда вам предстоит найти себе начальника. Вот список людей с которыми мы предлагаем вам поговорить. Но сначала нужно уволиться с завода. Сейчас мы дадим вам письмо к директору завода о переводе на новую работу.
Вернувшись с письмом на завод, мы в первую очередь отправились к директору, но секретарь нас к нему не впустила: «Занят!». Когда мы показали ей письмо из горкома партии, она сама вошла к нему в кабинет и через минуту вернулась с резолюцией: «Трусилкину! (начальник отдела кадров) Стрельцова – перевести, Кикотя – не отпускать!».
Надо сказать, что директор был на заводе человеком новым, Кикотя он уже один раз видел у себя на планерке, куда Жора отправился вместо находящегося в командировке главного металлурга Школьникова, а мою фамилию видел в первый раз.
Жора развел руками – "Что ж, я все равно буду добиваться увольнения!" (на это у него ушел почти год), а ты пока давай, действуй.
Я отправился к начальнику отдела кадров. Посмотрев на письмо и на резолюцию, Трусилкин тут же позвонил начальнику цеха Прокофьеву:
- Петр Александрович, с какого числа увольнять Стрельцова?
И тут же перешел на крик:
- А я тут при чем?! Откуда я знаю, почему он сразу не пришел к тебе! У него письмо из горкома и резолюция директора! С сегодняшнего дня? Так бы сразу и сказал!
Ирина, отнеслась к неожиданному повороту в моей карьере с пониманием – так же я поддержал ее, когда ей, инженеру по технике безопасности вдруг предложили стать главным технологом комбината.
А моя мама пришла в ужас. «Что ты себе думаешь? У тебя такая хорошая работа, на таком заводе! Как это можно – вдруг все бросить и идти неизвестно куда?»
Но дело было сделано. В этот день после работы я выставил на стол в своем, теперь уже бывшем, кабинете четыре бутылки коньяка, нехитрую закуску, и мы с технологами,
начальником бюро технического контроля цеха Иваном Васильевичем Остапенко
и заместителем начальника цеха Григорием Яковлевичем Чередниченко
«обмыли» мой уход в новую жизнь.
Прокофьев
придти на мои «проводы» отказался. Через несколько лет он станет директором того сталелитейного завода, оснащать который я пока еще только собирался. А когда его с этой должности уволят – придет ведущим инженером к нам в НИИ, который вырастет из несуществующего еще в тот день отдела. Я в это время буду заместителем главного инженера этого НИИ.
Интересная штука – жизнь. И в ней все всегда еще впереди!
