В колонках играет - Lara Fabian – Part Of Me
Настроение сейчас - грустное

??

Так о чём это я? Ах, да… «Пришла пора – она влюбилась…» Грустная история. Потому как влюбилась я не в кота (откуда мне было знать их, этих самых котов, если я их и не видела никогда?), а в двуногое недоразумение, которое совершенно не обращало на меня никакого внимания. И более того, всячески унижало и терроризировало. Любовь зла…
Я завела привычку встречать свою семью по возвращении домой. Садилась на маленький аккуратный столик и ждала, пока все соберутся. Они обедали, о чём-то трещали своими противными голосами, а я могла спокойно, с чувством исполненного долга отправляться на свою любимую форточку, чтобы уж совсем не отставать от жизни. За птицами я больше летать не пробовала, хотя язык их освоила в достаточной степени и даже иногда пыталась с ними заговаривать. О погоде там, о перспективах наступления холодов… Но птицы – такие бестолковые создания! Когда я им пыталась объяснить, что такое снег (я и сама-то не очень это ещё понимала, но всё-таки!), они с глупейшим смехом разлетались по своим делам. И мне приходилось спускаться к семье…
А однажды мой Аладдин не вернулся вместе со всеми. У меня была привычка: спать в его тапочке, чтобы быть поближе к нему. И я решила посидеть там, надеясь, что услышу, как он вернётся. Сама не понимаю, как заснула: кошки вообще-то никогда не спят. И что вы думаете?! Это бесчувственное чудовище надело меня на ногу вместе с тапкой! Нет ему никакого оправдания и прощения! О чём я немедленно и заявила, предварительно изо всех своих скромных сил исцарапав ему ногу. Пошла жаловаться соседке-квартирантке, но она, бессердечная, не проявила к моей несчастной судьбе никакого сочувствия, заявив, что я её замучила своими воплями и она меня стерилизует. Я понятия не имела, что это значит (потом добрые коты мне объяснили, что это за кошмар), но по её тону чувствовала, что ничего хорошего ожидать не приходится. На моё счастье, наутро она, казалось, забыла о своей ночной идее.
Наученная горьким опытом, познавшая мужскую подлость и чёрствость, в тапку я больше не залазила. И ждать это чудовище тоже больше не собиралась. Но, как выяснилось, надевание вместо тапки на ногу – ещё не самое страшное, что может себе представить воспитанная девушка из хорошей семьи. Намного страшнее таб-лет-ки… Эту гадость придумал какой-то садист, не иначе. Кому ещё придёт в голову лишать очаровательное создание удовлетворения его естественных надобностей и потребностей? Видите ли, у соседки по комнате была масса возражений касательно моих будущих детей. Она, видите ли, не смогла бы их убить. А зачем, спрашивается, их убивать? Почему детей моей соседки сверху, толстой плоскомордой бестолковой Ариши, никто не убивает? Почему её дети заполонили всю округу, рыжие, убийственно не симпатичные? Мои были бы намного лучше: аристократичные, воспитанные, благородные… А соседка почему-то решила, что их пришлось бы закапывать, топить и делать с ними другие ужасные вещи! И поэтому она мне битый час втолковывала, что мне придётся есть какие-то таблетки, чтобы у меня и мыслей не возникало о деторождении и стабильной (пусть и относительно) семейной жизни. И пока она мне всё это говорила, я представляла себе моих бедных деточек в пыльном мешке, одиноких, беззащитных, во власти коварных чудовищ… И я почти сдалась: я не смогла бы вынести даже мысль о том, что мои дети подвергнутся таким страшным испытаниям… Но какая же гадость эти таб-лет-ки..! Так я не стала мамой…

Место, где я оказалась, называлось просто – ДОМ. Два предмета, то и дело заставлявшие меня летать и делать прочие совершенно бесполезные и бестолковые вещи, были руками той, с кем мне пришлось делить этот самый ДОМ. Вернее, делить-то мне его пришлось не только с ней (там ещё были её отец, её мать и Он), но, так как моя жизнь целиком и полностью стала зависеть именно от неё… Впрочем, моё существование в ДОМЕ назвать жизнью можно было только с большой натяжкой.
Во-первых, у меня, конечно, был личный туалет, однако он оказался крайне неудобным: в нём постоянно горел свет. Приходилось – да что там! до сих пор приходится – подолгу требовать, чтобы свет погасили. И закрыли дверь. Потому как сначала я была очень мала, чтобы делать всё это самостоятельно.
Во-вторых, у меня не было кровати. С одной стороны, это хорошо: я могла выбирать себе место для сна по собственному усмотрению и спать там, где мне было особенно тепло и уютно. Но с другой стороны, моя компаньонка постоянно требовала – и весьма настойчиво – чтобы мы спали с ней вместе. Ей, видите ли, так теплее. Глупость какая! А во сне она своими ручищами прижимала меня к себе так сильно, что я просто задыхалась. В конце концов, мы сошлись на том, что засыпать я буду в её кровати, но не в её объятьях.
В-третьих, у меня совершенно не было знакомств. Мой кругозор расширялся в основном за счёт странного ящика с мелькающими картинками, громко шуршащих и плохо пахнущих предметов, которые она называла «газеты» и «книги», и за счёт вида из окна. Мне очень нравилось сидеть на подоконнике и наблюдать за летающими странными существами. Я даже пыталась говорить на их языке. Хотела им рассказать о том, как мне здесь живётся. Но для этого мне пришлось бы их догнать. А они были слишком быстрыми для меня. Однако любопытство и тяга к неизвестному всё-таки взяли верх: я побежала за ними. Вернее, полетела. И пришла в себя отчего-то мокрого и холодного. Ничего знакомого и привычного рядом; странные запахи, угрожающие звуки. В этот момент я была бы рада и компаньонке с её ручищами, и жуткой еде, которую она для меня готовила. Но ничего этого не было. Сырость, странные шорохи, шевеление, непонятный грохот, звуки, очень похожие на те, что издаёт девица, с которой я живу… Я обнаружила, что потерялась. Вообще-то меня считают очень умной: я понимаю язык дикарей, с которыми вынуждена жить (причём не на уровне банального «кис-кис», чем очень гордится моя компаньонка), я умею определять время прихода всех домочадцев, я прекрасно защищаю свою территорию и ту самую особу, которая придумала мне дурацкое имя «Дана Эши» (вообще-то мама звала меня по-другому, но разве этой дылде втолкуешь!)… В конце концов, я умею открывать все двери в ДОМЕ, я знаю содержимое всех шкафов и шкафчиков (кажется, так называются эти ящики, в которых хранятся порой очень странные предметы). Я терпеливо выношу все выходки тех, с кем живу: я позволяю себя расчёсывать (а вот моя компаньонка терпеть не может, когда я пытаюсь привести в порядок её причёску: она всегда громко вопит и пытается меня шлёпнуть пониже спины), я разрешаю впихивать в себя эти противные таб-лет-ки (ну что за дурацкое слово!), хотя с бОльшим удовольствием поела бы травку. Я позволяю цеплять себе на шею жутко неудобное и немодное ожерелье. Я многое умею и понимаю… Но это сейчас. А тогда я была маленькой глупой испуганной девчонкой, которая впервые в жизни оказалась так далеко от ДОМА. И как же я радовалась, когда меня нашли! А нашёл меня Он, мой герой, брат этой ненормальной девицы, которая сломала всю мою жизнь. Если я ещё и осталась здесь, то только благодаря Ему, моему герою. Как это они говорят – «любовь зла»? Да уж. Тут они правы. Потому что так я влюбилась. Не в того и не там.

Как это там у Данте?

В середине нашей жизненной дороги
Попал я в мрачный, неизвестный лес,
Где путь прямой терялся в тёмном логе.
Как рассказать, чтоб он в словах воскрес?

Ну, что касается «середины жизненной дороги», то тут накладочка вышла: похоже, мне осталось совсем немного. А что до леса и мрачного лога… Пожалуй, следует начать как положено, то есть с самого начала.
А было всё, в общем-то, не так уж и плохо. Тепло, сухо, сытно и темно. Как оказалось впоследствии, последнее имело место быть по причине моей временной слепоты. Однако тогда она мне не мешала и ничуть меня не беспокоила. Но ничто не вечно под луной (это я теперь такая грамотная и умудрённая жизненным опытом), что я и обнаружила, едва мои глаза раскрылись. Семья моя, как оказалось, была довольно большой: мама Василиса (почему-то все звали её Вася, но она не особенно обижалась – у неё были дела и поважнее) и просто нереальное количество братьев и сестёр, как две капли похожих на меня. Сейчас-то я в курсе, что это называется «близнецы». И только я начала к ним привыкать и присматриваться, как случилось нечто из ряда вон выходящее: я взлетела. Нет, крылья у меня не выросли, просто я вдруг оказалась в воздухе. Ощущения не самые приятные: я как раз позавтракала. Да и без мамы было не очень уютно. Меня зачем-то уложили на спину, стали вертеть в разные стороны (вот здесь я и дала себе первое обещание: никогда не кушать перед полетом). И при этом мои истязатели издавали какие-то очень странные звуки. К счастью, это безобразие продолжалось не очень долго. Когда меня вернули маме, она была очень недовольна, фыркала и дулась на моих похитителей. Но их и след простыл. Учитывая нрав моей родительницы, вовремя они исчезли.
Место, где я жила первые месяцы, было довольно удобным и вместительным. Помещение было с высокими стенками, без сквозняков (ненавижу сквозняки) и неприятных запахов. Постепенно мама стала знакомить нас с соседями. В большинстве своём они были довольно приятными и общительными, за исключением одного чёрного лохматого дядьки, которому наша семья не нравилась без особой на то причины. Как сказала мне мама, это у него было «генетически обусловлено». Мы много гуляли всей семьёй, мама нас кормила, мыла и учила жизни. Но это спокойное существование продолжалось не так долго, как хотелось бы. Сначала исчез один мой братец (тут я не слишком расстроилась, потому как этот нахал постоянно трепал меня за уши и дразнил толстой коровой), потом куда-то подевались две сестрицы (задаваки и капризули), и в конце концов дома остались только мы с мамой. А однажды, когда она куда-то отлучилась, я снова взлетела и оказалась в странной комнате с маленьким окошком наверху. В ней была койка и маленький буфет. И она почему-то всё время дёргалась, качалась из стороны в сторону. Я попыталась найти выход, громко возмущалась и требовала вернуть меня домой, но меня никто не слышал (или не слушал, что более вероятно). Мне ничего не оставалось делать, как просто лечь спать.
Проснулась я от того, что мне очень хотелось в туалет. Но его в моей тюрьме не оказалось. Зато вдруг окно на крыше стало больше и в него опустились два странных предмета, смутно мне знакомых. Я поняла, что мне снова придётся летать. Это совершенно не входило в мои планы, и я решила защищаться. Мои зубы очень не понравились этим штукам сверху, и они оставили меня в покое. Из клетушки я выбралась самостоятельно и оказалась в такой огромной комнате, какую мне ещё не приходилось видеть: исполинские стены, потолок, затерявшийся где-то очень высоко, огромные окна и очень много света. Я так растерялась, что, к своему большому стыду, описалась, так и не найдя приличествующее для этого место. Что бы сказала моя мама! Какое счастье, что она не видела этот позор! Так началась моя взрослая жизнь.