...и петляет путь, и плутает бес,
серебрится озера тихий омут.
Ледяной, ледяной заповедный лес,
не ходи в него, оставайся дома.

(с) Светлана Лаврентьева


У неё в глазах колдовской туман; у него под сердцем - своя тюрьма.
Он раздвинул прутья, замок сломал, чтоб вдыхать лесной её аромат.
У неё в глазах колдовской огонь за туманом - грейся, садись к огню,
только пламя, пламя само - не тронь - не поддастся, ласковое. Отнюдь:
обожжёт несбывшимся изнутри, станешь бесом маетным одержим.
Он сломал замок, и земля горит - ни вернуться больше, ни потушить...

Слушай сказку: жил он с женой вдвоём, но мечтал о лесе - не о тюрьме.
Не бросай того, что всегда твоё;
Не проси о том, что не мог иметь.

(с)

Я хотела считать, что зима - это так условно
и не стоит внимания: выдумать - зачеркнуть.
Из туманного утра день движется вверх по склону,
чтобы стать этой ночью, в которой я не усну.
Чтобы краски темнели, как пролитые чернила,
с наступлением света способные лишь бледнеть.
Я не верила, что зима - это всё, что было
у таких же, как я, кто сейчас отчуждён и нем.
Так бывает, когда стоишь, поражённый ложью:
ждал тепла, но зима вбивает меж вами клин.

Я хотела считать: мы можем... Конечно, можем...
Хорошо, что мы этого всё-таки не смогли.

(с)

Да, я всегда сторонюсь чужого, слишком прямая и помню лица.
Предпочитаю быть напряжённо-вежливой с теми, в ком мне не длиться,
не приживаться, не крепнуть в корни, не расстилаться до многоточий.
Ваших волков, может, ноги кормят. Я из других. Меня кормят строчки.
Не пессимист. Не тяну резину. Не исполняю под дудку соло.

Я - от зимы, а рождённым в зиму
очень идёт им присущий холод.

Ластиться незачем, мальчик: в душу не прописаться, как в дом ночёвок.
Мне слишком скучно с тобою. Скучно. Я наигралась в тебя, волчонок. -
Так оставляй меня за плечами - мы слишком разные, нас не двое:
волк априори неприручаем.
Лис - приручаем.
Но не тобою.

(с)

Ноябриная осень отточена перочинно. Выпускает в распоротость неба одну из стай.
И слетают, как петли со спицы, мои мужчины с отрывного неровно исписанного листа.
Так и просят внести в скрижали, поднять на знамя, пересечь, как экватор, тела их, учить детей
именами их, проявляя, как пленку, память в затемнённом пространстве уютных домашних стен.
Ноябриная стая, голодная до оваций, кроме этих оваций кормящая пустотой...
Время быстро учило их грамотно поддаваться, чтобы мне их не прятать от глаз в рукава и стол.
Только тщетно. Во мне живёт, ничего не просит мореглазый и гордый. Невзятая цитадель.
И в глазах моих - осень. Циничная злая осень,
если кто-то другой намекает мне на постель.

(с)

Господи, освободи меня от пустот,
звенящих намного громче разноголосья.
Правда всегда едина, и правда в том,
что я устаю согревать собой эту осень...

(с)

...да такая же: так же ем, так же сплю ночами,
так же думаю, как хороших вернуть назад.
И всего-то, что от других меня отличает, -
эти грустные и задумчивые глаза.
Говорить стихами, молчать обо всем стихами
и терпеть, потому что иначе - никак нельзя:
я храню глубоко внутри себя чью-то память,
чтоб однажды пришедший увидел своё и взял.
Чтоб почувствовал, что он дышит, узнал, что жив он,
захотел нестерпимо кому-то себя сказать...
Нестерпимо. Поэтому часто неудержимо
я от встреченных молча прячу свои глаза.

(с)

Город (по просьбе страждущих) мной написан,
линован от улицы к улице, до мостов.
Но в нём - ничего, кроме самых обычных писем
да капель дождя, заливающих водосток.
Откуда мы здесь, одинокие, в эту Осень?
Решившие натвердо помнить, как умереть.
И я сочиняю тебе эту муть и россыпь,
а ты отвечаешь, старательный, как рефрен.
А город прощает и нас, и других, участлив.
Я вновь засыпаю не с теми, а будет тот,
я остро почувствую, как я скупа на ласки
и как не хватает для нужного мне мостов...
Но город прощает и это, он всё прощает.
Смирившись, я существую в пределах "до"
и тихо прошу лишь: "Пожалуйста, обещай мне,
что скоро забудешь..."

И выключи этот дождь.

(с)