Прочитал целых два сборника прозаиков из Бундесрепублик тех времён, когда она ещё была только Западной Германией, - “Рассказы писателей ФРГ” и “Повести писателей ФРГ”. Обе книги выпущены издательством “Прогресс”, первая в 1976 году, вторая - в 1982

Читать далее...

В следующую субботу презентация сборника. Прочитал его, чтобы прийти на неё хорошо подготовленным. Читал, впрочем, не всё. Свою повесть "Когда сбываются сны" не читал, сказки Евгения Шалашова не перечитывал, поскольку читал их ещё зимой 2021 года.

Читать далее...

Читать далее...

Читать далее...

Впервые познакомился с творчеством одного из ведущих современных фантастов. В сборнике, вышедшем в 2016 году, представлено более десятка рассказов и повестей. В каждом произведении автор демонстрирует недюжинную выдумку. По-моему, не слабее "пародоксальных" находок Шекли, "смешных" сочинений Лема. Сплошная сатира и юмор, совсем не мягкий… Но впечатления неоднозначные. Понравились "Понерополь", "Полюшко-поле". Но более всего порадовала "ранняя" повесть "Там, за Ахероном" - о проникновении грешников из ада в мир живых. Искрометно-бредовая вещь!

Почти год я ничего не читал из серии "Повести ленинградских писателей" - и вот возобновил. На этот раз сборник Михаила Чулаки, 1988 год. Туда вошли четыре произведения, впервые изданные, конечно, ранее - в сборниках или порознь. Это "Что почем?", "Классическое троеборье", "Человек, который не умеет кричать" и "Четыре портрета". 

 

Ну, в общем я такого не ожидал! Говорили же мне когда-то, что хорош тот язык (повествования), который не замечаешь. А здесь и само действие выстраивается совершенно естественно - не приходит в голову разбирать, искусно ли автор все так сконструировал (или наоборот не искусно), чтобы выразить свою идею. Нет, в каждой из повестей Чулаки сюжет выглядит практически "документальным". И при том нет узкого замыкания на одной и той же теме (хотя где-то в глубине тема, конечно, одна - как мы живём, правильно или не очень). И профессиональный материал каждый раз другой. Хотя главные герои, как правило, из интеллигенции - научной или творческой. 

 

В первой повести писатель вывел очень любопытного персонажа - расчетливого, "стратегически мыслящего" интеллектуала. Мне кажется, в советской литературе таких внятных “деловаров”, пожалуй, и не было. Чулаки же фактически изобразил "героя" следующего десятилетия - 90-х. Именно такие, в том числе, и будут потом вершить дела. (Но автор послесловия Андрей Арьев, естественно, этого не угадал - откуда! в конце 80-х; честно говоря, читать его умные рассуждения о творческом методе Михаила Чулаки было немного смешно). Однако к финалу повести, как мне подумалось, сам Чулаки сбился с выбранной в начале очень интересной линии, свёл конфликт к отношениям любовно-семейным, что в общем досадно. И ему не дано было предвидеть, как поднимутся такие вот субъекты в уже недалёком будущем, повыскакивают как черти из табакерок. Да как можно было предвидеть - ещё в 80-е, если не 70-е даже…

 

Вторая повесть - о штангистах, претендентах на чемпионский титул. Очень интересная. Три разных спортсмена и борьба их за победу показаны через внутренний мир каждого. 

 

Третья повесть имеет подзаголовок “Записная книжка Сергея Сеньшина”. Исповедь научного работника - пытающегося найти себя. 

 

Главный же шедевр сборника повесть "Четыре портрета" - о художнике, который тоже ищет себя. Сочинение с элементами фантастики, как мне кажется, встроенными в сюжет очень органично. Тут это не просто прием, а ось, вокруг которой все вертится. Причем необыкновенное подано здесь настолько без нажима, что и как бы язык не поворачивается назвать это фантастикой - скорее уже от читателя требуется усилие для такой констатации.  

 

И опять, как и при чтении повестей Ивашкевича, поймал себя на мысли, что автор, Михаил Чулаки, не очень-то доверяет женщинам. В его изображении это существа не сильно надёжные, не слишком добрые, не очень далекие. И должно быть, неспроста такой взгляд! Но зато сейчас, как прилетевший бумеранг, феминизм в литературе рулит! В списках авторов одни женские фамилии..

Издание 1967 года, "Советская Россия". Книгу выкинули из библиотечного фонда, а я подобрал, поскольку успел оценить прозу Константина Воробьева. Разглядел, что некоторых из включенных в нее произведений нет в имеющемся у меня трехтомнике начала 90-х.

 

В 1967 году имя Константина Воробьева что-то говорило, наверно, только узкому кругу знатоков, возможно, каким-то отдельным собратьям-писателям, но уже тогда это был мастер. Один всезнайка заметил, что Константин Воробьев сочетал в своей прозе брутальность Хемингуэя и лиричность Капоте (как-то так).

Читать далее...

На этой книжице издательства "Советская Россия", напечатанной в 1980-м мохнатом году на не самой качественной бумаге не самым внятным шрифтом, проснулся мой интерес к бумажным книгам. Ну почти. Можно сказать. Четыре года назад приехал на очередную встречу выпускников и попал - совершенно случайно - в магазин старой книги возле Бабушкинской библиотеки. Но прочитал только сейчас - уж так получилось. 

 

Это сборник повестей и рассказов, написанных в 60-е - 70-е годы. Первые три произведения - "Тоска-кручина", "Родные", "Чалдонки" меня просто потрясли. Какой язык! Принято восхищаться Набоковым - а здесь не хуже. Причем, это в каком-то своем ключе - не подражание Бунину или кому-нибудь ещё. Я бы даже сказал: в прозе XX века у нас три суперстилиста. И Виктор Лихоносов среди них. И берёт за душу, быть может, почище двух вышеперечисленных. 

 

После "Чалдонок" я даже пошел на некоторое "нарушение" - в совсем другом сборнике прочитал завершающие главы "Позднего послесловия", написанного уже в этом веке. "Чалдонки" (кажется, с небольшими изменениями) вошли туда как первая глава. Эти новые главы впечатлили меня уже гораздо слабее…

 

И то же самое я могу сказать про последующие сочинения сборника "Родные", к которому я вернулся. Не было уже такой потрясающей ясности чувства. Кстати, повесть "На долгую память" и рассказ "Марея" напомнили - своим наполнением, описанными там человеческими отношениями - недавно прочитанного мной Виталия Семина, его повесть "Семеро в одном доме". С тем лишь отличием, что если Семин жесток, бескомпромисен в оценках людских недостатков и пороков, то Лихоносов любит всех, всех пытается оправдать. В том числе и разных "чудаков", про которых при чтении думалось: хорошо, что в жизни не так часто и не так вплотную приходилось иметь дело с подобными…

 

При чтении "Осени в Тамани" вспомнилось мнение Довлатова о прозе Лихоносова, высказанное, кажется, в "Заповеднике". Виктор Лихоносов тоскует по ушедшей России, но не говорит, кто больше других порадел, чтоб он ушла, - как-то так. 

 

А в "Элегии" эта ностальгия звучит ещё заметнее. И включенные туда дневники некой помещицы из начала позапрошлого века (уж не знаю, подлинные фрагменты или искусная стилизация) я вообще стал пропускать. Каюсь! Но не могу разделить чувства автора к той эпохе. Всё-таки не выдержки из классика золотого века. А к помещичьей культуре не питаю никакого пиетета - предки не из помещиков…

Начал читать сборник ещё осенью. Рассказа три тогда прочитал.

Впечатление сложное и близкое к разочарованию. Не только потому что сейчас вообще читается трудно. Отметил, не без удовлетворения, что английский-то у меня вполне себе ничего, не то, что немецкий. Но и другое тоже бросилось в глаза: рассказчик-то вышел из Олдингтона слабенький. В сравнении, скажем, с тем же Гессе, которого я недавно не без усилий постигал (историю про буржуев в богадельне). Хотя и про рассказ Гессе не скажешь, что это предел совершенства в прозе малой формы. Просто Олдингтон - вообще швах…

Лучшие из подборки рассказы - самые бесхитростные, всего-навсего передающие впечатление, описывающие отдельный эпизод, - как, допустим, The Lads of the Village ( "Парни нашей деревни"). Или вот завершающая новелла сборника, Stepping Heavenward, как ни странно, не самая худшая. Достаточно цельное, пусть и сатирическое жизнеописание некоего современного "святого". Но что касается других…

Например, Meditation on a German Grave кажется искусственно "склеенной" - из непосредственного впечатления от поездки по мирной Италии и умственной реминисценции эпизода времён войны. В рассказе Now Lies She There ("Повержена во прах") перебор "оценочных суждений" и маловато действия, самых немудрящих подробностей описания. Nobody's Baby ("Ничей ребенок") тоже будто составлен из кусочков.

Ну, в общем, будто иллюстрация к тезису Толстого, что искусство должно выражать чувства, а не охмурять читателя хитрыми искусственными приемами (которых, по мнению графа, существует не меньше четырех). И вывод такой: Олдингтон уже типа классик, а, к примеру, Уильям Бойд как бы ещё не классик, но искусства у него поболе будет. Прочитанный ещё в июле его роман "Трио" про 1968 год и не ошеломил тогда, тем не менее нет-нет, да и вспоминается. Значит, есть в нём нечто, очень существенное… Рассказы Олдингтона вряд ли буду вспоминать. Разве что как раз то сложное чувство близкое к разочарованию…

Сборник вышел в серии "Мастера современной прозы" в 1981 году. Автор, Ганс Эрих Носсак, позиционировался как один из ведущих писателей Западной Германии. В 90е видел анонс других его произведений в каком-то издательстве (которые росли тогда, как грибы, и так же стремительно уходили в небытие). К сожалению, замысел расширить представление русского читателя об этом авторе остался нереализованным. "Избранное" остаётся единственной книгой Носсака, изданной у нас в стране.

Подборка эта включает в себя два романа, повесть и несколько рассказов. Я прочитал её в 90м году (я тогда очень интересовался западноевропейской прозой, в основном немецкоязычной, - в переводах). Из двух романов меня более впечатлил первый - "Спираль. Роман бессонной ночи" (по сути, пять новелл, объединённых общим настроением). К тому моменту я ещё не читал Кафку (но уже слышал что-то о его творчестве). Так вот, я как-то сразу решил, что "Спираль" написана именно в этой традиции. Более того, когда не так много времени спустя я познакомился с произведениями "пражского мистика" (это тоже был сборник из "Мастеров современной прозы", то всё равно остался при мнении, что "Спираль" - более "кафкианская" штучка, нежели собственно "Процесс" или там "Замок".

А вот роман "Дело д'Артеза", которое автор предисловия П. Топер назвал лучшим сочинением Носсака, я во время первого чтения пробежал скорее по диагонали. Он показался мне не очень внятным.

Нынешнее же моё чтение Носсака как будто подтвердило один из тезисов диалектики. "Спираль" уже не выглядела такой "кафкианской", как прежде, скорее, многословной. А вот повествование в "Дело д'Артеза" как-то чётче "навело на резкость" фокус внимания (я уже не раз замечал, что есть тексты, при чтении которых надо делать усилие, а бывают напротив и такие истории, которые сами тащат читателя за собой). В общем, рассказ о мастере пантомимы д'Артезе, попавшем в концлагерь при нацистах и так и оставшемся под подозрении уже новых властей ФРГ, я прочитал с интересом. Хотя всё равно я как-то затрудняюсь определить, в чём тут заключается авторская позиция. В тезисе, что художник (в широком смысле) всегда в оппозиции к власти и всегда на не очень хорошем счету у неё? Возможно.

Как и в прошлый раз я сопереживал героям рассказа "Кассандра". Здесь в каком-то смысле подводится итог Троянской войны. Персонажи всё - гомеровские, Одиссей, Пенелопа, их сын Телемах (от его лица ведётся повествование), Менелай с Еленой, Агамемнон. И конечно, Кассандра. Написанный в суховатой, сугубо реалистической манере, рассказ этот пытается подвести итог другой войны, как кажется, - Второй Мировой. Показывает опустошение в душах людей, прошедших через войну.

Другие рассказы впечатлили меня опять не столь сильно.

А вот повесть "Завещание Луция Эврина", как и три десятка лет назад (без малого), остаётся для меня самым сильным "локомотивом" сборника. Действие происходит во втором веке нашей эры. Главный герой, он же рассказчик, Луций Эврин - возглавляет структуру (как сейчас бы сказали) по противодействию распространяющемуся в империи христианству. Повесть - своего рода исповедь чиновника, последовательно и логично излагающего, почему с христианством следует бороться.

Аргументы Эврина показались мне очень убедительными. Если бы не... Едва понимаешь, что одним из оснований его жизненной философии является тезис о непреходящем и непреложном разделении людей на слуг и господ, доводы теряют свою незыблемость.

Вероятно, для автора повесть была своего рода интеллектуальной провокацией. Хотя не исключаю и другую возможность, что Носсак по взглядам где-то близок своему герою. Как бы то ни было, чтение поучительное, тренирующее у читателя способность к полемике.

PS. Про чтение пишу после большого перерыва, и можно подумать, что я больше ничего не читал. На самом деле мною были перечитаны "Звёздные корабли" и "Туманность Андромеды" Ефремова. Яркого впечатления, на которое, признаюсь, рассчитывал, не вышло. Зато установил, что тексты этих произведений в разных изданиях несколько отличались. Самым адекватным вариантом, из имеющихся у меня, я признал авторский том Ефремова в Библиотеке современной фантастике. Но именно бумажное издание, поскольку электронное, похоже, не является аутентичным его отображением, а есть всего лишь некая компиляция оказавшихся под рукой текстов.

А ещё пытался читать "House of leaves" Марка Данилевски. Прочитал страниц 40 из 700 с гаком. Бросил, потому что показалось скучным. Напомнило немного и "Бесконечную шутку" Уоллеса. Как и там автор много старается, пытаясь сгустить туман таинственности вокруг некоего артефакта. Даже Харви Вайнштейн цитируется (вымышленная, конечно, цитата).

Много лет назад держал в руках эту книгу - интересовался тогда серией ("Мастера современной прозы"). Однако поставил томик на полку.

Оказывается, Павезе был ведущим автором в итальянском литературном неореализме. К тому же одно время состоял в компартии Италии. Вероятно, это как-то повлияло на публикацию его сборника на русском языке. Но и без мастерства не обошлось, конечно, - иначе не включили бы в серию. Далеко не все зарубежные авторы туда попадали. Я твёрдо верю, что качество прозы, её новаторский характер играл тут существенную роль. Кстати, именно книги этой серии дали русскому читателю возможность познакомиться с творчеством таких авторов, как М. Лаури, С. Вестдейк, Г. Э. Носсак и др.

Сборник включает в себя четыре произведения европейского классика ХХ века: повести "Прекрасное лето", "Дьявол на холмах", "Луна и костры" и роман "Товарищ".

Повесть "Прекрасное лето" считается "ранним" произведением Павезе. Это рассказ о семнадцатилетней девушке Джинии, её влюбленности. В общем-то повествование довольно бесхитростное. Но читая его, я невесть почему вдруг вспомнил себя самого примерно в том же возрасте. Вроде ничего общего у меня и этой Джинии и близко не наблюдается, а вот поди ж ты... Значит, что-то такое в этом "Прекрасном лете" есть.

Повесть "Дьявол на холмах", произведение, казалось бы, уже более зрелое, впечатлило меня однако уже меньше. Это такая история про молодых парней, которые учатся, проводят друг с другом дни и ночи напролет, а потом попадают в компанию более золотой молодёжи и обнаруживают ту разницу, что существует между классом богатеев и людьми труда (или даже - ту пропасть, что их разделяет). Очень много всяких бытовых деталей, яркие краски. Но повторяю, впечатлило меньше.

Совсем уж бледноватым показался роман "Товарищ", в котором якобы показано, как люди становятся коммунистами (в смысле, то, как ими становились в Италии во времена фашистов).

А вот повесть "Луна и костры", которую называют лучшим произведением Павезе, она действительно лучшая. Тут главный герой - сирота, в свое время отданный на воспитание в семью бедняков (за пять лир в месяц). После службы в армии (еще во времена Муссолини) он сбежал в Америку (ему угрожала тюрьма за связь с неблагонадёжными элементами). В Штатах разбогател. И вот уже совсем другим человеком вернулся на родину. И повествование представляет собой такую довольно гремучую смесь воспоминаний, нынешних впечатлений и похожих на откровение (как всегда в подобных случаях) сведений о судьбах людей, которых он знал когда-то, людей, значивших для него так много (хотя, быть может, далеко не всегда он хотел в этом признаться самому себе).

Неожиданно напомнило прозу Константина Воробьёва - в частности, повесть "Почём в Ракитном радости" (очень похожий сюжет). Только русский автор берёт ноты всё же повыше, пронзительней тоном (так показалось). Да, однако ведь давал себе обещание продолжить его чтение. Надо держать слово.

Это такой очень пухлый сборник, куда входит в том числе и одноимённый роман. Книга охватывает два цикла - произведений, героем которых является (или хотя бы упоминается) космический доктор Владислав Павлыш, и сочинений, в коих подвизается другой космонавт - Андрей Брюс (таких сочинений, впрочем, всего два). Сборник этот я отобрал к прочтению ещё летом, но взялся за него примерно за неделю до Нового Года.

Повести и рассказы о Павлыше размещены в подборке вовсе не в порядке их написания, а - видимо - по мере взросления героя. Так что открывает цикл вовсе не "Последняя война", в которой читатель впервые познакомился с судовым врачом, а более поздняя повесть "Тринадцать лет пути".

Собственно, книгу эту я выбрал вовсе не в качестве "серьёзного" чтения, а как чтение развлекательное, для релаксации, и что можно сейчас сказать? О Булычеве отзывались довольно уничижительно, что это "Стругацкие для бедных". А один весьма взыскательный читатель даже назвал его троцкистом. Могутбыть, могутбыть. Весьма приятный троцкист.

Меня же более всего удивил даже не тот факт, что при чтении одноимённой повести я умудрился вспомнить самые первые впечатления от неё (а было это, страшно сказать когда, ещё до Ефремова, до Стругацких, до всех! - но тоже в канун и во время одного Нового Года). Нет, неожиданно я открыл для себя другое - на цикле о Павлыше можно проследить как писатель учился писать, как росло его владение ремеслом. А именно - язык "Последней войны" показался каким-то слабеньким (и почему-то трудно сформулировать, в чём заключается эта слабость); зато теперь понятно, почему я смог перечитать роман (повесть) только с третьей попытки.

Гораздо крепче написан роман "Посёлок". Странно, но в этот раз не впечатлил рассказ "Красный олень – белый олень", в своё время будораживший воображение. А повесть "Половина жизни" напротив чуть не выжала у меня (скупую) слезу. А ведь я с самого начала (т.е. ещё в 75м году) заметил, что это почти плагиат - сюжет-то передран с ранней повести Стругацких "Извне". Между прочим, эту склонность к "доработке" чужих сочинений у Булычева я заметил очень давно. Например, ранний же его рассказ "Выбор" (гораздо позднее ставший зачином романа "Вид на битву с высоты") напомнил мне кое-чем рассказ американца Криса Невила "Бетти-Энн". А "Корона профессора Козарина" показалась вариацией на тему, заданную в рассказе Георгия Гуревича "Опрятность ума".

Ну да ладно. Очень вероятно, что рассказы были опубликованы с согласия авторов (за вычетом, пожалуй, Невила). В 70-е годы тесен был их круг, не то что сейчас. Самые известные, наверняка, были знакомы друг с другом лично.

А сейчас другие времена. Авторов, пишущих фантастику, пруд пруди. Но таких, каким был зрелый Булычёв, умеющих строить по-американски крепкие сюжеты, населять их пространство разнообразными персонажами, как приятными, так и не очень, попутно излагать вещи занимательные и поучительные, при том не самым гнусным языком, в отечественной фантастике, походу, не осталось.

Читать далее...

Прочитал два сборника, "Степени приближения" и "Взгляд со стороны", - по наводке Леонида Мосеева. Они с автором учились на одном факультете УПИ, только на разных курсах.

Весьма занимательные случаи из жизни. Не всегда жизни автора, чуть не половина - пересказ историй других людей. И язык довольно приличный, без высокохудожественных красот, но порой с интересными оборотами. Вот только орфография подкачала. Не по правилам русского языка, а по каким-то своим.

И очень уж чувствуется, что это рассказы эмигранта, проникшегося безмерной любовью к новой родине, но с большим предубеждением говорящего о стране, в которой родился.

Ну и вообще много "человеческого, слишком человеческого". Хорошо только о тех, кто помог. Ну, а если всё-таки не помог - то с большим сарказмом.

Интересно, что незадолго до чтения этих сборников я прочитал запись в блоге Анатолия Николаевича Курчаткина, где он размышляет о том, чем отличаются литературные произведения так называемых любителей от работ так называемых профессионалов. И вот рассказы Фрейдина это как раз задачка на такое распознавание.

Теперь голову ломаю: профессионал или любитель?l

Фамилия знакома со второй половины 80-х (в какой-то радиопередаче услышал, в ночных бдениях на работе), но в те времена моё внимание сосредоточилось на прозе Булгакова, Платонова и прочих.

Сергей Колбасьев оказался писателем куда более советским, чем два только что упомянутых, но его повести и рассказы читал сейчас с интересом и даже восхищением. Не уверен, что Михаил Афанасьевич и Андрей Платонович захватили бы меня так же сильно.

Морские и по большей части военные сочинения Колбасьева внешне просты. Однако секрет их обаяния не так прост. Ломал над ним голову. Возможно, одна из его составляющих - это сдержанность автора, проявляющаяся буквально во всём. Слог прост, но не банален. Непременная ироничность не перехлёстывает в желание хохмить во что бы то ни стало. Автор коммунист по убеждениям, при этом не из числа оголтелых.

Наверно, потому сочинения его, хоть он и уже был к тому времени официально реабилитирован, не включали в школьную программу. Читать пришлось дидактический и подражающий Толстому "Разгром" Фадеева, пролетарски-суконного "Чапаева", истерично-экзальтированную "Как закалялась сталь". В соответствующий том Библиотеки всемирной литературы произведения Колбасьева тоже не вошли.

Морская команда "поворот все вдруг" по Сергею Колбасьеву - это революция.

До вчерашнего дня считал, что сборник называется просто "Повести", ибо вышел в свет в серии "Повести ленинградских писателей". Даже увидев соответствующую страничку на Фантлабе, полагал, что сюда вкралась какая-то ошибка. На титульный лист томика вынесены названия всех шести входящих в него повестей. И только на самой последней странице неожиданно обнаружил над коротенькой аннотацией: Синее окно Феокрита.

Наверно, это лучшее произведение сборника.

Моё отношение к творчеству Гора было очень сложным. Впервые прочитал его книгу классе в пятом-шестом. Наверно, что-то из "Библиотеки советской фантастики". "Синее окно Феокрита" там тоже было - запомнился эпизод с Сэмюэлом Клеменсом и его саркастической реакцией на облик человека будущего. Но повесть я тогда совсем не оценил. Вообще воспринял фантастическую прозу Гора с тягостным чувством - меня тянуло к совсем другой фантастике.

И это тягостное чувство оказалось живучим. Всего-то три-четыре года назад читая-перечитывая "Мальчика", а затем "Имя", я не очень понимал, зачем нужны такие фантазии.

И сейчас в нынешнем сборнике самое большое его произведение, "Геометрический лес", показалось мне резонёрским и вымученным. Но совсем иначе открылся "Рисунок Дароткана", повесть автобиографическая, реалистическая (наверно, это ленинградский магический реализм!). Врезалась в память фраза: "Одна минута детства длиннее, чем целый месяц старости".

Только сейчас понял и уже известную мне заглавную повесть книги - "Синее окно Феокрита". О путешественнике в прошлое (но совсем не "попаданце"!). Ну да, иногда для понимания нужно дозреть, совершить "фазовый переход", внутри себя...

И всё-таки "Окно" - это какое-то счастливое исключение. Поскольку это явная фантастика. А явная фантастика сборника - "Геометрический лес", "Мальчик", "Имя" - выглядит слабее двух нефантастических повестей. Имею в виду "Рисунок Дароткана" и продолжающую его, также автобиографическую "Контору слепого". Где, кстати, снова звучит это имя - Дароткан.

Мне известны два подобных сборника. Второй - "Английская новелла XX века". Обе книги вышли в 1981 году в "Художественной литературе". Подборку авторов туманного Альбиона я прочёл - частично - ещё в конце 80-х. Старший товарищ выдал, из своей небольшой, но очень концентрированной библиотечки, с рекомендацией познакомиться в первую голову с сочинениями Ивлина Во и Дэвида Гилберта Лоуренса. Но я тогда по собственному почину и до рассказ Барстоу как-то добрался. Называется - "Отчаянные".

Почти десять лет спустя уже мою собственную библиотеку пополнили оба сборника, и английских, и австрийских новелл. Возможно не сразу, но я ещё чуть продвинулся в чтении первой книги. Прочитал тех авторов, чьи сочинения вошли в выпущенный "Прогрессом" сборник на английском языке "Making it allright". В том числе рассказ "Общение с детьми" Уильяма Тревора, до того поразившего меня своей короткой историей "The day we got drunk on cake", что я даже засел за её перевод. Но всю целиком, полностью "Английскую новеллу" я так и не прочитал. А из "Австрийской" и вовсе ограничился одним только рассказом фон Додерера и рассказиком Хандке (наверно, потому что совсем уж коротенький). И вот только сейчас сподобился пройти весь сборник от корки до корки. А толчком послужило, конечно, чтение рассказа фон Додерера на немецком (с сильной опорой на перевод; Ein anderer Kratki-Baschik - недавно я о нём здесь писал).

А результат чтения вышел не совсем обычный.

Сборник составлен известным переводчиком Ю.Архиповым. Опять же в конце 80-х меня просто поразила его статья в "Литературке" - о литературе Австрии. Основной идеей там было утверждение, что эту самую литературу Австрии русский читатель представляет очень слабо. Ибо это не только популярный у нас Стефан Цвейг, но и множество других, не менее сильных писателей (из той статьи я, в частности, запомнил такое имя, как Хаймито фон Додерер, потом ещё - Герман Брох и Роберт Музиль, кажется...). Так вот, сборник, за который я сейчас принялся, сразу начал очень сильно подтверждать и подкреплять то давнишнее полемическое утверждение Ю.Архипова!

И не важно, что теперь-то многие имена были мне хорошо и даже очень хорошо знакомы. Шницлер, Майринк, Додерер с Музилем и Брохом, не говоря уж про Кафку. Потому что многие другие - стали своего рода открытиями. И все они оказались авторами, умеющими создавать атмосферу, плести сюжет, описывать происходящее, привлекая себе на подмогу мистику-метафизику и всякие прочие высокие материи.

Да, так вышло, что впечатлили меня в первую очередь рассказы из первой половины книги, хотя и все очень разные. Например, есть тут и чистый реализм (но с психологией, конечно) - Шницлер, Штёссель, Шаукаль, Вайс, тот же Цвейг, Музиль. А есть и рассказы с разной чертовщинкой - у Гофмансталя, Франца Набля, Перуца, уже не раз мной упомянутого Додерера.

А новеллы из второй половины сборника, соответственно, показались слабее. Исключение только рассказ "Марези" (автор - Александр Лернет-Холения). Разочаровали "игры" в духе не то некоторых историй Кафки, не то "нового французского романа". Это рассказы "Мидленд в Стильфсе" Томаса Бернгарда, "Приветственное слово наблюдательному совету" Хандке.

Объединяет же большинство этих писателей, как из первой, так и из второй группы, тех, что порадовали меня, и таких, что не очень, одно устойчивое, почти непреходящее свойство: почти все они практически не известны русскому читателю - не представлены переводами. До сих пор. И, похоже, теперь вряд ли когда будут! Так что трижды прав оказался Ю.Архипов в своей написанной в восемьдесят лохматом году статье.

Возможно, я когда-нибудь так же прочитаю и "Английскую новеллу" (смайлик).

Прежде я верил, что лет сто назад слог русских писателей был лучше нынешнего. Не у одних лишь титанов, а у всех - в массе. И вовсе не оттого что титаны тогда ещё и впрямь служили маяками, где-то рядом, недалеко, во времени и пространстве, - Чехов, Куприн да Лев Толстой ещё. А потому что была всё-таки некая школа, традиция. Планка. Которую в первые советские годы малость приопустили - несмотря на присутствие в литературе разных бывших одесситов и киевлян. А уж в эмиграции-то литераторы однозначно ориентировались не на пролеткульт, а на классиков. Даже сошки самого мелкого разбора. Про Набокова-Газданова-М. Агеева уж не говоря.

И вот эта вера поколеблена. Именно сборником Михаила Первухина, выпущенном издательством "Престиж Бук" в серии "Ретро библиотека приключений и научной фантастики". В аннотации писатель назван выдающимся, одним из первых русских Жюль Вернов. Как-то так.

Сборник включает в себя роман "Изобретатели", рассказ "Машина Босса", давший название всей книжке и являющийся наброском к роману, и цикл "Морских рассказов".

"Изобретатели" - несомненно лучшее в этой подборке. Повествование ведется от лица молодой женщины, русской эмигрантки, дочери промышленника и изобретателя, после смерти отца в Америке оказавшейся в компании четырёх совсем уж гениальных изобретателей и пережившей в их так называемом "Красном доме" приключения не совсем обычные.

Слогом это произведение написано не очень-то женственным. А если сравнивать с "Гиперболоидом" Толстого (ближайший, на мой взгляд, "родственник" романа в литературе), то уступает ему не только повествовательной манерой, но и остротой сюжета. Единственное достоинство, выделяющее "Изобретателей" из общей массы фантастики начала прошлого века, это авторский взгляд на будущее человечества, на науку. Взгляд, выраженный, конечно, устами героев, тех самых изобретателей, что творят разные чудеса техники. Первухина не только отличает социальный пессимизм, не присущий таким его современникам как Александр Беляев, уже упомянутый Алексей Толстой. Мне кажется, писатель-эмигрант одним из первых сказал о том, что век безумных и гениальных одиночек в науке прошел. Теперь за её прогресс отвечают целые коллективы учёных. Более того, всё мировое учёное сообщество в целом. Героиня потому и оказалась в Красном доме, что владела языками и задача её была переводить учёные статьи, выходящие в разных секторах земного шарика.

"Морские рассказы" же окончательно меня разочаровали. При всей их занимательности сюжетам их не хватает остроты. Сейчас общей практикой приключенческих произведений является некое "крещендо" событий, нарастание неожиданных поворотов действия ближе к концовке. У Первухина же финалы наоборот провисают. Реализм? Этакие "хард бойлд" авантюрные истории ("круто сваренные", вернее, "трезвые", "жизненные")? Забыл сказать, что частенько происходящее в рассказах кажется не совсем правдоподобным. Да это и далеко не Реймонд Чандлер! Тяжеловесный, неповоротливый слог будто из середины XIX века. Какой там Куприн и Чехов! Для автора как будто и Лермонтова ещё не было.

Ну, в общем грустно, грустно... Когда рушатся иллюзии.

Сборник рассказов. Как и замечено в аннотации, все рассказы - разные. Есть исторические, есть - как бы в первую очередь психологические. Есть - головоломки с элементами детектива (или погоней). А один - бывальщина, типа, хохма (даже напомнило байки Сергея Кузнечихина; только стиль подачи не совсем народный).

Общее - при чтении каждого в какой-то момент возникает шок (или почти). Умеет Георгиев ошеломить! Умеет плести интригу. Чувствительные струнки души затронуть. Пейзаж нарисовать. В том числе - психологический.

А герои опять - мушкетёры (в переносном смысле; хотя вообще-то в одном из рассказов герой - Ришелье; да, тот самый, кардинал в красном), учёные из оборонки, крепкие спортсмены. Но и подонки тоже есть.

В общем, и рассказчик Георгиев отличный.

Большую часть книжицы составляют три небольшие повести, входившие в сборник "Начало хороших времён", - "Угар" (собственно, главный герой - там как раз тот отрок, которого надо вернуть), "Жизнь Губана" и "Легенда о художниках". Потому прочитал быстро. Следующие пять рассказов меньше по объёму.


Написаны они были уже в 90-е, в начале нового века. Книга вышла в издательстве "Рипол классик" в 2003 году.

Эти пять рассказов выдержаны в фирменном стиле - написаны скомканным, рваным, но ни на что не похожим слогом. Даже на Платонова не очень похоже (хотя это тот классик, с которым сравнивают Крупника). Есть что-то не до конца внятное, путаное, сноподобное, подобное фильмам Сокурова.

Не самая легкая проза, но однозначно самобытная.

Сборник, вышедший в 1981 году в издательстве "Современник" в серии "Новинки "Современника"". Включает в себя с десяток рассказов (в том числе и заглавный) и повесть "Возвращение в Уэлен". 

 

Бориса Александровича Василевского можно назвать писателем одной темы - писал про Чукотку, про Север. Писал прозу лирическую, автобиографическую, почти документальную. Всё-таки моё знакомство с его творчеством началось (много-много лет назад) с рассказа на "московском материале" - "Урна с прахом". Таким же "нетипичным" можно назвать и рассказ, давший название всему сборнику, "Окна". Здесь речь идёт о ещё дочукотской юности писателя. 

 

Прозе Василевского присуща пронзительность и философичность (как в "Урне с прахом"). В этот раз поразил рассказ "Кладбище в Уэлене". Какие-то совершенно "непартийные", не соцреалистические мысли там высказаны! Даже удивительно. Василевский, видимо, находился на такой периферии словесности, что идеологи его просто не замечали. 

 

Впрочем, к теме конечности человеческой жизни он обращается не раз. 

 

При чтении повести "Возвращение в Уэлен" не утихала мысль, что как раз в то время, когда повесть писалась (конец лета 1978 - сентябрь), я оказался на пороге новой жизни. Но как эта жизнь была не похожа на суровую жизнь Чукотки! И как давно это было…

 

В одном из других сборников Бориса Василевского, полученных года два назад из Озона, совершенно неожиданно обнаружил дарственную авторскую подпись… Книга вышла в 1983 году. Как всё-таки тесен мир. И как скоротечна человеческая жизнь!

Этот сборник я должен был прочитать, когда он вышел - в 1989 году. Впрочем, не уверен, что я бы тогда его принял. И сейчас чтение не вышло простым. А тогда, в конце 80-х, я был куда более нетерпеливым и категоричным читателем.

Читать далее...

Дочитал-таки небольшой сборник рассказов шотландского писателя, за который взялся в середине ноября, закончив "Метро" Глуховского, - одновременно с "Немецкой романтической новеллой". Немецкий сборник закончил тоже не очень давно. Не потому что было легче (наоборот, да он, кстати, и больше по объёму), а просто потому уделял ему больше времени и сил. С англоязычными текстами как-то всё намного проще. Даже непонятные слова и выражения расшифровываются сейчас без проблем - подсказки в интернете.

В целом сборник Бойда произвел странное впечатление. Первая странность заключается в том, что рассказы написаны в разных ключах; некоторые выглядят как экспериментальные. Странность номер два состоит в том, что Бойд вовсе не замыкается на сугубо британском и современном материале. Действие рассказов происходит в разных странах, в разное время.

Всего их там шестнадцать: "Adult Video" ("Видео для взрослых"), "Varengeville" ("Варанжевиль"), "Notebook No. 9" ("Тетрадб №9"), "A Haunting" ("Наваждение"), "Fascination" ("Очарование"), "Beulah Berlin, an A–Z" ("Берлин Беулы, от A до Z"), "The Woman on the Beach with a Dog" ("Дама на берегу с собачкой") , "The View from Yves Hill" ("Глазами Ива Хилла"), "Lunch" ("Завтрак"), "Loose Continuity" ("Свободная последовательность"), "Incandescence" ("Накал"), "Visions Fugitives" ("Воображаемые беглецы"), "Fantasia on a Favourite Waltz" ("Фантазия на тему любимого вальса"), "The Ghost of a Bird" ("Призрак птички") , "The Mind/Body Problem" ("Проблема разума и тела"), "The Pigeon" ("Голубь").

Понравилась, пожалуй, большая часть. "Лёд недоверия" сломало "Наваждение". Этот рассказ мог бы написать Кристофер Прист. С героем начинает твориться что-то просто ненормальное. И вдруг выясняется, что нечто похожее уже было в XIX веке. Мистика-фантастика - несмотря на попытку рационального объяснения.

"Дама с собачкой" - явная вариации чеховской истории. Только действие перенесено в Америку 40-х.

"Взгляд Ива Хилла" - трогательный рассказ о жизни престарелого писателя. Его никто не печатает, никто не читает. Однако он работает над сценарием. А потом узнает, что знакомого ему продюсера уже больше десяти лет нет в живых.

"Накал" - психологическая драма в миниатюре. Герой, преуспевающий биржевой аналитик, вновь попадает в поместье, принадлежащее семье девушки, которую любил - и до сих пор любит. Только она теперь уже замужем. Как неожиданно выясняется, за человеком с очень сомнительной репутацией.

"Воображаемые беглецы" - тонкий этюд о поездке героя во Францию, в местечко, где похоронен погибший в Первую Мировую жених его прабабушки. Если бы он тогда не погиб - этого путешественника сейчас бы не было...

"Фантазия" - о трудной жизни "ночных бабочек" в послевоенной Германии.

"Призрак птички" - мрачноватая история молодого англичанина, жестоко искалеченного в одном из боёв после высадки в Нормандии.

"Проблема разума и тела" - на сей раз о наших днях. Герой - сын семейной пары, активно занимающейся бодибилдингом. Они до сих пор тренируют молодых, возят их на соревнования. А в своё время активно принимали стероиды. В результате у сына астма, аритмия, псориаз, аллергия... Сам он успешно химичит разные БАДы и под видом эксклюзивных успешно толкает фанатам.

Завершающей истории, как и рассказу про даму с собачкой, предпослан эпиграф из Чехова. Да и главный герой здесь - сам Антон Павлович (хотя и не назван ни разу). Небольшой эпизод из его жизни, которая отравлена мыслями о том, что Потапенко сейчас, скорее всего, охмуряет в Париже Лику. Но негатив этим, увы, не ограничивается.

Чехов посещает местную школу, на учебники для которой пожертвовал тысячу рублей. И выясняет, что деньги пошли на оплату защитной сетки над школьным двором. Возле здания воздвигнут бюст некоему графу Хоботову, местному благодетелю. Сетка нужна, чтоб птицы на скульптуру не гадили. Но уже второй раз в этой сети запутывается голубь. И погибает. А деньги-то на это дал писатель... У Чехова возникает ассоциация с Ликой, пишущей ему из Парижа зазывные письма. И явно попавшейся в сети Потапенко....

Начал читать сборник в начале ноября. Думал, что справлюсь по-быстрому. Но читал небольшими порциями, не всегда даже главками новелл. Да тогда же взялся за "Fascination" Бойда - но открывал этот сборник в ещё большей степени урывками. Так что и до сих пор не добил, хотя книжица не толстая. А "Немецкие романтические новеллы" вчера закончил. Кстати, читал в основном в ридере. На бумаге шрифт больно мелкий. Находил нужные новеллы в Прожекте Гутенберг, скачивал и комфортно открывал в своем ПокетБуке.

В книге представлены восемь авторов, соответственно, восемь новелл. Разные по стилю. Совсем сказочная история у Новалиса - "Сказка о Гиацианте и Розенблют". Мистический, почти "ужастик" "Руненберг" у Людвига Тика. Бытовая повесть, с психологией, конечно, у фон Клейста "История фон О.". Фантастика у Шамиссо - "Удивительная история Петера Шлемиля" (кстати, уже читал раньше, и есть пост). Сентиментальщина у Брентано - "История храброго Касперля и прекрасное Аннерль". Прикольная, с неправдоподобностями история у фон Арнима. И название подходящее - "Фюрст (князь) (Целый) Бог и певец Полубог". Классическая фантастика, абсурд, сатира в "Крошке Цахес по прозванию Циннобер" Гофмана. Невероятные и неправдоподобные приключения в новелле "Из жизни одного бездельника" фон Эйхендорфа.

Читать было, конечно, не просто.

Более всего понравились новеллы фон Арнима и Гофмана. Особенно про крошку Цахес.

Как я уже писал, вышел на этого автора благодаря Анатолию Николаевичу Курчаткину. В 2011м году повесть Алексея Козлачкова "Запах искусственной свежести" получила премию имени Белкина. А.Н. Курчаткин тогда состоял в жюри, присуждавшем эту награду. В общем, такова предыстория. Я же читал сборник, изданный в серии "Претендент на Букеровскую премию".

 

Алексей Козлачков офицером ВДВ прослужил два с половиной года в Афганистане. Отсвет этой службы лежит на всех произведениях сборника, не только на заглавном. Хотя не все они о войне. Например, открывающая книгу повесть "Любовь из досексуального периода" в большей степени отражает журналистский опыт автора.

 

Хотя повесть эта, и в самом начале чтения, и по завершению его, представляется сильно выбивающейся из общего ряда. В сборнике это единственное слабое произведение. Я его читал и ломал голову: почему? Автору есть что сказать - на троих бы точно хватило. Этот жизненный багаж в повести он щедро использует. А на поверку... Даже вспомнились неожиданно какие-то опусы так называемых "молодых" писателей, читанные лет сорок назад. Я тогда, закрывая их с недоумением, себя чаще винил, что не дорос, мол, не созрел, чтобы по достоинству художественную глубину оценить. Лишь несколько лет спустя, когда в руки мне попал уже Булгаков да Платонов, вдруг понял, что прежде имел дело с обычным очень средним уровнем...

 

Хотя тогдашние "молодые" под сильной цензурой ходили. И в темах были ограничены. "Про это низя". "Тут запрещено". Повесть А. Козлачкова на их фоне, конечно, выглядит ещё ого-го какой сильной! Всё же общее - и у него, писавшего в 2004 году, и у тех, сорокалетней давности, - то, что всё это проза какая-то спроектированная, что ли, сконструированная. То есть у самого пишущего материал не сложился в голове в некое единое событие – или единый поток событий, а он, автор, продолжал писать. В надежде, что расставит всё, как надо, по неким теоретически известным ему законам, ну – и сложится. Ан нет…

 

А ведь другими-то рассказами-повестями сборника Алексей Козлачков все мои сомнения-опасения-недоумения развеял; доказал, что и в голове у него всё может складываться, и читателю он это, сложившееся, способен уже в его, читательскую, голову весомо и зримо вложить. Как вообще мало кто умеет – ну, некоторые классики в основном…

 

 Рассказы эти и повести как бы составляют единый цикл. Хотя возникло всё же впечатление, что подробности биографии главного героя в некоторых разнятся. Второстепенные, впрочем, подробности – типа, что делал на гражданке, ещё до службы. И наоборот – какую премудрость начал постигать уже выйдя в отставку. Впрочем, может, это я недостаточно внимательно читал и что-то не понял…

Слог у автора мужской, очень ёмкий. Анатолий Курчаткин сравнил его со стилем, в каком выдержан «Посторонний» Камю. На мой взгляд, у Алексея Козлачкова всё же больше эмоциональности. Хотя общее что-то действительно есть.

Герои сборника – люди военные. Пусть и в прошлом, но бывших военных не бывает. И я отметил для себя, как автор показывает этих людей. В его понимании быть воином - это что-то глубинное, действительно на уровне экзистенции. Ежели присуще это конкретному человеку, тогда всё остальное в нём – вторично, так, частные подробности, если не вообще защитный камуфляж, маскировка…

Пусть он даже пытается дистанцироваться от своего военного прошлого. Говорить про то, что у человека на войне изменённое состояние сознания. Всё равно он – не пацифист.

Хотя к «потерянному поколению», если судить по представленным рассказам и повестям, автор несомненно принадлежит. Среди его героев немало людей надломленных, с травмами физическими и душевными. Видно, война всё же крепко меняет сознание… И не только сознание.

Что касается литературных достоинств сборника, то «Война в помещении и на свежем воздухе» и «Библиофил» показались трагическими, хотя там как бы и не про войну, а больше про послевоенную жизнь «афганцев». Рассказы «Купить лампу» и «Красота по-итальянски взорвет мир» напротив взорвали мозг всё же слабее. Угорал над «Люби меня как рыбы раков», читая эту историю из жизни доморощенных астрологов ночью, благодаря отпускной бессоннице. Философским и познавательным оказался «Суп под конём» - про жизнь и даже некоторые приключения бывших наших людей в Европе.

Мощные «Влиться в коллектив» и «Еврей разъеврейский» продолжают и дополняют заглавную повесть. Все они – про десантников, что несли службу в пустыне, недалеко от пакистанской границы. То, через что они прошли там, не отпускает их и в мирной, внешне благополучной жизни.

Несомненно, что Алексей Козлачков очень самобытный прозаик и заслуживает куда более широкой известности, чем та, что пока что выпала на его долю.

 

Писатель Виталий Забирко работает уже давно и написано им много, а я узнал это имя буквально только что. Это о чем-то должно говорить.

 

"День пришельца" - это сборник, вышедший в "Новой библиотеке приключений и научной фантастики" издательства "Вече" (ещё одна "квазирамочка", коих сейчас много). Хоть у меня книжка электронная, но именно любовь к этим томикам в узорном обрамлении подсобила знакомству. 

 

Основное произведение - повесть “День пришельца”. Главный герой, Сергей Короп, сотрудник НИИ, занимающегося всякими аномалиями, в том числе УФО, получает приглашение на так называемый День Пришельца, устраиваемый в аномальной зоне, ну и отправляется туда - в надежде отдохнуть. 

 

Аннотация сборника спойлерит сильнее, чем я сейчас. Скажу, что повесть напомнила мне сначала Булычева, потом Стругацких, а после и вовсе Лема - его истории про Ийона Тихого. Короп попадает в такие же невероятные ситуации, что и знаменитый космопроходец польского писателя. А концовка ещё и очень душещипательная. Ну умеет Забирко не только населять миры разными чудесами, но и плести сюжет, и за душу брать! 

 

А последующие пять рассказов только подтверждают это. Три рассказа из цикла "А у нас во дворе", сатирические и полные несколько грубоватого юмора. И два рассказа из цикла "Охота и рыбалка". Один философский,другой мрачный. Философский понравился более всего из пяти. Называется "У начала начал". Теда Чана напомнило, рассказ про строительство Вавилонской башни и выход к небесной тверди (тверди в самом прямом смысле). Здесь тоже ужасно и грозно материализуются некие древние представления о мироустройстве - и всё на фоне более привычных чудес передовых нанотехнологий. 

 

Виталий Забирко - запомните это имя!

Благодаря мягкой, однако настойчивой рекламе магазина Озон узнал, что в 80е в издательстве "Лениздат" существовала серия "Повести ленинградских писателей". Такие карманного формата томики в твердом переплете. Более того, одна такая книжица уже имелась в личной библиотеке - сборник Геннадия Гора. Потом появилась ещё одна - подборка сочинений Юрия Рытхэу. Однако состав серии был шире, гораздо шире. 

 

Вышли там авторские тома и у Стругацких, и у Шефнера, если не ошибаюсь. Хотя в основном серия была представлена именами не столь известными. 

 

Почему я выбрал сейчас для чтения книгу Павла Васильева? Наверно, потому что найти ее в электронном виде было труднее других. В полупиратских  библиотеках, пытающихся изобразить из себя законопослушных, она была заблокирована по требованию каких-то обладателей. Не будучи при этом представлена на платных ресурсах. Подозреваю, что с фамилией автору не повезло… Другой Васильев, похоже, застолбил поляну. И однофамильцам лёгкий путь к читателям теперь заказан, даже если и не претендуют эти авторы на то, чтобы "отбить деньги". Охоту к знакомству с такими "несистемными" писателями у книгочеев эти меры отбивают, да…

 

Впрочем, упертые пираты до сих пор существуют. Блокируют их, а они сопротивляются. Вот у них нужный сборник и нашел. 

 

Забыл сказать, биография у Павла Александровича Васильевича драматична даже на фоне многих других детей войны. Летом 1941 года ленинградский школьник поехал на каникулы в деревню на псковщину и попал на три года в оккупацию. 

 

Итогом этого жестокого недетского опыта как раз стали повести сборника, о котором веду речь. Так или иначе они о войне, о ранах нанесенных ею. Самая большая по объему повесть "Выбор" прямо автобиографична. Начинается она с того, что главный ее герой Вася Савельев возвращается в Ленинград после трёх лет вынужденной разлуки с родителями. Пред нами предстает трудная жизнь города на Неве в первые месяцы после снятия блокады. 

 

При чтении невольно вспомнился пресловутый фильм "Дылда". Васильев рисует, казалось бы, похожую картину: нищенский быт ленинградцев, изломанные судьбы, невосполнимые потери. Подловатость одних и самоотверженность других. Но общий тон всё же другой. И, главное, автору не надо выдумывать какие-то запредельные ситуации, чтобы эпатировать читателя. Хотя есть и леденящие воображение сцены - из ретроспективно показанного опыта жизни под немцами, и пронзительный эпизод утраты, случившийся уже в, казалось бы, мирной обстановке. Но есть и яркое описание праздника, стихийно организовавшегося 9 мая сорок пятого года. 

 

Проза Васильева привлекает к себе именно такими невыдуманными подробностями. Хотя да, это и не проза "большого стиля". Ведь по сути широкую известность, популярность у читателя получают именно такие авторы, сумевшие даже локальным историям придать некую "монументальность" (как это получилось, на мой взгляд, у Вадима Шефнера в "Сестре печали"). У прозы Васильева более камерное звучание. Однако без нее картина пережитой нашим народом войны явно станет неполной. И потому - несправедливо отлучение этого автора от современного читателя, какие-то нелепые блокировки...

Поль Гимар - французский писатель, не только отмеченный премиями, но и занимавший в своё время важные посты. Но в России он практически неизвестен. Издавали очень мало. Сборник "Повести" был выпущен "Радугой" в 1990 году тиражом 50000 экземпляров. В него входят три коротких романа - по нашей классификации - повести: "Гаврская улица", "Ирония судьбы" и "Радости бытия". В начале 90-х последнее из этих произведений я читал, среднее - вроде бы тоже, но, видимо, был тогда недостаточно серьёзен, чтобы оценить по достоинству. 

 

В каком-то смысле это действительно романы, по насыщенности, пусть и небольшие по объему. "Гаврская улица" написана в конце 50-х, "Ирония судьбы" - в начале 60-х, "Радости бытия" - в конце того же десятилетия. Тем не менее, как справедливо замечено в предисловии, ощущения архаичности они не вызывают. Даже сейчас, тридцать лет спустя после русской публикации. 

 

Гимар - тонкий психолог и в то же время философ (насколько прозаик может быть философом). В "Гаврской улице" в поле его зрения три персонажа, три судьбы. До самого финала эти люди связаны лишь топографически, Гаврской улицей. Но той же сутолокой большого города они разделены. Проблемы, которые над ними довлеют, актуальны до сих пор. Может быть, стали только острее. Подумал: а что Гимар мог бы написать про нынешнюю пандемию и связанный с нею психоз? 

 

В "Иронии судьбы" показан один из эпизодов Второй Мировой и его последствия, причем, в двух вариантах. Если бы пошло так и если бы пошло этак. Эксперимент своего рода. Подумал, уже в 61 году французский писатель мог говорить о прошедшей войне без пафоса, мог рассуждать,мог давать оценки. Увы, у нас же, такое впечатление, что за 75 лет в подходах к тем событиям мало что поменялось. Либо вернулось на круги своя. Рассуждения и оценки не приветствуются - если не хочешь заработать репутацию "литературного власовца"...

 

А в названии "Радости бытия" - тоже ирония. Потому что речь идёт о последних часах - или даже часе - жизни героя. Он попадает в автокатастрофу. И подводит итог - радостям бытия. Его переживания описаны с жутковатой протокольной детализацией. Но цель писателя вовсе не эпатаж. А стремление показать, что каждый из живущих является "терминальным случаем" (как сказано было одним американцем). Напомнило неожиданно "Семью Тибо" Мартена дю Гара - финал судьбы главного героя. Хотя сам творческий метод радикально иной. Ведь в романе дю Гара потока сознания умирающего Жака как раз не было. Там он просто оказался в положении почти неодушевлённого предмета - тяжелораненого бессловесного пленника армии собственной страны, к тому же подразделения, несущего тяжелые потери от огня противника. . 

 

Ещё подумал о том, что именно французской литературе, быть может, наиболее присуща склонность к рефлексии - в гораздо большей степени, чем литературе немецкой, английской да и русской.

 

Гимара же я в прошлый раз недооценил, возможно, потому что мне не хватило тогда "стиля", красивых метафор и прочей мишуры. А "терминальность" человеческой жизни так однозначно я ещё не ощущал.

Этой книгой начал знакомство с творчеством  писателя. Включает в себя его первый роман "Соловьев и Ларионов", повесть "Близкие друзья" и четыре автобиографических рассказа, в том числе и давший название всему сборнику - заключительный. 

 

С романом я сразу оказался в противофазе.  Изобразительные силы автора, далеко не слабые, сыграли с ним злую шутку. Он так явно насмехался над обоими главными героями, историком Соловьевым и белогвардейским генералом Ларионовым, биографию которого пытался восстановить первый, что их невозможно было воспринимать всерьез, как персонажей, которым можно сопереживать, в чью жизнь можно погружаться. Над читателем автор, кстати, посмеивался не меньше, подсовывая ему под сносками источники с нарочито-глумливыми названиями, якобы из которых черпал сведения Соловьев и его коллеги. И это не добавляло доверия к автору. Язык повествования я поспешил заклеймить как "интеллектуальный канцелярит", тем не менее из какого-то упрямства продолжал чтение. 

 

Ближе к финалу, в 15 главе, стойкость моя была вознаграждена. Какой-то невидимый переключатель щёлкнул. То ли в моем восприятии текста, то ли в нем самом. Герой возвращается на родину, на станцию "715 километр" и застаёт там полное угасание и запустение. Станция потеряла свой железнодорожный статус, все поезда без исключения минуют её не задерживаясь; добраться можно лишь пешком - от ближайшей автобусной остановки. А из жителей остались лишь две доживающие век старушки. 

 

Наверно, и впрямь автор перестал хихикать над персонажами… Так окончание романа открылось мне под совсем другим углом. Похоже, автор всё же научился писать, играть в игру, завещанную Набоковым (тот называл её божественной) - и не заигрываться. А повесть и рассказы этот факт подтвердили. 

 

"Близкие друзья" - это про немцев, двух парней и девушку, связанных невероятно близкими и странными отношениями. Жизнь их началась в  20х годах прошлого века. Война катком прокатилась по судьбам. Героиня и один из героев доживут всё-таки до преклонных лет. Так что это философское произведение - выдержанное в сдержанных тонах, вызывающее щемящую грусть в финале. 

 

Таковы и рассказы. Действие одного происходит в Германии, но все четыре очень напоминают европейскую прозу - лаконичностью, обманчивой суховатостью, вниманием к подробностям, в первую очередь, культурной среды, что ли. Видимо, поэтому так любят Водолазкина в Европе.

Лет пять назад в поисках оригинального текста рассказа "Уровень шума" Рэймонда Джоунса наткнулся на этот сборник. 

Читать далее...

“Собор” и “Cathedral”. Сборники одинаково называются, но не совпадают по содержанию. Хотя заглавный - одноименный - рассказ есть в обоих. 

Читать далее...

Теперь про четыре альманаха «В мире фантастики и приключений» чуть подробнее. Это «Эллинский секрет» (1966 год), «Вторжение в Персей» (1968), «Кольцо обратного времени» (1977) и «Тайна всех тайн» (1971). Перечисляю именно в таком порядке, потому что так читал. В первых трёх были опубликованы романы трилогии Снегова, четвёртый сборник привлёк моё внимание повестью Льва Успенского с мудрёным названием «Эн-два-О плюс икс дважды». Этот писатель мне весьма интересен и пока не разочаровал.

Если думаете, что сейчас я буду подробно разбирать каждое сочинение из этих сборников, то ошибаетесь. Это не интересно мне, не интересно будет и тем, кто начнёт читать этот пост.

О сборниках я скажу в общем, как бы «широкими мазками». Они все меня и удивили, и порадовали. Авторы «Эллинского секрета» сплошь классики – помимо Снегова тут Ефремов (у него заглавный рассказ), Стругацкие (опубликована половина «Улитки на склоне» – «лесные» главы), Геннадий Гор, американцы Рэй Брэдбери и Хайнлайн. Правда, почему-то именно переводные рассказы прочитать просто не смог. Ну не пошло, и всё.

А Гор оказался страшно зануден. В среднем школьном возрасте какой-то его сборник вызвал у меня горькую досаду. До недавнего времени полагал, что виною была моя подростковая незрелость. Нет, всё серьёзнее. Гор придумывал какие-то странные сюжеты, поднимал какие-то непонятные темы… Его рассказы есть и в альманахах «Вторжение в Персей» и «Тайна всех тайн». И эти рассказы – на мой взгляд, какие-то тягостные. Лично меня они ставят в тупик, более того – загоняют в ступор…

Потому я лучше скажу – ну, допустим, про рассказы Ольги Ларионовой. Они вошли в сборники «Вторжение в Персей» и «Кольцо обратного времени». В школьные годы я тоже читал Ларионову, как и Гора почти, без особого восторга. А сейчас я понял, что я этого автора проглядел. Она очень своеобразно, смело, нестандартно пишет.

Более того, у меня даже возникло ощущение, что я проглядел целую школу в отечественной фантастике. Ленинградскую. Хотя, конечно, читал Стругацких, читал Шалимова, Гансовского. Но в сборниках, о которых сейчас говорю, я увидел совершенно неожиданную фантастику. Я подумал: если бы всё это попало мне в руки в своё время, возможно, я бы так не разочаровался в фантастике – как это со мной случилось в начале 80-х. Тогда у меня возникло чувство, что наши фантасты исписались, что нет больше интересных тем, новых сюжетов. Оказывается, это было не так! В этом меня убедили не только рассказы Ольги Ларионовой, но и повесть Дмитрия Романовского «Честь имею представить – Анна Каренина», повесть Галины Панизовской «Выход из одиночества», упомянутая в начале этого поста повесть Льва Успенского. Даже Шалимов и Варшавский удивили. Думал, что хорошо обоих знаю. Рассказ Шалимова «Эстафета поколений» и рассказ Варшавского "Трава бессмертия" как-то выбиваются из моего представления о тогдашней фантастике…

Заглавная повесть Аскольда Шейкина из сборника «Тайна всех тайн» напротив разочаровала, показалась какой-то перекрученной. Перемудрил автор (ну, не заслуживает она того, что именно её название вынесли на общую обложку, - но тут звучность, видимо, роль сыграла; об этом я говорил в предыдущем посте). Но далее в этом сборнике есть повесть Лема «Суд» - из цикла про пилота Пиркса. Это первая публикация этой вещи на русском языке. Позднее появился другой её перевод – «Дознание». В конце 70-х повесть была экранизирована совместными советско-польскими усилиями – так появился известный любителям фантастики фильм «Дознание пилота Пиркса». В литературном первоисточнике, который, если не ошибаюсь, прочитал впервые, я отметил крепкую философскую подкладку. Какое-то отдалённое её подобие есть и в фильме, только у Лема всё куда более внятно, при том, что на самом деле и сложнее как-то…

Завершающий альманах роман Александра Меерова «Право вето» я предпочёл прочитать в его полном варианте, который называется «Осторожно – чужие!». Это настолько своеобразное произведение, что, быть может, о нём надо делать отдельный пост. Поначалу при чтении у меня возникло чувство, что сюжет чем-то напоминает фильм Гильермо дель Торо «Мутанты». В обоих случаях люди сталкиваются с насекомыми – настолько странными и наделёнными особыми способностями, что их можно было бы назвать «сверхнасекомые» (по аналогии со «сверхчеловеком»). Однако очень скоро ощущение сходства с фильмом сошло на нет. Хотя лёгкую дрожь дальнейшее развитие событий и продолжало вызывать.

Роман Меерова – о контакте с иным интеллектом (назову это так), об ответственности учёного за свои открытия. Впечатление было такое, что даже полный вариант этого сочинения не завершён. Мало того, что внешний вид таинственных протоксенусов толком не обрисован, остался "за кадром", так и всё повествование состоит как бы из отдельных фрагментов, в пределах своих границ очень хорошо прописанных, однако меж собою сшитых на довольно скорую руку. Хотя, быть может, это особенность авторской манеры. Авторская речь отмечена высокой культурой (именно культурой! не могу назвать это иначе); манера сдержанная, подмечены детали; все персонажи индивидуальны, представляешь их как живых. Да и весь ход событий разворачивается без педалирования «спецэффектов»; всё это выглядит так, как если бы автор взял сюжет не из головы, а прямо из жизни – описал действительно случившиеся. Для фантастики это, быть может, высший пилотаж. Так умели писать лишь немногие, тот же Лем, в частности. Словом, Александр Мееров, хоть литературное наследие его по объёму вовсе не громадно, несомненно автор первого ряда – в отечественной, а быть может, и в мировой фантастике прошлого века.

Возможно, не так значителен как фантаст Лев Васильевич Успенский. Упоминанием его повести «Эн-два-О плюс икс дважды» я почти начал этот пост, рассказом о ней и закончу. По форме это рассказ-воспоминание старого профессора о своей студенческой молодости. Речь рассказчика эмоциональна и цветиста. Если же попытаться классифицировать это произведение, обозначить, к какому оно принадлежит «типу», то на ум приходят такие классики советской фантастики как Алексей Толстой, Александр Беляев. Они писали о безумных изобретателях, одержимых манией величия и стремлением подчинить своей воле целый мир. Героя повести Успенского тоже можно отнести к этому разряду Только возникло подозрение, что это тоже не вполне завершённый, не совсем авторский, вариант, что здесь поработала цензура. Потенциально – исходя из той идеи, что использована писателем – можно было расширить сюжет, продолжить цепочку событий. Но, возможно, автору кем-то было сказано: «Дальше (т.е. в советское время) тянуть эту чертовщину со своей психотропной химией не моги!» - и на самом интересном месте пришлось поставить точку. Жаль… Хотя всё равно получилось ярко, интересно.

С конца 50х годов и вплоть до наступления 90х под этим именем выходили альманахи фантастики в ленинградском издательстве “Лениздат”. Впрочем,если скрупулёзно следовать фактам, под такой вот общей рубрикой были опубликованы только первые выпуски серии. Потом довольно ранний из этих сборников получил название по одному из включенных в него произведений, и на какое-то время закрепилась традиция двойного заголовка. Где-то скромненько, не самым крупным шрифтом, на лицевой ли стороне обложки или на титульном листе, указывалось, что это всё-таки книга серии “В мире фантастики и приключений”. Главное же название альманаха не обязательно совпадало с названием самого крупного или самого значительного сочинения подборки. Иногда выбиралось по соображениям внушительности, эффектности звучания. Точно знаю один случай, когда на обложку.было вынесено название одной из частей романа. Кстати, настолько удачно, что потом, в переизданиях, весь этот роман стал именоваться как раз так.

А с какого-то выпуска рубрика “В мире фантастики и приключений” вообще исчезла - с лицевых страниц, из выходных данных. Просто указывалось, что это сборник научной фантастики. Но поскольку издательство оставалось прежним, дух и общая традиция этих сборников оставались неизменными, для читателей эти альманахи всё равно продолжали любимую серию.

Издательство было ленинградским, соответственно, публиковались под обложками этих сборников в основном ленинградские фантасты - с некоторым вкраплением зарубежных авторов. Иногда, впрочем, переводы как раз играли в подборках первую скрипку - так было, думается, в тех случаях, когда это были романы Станислава Лема. Первые книжные публикации этих романов на русском языке.

Как я сейчас понимаю, именно в выпусках серии я впервые прочитал “Солярис” и “Непобедимый”.

Рассмотреть весь состав и все особенности серии сейчас не могу - не читал в полном объеме, да и слишком обширная тема. Три альманаха я упоминал в блоге осенью - это те книжки, в которых были опубликованы романы трилогии Снегова “Люди как боги”. Тогда я обещал написать о других произведениях тех сборников.Выполняю это обещание, и с лихвой, - расскажу про ещё один выпуск, 1971 года, который называется “Тайна всех тайн”. Только сделаю это в следующий раз. Вынужден прерваться. Как говорится, продолжение следует...

Четвёртый том собрания сочинений Евгения Ивановича Носова (1925-2002), в который вошла военная проза писателя.

Прежде всего это повесть "Усвятские шлемоносцы", в своё время несомненно ставшая событием в отечественной словесности. Держал и я когда-то в руках номер "Роман-газеты" со "Шлемоносцами". Но тогда меня, видно, интересовало другое. Признаюсь, и сейчас зачин повести я принял с некоторым сопротивлением. Он показался мне чересчур благостным... Из рассказов отца у меня сложилось другое впечатление о том, как так называемый простой народ в российской глубинке встретил известие о начале войны. Мать отца, моя бабушка, якобы сказала мужу, моему деду: "Ну, теперь у Сталина, должно быть, и у жопы трубка!" Тридцатитрехлетняя женщина, вчерашняя крестьянка, по причинам "текущего момента" превратившаяся в жительницу небольшого провинциального города, она пока видела в начале войны, похоже, головняк только для верхнего начальства... "Ты думай, что говоришь!" - одернул её дед. Хотя её слова слышал только он - да одиннадцатилетний сын. Дед уже побывал на Финской, благополучно с неё вернулся. Может, потому и бабушка ещё не понимала, чем чревата война новая. Ещё не знала, что мужа её в ближайшие дни возьмут в армию. И только 6 лет спустя придёт извещение о том, что он пропал без вести...

Повесть Носова очень локальна по временнОму и пространственному охвату. Первые дни в небольшом поселении Усвяты. Вместе с тем произведение это в чём-то подобно былине или фреске - такие здесь автор выявил моменты и краски. Недоверие моё, возникшее было на первых страницах, очень быстро прошло. Очень сильно автор передал суть русского человека. Читая такую прозу, чётко понимаешь разницу между тем, что написано очевидцем и участником, и - тем, что соорудил сын или внук этого участника, пусть даже и талантливый.

Продолжающие подборку рассказы показывают непарадную сторону войны - совсем казалось бы негероические будни бойцов на передовой; страшную долю гражданских людей, оказавшихся в оккупации; забвение и равнодушие окружающих, в котором доживают свои дни ветераны - уже в мирное время. Картина складывается в воображении совсем негламурная!

Отметил ещё, что автор, показывая ужасы войны, вовсе не смакует их, как иные... Носов - несомненно один из лучших представителей русской прозы ХХ века, которая в отличие от литературы западной, как правило, была "неконцептуальной", но очень предметной, зримой. Здесь "фокус читательского внимания" очень хорошо наводится на резкость. Во всяком случае, лично у меня. Читал с таким напряжённым вниманием, как будто какой-то триллер! Хотя, конечно, какой-то там триллер или там боевик! Проза Носова сильна именно непридуманной правдой - которой веришь.

Сборник вышел в серии "Мастера современной прозы" в 1981 году. Автор, Ганс Эрих Носсак, позиционировался как один из ведущих писателей Западной Германии. В 90е видел анонс других его произведений в каком-то издательстве (которые росли тогда, как грибы, и так же стремительно уходили в небытие). К сожалению, замысел расширить представление русского читателя об этом авторе остался нереализованным. "Избранное" остаётся единственной книгой Носсака, изданной у нас в стране.

Подборка эта включает в себя два романа, повесть и несколько рассказов. Я прочитал её в 90м году (я тогда очень интересовался западноевропейской прозой, в основном немецкоязычной, - в переводах). Из двух романов меня более впечатлил первый - "Спираль. Роман бессонной ночи" (по сути, пять новелл, объединённых общим настроением). К тому моменту я ещё не читал Кафку (но уже слышал что-то о его творчестве). Так вот, я как-то сразу решил, что "Спираль" написана именно в этой традиции. Более того, когда не так много времени спустя я познакомился с произведениями "пражского мистика" (это тоже был сборник из "Мастеров современной прозы", то всё равно остался при мнении, что "Спираль" - более "кафкианская" штучка, нежели собственно "Процесс" или там "Замок".

А вот роман "Дело д'Артеза", которое автор предисловия П. Топер назвал лучшим сочинением Носсака, я во время первого чтения пробежал скорее по диагонали. Он показался мне не очень внятным.

Нынешнее же моё чтение Носсака как будто подтвердило один из тезисов диалектики. "Спираль" уже не выглядела такой "кафкианской", как прежде, скорее, многословной. А вот повествование в "Дело д'Артеза" как-то чётче "навело на резкость" фокус внимания (я уже не раз замечал, что есть тексты, при чтении которых надо делать усилие, а бывают напротив и такие истории, которые сами тащат читателя за собой). В общем, рассказ о мастере пантомимы д'Артезе, попавшем в концлагерь при нацистах и так и оставшемся под подозрении уже новых властей ФРГ, я прочитал с интересом. Хотя всё равно я как-то затрудняюсь определить, в чём тут заключается авторская позиция. В тезисе, что художник (в широком смысле) всегда в оппозиции к власти и всегда на не очень хорошем счету у неё? Возможно.

Как и в прошлый раз я сопереживал героям рассказа "Кассандра". Здесь в каком-то смысле подводится итог Троянской войны. Персонажи всё - гомеровские, Одиссей, Пенелопа, их сын Телемах (от его лица ведётся повествование), Менелай с Еленой, Агамемнон. И конечно, Кассандра. Написанный в суховатой, сугубо реалистической манере, рассказ этот пытается подвести итог другой войны, как кажется, - Второй Мировой. Показывает опустошение в душах людей, прошедших через войну.

Другие рассказы впечатлили меня опять не столь сильно.

А вот повесть "Завещание Луция Эврина", как и три десятка лет назад (без малого), остаётся для меня самым сильным "локомотивом" сборника. Действие происходит во втором веке нашей эры. Главный герой, он же рассказчик, Луций Эврин - возглавляет структуру (как сейчас бы сказали) по противодействию распространяющемуся в империи христианству. Повесть - своего рода исповедь чиновника, последовательно и логично излагающего, почему с христианством следует бороться.

Аргументы Эврина показались мне очень убедительными. Если бы не... Едва понимаешь, что одним из оснований его жизненной философии является тезис о непреходящем и непреложном разделении людей на слуг и господ, доводы теряют свою незыблемость.

Вероятно, для автора повесть была своего рода интеллектуальной провокацией. Хотя не исключаю и другую возможность, что Носсак по взглядам где-то близок своему герою. Как бы то ни было, чтение поучительное, тренирующее у читателя способность к полемике.

PS. Про чтение пишу после большого перерыва, и можно подумать, что я больше ничего не читал. На самом деле мною были перечитаны "Звёздные корабли" и "Туманность Андромеды" Ефремова. Яркого впечатления, на которое, признаюсь, рассчитывал, не вышло. Зато установил, что тексты этих произведений в разных изданиях несколько отличались. Самым адекватным вариантом, из имеющихся у меня, я признал авторский том Ефремова в Библиотеке современной фантастике. Но именно бумажное издание, поскольку электронное, похоже, не является аутентичным его отображением, а есть всего лишь некая компиляция оказавшихся под рукой текстов.

А ещё пытался читать "House of leaves" Марка Данилевски. Прочитал страниц 40 из 700 с гаком. Бросил, потому что показалось скучным. Напомнило немного и "Бесконечную шутку" Уоллеса. Как и там автор много старается, пытаясь сгустить туман таинственности вокруг некоего артефакта. Даже Харви Вайнштейн цитируется (вымышленная, конечно, цитата).

Сборник рассказов, название которого на русский переводится как "Алые пески" (существует вариант и "Пурпурные пески"), посвящен некоему вымышленному курортному местечку с довольно спорным и неясным местонахождением - по словам самого автора, Джеймса Грэма Балларда, эти Алые Пески расположены то ли где-то между Аризоной и Ипанемой, то ли тянутся вдоль северного побережья Средиземноморья. Опять же по словам автора, это место, где он хотел бы жить.

Население Песков составляют меценатствующими миллионеры, художники, артисты, богема, словом. Своеобразна и здешняя природа - здесь есть песчаное озеро, с присущими ему, как и всякому "водоёму", волнами и течениями, и публика катается по нему, соответственно, на песчаных яхтах. Из живности очень характерны песчаные скаты, что кружат над территорией, парят в вышине. А могут и шлёпнуться на песок.

Необычно и времяпрепровождение местных художников. Одни из них носятся на планерах и вырезают скульптуры из облаков. Другие создают поющие скульптуры. Третьи разводят поющие цветы.

Прозу Балларда, во всяком случае, в этой подборке нельзя назвать научной фантастикой. Но это и не фэнтези. Это эстетско-психологическая фантастика. Все эти поющие цветы и статуи, одежда из биоматерии, реагирующая на эмоциональное состояние её носителя, "психотропные" дома, точно так же откликающиеся на эмоции их жильцов, - это всё такое тёмное, непредсказуемое зеркало души и памяти человека.

Более других рассказов понравились два про статуи - один так и называется "The Singing Statues", другой же - "Venus Smiles" ("Улыбка Венеры"). Забыл сказать, что Баллард тонкий стилист; язык его прозрачен и ясен; повествование отличает кинематографическая зримость (с лёгким налётом декадентской пафосности и лапидарности, впрочем). Все рассказы выдержаны в этом ключе (немного напоминающем манеру Набокова, между прочим), но два упомянутых выше отмечены ещё и ненавязчивой усмешкой автора.

Однако лучшее произведение сборника - это, на мой взгляд, рассказ "Studio 5, The Stars". "Звездная улица, вилла номер пять" - в русском переводе В. Генкина он был опубликован в сборнике "Утонувший великан" (библиотека журнала "Иностранная литература"). Тут речь идёт о литературе, о поэзии. А также о вытеснении творческого начала в жизни человека разного рода механическо-электронными приблудами. Баллард говорит об этом с особой образностью и опять с тонкой иронией. Можно считать и предупреждением своего рода...

Много лет назад держал в руках эту книгу - интересовался тогда серией ("Мастера современной прозы"). Однако поставил томик на полку.

Оказывается, Павезе был ведущим автором в итальянском литературном неореализме. К тому же одно время состоял в компартии Италии. Вероятно, это как-то повлияло на публикацию его сборника на русском языке. Но и без мастерства не обошлось, конечно, - иначе не включили бы в серию. Далеко не все зарубежные авторы туда попадали. Я твёрдо верю, что качество прозы, её новаторский характер играл тут существенную роль. Кстати, именно книги этой серии дали русскому читателю возможность познакомиться с творчеством таких авторов, как М. Лаури, С. Вестдейк, Г. Э. Носсак и др.

Сборник включает в себя четыре произведения европейского классика ХХ века: повести "Прекрасное лето", "Дьявол на холмах", "Луна и костры" и роман "Товарищ".

Повесть "Прекрасное лето" считается "ранним" произведением Павезе. Это рассказ о семнадцатилетней девушке Джинии, её влюбленности. В общем-то повествование довольно бесхитростное. Но читая его, я невесть почему вдруг вспомнил себя самого примерно в том же возрасте. Вроде ничего общего у меня и этой Джинии и близко не наблюдается, а вот поди ж ты... Значит, что-то такое в этом "Прекрасном лете" есть.

Повесть "Дьявол на холмах", произведение, казалось бы, уже более зрелое, впечатлило меня однако уже меньше. Это такая история про молодых парней, которые учатся, проводят друг с другом дни и ночи напролет, а потом попадают в компанию более золотой молодёжи и обнаруживают ту разницу, что существует между классом богатеев и людьми труда (или даже - ту пропасть, что их разделяет). Очень много всяких бытовых деталей, яркие краски. Но повторяю, впечатлило меньше.

Совсем уж бледноватым показался роман "Товарищ", в котором якобы показано, как люди становятся коммунистами (в смысле, то, как ими становились в Италии во времена фашистов).

А вот повесть "Луна и костры", которую называют лучшим произведением Павезе, она действительно лучшая. Тут главный герой - сирота, в свое время отданный на воспитание в семью бедняков (за пять лир в месяц). После службы в армии (еще во времена Муссолини) он сбежал в Америку (ему угрожала тюрьма за связь с неблагонадёжными элементами). В Штатах разбогател. И вот уже совсем другим человеком вернулся на родину. И повествование представляет собой такую довольно гремучую смесь воспоминаний, нынешних впечатлений и похожих на откровение (как всегда в подобных случаях) сведений о судьбах людей, которых он знал когда-то, людей, значивших для него так много (хотя, быть может, далеко не всегда он хотел в этом признаться самому себе).

Неожиданно напомнило прозу Константина Воробьёва - в частности, повесть "Почём в Ракитном радости" (очень похожий сюжет). Только русский автор берёт ноты всё же повыше, пронзительней тоном (так показалось). Да, однако ведь давал себе обещание продолжить его чтение. Надо держать слово.

Вчера закончил чтение двух антологий советской фантастики - 14го и 15го томов Библиотеки современной фантастики, изданных, соответственно, в 1967 и 1968 годах. В этих двух книгах, более 400 страниц каждая, представлены лучшие отечественные фантасты того времени - в основном произведениями того же десятилетия. Исключение составляет рассказ Александра Казанцева, вперые опубликованный ещё в 1946 году (подозреваю, что включение этого сочинения в данную подборку было лишь некоторой уступкой авторитету автора, считавшегося в тот момент чуть ли не самым маститым).

Составителем обеих антологий был фантаст Дмитрий Биленкин. Предисловие (к обоим томам сразу) написал социолог Игорь Бестужев-Лада. В конце второго сборника помещены краткие сведения об авторах с небольшими (и не очень качественными) фотопортретами (отсутствуют почему-то данные о Кире Булычеве - Игоре Можейко; только сейчас сообразил, вероятно оттого, что он тогда всё ещё "шкерился" от своего начальства по основному месту работы).

Многие произведения подборки мне были уже известны - читал их в других альманахах, авторских томах и т.п. Тем не менее одно из открытий этого чтения - то, как вдруг поменялись мои впечатления и оценки.

Неожиданно очень достойными показались рассказы "Ослик и аксиома" (Г.Альтов), "Прощание на берегу" (Войскунский и Лукодьянов - при том, что в нулевые читал более развёрнутую версию этой истории), "Снежок" (Емцев и Парнов), "Тор I" (И. Росоховатский - хотя с творчеством автора я был знаком в школьные годы, кажется, именно этого рассказа я прежде не читал). Впечатлили даже "Мальчик" (Г. Гор) и "Нахалка" (В. Журавлёва) (будучи школяром, скорее, не любил этих двух авторов). По-новому увидел повесть Владимира Савченко "Вторая экспедиция на странную планету". Савченко считается в фантастике "технарём". Тем не менее это и философская фантастика - в чём можно убедиться даже на примере этой ранней повести. А читанный не один раз "День гнева" С.Гансовского поразил злободневной неполиткорректностью. Подумал, если бы сейчас на самом деле появились такие высокоинтеллектуальные отарки, нынешние либералы непременно взяли бы их под защиту...

Хорош, своеобразен, даже парадоксален рассказ А. Днепрова "Когда задают вопросы...".

А вот остальные сочинения 14го тома впечатлили меня уже как-то не очень. Имею в виду и "Функцию Шорина" Г. Гуревича и "Богатырскую симфонию" Г. Альтова (восхищался когда-то обоими этими произведениями). Не показались и сильно хорошими "Суд на Танталусом" В. Сапарина (тоже, по-моему, лишь дань "авторитету"), юмористические сочинения, в том числе "Четыре четырки" Н. Разговорова.

Еще сложнее впечатления от 15го тома. "Космический бог" Д. Биленкина (вроде читал эту повесть в нулевые в авторском сборнике - я тогда собрал почти все издания серии "Классика отечественной НФ" АСТ) напомнил более поздние вещи Булычева, правда, без булычевской "мягкости" и обаяния. Повесть "В круге света" А. Громовой читал с некоторым усилием. Эпизоды, касающиеся борьбы с фашистами в лагерях, интересны, а вот идея "светлого круга" вызвала ощущение ненужной сложности. По-моему, для небольшой повести хватило бы и необычных способностей героев. А тут ещё этот эксперимент. Навеянный как будто фильмом Криса Маркера "Взлётная полоса" (как и фильм С. Крамера "На берегу" коротенько пересказан в начале - без упоминания названий и создателей).

С интересом перечитал "Уравнения Максвелла" А. Днепрова (хороший всё-таки был автор! как оказывается, ещё и "Штирлиц" в нашей фантастике) и "Майор Велл Эндъю" Л. Лагина.

"Икар и Дедал" Г.Альтова понравился языком (почти как у Джебрана!), однако основная идея так уже не зацепила (как было в детстве). "Девочка, с которой ничего не случится" К. Булычева заставила улыбнуться. Вот как начиналась Алиса Селезнёва. Да и вообще классик нашей "гуманитарной" фантастики.

Однако настоящий открытием стал для меня рассказ "Рог изобилия" Владимира Григорьева. Я-то считал, что уже знаю всех мало-мальски значимых советских фантастов. А тут - такой хороший язык, сюжет, вообще весь строй. Вызвало ассоциации с творчеством В. Шефнера и более ранних авторов - С. Кржижановского, например. Решил прочитать всё, что доступно из сочинений В. Григорьева. Тем более, что по объёму наследие не так велико - если не ошибаюсь, два сборника в серии "Библиотека советской фантастики" (частично друг друга повторяющие), публикации в альманахах и журналах.

Это такой очень пухлый сборник, куда входит в том числе и одноимённый роман. Книга охватывает два цикла - произведений, героем которых является (или хотя бы упоминается) космический доктор Владислав Павлыш, и сочинений, в коих подвизается другой космонавт - Андрей Брюс (таких сочинений, впрочем, всего два). Сборник этот я отобрал к прочтению ещё летом, но взялся за него примерно за неделю до Нового Года.

Повести и рассказы о Павлыше размещены в подборке вовсе не в порядке их написания, а - видимо - по мере взросления героя. Так что открывает цикл вовсе не "Последняя война", в которой читатель впервые познакомился с судовым врачом, а более поздняя повесть "Тринадцать лет пути".

Собственно, книгу эту я выбрал вовсе не в качестве "серьёзного" чтения, а как чтение развлекательное, для релаксации, и что можно сейчас сказать? О Булычеве отзывались довольно уничижительно, что это "Стругацкие для бедных". А один весьма взыскательный читатель даже назвал его троцкистом. Могутбыть, могутбыть. Весьма приятный троцкист.

Меня же более всего удивил даже не тот факт, что при чтении одноимённой повести я умудрился вспомнить самые первые впечатления от неё (а было это, страшно сказать когда, ещё до Ефремова, до Стругацких, до всех! - но тоже в канун и во время одного Нового Года). Нет, неожиданно я открыл для себя другое - на цикле о Павлыше можно проследить как писатель учился писать, как росло его владение ремеслом. А именно - язык "Последней войны" показался каким-то слабеньким (и почему-то трудно сформулировать, в чём заключается эта слабость); зато теперь понятно, почему я смог перечитать роман (повесть) только с третьей попытки.

Гораздо крепче написан роман "Посёлок". Странно, но в этот раз не впечатлил рассказ "Красный олень – белый олень", в своё время будораживший воображение. А повесть "Половина жизни" напротив чуть не выжала у меня (скупую) слезу. А ведь я с самого начала (т.е. ещё в 75м году) заметил, что это почти плагиат - сюжет-то передран с ранней повести Стругацких "Извне". Между прочим, эту склонность к "доработке" чужих сочинений у Булычева я заметил очень давно. Например, ранний же его рассказ "Выбор" (гораздо позднее ставший зачином романа "Вид на битву с высоты") напомнил мне кое-чем рассказ американца Криса Невила "Бетти-Энн". А "Корона профессора Козарина" показалась вариацией на тему, заданную в рассказе Георгия Гуревича "Опрятность ума".

Ну да ладно. Очень вероятно, что рассказы были опубликованы с согласия авторов (за вычетом, пожалуй, Невила). В 70-е годы тесен был их круг, не то что сейчас. Самые известные, наверняка, были знакомы друг с другом лично.

А сейчас другие времена. Авторов, пишущих фантастику, пруд пруди. Но таких, каким был зрелый Булычёв, умеющих строить по-американски крепкие сюжеты, населять их пространство разнообразными персонажами, как приятными, так и не очень, попутно излагать вещи занимательные и поучительные, при том не самым гнусным языком, в отечественной фантастике, походу, не осталось.

Сборник, вышедший в 1990 году в "Художественной литературе", ждал у меня своего часа года четыре. "Анабиоз" мог бы продолжаться и дольше, но тут, как это частенько в подобных случаях бывает, вмешалось стороннее обстоятельство. Захотелось разобраться в некоем литературном феномене. А именно - познакомиться с творчеством аргентинского писателя А.Б.Касареса. Ещё точнее - с его романом "Изобретение Мореля". В российском интернете циркулирует утверждение, что это произведение в каком-то смысле является предтечей "Соляриса" Станислава Лема, вдохновило польского фантаста на создание собственного шедевра и т.д. В обоснованности такого мнения (скорее всего, сформулированного кем-то однажды, а потом пустившегося кочевать по литературным сайтам) я очень сомневался, однако решил следовать старому правилу, гласящему, что критерием истины является практика.

Читал сборник подряд, начиная с предисловия, написанного Всеволодом Багно. Перейдя же непосредственно к художественным произведениям "Книги песчинок", сразу был сильно разочарован. Рассказы сборника были подобраны по хронологическому принципу (от более ранних к более поздним). Так вот, как и представители литератур Старого Света, латиноамериканцы, взявшись за сочинение фантастики, начали с темы загробных приветов, привидений, довольно ловко выдающих себя за живых людей, и т.п. Поднимали тему эту чрезвычайно скучно и банально.

Если на пальцах, фантастическую прозу Латинской Америки можно разделить на две большие ветки. Одна представляет собой литературу умственно-городскую, другая - природно-деревенскую. Про покойников писали, в основном, представители первой группы. Однако "деревенщики" (они же - мифолюбы и мифотворцы - называю их так за приверженность мифам, как индейским, так и европейским) тоже, по крайней мере поначалу, не очень сильно меня порадовали. Говорю о рассказах Астуриаса, помещенных в сборник, - "Легенда о Татуане" и "Хуан Круготвор".

Но и рассказы Борхеса не привели меня в большой восторг. Вдруг выяснил, что ничего не помню из его сочинений, кроме "Тлёна Укбара" (в эту книгу не входит), а всё остальное, что читал в своё время, читал по диагонали. Сейчас вдруг как-то очень резко осознал правоту Набокова, Лимонова и Лема, с разных позиций, но единодушно поругивавших аргентинского писателя.

Не порадовали меня и рассказы Кортасара. Как-то уж очень умственно.

Понравились только рассказы Карпентьера, Маркеса, а также трёх мексиканских писателей. Вот их имена, в порядке силы впечатления, - в первую очередь, это Хосе Эмилио Пачеко ("Возьмите и себя развлеките"), затем - Рене Авилес Фабила ("В волчьей шкуре" и "Мириам"). Замыкает тройку Элена Гарро ("Во всём повинны тласкальтеки"; рассказ понравился всего лишь некой ярко выраженной безысходностью).

Что же касается Касареса, его повесть "Изобретение Мореля" показалась мне слабенькой (куда интереснее оказался рассказ этого же товарища "О форме мира"). Только в очень горячечном воображении могла родиться идея, что этот не слишком внятный, выдержанный в старомодном ключе опус мог вдохновить Станислава Лема на написание "Соляриса". Мне представляется, что польский фантаст вовсе никогда не читал Касареса. В работах Лема это имя появляется лишь в цитате из Борхеса, друга Касареса. Сам же Лем не говорит о нём ни слова. Если бы "Изобретение Мореля" и впрямь восхитило пана Станислава, он не преминул бы сказать об этом прямо и открыто (как он говорит о произведениях многих других авторов). Впрочем, не уверен, что и восхитило бы, окажись это сочинение в его руках. Ведь и новеллы Борхеса (написавшего, между прочим, крайне хвалебное предисловие к "Изобретению Мореля" - я прочитал его, взяв из другого источника) Лем не слишком-то жаловал. Его, конечно же, не могли не раздражать попытки критиков провести некие параллели между творчеством Борхеса и его собственным. На это он сказал следующее: "...у меня, пожалуй, фабульной изобретательности побольше, чем у Борхеса, ведь он никогда не писал романов".

Сборник под таким названием вышел в издательстве "Московский рабочий" в 1990м году. О существовании этой книги узнал благодаря записи в блоге Виктора Алёкина (а также оттуда же узнаю названия других книг других авторов, иные имена и даты). Василий Георгиевич Фёдоров (16 [28] октября 1895, Херсон — 8 марта 1959, Прага) был ярким представителем русской литературы в эмиграции. 

Сборник включает в себя одноимённый роман (незаконченный), несколько повестей,рассказов и статей. 

Имя писателя не столь известно как, допустим, имена Набокова и Газданова. Изданиями на родине, как мы видим, он тоже не был избалован. Вместе с тем, с точки зрения стиля, он был почти столь же талантлив, как два его более знаменитых современника. Читая рассказы, помещённые в сборник, можно убедиться, как росло его мастерство. Начинал как "хохмач", юморист ("Финтифлюшки" - хотя не такая уж и чисто юмористическая повесть; иногда возникает сходство с приёмами Андрея Платонова), но уже повесть "Прекрасная Эсмеральда" - пример прозы психологической, написанной языком почти набоковским. Создал такие драматичные, даже пронзительные рассказы как "Суд Вареника", "Русские праздники". 

Роман "Канареечное счастье" - произведение, на мой взгляд, неровное. Демонстрирует тонкую наблюдательность автора, стилистическое мастерство. Но с точки зрения сюжета, увы, уступает прозе Набокова и лучшим произведениям Газданова (наверно, потому автор и не стал так же известен).

Том 19 Библиотеки современной фантастики. Подзаголовок - "Рассказы и повести советских писателей". 

БСФ можно смело назвать легендарной серией. Есть даже мнение, что все последующие попытки выпустить нечто подобное не превзошли БСФ. В смысле, не вызвали такого же жгучего интереса у фанатов фантастики (например, "Библиотека фантастики", межиздательский проект 80-х).

БСФ была действительно прорывом для своего времени. Но если оценивать объективно, авторский состав и подбор произведений в этом собрании нельзя назвать идеальным. Авторский том получил, например, Робер Мерль. Писатель отличный, но разве он фантаст мирового значения?. Зато не получили, вообще никакого места в "Библиотеке", не то что тома, Хаксли, Степлдон, тогдашний мегамастер англоязычной НФ Хайнлайн. По вполне понятным причинам. Про Оруэлла даже не говорю.

Тем же недостатком грешит и 19 том. Он включает в себя повесть Владимироа Тендрякова "Путешествие длинною в век", повесть Вадима Шефнера "Девушка у обрыва, или Записки Ковригина", киноповесть Леонида Леонова "Бегство мистера Мак-Кинли", рассказы Валентина Берестова "Алло, Парнас!" и Всеволода Иванова "Сизиф, сын Эола".

Лучшее произведение сборника - повесть Шефнера, написанная в ироничном ключе, в сугубо авторском ключе. Потому что так, как мне кажется, не писал никто.

Повесть Леонова, при всём тонком стилизме авторских ремарок, показалось скучной и банальной.

Тендряков где-то даже удивил - тем как вошел в подробности научного характера (не ожидал от него). Но именно его повесть, первая в сборнике, заставила меня задуматься о языке. Автор послесловия "Земное притяжение" Ю. Суровцев (я прочитал эту часть сборника прежде всего, из-за краткости, наверно) утверждал, что как стилисты авторы предложенной подборки, превосходят обычных фантастов. У Тендрякова действительно был свой "почерк", в "Путешествии" он тоже проявился. Однако мой "вердикт" в итоге был таков: у Стругацких и Булычёва язык всё же лучше. Не понравилась риторика Тендрякова, резонёрство, которым он перемежал повествование... Даже лучшие его произведения, возможно, потому и лучшие, что там эти псевдо-философские рассуждения не превышают некую "критическую массу"...

Совсем не понял, зачем включили в сборник рассказ "Алло, Парнас!". Ничего по-настоящему интересного и забавного я в нём не нашел.

Рассказ Иванова, он, конечно, своеобразный, в том числе и язык "авторский". Но это и всё, что я могу сказать сейчас о нём.

Короче, задумка - представить, как нефантасты фантазируют - была интересной. А вот как она была исполнена - это ещё вопрос...

Ради тренировки в немецком чтении прочитал сборничек малой прозы швейцарского писателя.

Впечателение - это как если бы заглянуть в ранние пробы Борхеса или там Сигизмунда Кржижановского. А может, даже Хармса. Только немецкоязычного.

Новеллки все очень короткие, в чём-то и разные. Но много общего - в игре словами, например.

Новелла "Колбаса" (>>Die Wurst<< ) показалась этаким "предвосхищением" нового французского романа ("В лабиринте" Роб-Грией). Тут рассказчик несколько раз закольцованно изливает сожаление - по поводу того, что так внезапно и быстро съел колбасу, которой мог бы наслаждаться и наслаждаться.

Словом, разве что тренировки ради и получилось... Хорошо бы хоть так. Что-то не выкраивается время на чтение

Даже не могу вспомнить, как я на этот сборник вышел. Возможно, когда знакомился с другими книгами серии "Мир приключений". Меня привлекло само название, плюс, конечно, тематический уклон: фантастические произведения русских и советских авторов. До начала чтения антология представлялась своего рода антиподом другой подборке этой же серии - "Безжалостного неба", собравшего произведения западноевропейских авторов. У них - безжалостное, у нас - светлый. 

Однако непосредственно при чтении такое предчувствие не подтвердилось. Тут не только о светлом, о разном. Об освоении космоса - и можно проследить, как представление о нём развивалось у русских фантастов. 

"Новейшее путешествие" Василия Левшина даже написано каким-то архаичным языком. И довольно забавный и поучительный сюжет. 

О рассказе Владимира Одоевского можно сказать, что тут язык напротив уже более близкий нынешнему (и вспомнилось, конечно, что Одоевский наряду с Бестужевым-Марлинским считаются предтечами Пушкина - в деле создания современного литературного языка в русской прозе).

Рассказ Николая Морозова вообще уже весьма научный (хотя и наивный в чём-то). Уже в последней трети XIX века люди довольно предметно представляли, что потребуется для путешествия в космосе.

Роман Александра Богданова вообще, наверно, самое сильное произведение сборника. И поскольку в сборнике он представлен с купюрами, я нашел в библиотеке русской и советской классики наиболее полное издание. Роман, на мой взгляд, в чем-то предвосхищает "Туманность Андромеды" Ефремова - в изображении гармоничного общества будущего. Богданов предугадал и некоторые технические открытия - использование ядерной энергии, создание синтетических тканей. Интересно, что автор предисловия Бор. Легран ругает его за идеализм, за не вполне марксистские взгляды на многобрачие и суицид. 

Рассказ Циолковского - скорее, популяризаторский. В довольно своеобразной форме знакомит с теми физическими условиями, что существуют на Луне (конечно, в соответствии с представлениями науки на тот момент)

Маленький роман Брюсова "Гора Звезды" (но самое большое его фантастической произведение) я читал много лет назад в сборнике "Фантастика 73-74". А сейчас с интересом перечитал вновь. Роман Брюсова отличает недурной слог, интересный сюжет, экзотический колорит. 

Рассказ Толстого "Союз пяти" и повесть Ефремова "Звёздные корабли" я пропустил, поскольку первую вещь читал в прошлом году, а вторую - перечитывал весной позапрошлого. Тем более, что в сборник она вошла в неполном виде (о работе составителя отдельно, ниже). 

Вошедшую опять-таки в сокращении повесть Беляева "Звезда "КЭЦ"" я читал вновь в другом издании. Сначала это сочинение показалось мне довольно скучным и наивным, но потом впечатление улучшилось. Беляев, оказывается, ещё в довоенные годы неплохо представлял космические путешествия (хотя не обошлось, конечно, без разного вольнодумства - вроде мутаций организмов под действием космических лучей, гигантской трещины на обратной стороне Луны и т.д.). Но уже тогда автор рассуждал о двойных звездах, генетике, мечтал о больших поселениях в космосе, полётах за пределы Солнечной системы. За это ему особые респект. 

И теперь чуть-чуть о работе составителя. То, что произведения вошли в сборник в урезанном виде, вызвано, наверно, необходимостью выдержать определённый объём. Но то, что в послесловии Зиберов, говоря о романе Брюсова, вставляет предложения и абзацы, позаимствованные у Р. Щербакова, написавшего статью, предваряющую первую публикацию романа (антология "Фантастика 73-74"), это, конечно, too much...

В общем, однажды я похвалил серию "Мир приключений" - за то, что давала доступ широким массам к разнообразным произведениям фантастического и приключенческого жанра, а сейчас немного усомнился в справедливости похвалы. 

В общем, хотя сборник с интригующим названием "У светлого яра Вселенной" и направил моё внимание на творчество некоторых ранее не знакомых мне авторов (главным образом, Богданова; походу, головастый был мужик, хоть и махист), но исполнение самого сборника оставляет желать лучшего.

Сборник с таким названием был выпущен издательством "Правда" в 1988 году в серии "Мир приключений". Кстати, неплохая была серия. Да, книги выходили клееные и в мягких корочках и по нынешним меркам были пиратскими, зато тиражи составляли не одну сотню тысяч и потому становились доступными многим ценителям фантастики, детективов и произведений приключенческого жанра. 



Сборник, о котором идет речь, был составлен из произведений западноевропейских фантастов. Вот содержание:

Пер Валё Стальной прыжок. Повесть (пер. со шведского И.Почиталина)
Франсис Карсак Бегство земли. Роман (пер. с французского Ф.Мендельсона)
Рассказы
Боб Шоу Свет былого (пер. с английского И.Гуровой)
Нильс Нильсен Продается планета (пер. с датского Л.Жданова)
Нильс Нильсен Никудышный музыкант (пер. с датского Л.Жданова)
Юн Бинг Буллимар (пер. с норвежского Л.Жданова)
Анна Ринонаполи Фантаст Джакомо Леопарди (пер. с итальянского Л.Вершинина)
Лино Альдани Луна двадцати рук (пер. с итальянского Л.Вершинина)
Джулио Райола План спасения (пер. с итальянского Л.Вершинина)
Герберт Франке Мутация (пер. с немецкого Е.Факторовича)
Герберт Франке Координаторша (пер. с немецкого Е.Факторовича)
Фридрих Дюрренматт Операция “Вега” (пер. с немецкого Т.Мелковой)
Бертрам Чандлер Клетка (пер. с английского Н.Колпакова)
Артур Кларк Безжалостное небо (пер. с английского И.Гуровой)
В.Пигалев. В споре о будущем

Составление и послесловие: В.А.Пигалева
Иллюстрации: Н.Г.Раковской

Произведения эти были надёрганы из других сборников, выходивших ранее в издательстве "Мир", серия "Зарубежная фантастика", и проч., но меня в настоящий момент это обстоятельство волнует столь же мало, как это могло бы быть и в уже далеком 1988 году, - если бы книга тогда попала мне в руки. 

Сейчас прочитал её с интересом. Понравилась повесть Валё. Она входит в цикл про комиссара Йенсена. В каком-то смысле можно её считать продолжением "Гибели 31 отдела". Но здесь сюжет поинтереснее. Комиссар на три месяца покидает страну, что пройти лечение за рубежом, а когда приходит время возвращаться домой, оказывается, что в его отсутствие произошла катастрофа национального масштаба, и ему предстоит разобраться в том, что случилось. 

С удовольствием перечитал роман Карсака. Здесь речь идёт о спасении нашей планеты от катастрофы в масштабе всей солнечной системы. Сюжет не столь уж редкий в фантастике. Но только у французского фантаста и советского писателя Георгия Гуревича встречал подобное решение. У Гуревича на эту тему есть повесть "Прохождение Немезиды" - произведение куда более "камерное" и лишенное такого авантюрного сюжета, какой сумел выстроить Карсак. Особый респект французу. Вот за это его и любят читатели. 

Среди рассказов более других понравился "Свет былого" Боба Шоу - хотя и уже читал эту историю, причем в более расширенном варианте. 

Парадоксально-абсурдистски сумел взглянуть на проблему холодной войны и вообще государственной власти швейцарец Дюрренматт в пьесе "Операция "Вега"". Остро мыслил товарищ. 

Вот, пожалуй, и всё. Другие опусы, включая заглавный, понравились меньше.

По этой ссылке можно посмотреть все иллюстрации сборника. 

На самом деле Антология фантастики социалистических стран, том 23 Библиотеки современной фантастики. 

Содержание следующее: 

Фантастика добрая боевая. Предисловие Юрия Медведева
РАССКАЗЫ
Павел Вежинов. Синие бабочки, Однажды осенним днем на шоссе Перевод с болгарского Р. Белло
Антон Донев. Алмазный дым. Перевод с болгарского З. Бобырь
Фридеш Каринти. Сын своего века, Письма в космос Перевод с венгерского А. Гершковича
Йожеф Черна. Пересадка мозга. Перевод с венгерского Е. Тумаркиной
Рохелио Льопис. Сказочник. Перевод с испанского Р. Рыбкина
Кшиштоф Борунь. Cogito, ergo sum. Перевод с польского Е. Вайсброта
Йозеф Несвадба. Ангел смерти. Перевод с чешского Р. Разумовой
ПОВЕСТЬ
Лао Шэ. Записки о Кошачьем городе. Перевод с китайского В. Семанава

Сборник был составлен Юрием Медведевым. Составитель с огорчением отметил, что в антологию не вошли произведения писателей ГДР. Не объяснил, почему. Как не объяснил и того, как в число писателей соцстран попал венгр Фридеш Каринти, умерший в 1938 году. Впрочем, он, кажется, был социалистом по убеждениям. 

Вообще сборник порадовал меня гораздо сильнее, нежели Антология скандинавской фантастики, прочитанная примерно месяц назад. Как ни странно, здесь оказалось больше интересных произведений. 

Некоторые из них я уже читал - например, рассказы Вежинова, одного из самых значимых для меня писателей, как я с годами убедился. Читал и роман Лао Шэ "Записки о кошачьем городе". 

Более всего понравились как раз рассказы Вежинова, "Сын своего века" Каринти и "Пересадка мозга" Йожефа Черны. Вежинов - просто ещё раз показал, что он мастер слова, великолепный рассказчик. Всё-таки не часто в фантастику приходили именно стилисты, авторы с сильным языком, по-настоящему хорошими описаниями (я имею в виду вообще мировую фантастику). А у Вежинова интересны также и идеи, по крайней мере в рассказе про бабочек. Интересную он там цивилизацию описал. Чуть-чуть абсурдистскую. 

Рассказ "Сын своего века" рекомендовал бы не только поклонникам историй про попаданцев, но даже авторам, работающим в этом поджанре. По-моему, очень остроумно и точно. Вообще заинтересовался Фридешем Каринти, надо будет ещё почитать.

Рассказ же "Пересадка мозга" точно так же советовал бы почитать любителям историй про перемещение личности в другое тело. Черна серьёзно, глубоко проник в тему. Хотя рассказ, конечно, и сатирический. 

Что касается романа китайского классика, то я эту книгу читал где-то в конце 91 года, и тогда роман меня разочаровал. А сейчас я прочитал его пусть и не залпом, но с интересом. И отметил много очень остроумных моментов. Похоже, это такая сатира на дореволюционный Китай. Понял и то, почему не принял её при первом прочтении. Тогда, к концу 91го, я уже был сыт по горло всякими разоблачениями и ниспровержениями. Вот и сатиру Лао Шэ принял почти в штыки. Кстати, точно также тогда довольно скептически воспринял "Гадких лебедей" Стругацких.