Вопреки обещанию после книги Евгения Полякова взяться за "Историю одного города" бумажное чтение начал со сборника "Рука Кассандры" Зиновия Юрьева из культовой серии "рамочка".

Читать далее...

Сборник вышел в издательстве “Правда” во времена галопирующей инфляции - на книге указаны две цены: так называемая “государственная”, которую напечатала на обложке и в выходных данных типография, и написанная шариковой ручкой на левой стороне нахзаца (заднего форзаца) цена, назначенная магазином. Она превышает первую более чем в два с половиной раза.

Читать далее...

Французский писатель, в России практически неизвестный. За всё время только три издания на русском языке. Нет, четыре. Первая книга вышла ещё до Великой Отечественной войны. Вторая в семидесятые, третья - в начале девяностых. “Земной странник” опубликован в 21м году этого века - не так давно. 

 

Над новеллой Грин работал в двадцатые годы века прошлого. Вариант, признанный окончательным, сложился не сразу. 

Читать далее...

Наконец-то домучил нескончаемый двухтомник - если в пересчете на бумагу, где-то две тыщи страниц! 

Читать далее...

Книга вышла в серии "Зарубежный роман  XX века" на самом излёте советской эпохи. Автор - не просто французский писатель, а писатель католический. Однако настроенный критически по отношению к официальной католической церкви.

Читать далее...

Читать далее...

Хотел почитать что-нибудь западное, глубокомысленное и сначала взялся за "Богатство кассира Спеванкевича " Анджея Струга. Узнал о существовании такого автора и такой книги из блога Виктора Алекина. Заинтересовало начало - описание давки в варшавском пригородном поезде. Начал читать - и довольно скоро разочаровался. Автор, на мой взгляд, сбился с удачно найденного повествовательного тона, а потом и вовсе перешел на довольно газетный пересказ биографии героя. И я тогда переключился на книгу, что указана в заголовке поста. 

 

Читал у Буля и "Планету обезьян" и "Мост через реку Квай", но мне больше понравились его рассказы. Аннотация "Фотографа" же предвещала нечто о "бесчеловечности художника". И в общем не обманула. 

 

Главный герой романа (кстати, коротенького, что, на мой взгляд, достоинство) Марсиаль Гор - профессиональный фотограф, фотохудожник. А в прошлом - фотокорреспондент. В молодости, ещё до Второй Мировой, активно бузил в разных радикальных бандах. Потом как-то удачно и вовремя переквалифицировался в  экстремального фотографа, начав снимать акции тех самых банд, в которых подвизался, проявил талант. 

 

После большой войны, которую он провел как участник Сопротивления (но все равно как фотограф), побывал на фронтах других, локальных войн. В Алжире лишился ноги. Кадры, полученные в ходе той роковой перестрелки, стали вершиной его профессиональной деятельности. Но став инвалидом, Гор отказался от экстремальной журналистики,  вынужден был довольствоваться в основном снимками полураздетые девиц для иллюстрированных журналов. Занятие не слишком-то удовлетворяющее его амбициозную натуру. И вдруг ему подвернулся шанс сделать "снимок века". 

 

Вот тут и начинается раскручиваться действие. Понравилось, как Буль ведёт повествование - очень сдержанно, практически без обычной галльской болтливости (хотя всё-таки чувствуется, что это французский писатель, а не англичанин, допустим). 

 

В целом роман, написанный в 60-е годы, воспринимается как ретро-детектив. Концовка же и вовсе оставила вопросы. Буль действительно показал "бесчеловечность искусства". Но тут возникает вопрос: что это за общество, которое допускает такое искусство? И ещё, как любили делать советские публицисты, хочется разобраться: а сам-то автор на чьей стороне - "бесчеловечных художников" или же "простых" смертных? Нравственный релятивизм какой-то!

 

Впрочем, можно допустить, что Буль оставил финал таким открытым намеренно. Марсиаль  Гор мнил себя демиургом, управляющим событиями. И всё-таки в какой-то момент они пошли не по его плану. И в результате компетентные лица могут потом сложить два и два и увидеть в случившемся руку несостоявшегося “творца”. На которого обрушится карма…

Чтение "по Фрейду". Миллион лет назад Лев Гаврилов продиктовал мне список книг, которые следует прочесть, чтобы поднять собственный авторский уровень. Из русских там были только "Мастер и Маргарита", "Жизнь Клима Самгина" да, пожалуй, "В августе сорок четвертого" (впрочем, и весь Достоевский, но именно весь, без изъятия). Что же касается "конкретики", то это была главным образом иностранщина. "Что-то случилось", "Маленький лорд", "Взгляни на дом свой, ангел". Ну и название "Мыслящий тростник" тоже прозвучало. Пусть и почти мимоходом, без упоминания имени автора. Однако эта книжка стала первой прочитанной из списка. Тоже как-то почти случайно - подвернулась в первый же визит в библиотеку - тем не менее.

Тут надо, наверно, вкратце описать и читателя - то есть меня тогдашнего. Самыми бросающимися в глаза мои чертами (как читателя) в то время были непобедимая наивность, невежественность (неначитанность) и некоторая экзальтированность. Я видел в литературе прежде всего... Даже трудно сказать, что. Средство выхода в другое измерение - так бы сейчас сказал. На меня сильно давили мнением старшие члены ЛИТО, куда я только-только начал ходить, ярые приверженцы вологодской литературы, "почвенных", "корневых" писателей. Неудивительно, что к зарубежной литературе я относился с большим предубеждением, считал её "слишком холодной", "враждебной" (тут сыграли определенную роль и мои собственные попытки читать иллюстрированную кадрами из популярных фильмов, снимками рекламных постеров и проч. книгу Кукаркина "Буржуазная массовая культура") и в целом непонятной. "Мыслящий тростник" не то чтобы сломал лёд недоверия, однако...

Ну, в общем собственно, чтобы разобраться, что он там сломал, я и решил перечитать роман.

Вкратце сюжет: Марсиаль Англад, один из старших служащих страхового агентства, преуспевающий представитель среднего класса, ведёт жизнь этакого жуира (плейбоя), не задумываясь срывает все радости жизни, пока - в один "прекрасный момент" - не осознаёт реальность приближающейся смерти. И вот тут его начинает "колбасить". И "плющить". Поспешно он пытается укрепить собственную философскую, религиозную и прочие нематериальные базы, в надежде обрести былую уверенность в жизни. Естественно, делает при этом массу неожиданных открытий.

Ну, а я, перечитывая роман, делал свои выводы и совершал свои открытия. Во-первых, понял, чем же он мог так привлечь внимание моего наставника. Тем, конечно же, что в диалогах героев, да, впрочем, и в авторской речи (несобственно-прямой речи персонажей) там излагались, вкратце, разумеется, всякие наиновейшие для того времени концепции и теории. Упоминались имена разных идеологов. В 70-е, да и в 80-е, пожалуй, лишь из подобных источников советский читатель и мог получить представление о современной западной мысли. Потом, о некоторых сторонах жизни в отечественных сочинениях принято было стыдливо молчать. Западникам же, да, в переводах, на эту тему кое-что позволялось... Это производило настолько сильное впечатление - на некоторых книгочеев - что забыться не может и по сию пору. По-прежнему считается неким великим достижением, прорывом.

Настоящим же прорывом я бы сейчас назвал то, что в книге, написанной в 1971 году, автор угадал то, что всерьёз, по-взаправдашнему начало твориться в мире только сейчас. Да-да! Например, Кюртис говорит - пусть и мимоходом - что США находятся на грани распада. Про борьбу негров (нынешнее BLM). Про технические достижения, которые в наши дни обсуждают трансгуманисты. И всё это пусть будет во-вторых.

А в-третьих, я понял-таки, почему зарубежная проза когда-то могла казаться мне "непонятной". Дело в том, что авторская манера Кюртиса далека не только от представляющегося мне очень наглядным, зримым творческого подхода Юрия Трифонова или, допустим, Юрия Бондарева, но она не близка и методе таких авторов как Роже Мартен дю Гар, Жюльен Грин, Робер Мерль, Морис Дрюон. Да, они, быть может, тоже порой впадали в галльскую риторику, но всё же повествуя главных образом показывали, изображали происходящее. У Кюртиса же многословный, по-французски слегка напыщенный пересказ событий. К тому же перемежаемый не маленькими публицистическими по сути пассажами.

При чтении я не ощутил того "экзистенциального ужаса", что должен был переживать герой, осознав неминуемость смерти, - я всего лишь видел, как автор пытается это передать.

Иными словами, если книга должна была послужить мне, начинающему и почти юному, своего рода уроком, как надо писать, то это был очень плохой урок, антиурок. На самом деле мои старшие собратья по ЛИТО, архаики-ретрограды, были больше правы. Брать пример мне надо было у таких товарищей как Юрий Казаков, Виктор Лихоносов, Леонид Леонов... Вообще-то это уже я сам говорю сейчас за них, тогдашних, моих старших товарищей. Эти имена они тоже упоминали, но чаще всё же другие. И больше подталкивали выдавать на-гора что-то публицистическое, остро-социальное, газетное. До чтения Казакова, Леонова, Лихоносова и многих других я дошёл уже как-то сам, не сразу и вопреки всем "советам посторонних".

В самой Франции этот писатель американского происхождения - классик. В России известен мало. Вышло только три издания. Роман "Обломки", кстати, появился первым, ещё в 1975 году.

Произведение психологическое, камерное. Как справедливо подмечено в предисловии, действия почти не происходит. Три главных героя. Семейный треугольник - муж, жена и ее старшая сестра. Люди, мягко говоря, не очень привлекательные. Олицетворяющие одряхление буржуазии.

Сильные стороны романа - язык, описания, особенно описания внутреннего мира персонажей. Есть один эпизод сюрреалистический. Тут автор показал мастерство.

Вознамерился прочитать цикл ещё два года назад, под впечатлением от другой эпопеи - "Хвалы и славы" Ивашкевича (определенные параллели присутствовали в предисловии; в польском романе среди главных героев тоже был композитор).

Были и какие-то отсылки к "Доктору Фаустусу" Манна. А потом читал "Семью Тибо" Мартена дю Гара. Герои композиторами не были, зато написал компатриот Роллана - француз. Ну и какой-то фетишизм роль играл: и "Хвала и слава", и "Семья Тибо", и "Жан-Кристоф" вышли в виде двухтомников в Библиотеке всемирной литературы. Только надо было ждать очередного урлауб-лезен, да ещё и непременно летнего, чтобы хватило светового дня на такой объём.

И вот, позади (практически) и урлауб, и лезен.

Впечатлением "Жан-Кристоф" однако сильно уступает как роману Ивашкевича, так и эпопее дю Гара. Это всё-таки произведения XX века. Книга же Роллана, хотя и закончена в начале второго десятилетия прошлого века, вышла как будто из XIX.

Да, чтение вполне занимательное, особенно поначалу (к финалу однако начинается какая-то тошнотворность); весьма интересны различные не политкорректные рассуждения - но тоже поначалу.

Как это было принято у писателей XIX века, довольно средней руки, биографии героев даны через авторский пересказ; внутренний мир - тоже через авторские комментарии. А риторика в чисто французском духе занимает огромную долю текста.

Сюжетные ходы тоже - довольно часто - как будто восходят к развлекательным романам, типа "Парижских тайн".

А финал показался тошнотворным во многом из-за того, что автор забрался явно в первую четверть, если не треть века, то есть в будущее - по отношению к времени написания, но в своём прекраснодушии не предугадал тех социально-политических катаклизмов, что сотрясали мир в действительности.

Да, чуть не упустил. Мысленно сравнивал роман с ещё одним произведением, вышедшим в свет даже чуть раньше. "Мартином Иденом" Лондона. Но и этой книге "Жан-Кристоф", на мой плебейский взгляд, сильно проигрывает. Книга американского писателя такая компактная на фоне цикла Ромена Роллана! И какая-то более концентрированная. Увы, количество не всегда переходит в качество...

Открыл для себя этого автора много-много лет назад. Сборник "Избранное", выпущенный ленинградским отделением "Худлита", включал в себя некоторые из "Жестоких рассказов". Я тогда читал их одновременно с новеллами Борхеса, нашёл их в чём-то похожими. Только работы французского писателя показались мне более интересными. С тех пор осталось в памяти впечатление от прозы блестящей, превосходной. И не отпускала мысли перечитать "Жестокие рассказы", но только изданные в серии "Литературные памятники". И вот это намерение осуществлено.

Немного удивлён ранними своими ассоциациями. То ли давно не перечитывал Борхеса, то ли... Впрочем, неважно.

Проза Вилье действительно неординарна. Читать её надо неспешно, на ясную голову. Рассказы эти, наверно, и впрямь опередили своё время. Как-то мало у них общего с размеренными обстоятельными сочинениями последней трети XIX века. Они остроумны, порывисты, ироничны, порой язвительны, порой злы. Да это вообще не рассказы в привычном, русском смысле. Герои, их психология и даже традиционно развёрнутый сюжет здесь как бы не самое главное, не всегда. В центре каждого рассказа - некое явление или вообще авторская мысль. Это скорее эссе, а не рассказы. Отсюда, должно быть, и возникла у меня иллюзия сходства прозы Вилье с новеллами Борхеса, которые тоже не совсем новеллы в обычном роде.

В нынешнем чтении более всего впечатлили рассказы "Посетитель финальных торжеств" и "Мрачный рассказ, а рассказчик ещё мрачнее". В первом речь о своеобразном типе человека, если можно так сказать. Увы, тип этот ярко проявился в более поздней действительности, в середине прошлого века. А в XXI веке для таких тоже раздолье... Имею в виду не в точности такую же личность как в рассказе, а именно тип.

В "Мрачном рассказе" автор показывает какой величины может достигнуть разрыв между так называемыми "общепринятыми" представлениями о действительности и самой действительностью. Учитывая то, что массовое сознание сейчас подвергается ещё более сильному воздействию пропаганды, рекламы, групповой цензуры мысли, -
проблема, наверно, только обострилась...

Ну и с интересом прочитал статью Н.И. Балашова, помещённую после рассказов, - о жизни Вилье де Лиль-Адана и о его творчестве.

Поль Гимар - французский писатель, не только отмеченный премиями, но и занимавший в своё время важные посты. Но в России он практически неизвестен. Издавали очень мало. Сборник "Повести" был выпущен "Радугой" в 1990 году тиражом 50000 экземпляров. В него входят три коротких романа - по нашей классификации - повести: "Гаврская улица", "Ирония судьбы" и "Радости бытия". В начале 90-х последнее из этих произведений я читал, среднее - вроде бы тоже, но, видимо, был тогда недостаточно серьёзен, чтобы оценить по достоинству. 

 

В каком-то смысле это действительно романы, по насыщенности, пусть и небольшие по объему. "Гаврская улица" написана в конце 50-х, "Ирония судьбы" - в начале 60-х, "Радости бытия" - в конце того же десятилетия. Тем не менее, как справедливо замечено в предисловии, ощущения архаичности они не вызывают. Даже сейчас, тридцать лет спустя после русской публикации. 

 

Гимар - тонкий психолог и в то же время философ (насколько прозаик может быть философом). В "Гаврской улице" в поле его зрения три персонажа, три судьбы. До самого финала эти люди связаны лишь топографически, Гаврской улицей. Но той же сутолокой большого города они разделены. Проблемы, которые над ними довлеют, актуальны до сих пор. Может быть, стали только острее. Подумал: а что Гимар мог бы написать про нынешнюю пандемию и связанный с нею психоз? 

 

В "Иронии судьбы" показан один из эпизодов Второй Мировой и его последствия, причем, в двух вариантах. Если бы пошло так и если бы пошло этак. Эксперимент своего рода. Подумал, уже в 61 году французский писатель мог говорить о прошедшей войне без пафоса, мог рассуждать,мог давать оценки. Увы, у нас же, такое впечатление, что за 75 лет в подходах к тем событиям мало что поменялось. Либо вернулось на круги своя. Рассуждения и оценки не приветствуются - если не хочешь заработать репутацию "литературного власовца"...

 

А в названии "Радости бытия" - тоже ирония. Потому что речь идёт о последних часах - или даже часе - жизни героя. Он попадает в автокатастрофу. И подводит итог - радостям бытия. Его переживания описаны с жутковатой протокольной детализацией. Но цель писателя вовсе не эпатаж. А стремление показать, что каждый из живущих является "терминальным случаем" (как сказано было одним американцем). Напомнило неожиданно "Семью Тибо" Мартена дю Гара - финал судьбы главного героя. Хотя сам творческий метод радикально иной. Ведь в романе дю Гара потока сознания умирающего Жака как раз не было. Там он просто оказался в положении почти неодушевлённого предмета - тяжелораненого бессловесного пленника армии собственной страны, к тому же подразделения, несущего тяжелые потери от огня противника. . 

 

Ещё подумал о том, что именно французской литературе, быть может, наиболее присуща склонность к рефлексии - в гораздо большей степени, чем литературе немецкой, английской да и русской.

 

Гимара же я в прошлый раз недооценил, возможно, потому что мне не хватило тогда "стиля", красивых метафор и прочей мишуры. А "терминальность" человеческой жизни так однозначно я ещё не ощущал.

Один из томов эпопеи впервые увидел студентом, почти школьником, кажется, в Бабушкинской библиотеке в Вологде. 

Читать далее...

Роман этот я читал лет 30 назад (а прежде - был много наслышан),

Читать далее...

Книга попала в руки совершенно случайно - от слова "совершенно". Выпущенный в 1986 году "Художественной литературой" сборник новелл, сказок и стихов провансальского писателя в переводах Н. Кончаловской.

Жозеф д'Арбо (1874 - 1950) - выдающийся представитель уходящей в глубокую старину культуры Камарга (часть Прованса), писал на провансальском языке, который ещё называют окситанским. На этом языке были созданы самые ранние литературные произведения Средневековья (прежде, чем что-либо подобное появилось на других романских языках). Если верить американскому фантасту Майклу Крайтону, во времена Столетней войны язык этот был языком международного общения (роман "Timeline" - "Стрела времени").

Лучшее произведение сборника - заглавная новелла "Чудище из Ваккареса", фантастическая, почти мистическая по сюжету, полная мрачной, тревожной таинственности. По форме - ещё и рассказ в рассказе. В руки повествователю попадает старинная рукопись. Камарг (или Камарга - так в книге) - особая часть Прованса; тамошняя природа сурова; таков же уклад жизни населяющих местность людей. Издревле одно из основных занятий здесь - разведение опасных чёрных быков. Стада этих животных, которые называются манады, пасут конные пастухи - гардианы, вооруженные трезубцами. Кстати, и порода их лошадей непохожа ни на какую другую, именуется по названию местности - камарга (камаргу). Эти животные рождаются чёрными, а взрослея светлеют, становятся белыми. Так вот, манускрипт, доставшийся рассказчику, написан был таким пастухом ещё в XV веке. Речь в нём идет о встрече с таинственным существом, нашедшим себе последний приют на солончаках и болотах в окрестностях озера Ваккарес. Как выясняется, это был представитель ещё древнегреческой мифологии. Это символично. Ведь первыми жителями Камарги были древние греки, а местная культура сохранилась неизменной (или почти неизменной) со времён трубадуров. Впрочем, как и беглец - герой новеллы противостоит неумолимому ходу времени, так и эта культура потихоньку размывается и подтачивается всеми теми новейшими веяниями, что господствуют вокруг Прованса.

Вторая новелла сборника "Белый павлин" - уже о современности, о гардиане Пьере Гилеме, живущем в XX веке. Белый павлин же - имя лошади, на которой он когда-то пас манады и вдруг опознал в измождённой кляче, участвующей в корриде, куда Пьер пригнал быков. В общем тут сюжет почти по Хемингуэю - бой быков, жгучая любовь, женское стремление к доминированию и т.д.

Сказки д'Арбо занимательны и поучительны. Животные здесь ведут себя как люди и умудряются то перехитрить людей, то перехитрить самих себя. Опять-таки - это такое наглядное пособие по изучению природы Камарги и местного уклада жизни.

Стихи д'Арбо вполне традиционны. И опять речь в них идёт о природе Прованса, о населяющих его людях.

"Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя" - заключительная часть трилогии о мушкетёрах. Действие начинается десятилетием позднее тех событий, что описаны во втором романе, "Двадцать лет спустя". 

Мушкетёром остался только Д'Артаньян. Он теперь командует королевскими мушкетёрами. Атос и Портос удалились от света в свои поместья, Арамис стал влиятельным представителем духовенства. 

Как и в предыдущем романе, Дюма даёт свою версию исторических событий, которые приходятся на описываемые годы, а именно - восстановление монархии в Англии, установление союзнических отношений между туманным Альбионом и Францией. Надо признать, это очень смелая, даже фантастическая версия. 

Читая роман, подумал о том, что Дюма, конечно, в каком-то смысле антипод наших Толстого и Достоевского. Его герои преданы тем идеалам, которые главные герои Толстого часто считают ложными, и при том совершенно не склонны к надрывам персонажей Достоевского и к нравственным исканиям героев обоих русских писателей. Тем не менее Дюма в своём роде гениален. Не знаю другого писателя, который бы мог описывать разного рода интриги столь же легко и изящно. А ведь он ещё и психолог - наделяет своих персонажей чертами индивидуальными, умеет очень ярко описывать их переживания. Да, психология эта вполне сказочная, нет таких героев и не бывает таких переживаний в жизни. Хотя тут припоминается, что кто-то очень авторитетный сказал, будто и та глубокая психология, которую описывают авторы так называемых психологических романов, всего лишь психология - вымышленная. 

Несколько вялыми показались те главы, которые описывают интриги любовные. Но автор компенсировал это более бурным развитием действия в третьем томе - рассказом про так называемую Железную Маску. 

Финал грустный. Роман заканчивается уходом из жизни самых известных героев писателя - славных мушкетёров Портоса, Атоса, Д'Артаньяна. Утешает только вот какая мысль - сколько лет уже читают про них! Сколько фильмов снято! Какие актёры их играли. В каком-то смысле четвёрка королевских мушкетёров бессмертна. И, по крайней мере, трое из них могут нам служить образцами великодушия, мужества и благородства. 



Статуя Д'Артаньяна в Маастрихте



Статуя Людовика XIV в Версале



Портрет Николя Фуке



Изображение Арамиса



Монета с изображением Атоса



Монета с изображением Портоса



Королевский мушкетёр около 1660 года

Сознаюсь, обратиться к книге заставило сходство имени автора с именем шведского писателя Пера Валё. На самом деле товарищи жили в разных странах и даже придерживались разных творческих подходов. 

В частности, в романе "Прощай, полицейский" чувствуется опыт журналистских расследований и юридическое образование. Главный герой комиссар полиции Жермен Вержа в каком-то смысле фигура не оригинальная. Это полицейский - "шериф", своего рода "Грязный Гарри", "Глеб Жеглов", если угодно. В борьбе с преступностью - гангстерами, бандитами, рэкетирами, в опасности этой борьбы он находит особое упоение. 

Вместе с тем Вержа оказывается личностью довольно противоречивой. Это рыцарь без страха, но не без упрека. В чем-то он стал похож на тех, с кем борется. И причиной тому даже не вынужденный  чересчур тесный контакт с различного рода правонарушителями, как несправедливость системы в целом. Подонки куда более грязные и опасные, чем рядовые сутенёры и налетчики, слишком часто оказываются не только не за решеткой, а более того - столпами общества. И находясь у руля государственных структур, они вовсе не заинтересованы в поощрении честных и принципиальных полицейских, в преумножении их числа, в распространении тех лучших полицейских практик, что на деле преследуют искоренение зла. И вот, более не надеясь на достойное вознаграждение своей беззаветной готовности жизнь, если надо, положить за торжество закона, Вержа изыскивает другие возможности для улучшения своего материального положения. Мягко говоря, не очень законные.

А продажных сильных мира сего Вержа зело не любит,  и они отвечают ему тем же. В начале романа мы как раз застаём комиссара не только в момент его очередного шерифского подвига, но и накануне расследования его собственных прегрешений и грозящей ему за них посадки в тюрьму. 

В 80-е этот роман был, вероятно, находкой для советского идеологического аппарата - настолько прогнившим показано в нём буржуазное общество. Сейчас, спустя более чем 40 лет после выхода романа в свет, понимаешь, что картина нарисована в общем-то трезво, без нагнетания, без истерики. 

Наверно, и главная ценность романа в том, что сращивание мира официоза и истеблишмента с миром преступным показано со знанием дела. Книгу нельзя назвать особо психологической, не "Преступление и наказание", конечно, вместе с тем и эта сторона, психология персонажей, показана очень убедительно, мотивировки конкретны, детали точны. 

Ближе к финалу сюжет приобретает даже некоторую напряженность. Хотя Валле страшно далек при этом от искусственного нагнетания всяких страстей и ужасов. "Прощай, полицейский" отнюдь не сенсационно-ударно-шокирующий боевик. И портит его, скорее, какой-то чересчур прилизанный финал. Помню, что в 70-е - 80-е на Западе очень любили триллеры-безнадёги. Там, как правило, торжествовало зло, демоническое и вездесущее, а главные герои обычно были обречены на поражение. Вот и тут до самого последнего абзаца я ожидал чего-то подобного. Но, как я уже сказал, концовка получилась на удивление благостная.

Сборник с таким названием был выпущен издательством "Правда" в 1988 году в серии "Мир приключений". Кстати, неплохая была серия. Да, книги выходили клееные и в мягких корочках и по нынешним меркам были пиратскими, зато тиражи составляли не одну сотню тысяч и потому становились доступными многим ценителям фантастики, детективов и произведений приключенческого жанра. 



Сборник, о котором идет речь, был составлен из произведений западноевропейских фантастов. Вот содержание:

Пер Валё Стальной прыжок. Повесть (пер. со шведского И.Почиталина)
Франсис Карсак Бегство земли. Роман (пер. с французского Ф.Мендельсона)
Рассказы
Боб Шоу Свет былого (пер. с английского И.Гуровой)
Нильс Нильсен Продается планета (пер. с датского Л.Жданова)
Нильс Нильсен Никудышный музыкант (пер. с датского Л.Жданова)
Юн Бинг Буллимар (пер. с норвежского Л.Жданова)
Анна Ринонаполи Фантаст Джакомо Леопарди (пер. с итальянского Л.Вершинина)
Лино Альдани Луна двадцати рук (пер. с итальянского Л.Вершинина)
Джулио Райола План спасения (пер. с итальянского Л.Вершинина)
Герберт Франке Мутация (пер. с немецкого Е.Факторовича)
Герберт Франке Координаторша (пер. с немецкого Е.Факторовича)
Фридрих Дюрренматт Операция “Вега” (пер. с немецкого Т.Мелковой)
Бертрам Чандлер Клетка (пер. с английского Н.Колпакова)
Артур Кларк Безжалостное небо (пер. с английского И.Гуровой)
В.Пигалев. В споре о будущем

Составление и послесловие: В.А.Пигалева
Иллюстрации: Н.Г.Раковской

Произведения эти были надёрганы из других сборников, выходивших ранее в издательстве "Мир", серия "Зарубежная фантастика", и проч., но меня в настоящий момент это обстоятельство волнует столь же мало, как это могло бы быть и в уже далеком 1988 году, - если бы книга тогда попала мне в руки. 

Сейчас прочитал её с интересом. Понравилась повесть Валё. Она входит в цикл про комиссара Йенсена. В каком-то смысле можно её считать продолжением "Гибели 31 отдела". Но здесь сюжет поинтереснее. Комиссар на три месяца покидает страну, что пройти лечение за рубежом, а когда приходит время возвращаться домой, оказывается, что в его отсутствие произошла катастрофа национального масштаба, и ему предстоит разобраться в том, что случилось. 

С удовольствием перечитал роман Карсака. Здесь речь идёт о спасении нашей планеты от катастрофы в масштабе всей солнечной системы. Сюжет не столь уж редкий в фантастике. Но только у французского фантаста и советского писателя Георгия Гуревича встречал подобное решение. У Гуревича на эту тему есть повесть "Прохождение Немезиды" - произведение куда более "камерное" и лишенное такого авантюрного сюжета, какой сумел выстроить Карсак. Особый респект французу. Вот за это его и любят читатели. 

Среди рассказов более других понравился "Свет былого" Боба Шоу - хотя и уже читал эту историю, причем в более расширенном варианте. 

Парадоксально-абсурдистски сумел взглянуть на проблему холодной войны и вообще государственной власти швейцарец Дюрренматт в пьесе "Операция "Вега"". Остро мыслил товарищ. 

Вот, пожалуй, и всё. Другие опусы, включая заглавный, понравились меньше.

По этой ссылке можно посмотреть все иллюстрации сборника. 

Посмотрел сегодня фильм Сергея Герасимова "Люди и звери" 1962 года. Фильм долго лежал на полке, хотя название, мне кажется, было на слуху даже в те времена, когда он был запрещён. Кинороман о возвращении на Родину так называемого "перемещённого лица". Алексей Павлов в 1942 году попал в плен. За семнадцать лет на чужбине повидал много чего. 

Впечатление сложное. Если бы его показали в 1962 или даже в 1985 - это была бы бомба. Сейчас далеко не всё воспринимается как безупречное "попадание в яблочко". Но всё равно - очень привлекательным выглядит то, что это кинороман широкого дыхания (почти толстовский). Поскольку герои фильма находятся в пути, хорошо передано ощущение дороги, летней природы. Многие диалоги очень убедительны (хотя и не все). Очень хочется отметить и то, что Герасимов снимал свой фильм всё-таки не как агитку, а по-серьёзному (собственно, за это и поплатился тем, что ленту положили на полку). 







А ещё дочитал сегодня роман "Полночь" Жюльена Грина. Эту книгу я начал читать одновременно с книгами Королёва и Кинга (просто каламбур какой-то в фамилиях!), но закончил последней. Так получилось. 

Грин - очень своеобразный товарищ. И книга его, написанная в 1936 году, весьма необычна. Напоминает Кафку, написана весьма высоким литературном языком, полна всяких тонких подробностей... Но я как-то не осилил. По-настоящему она меня не захватила. 

Жюльен Грин



Обложка книги

На этот роман вышел, интересуясь мировым кинематографом, причем путь оказался довольно извилист, от фильмов сравнительно новых - к картине более старой. Оказалось, есть такая книга, послужившая основой для фильма. 

Книга, к счастью, не очень длинная. Но всё равно, ломал голову: писать пост, завершающий мою французскую ретроспективку, или нет? Потом решил всё-таки этот вопрос положительно. 

Автор романа сын беженцев из Польши, ещё в годы войны, чтобы спастись от нацистских преследований, перебравшихся во Францию. Книга вышла в 1964 году и, возможно, явилась одним из первых таких сочинений, пролагающих дорогу другим подобным опусам, во всяком случае, в Европе. Для меня же аргументом в пользу написание рецензии на неё стало сходство (некоторое) с двумя предыдущими произведениями "ретроспективы".

Герой "Жильца" Трелковский (имя так и остаётся неизвестным) чем-то похож на Мерсо, героя "Постороннего". Во всяком случае, он, по его собственным словам, не любит осложнения и, довольно часто, как мне показалось, оказывается в стороне от событий, от так называемой общественной жизни и т.п. Есть в нём что-то асоциальное. 

Сходство же с "Красавчиком" Эме я усмотрел в том, что и с Трелковским происходит некая метаморфоза. Только она очень неприятная, я бы так сказал. 

Автор помещает героя в квартиру многоквартирного дома, вдобавок, в такую квартиру, прежняя съёмщица которой совершила попытку суицида. С момента вселения в это жилище начинается испытание Трелковского, пред которым испытание Гилберта Пинфолда - просто увеселительная прогулка. 

Трелковский становится жертвой того давления социума, которое знакомо всякому жителю многоквартирного дома - чаще в небольших, неопасных дозах. Но то, что постепенно наваливается на Трелковского явно превышает допустимый порог, во всяком случае, для этого довольно субтильного во всех смыслах субъекта. 

"Жилец" - наверно, "культовый" в определённых кругах роман. По крайней мере, автору удалось передать ощущение вязкого, тошнотворного кошмара и бреда, который переживает герой. В том числе и за счет смакования всяких физиологических и вообще непотребных подробностей. 

Прочитать сочинение, пусть и не в самом идеально подготовленном виде, можно здесь.

Этот роман (оригинальное название "La belle image") был написан практически в то же самое время, что и "Посторонний" Камю - в 1941 году. На русский язык впервые был переведен пятьдесят лет спустя Натальей Мавлевич и Валерием Орловым, издан в "Библиотеке журнала Иностранная литература". Тогда эти карманного флормата книжицы выходили ещё в мягких обложках, но издательская политика редакции, как мне кажется, поменялась. Причем на эту мысль меня навел именно вот этот роман Эме. Если прежде эта серия (фактически приложение к журналу "Иностранная литература") пыталась просто охватить всё и вся из выходившего за рубежом (во всяком случае, такое впечатление складывалось именно у меня, хотя я эту серию очень уважал), то начиная с 91го года в ней начали публиковать произведения либо прежде скандально недоступные и неизвестные русскому читателю, либо обладающие некоторым коммерческим потенциалом. Так, вслед за романом Эме в киосках "Союзпечати" появились сборник Балларда "Утонувший великан", "Коллекционер" Фаулза, "Голем" Мейринка (так было как раз в том издании).

Ну а потом "Библиотека иностранки" вдруг исчезла из моего поля зрения. Последним изданием, которое попало мне в руки, был, кажется, сборник рассказов Сола Беллоу. Потом, как я уже писал, место на полках прочно заняли саги и эпопеи про Меченых и Бешеных. Так что я был даже где-то удивлен, когда уже в этом веке увидел книги обновленной серии "Иностранка".

Но это, так сказать, лирическое отступление. Теперь про Марселя Эме (1902 - 1967). Из его наследия на русском издано пока, к сожалению, немного. И даже имеющиеся в сети статьи о нём довольно куцего размера. Оригинал названия романа нашёл только в статьях на английском и немецком языках - они, правда, лишь чуть подробнее русской версии.

Сам же роман, который летом 1991 года я прочитал с большим воодушевлением, можно отнести к жанру фантастики. Но только не научной фантастики, а фантастики чудесной. Дело в том, что его герой, не очень крупный, но довольно успешный предприниматель Рауль Серюзье внезапно теряет своё лицо. Почти, как в романах Александра Беляева, если кто помнит. Он утрачивает своё прежнее, заурядное, некрасивое лицо, а вместо него получает вдруг лик красавца, обольстителя женщин. Происходит это прямо в одной конторе, в процессе оформления документов. Так начинаются похождения Рауля, который, попав в такой неожиданный переплёт, открывает в себе дар находчивости и изобретальности, принимается строить жизнь как бы с нуля, а также узнаёт много нового - причем не только о своих близких, но и о самом себе.

Обратись к такому сюжету немец или австриец, тот же Майринк или Перуц, они бы соорудили из него мрачную готическую историю. Не знаю, что получилось бы у русского, думаю, Куприн или Амфитеатров глубоко проникли бы в психологию персонажей и раскрыли бы перед нами их моральный облик. Возьмись за дело англичанин типа Голдинга, мы увидели бы в итоге серьёзную филосософскую, но при этом гиперреалистическую притчу. Однако тут поработал француз. И получилось изящно, весело, местами нравоучительно, временами с глубокими наблюдениями. Но тема любви, любовных интриг заняла, конечно, о-очень важное место в структуре романа.

Надо признать, что перечитав сейчас "Красавчика", я почувствовал какую-то грусть. Возможно, сыграло свою роль знания финала - несмотря на то, что детали и подзабылись, конечно. В целом концовка показалась какой-то уже не столь стройной, как это представлялось почти четверть века назад. Ну... восприятие уже во многом изменилось.

Читать роман - здесь.

Это всё тот же "L'Étranger", только русскому читателю до сих пор он был лучше известен как "Посторонний" - в переводах Натальи Немчиновой и Норы Галь. Кстати, не берусь судить, который из этих двух вариантов лучше. В своё время читал оба, да и не раз. А теперь вот познакомился и с версией Георгия Адамовича, о которой наслышан был давно.

Говорить о значении романа, его сюжете и других деталях, думаю, не имеет смысла. Хотел бы сейчас остановиться на том, что бросилось в глаза при чтении перевода Адамовича.

Прежде всего, очень интересное предисловие, написанное автором перевода, Георгием Викторовичем Адамовичем (1892 - 1972). Его можно прочитать по ссылке, которую я дам ниже. Что касается, непосредственно текста, некоторые обороты показались мне корявыми. Но с другой стороны, переложение Адамовича какое-то более откровенное, что ли. Во всяком случае, мне попались весьма смелые подробности, которые - я это специально выяснил - как Немчинова, так и Галь в своих текстах сгладили. Впрочем, не могу сказать, а был ли столь же прям в назывании вещей своими именами и Альбер Камю. Впрочем, скорее всего...

Да, и напоследок. Этим произведением я начал французскую мини-ретроспективку, которая будет не длиннее британской, которую я только что завершил постом про роман Ивлина Во.

Прочесть роман вместе с предисловием можно здесь.

Среди бумажных книг в личной библиотечке обнаружил одну, написанную нобелиатом этого года Патриком Модиано. Очень компактный роман, изданный "Иностранкой" в серии "Иллюминатор". читать далее

Новейший, по нынешним меркам, детектив швейцарского писателя, которому не стукнуло ещё и тридцати, - вышел два года назад в Париже. А теперь у нас.

Действие происходит в США, в Новой Англии. Одна линия развивается в середине 70х прошлого века, другая - в конце нулевых уже этого века.

Обычно берусь за новинки не сразу, поскольку, типа, "очередь" длинная, но тут побудило не мешкать довольно бурное обсуждение.

И ещё. Я всегда как-то настороженно относился к детективам. Потому что даже в лучших из них авторы, в угоду стройности сюжета, просто ради того, чтоб свести концы с концами, искажают действительность, грешат против базовых её законов - так или иначе.

В общем, я начал читать роман с большим энтузиазмом. Но пройдя примерно четверть объёма, я что-то захандрил... У меня возникли сильные сомнения, что роман, который был написан одним из героев, мог бы стать таким всеамериканским хитом в 75 году - и при том, чуть ли не на все оставшиеся времена. Во-первых, судя по отрывкам, роман написан каким-то графомански-тинейджерским языком. До того слащаво, что просто замутило. И во-вторых, роман-то не просто о любви, а о любви мужчины за 30 к девушке 15 лет. Т.е. почти "Лолита"! Роман Набокова, действительно стал в середине 50-х этаким хитом, но хитом далеко не для всех. Да и запомнили, по большей части, именно роман, героиню, Лолиту, но не автора! А ведь и написан не тинейджером... По мнению, исследователей творчества Набокова, "Лолита" - эксперимент не менее сложный, чем "Улисс" Джойса...

Но - к нашим баранам.

Мне повезло. Мне всё-таки хотелось читать "Правду о деле...", так что я чуть было не отодвинул в сторону все другие дела. И автор меня вознаградил. Вознаградил прежде всего интригой. К финалу Диккер просто показал фигуры высшего пилотажа в детективном жанре. Такие чудеса на виражах! Такие срывания всех и всяческих масок! В общем, по моему мнению, роман "Правда о деле Гарри Кверберта" - это всё-таки книга молодого автора. Но автора очень многообещающего. Прямо хочется сказать: "Вперёд, Франция! (или Швецария...) Вперёд, Диккер! Мы ждем новых сеансов магии с последующими разоблачениями!

PS. А ведь против базовых принципов автор всё-таки погрешил! Причем, дело касается именно литературы. По Диккеру получается, что роман столетия может быть написан автором с совершенно стандартизованной (т.е. обезличенной) манерой. Видимо, по-бестселлерному искренне несложной... Впрочем, нечто подобное можно сказать и про язык самого Диккера, во всяком случае, пока. Есть яркие, хлесткие высказывания отдельных персонажей, но особо индивидуализированного стиля я у швейцарца не заметил. Если, конечно, не переводчик виноват. Боюсь, что даже Стивен Кинг будет фыркать от такого языка - сам он, хоть и не Апдайк, но именно потому отношение к этой стороне дела у него очень болезненное...

Сборник, изданный в "Библиотеке приключений и научной фантастики". 

Включает в себя автобиографическую повесть "Я вспоминаю", роман "Порт туманов" (из цикла о Мегрэ) и собственно "Пассажира" - эта вещь относится к так называемым "трудным романам". 

Впечатление достаточно сложное. То ли переводчики справились не вполне, то ли вообще авторская манера такая...

В автобиографической повести любопытные моменты, которые наблюдал сам, а в литературе встречал у Трифонова. 

Читая "Порт туманов" поразился, как просто мог действовать Мегрэ. Говорил по телефону "Я из полиции!" - и ему верили, выполняли его требования, сообщали важную информацию...

В заглавной вещи подобных странностей не заметил, но повествование показалось скомканным, характеры героев не вполне отчетливыми...

Книга была опубликована издательством "Ладомир" в серии "Неизвестный Жюль Верн". Факт особенно интересный - с учетом того, что действие романа происходит в России. В ходе работы над "Михаилом Строговым" писатель консультировался с одним из российских дипломатов, давал текст на проверку самому Ивану Тургеневу. Тем не менее впервые на русском книга вышла лишь годы спустя и - с купюрами. 

Фантастичность романа заключается прежде всего в том, что в нём изображены масштабные события, которые на самом деле никогда не происходили. Кроме того, географические подробности действия, по части которых Жюль Верн считается специалистом, оказались далеко не всегда точны. С точки зрения же политического устройства писатель и вовсе изобразил российское государство как бы из некой параллельной действительности. 

Местом действия романа стала Сибирь, огромные просторы которой охвачены нашествием народов Востока, главным образом - татар, как называет их автор. Российская Империя практически разорвана на две половины. Чтобы доставить весть царя его брату, Великому Князю, командующему русским гарнизоном в Иркутске, главный герой романа царский гонец Михаил Строгов преодолевает тысячи вёрст и множество смертельно опасных ситуации. 

По ходу этого путешествия то он, Михаил Строгов, выручает и спасает другую путешественницу - дочь политического ссыльного Надю Фёдорову, то Надя Фёдорова выручает его. Фигуры всех персонажей, включая главных, с точки зрения психологии, выглядят довольно картонными. Вообще, надо признать, Жюль Верн сложил неслабый панегерик русскому народу, изобразив Михаила, а также его товарищей этакими несгибаемыми терминаторами. 

Впрочем, автор не всегда серьёзен; иногда он шутит. Главным образом, рассказывая про двух других путешественников по бескрайним и опасным просторам Сибири, французского и английского корреспондентов, Альсида Жоливэ и Гарри Блаунта. Вот так, в частности, выглядит их застолье: "...в тот день за обедом француз, как всегда открытый и даже чуть развязный, и англичанин, по-прежнему замкнутый и чопорный, чокались за одним столом, распивая настоящее «Клико» по шесть рублей бутылка, щедро разбавленное свежим соком местных берез". 

Или позабавил ещё такой случай:

"— Вчинить иск — в России! — вскричал Альсид Жоливэ. — Да коли дела, даже принятые к производству, пойдут, как прежде, своим чередом, то конца разбирательства вам, собрат, не дождаться! Вы что, не знаете истории с русской кормилицей, которая требовала от семьи младенца уплаты за двенадцать месяцев кормления грудью?

— Нет, не знаю, — ответил Гарри Блаунт.

Выбрал эту книгу по принципу - подальше от современности. Однако ошибся, переклички с сегодняшним днём обнаружились и в этом приключенческом романе.

Как известно, это продолжение "Трёх мушкетёров"; о том на сколько лет действие передвинулось во времени, говорит само название. Многие герои - те же самые, только у них поменялись взаимоотношения друг с другом, по крайней мере, чисто внешне, на первый взгляд. Так Д'Артаньян и Портос оказываются в одном лагере, Атос и Арамис - в другом. Определённые метаморфозы произошли также и с их слугами.

Но вновь события происходят не только во Франции, но и в Англии. А там как раз революция! Буржуазия свергает короля.

Автор на стороне королей и дворянства, совершенно не жалует революционную буржуазию, пивоваров, как он их не раз называет.

Читая книгу, пытался понять, в чём же секрет её занимательности. По нынешним меркам - ни ужасов, ни крови, вообще никакого натурализма. Зато очень легкий слог. И тонкий французский юмор. Герои, положительные, вызывают желание быть похожим на них. Потребности в сложной психологии, мрачном, суровом и даже жестоком реализме при чтении напротив не возникает. Словом, талантливо этот квартерон писал! Нынешние так уже не могут.

Иван Тургенев не только проторил (в каком-то смысле) дорогу своим русским коллегам на Запад, в Европу. Он также способствовал продвижению в Россию лучшего из того, что появлялось на Западе.

В частности именно в его переводах русский читатель познакомился с двумя произведениями выдающегося французского писателя Гюстава Флобера, с которым Иван Сергеевич был дружен. Это Легенда о св. Юлиане Милостивом и Иродиада. Первое сочинение представляет собой изложение легенды, изображённой на витражах Руанского собора. Второе - художественный пересказ одного из библейских эпизодов.

Примечательно, что над "Легендой" сам Флобер работал в течение четырех месяцев, насколько понял из комментариев, а над "Иродиадой" - полгода. Перевод же этих произведений на русский потребовал от Тургенева соответственно почти год и два месяца. Это небольшие по объёму работы - примерно 50 страниц суммарно.

По выходу в свет "Легенды" на русском Тургенев получил упрёки в... плохом владении русским языком! Увы, читая эти сочинения сейчас, я был готов с этими упрёками согласиться. И "Легенда, и "Иродиада" выдержаны в какой-то искусственной манере. Порой даже возникало желание заменить некоторые слова и обороты другими! Мастер русской прозы на самом деле не был таким уж безоговорочным мастером перевода... Мне кажется, до наступления ХХ века это было типично. Достаточно полистать дубовые тексты переводов Мопассана, других известных западных писателей - в переводах известных же русских писателей! - чтобы прийти к такому мнению. Словом, непростое это дело - культурный обмен...

Это имя - Жюльен Грак - узнал больше 20 лет назад, когда мне в руки попала его книга, включающая два романа - "Побережье Сирта" и "Балкон в лесу".

Тогда я был гораздо большим - не то чтобы интеллектуалом, но снобом точно - и усиленно стремился читать литературу "умную" и "шибко умную", и проза Грака пришлась мне очень по вкусу. Более понравился первый роман, "Побережье Сирта", представляющий собою чистый вымысел и мотивами напомнивший мне "Татарскую пустыню" Дино Буццати и где-то... "Капитанскую дочку" Пушкина! (кстати, Грак мог читать её в оригинале). Все три произведения начинаются тем, что молодой офицер прибывает служить в крепость, заброшенную куда-то к черту на куличках...

Роман "Балкон в лесу", описывающий события короткой войны Франции и нацистской Германии, запомнился мне меньше...

Очень обрадовался, узнав, что за прошедшие годы переведены и другие произведения Грака, в частности Замок Арголь, дебютный и, по мнению критиков, самый граковский роман.

Это, как утверждают предисловия и примечания, «демоническую версия» оперы Вагнера «Парсифаль»... Увы, тонкость интерпретации не смог оценить, поскольку оперы не видел и не слышал... Могу сказать, что роман относят к сюрреалистическому жанру, что выражается в совершенно особом его построении, авторской манере... Поначалу очень понравился язык - образный, лишенный обычной французской риторики. Потом от этого языка я скоро устал, стал находить его напыщенным, образы - вычурными, надуманными... Обрёл в чтении второе дыхание, отказавшись от чтения многочисленных примечаний, оставив их на потом... Действительно, читать роман "Замок Арголь" следует именно так...

Книга была впервые прочитана в детстве, потом перечитана -цать лет спустя. Сейчас вернулся вновь, не выдержав тоски монгольских пустынь, описанных Юзефовичем...

Знатоки -фантастиковеды, типа Гакова, отнесли роман, кажется, к космической опере.Ну, могут быть, могут быть... На мой взгляд, достоинство романа - так называемый реализьм. Автор сумел перенести землян на другую планету, но без звездолётов, без танков высокой защиты и даже без скафандров. Люди вооружены так, как и положено в середине ХХ века (причем, во всех смыслах). По планете они передвигаются в броневичке, переделанном из обычного грузовика. Ни бластеров, ни скорчеров у них нет. Только огнестрел... Настоящие робинзоны. Опять пережил необычную романтику такого экзотического путешествия.

Ещё хочется отметить, что автор - человек эрудированный. По поводу главной идеи честно признался, что позаимствовал её у Рони-старшего. Но и самому есть что сказать. Во всяком случае, в геологии, кажется, что-то понимает. Вообще, роман не выглядит сочинением дилетанта. На русский, говорят, переведено в сокращённом виде. Искал вариант английский (в надежде, что полный) - увы, не нашёл...

Прочитал два произведения про Атлантиду. Первое - это повесть Александра Беляева Последний человек из Атлантиды. В ней автор с большим тщанием воссоздал Атлантиду классическую, описанную Платоном, имевшую (по крайней мере в какой-то период) наибольшее число сторонников. Но меня эта история совсем не захватила. Надо было познакомиться с ней на добрых тридцать лет раньше.

Роман же Пьера Бенуа так и называется -Атлантида. Хотя он и написан французом да ещё и почти сто лет назад, читал с большим интересом. Некоторая галльская высокопарность слогу Бенуа, конечно, присуща (кажется, Андрей Битов признавался, что пытался этот стиль копировать), но с другой стороны автор обнаруживает незаурядную эрудицию по части истории и географии; описывает похождения своих героев так, будто сам находился рядом. Версию Атлантиды он дал мне прежде неизвестную и весьма убедительную. Вдобавок сумел придать сюжету мистико-эротическую (или эротико-мистическую) окраску...