Цитата сообщения Ульса Не так давно я была поражена выставкой Константина Коровина в Русском музее. Его картины никак не складывались в удобную инвентаризационную бирку, так что даже стало интересно, что у него в голове творилось, когда он их писал.

Вообще-то ответ заключается всего в одной цитате:
"...Вы видите бревна, стекла в окне, деревья. А для меня это краски и только. Мне все равно что - пятна... Рисунка нет, есть только цвет в форме"

Но дальше было только интереснее. Писал Константин Коровин пейзажи, но и людьми интересовался, умел заметить в них забавное и печальное. С Чеховым они не были близкими друзьями, так приятелями через Левитана, но что-то от подхода Доктора в его рассказах есть, некоторое пространство, на которое может встать читатель, чтобы самому почувствовать что-то, а не полагаться целиком на автора.

В 2010 году в издательской программе правительства Москвы вышел двухтомник воспоминаний и рассказов Коровина. В нем собрано то, что по разным причинам не попадало в советские издания (откровенная идеологическая несовместимость, недоступность некоторых зарубежных архивов). Книги замечательные: на хорошей бумаге (теперь это уже отдельно отмечать приходится!), ухватистые и с подробными примечаниями.

В первом томе очень много охотничьих историй, в том числе, про животных, которые всегда жили у Коровина, про охотников, про завиральные или исповедальне рассказы, которые они ведут вечерами, про деревенских жителей. В отличие от горожан, которым так нравилось считать, что народ обладает какой-то недоступной им истиной, Коровин иллюзий на этот счет не питал. Есть у него даже смешной рассказ про Толстовцев и деревенских жителей. Вообще идейно упертые люди его огорчали. И ужасы 1917 года, записанные в лаконичных на грани абсурда зарисовках, он напрямую выводит от тех, кто считал своим долгом "гражданскую скорбь" и рассуждения, примерно таких:

"... На террасе моего дома, летом, в деревне, где в саду пела иволга, сидел мой родственник - студент Володя... Он медленно, в раздумье, ест клубнику со сливками, смотрит вбок на газету, читает, потом тоже медленно и важно говорит доктору Ивану Ивановичу:
- с точки зрения социального сознания масс, введение земского обложения...
- Володя, сказал я, - Ты не пойдешь со мной, покуда холодок, надо малину полить, а то в полдень опять жара будет. Дождя не было две недели. Пойдем польем.
Володя сердито посмотрел на меня, и встав, пошел со мной в сад и, с еще более сердитым лицом, взял лейку.
Мой родственник считал унижением поливать малину, и я знал, что меня он считает так... ненужным человеком, но все же полезным ему в жизни. Ему казалось, - я это чувствовал, - что я просто живу как-то нечаянно. Растет у меня в саду и клубника, и малина, и он ее любит есть, между прочим, но он считал меня не таким, как нужно, а себя считал именно таким - умным, разговорчивым, передовым."

Встречались такие господа и в Париже:
" - Как же, вы только что сказали что он отбил у Александра Григорьевича... ну ту...
- Ерунда! Отбил и бросил, он-то ведь плехановец, а она завзятая антониевка. Разумеется, разошлись. "

Впрочем, с куда большим удовольствием вспоминает Коровин поездки на север, работу с Мамонтовым, друзей-живописцев, жизнь в деревне летом, изобильную московскую зиму. Так калачи, чудаки и кутежи становятся заманчивым прошлым, которого, может быть, и не было в таком виде. Оно осталось в воспоминаниях, написанных в Париже, и очаровывает потомков и авторов ретро-детективов.



"- Теперь никакой собственности нет, - говорил мне умный один комиссар в провинции. - Всё всеобчее.
- Это верно, - говорю я, - Но вот штаны у вас товарищ, верно, что ваши.
- Не, не, - ответил он. - Эти-то вот, с пузырями, - показал он на свои штаны, - я от убитого полковника снял"

"Были дома с балконами. Ужасно не нравилось проходящим, если кто-нибудь выходил на балкон. Поглядывали, останавливались и ругались. Не нравилось. Но мне один знакомый сказал:
- Да, балконы не нравятся. Это ничего - выйти еще не так сердятся. А вот что совершенно невозможно: выйти на балкон, взять стакан чаю, сесть и начать пить. Этого никто выдержать не может. Летят камни, убьют."

"Императорский Малый театр торжественно чествовал дни свободы. На сцене Малого театра был устроен фестиваль. Соорудили пьедестал, на него встала одетая боярышней актриса в голубом кокошнике - Яблочкина, почтенная красавица театра. Руки ее были подняты к небу, на руках оборванные цепи, под мышкой одной руки привязан сноп ржи и серп, у ног лежал солдат. Это освобожденная Россия. А кругом, внизу, у пьедестала, артисты и артистки. Артисты во фраках, а артистки декольте, шляпы - перья паради (шляпы с паради были у всех - иначе, казалось невозможным!). Оркест играл "Марсельезу"... При звуках нового гимна партер встал Загремели аплодисменты, из битком набитых лож элегантные дамы махали платками и биноклями, и на их шеях блестели бриллианты..."

""Создания искусств мечтою сладостной наш ум не шевелят". Большой, и умный был человек Лермонтов, — сказал Савва Иванович. — Подумайте, как странно, я дал студентам университета много билетов на «Снегурочку» — не идут. Не странно ли это. А вот Виктор (Васнецов) говорит — надо ставить «Бориса», «Хованщину» Мусоргского. Не пойдут. Меня спрашивает Витте, зачем я театр-оперу держу, это несерьезно. «Это серьезнее железных дорог, — ответил я. — Искусство это не одно развлечение только и увеселение». Если б вы знали, как он смотрел на меня, как будто на человека из Суконной слободы. И сказал откровенно, что в искусстве он ничего не понимает. По его мнению, это только увеселение. Не странно ли это, — говорил Мамонтов. — А ведь умный человек. Вот и подите. Как все странно. "

"...Первый балет, для которого мы работали костюмы и декорации, был «Дон Кихот». Удивительно, что, несмотря на вопль газет, балет шел при полных сборах. Артисты не желали надевать мои костюмы, рвали их. Я ввел новые фасоны пачек вместо тех, которые были ранее, похожие на абажуры для ламп. Пресса, газеты с остервенением ругали меня: декадентство...
...В декоративной мастерской, где я писал декорации, я увидел, что холст, на котором я писал клеевой краской, не сох, и темные пятна не пропадали Я не понимал, в чем дело. И получил анонимное письмо, в котором безграмотно мне кто-то писал, что маляры-рабочие кладут в краску соль, которая не дает краске сохнуть...
Я купил себе револьвер и большую кобуру, и писал декорации с револьвером на поясе. К удивлению, это произвело впечатление. "

Печальные истории умещаются в отрывки, а романтические, авантюрные или смешные нужно читать целиком, и их всё-таки немного больше. Хорошее, умиротворяющее осеннее чтение.