Из точки "ноль" до линии огня
Сплошные тайные, бездонные надежды.
И, бирюзовыми браслетами звеня,
Я надеваю новые одежды.

Я выплавляю вечные мечты
Из смутного, глухого сумасбродства,
Всей тонкой кожей ощущая сходство
С безумием сверкающей звезды.

И этой новой музыки мотив
Я оставляю тем, кто после нас
Пройдет по бездне Млечного Пути,
От той звезды не отрывая глаз.

... лунные, задумчивые настроения. Я их особенно люблю. Что-то полнит душу, становится задумчиво и просто внутри. Тихо и немного грустно. Словно звездный свет в душу вливается. Стихотворение родилось из собачьего лая, который я услышала за окном.

Ночами псы гуляют по Луне
И плавают на лунных кораблях.
Пустая ночь в межзвездной глубине
Глядит с тоской в их ласковых глазах.

Ночами псы, объятые тоскою,
Уходят в лунные пустые города.
Тугая нить меж радостью и болью
Связала их с луною навсегда.

Одна Луна в лазоревом сиянии
Горит для них в полночных небесах.
К Луне и я, одетая в молчание,
Иду в ночи с улыбкой на губах.

Писать стихи на самом деле очень сложно. За всю жизнь я написала три-четыре строки, которые можно считать настоящими, остальное - порода. Вернее, не так. Неудавшийся стих - это неразбуженный камень, это обломок, из которого могла выйти статуя Давида, но Микеланджело оказался недостаточно умелым.
Когда только начинаешь писать стихи, нет критерия, по которому можно определить, что стих - хороший. И все написанные стихи считаются особым одолжением миру, а потому априори хорошими. Потом критерий появляется, и понимаешь, что все написанные стихи - дрянь.
И уж совсем потом приходит понимание, что три-четыре строки - это не такой уж плохой результат. Надеюсь, следующая ступень предполагает написание просто хороших стихов.

Коснись молчанием невидимой струны,
Разлей вечерние, неслышимые звуки,
Которые растут из глубины,
Как ласковые, любящие руки.

Излей огонь внутри себя из чаши,
Коснись огня задумчивой рукой,
Развей дыханьем призрачные страхи,
И обрети сияющий покой.

Я дам тебе спасение от боли,
Ты будешь Солнцем, золото даря!
Я лишь прошу последней каплей крови
Разлить себя по телу алтаря...

Вообще, жить весело, особенно мне. Что-то происходит, то ли во мне, то ли рядом со мной.
А я затаилась. Жду, пока пружинка распрямится. Лишь бы не по носу.
И, кажется, кто-то очень сведущий кое-что обо мне знает...

Во мне - огонь ста тысяч метеоров.
Во мне - терзание задушенных светил.
И ярость утомленных легионов,
И шелест волн у берега Афин.

Я долго молчала - путешествовала. И, как ослепленный удивительными городами странник, взахлеб и путанно рассказываю о том, что видела. Есть страны такие далекие, что и не добраться. Только иногда... открывается дверь. Если вы собрались в невиданное - не забудьте взять Урим и Тумим, чтобы не заблудиться.

Забытая, юная дева-сирень.
Пески, будто иглы под кожей.
И хочется солнца, и хочется в тень,
И сердце стучит, и не может.

Развивая искусство смотреть из окна,
Я теряла последнее сродство
С этим миром, запутавшимся в именах.
Ощущала свое сиротство.

Но теперь, будто жадные тени Луны
Налегли на скрипучие весла,
Я несусь на алеющем гребне волны
Под слепыми и пьяными звездами.

Я теряю рассудок, последний подарок,
Я теряю желание с кем-то страдать.
Ведь не даром же с каждым сердечным ударом
Постигала искусство за себя умирать.

Этот мир, как и тот - не таков, как он снится,
И на камне другие горят имена,
В небесах вместо лун - загорелые лица.
Я теряю себя, я теряю себя...

На последней, языческой, сумрачной грани
Я оставлю другим все, что можно отдать -
Пару теплых камней из слабеющей длани,
Ведь они, как и я, не умеют рыдать.

Ах, какое трепетание! Какие миры открылись! Даже нет обычных многоточий - вместо них у меня есть слова, слова, слова. Я - Путь, Дыхание и Жизнь. Но дороги духовные не таковы, как дороги земные. Это ты, идущий, должен направить его, Путь, к Истине, в которой смыкаются Душа Мира и Святой Дух.

Мой путь в упругую спираль завит.
Моя душа с Душою Мира схожа.
Она и я - мы девственное ложе,
И в нас Жених с Невестой говорит.

Мы только путь, мы только трепетанье
Стыдливых и опущенных очей.
Но мы хранители невидимых ключей,
Которыми закрыты двери Знанья.

Они сокрыты в нас, но нас никто не ищет -
Прельщенная сиянием земным,
Душа летит к себе путем другим,
Как мотылек, к пожару пошлых истин.

Я - лик и свет. Я - радость и терзание,
Луной-Дианою рогатый небосвод.
Ко мне - сильфид крылатый хоровод,
Ко мне - сатиров диких ликованье.

Но я - молчу. Лицо мое в тени
Сокрыто. И заковано дыхание.
Меня найдешь ты в утреннем тумане,
В молчаньи гор и шепоте волны.

Но день звенит - Завеса распадется.
Сомкнется вновь сияние миров,
Единый хор еще не спетых слов
С Огнем в священной ярости сольется.

Меня почти нет... Как томителен зов Луны... Злая, коварная, туманная сфира Йесод! Но мне не грустно. Мне не жалко, не обидно, не печально и не страшно. Я сливаюсь... с водами этого океана... все больше. Все дальше. Только я не знала, что будет так.

Меня зовет мелодия, я заворожена
Слиянием пустых, но нежных звуков.
Я в это семизвучье влюблена
Как в азбуку неведомых мне букв.

И тени пробегают по струне,
И ветер этой ночью лунно пьяный.
Я всей душой в неведомой стране,
Иду рекой, загадочно-туманной.

И ветви ив касаются волны,
И нежные, задумчивые звуки,
Рожденные дыханьем тишины,
Как слезы, капают в подставленные руки.

И я сплелась кольцом с самой собой
Венком цветов, ромашек и тюльпанов.
Пусти меня, и я с речной волной
Угасну в водах лунных океанов...

В колонках играет - Сергей Калугин - Стикс
Готфрид Бенн когда-то написал томительные, страшные строки: "Alles ist Ufer, ewig ruft das Meer..." ("Все - берег, но вечно зовет море...") Здесь - бездна, здесь - обрыв... и ничто. Наступило время Воды. Я утекаю, уплываю от самой себя. Я понимаю все меньше - то ли это последний, затихающий стон, то ли полный ужаса крик. Йесод, породившая меня, зовет... зовет...

Я думаю о небе и стихах,
О ветре, о темнеющих заливах,
О солнце, закатившемся в холмах,
Об алых волнах в пенных переливах.

Мое дыхание касается воды -
Лишь миг, и мы сомкнемся, - близко-близко.
Слабеющим дрожанием струны
Во мне волна собой погасит мысли.

Я растворюсь в волне, вновь стану где была,
Уйду в мерцание подлунных океанов.
Я буду вся во всем - волна одна.
Я буду в шорохе прибоев, вечно пьяных.

Земную жизнь пройдя до середины,
Я наконец вернусь к самой себе.
И в крике чайке, томном и тоскливом,
Услышишь обо мне: "Ca doit etre..."

Грусть и печаль - это только пустые оболочки, клиппот. Оболочки... для вечного, настоящего. Настоящее - это то, чем можно дышать. И разметать ворох оболочек - серьезная задача. Дышать - это главное, это первое! Дышать, наполнившись вселенским кислородом - без этого, начального, нет ничего. Ни стихов, ни слов, ни меня. Возвращаться, прорываться к изначальной, настоящей реальности - это эскапизм?.. Злая ирония...

Мне снятся реки. Теплые холмы,
Которые тепло с закатом дарят.
И в безразличном шепоте волны
Бесследно тает звон полдневных марев.

А я всего лишь тень, тиха в своем изгнаньи,
Любуюсь звезд речною глубиной.
Не заговаривай со мной, усталый странник -
Я молча твой постерегу покой.

И я хочу в своем речном молчании
Уплыть в сияние полуночных небес.
И пусть по мне всплакнет листвою лес
Своим безудержным алеющим рыданием.

Томительно-грустно. И скука. Пальцы сами выстукивают рифму: скука-разлука-мука-порука. Но я останавливаю их. Мысль по инерции бредет стихами, но нужно не это. Пластмассово-ласковый рай - безмятежность бездействия. Да, все то же, все о том же, все теми же словами. Но кроме слов у меня ничего нет - я сама слово. Так уж получилось...

Как скучно в этом приторном раю,
В коловращении пустых и мудрых действий.
Я, к сожалению, повисла на краю -
С той стороны стекла ко мне стучатся вести.

И бледные слова, и тусклый взгляд,
Мерцание светил - но тех же самых!
Лишь только метеоры воскресят
Своим горением мои замазанные раны.

Мне нужно боль! Мне нужно трепетание!
Мне нужно то, чего, быть может, нет...
Мне нужно то, что разорвет покров молчания.
Мне нужно то, что даст мне горький свет.

Как нужно быть пронзенной и убитой!
Как важно зависать над острием!
Как страшно тенью пролетать размытой!
Как я хочу быть не одна и не вдвоем...

Пусть злое время вечно-торопливо
Бежит по телу, как холодная волна -
Я свой унылый рай уже разворотила.
Отныне я навеки не одна.

Раньше я часто думала, для жизни в каком времени предназначена... Теперь это кажется очевидным - Петербург 1903 года, с психоделическими Религиозно-Философскими Собраниями, с "воскресениями" на Пятницкой у Розанова с его интимненьким шепотком, с великим и ужасным Победоносцевым, росчерком пера уничтожающим благие начинания.
Тогда все было особое - Париж был петербургским, Венеция была петербургской.
Квартиры с низенькими потолками, заполненные дымом тоненьких модных сигареток, краснеющие лысины почтенных литераторов той, старой закалки, и скучная развратная петербургская молодежь, которой так хочется обладать, но которая так не понимает одиночество...

Серые тени шатались по комнате,
Стены пускались в пляс.
В мутной передней на подоконнике
Бутылочный иконостас.

И рыжие кудри, и чьи-то глаза,
И сонно, и тонкие губы.
Куртуазно в ресницах осталась слеза.
Он шепчет: "Тебя не забуду"

И кто я? И где я? Я есть или нет?
Оконные стекла с рыданием
Впускают трепещущий утренний свет.
Я нежно люблю расставания...

Вот так бывает. Он задает один и тот же вопрос: "Ты есть <тут очередное его предположение>?". А я говорю: "Не только."
Не только. Да, я то, но еще и другое. Живая и неживая, существую и нет. Кто же ты сам, спрашивающий? Ведь ты не знаешь границ своего существа, а уже спрашиваешь, кто такая я.
Я ненавижу кошачье кокетство, но иногда на вопрос "Кто же ты такая?" хочется ответить "Вот такая я." Но нет ничего хуже таких вымаливающих внимание и почесывание за ухом ответов. Поэтому: не только.
Женские существа не предназначены для сочинений на заданную тему. Ускользнуть, расширить, разъять. Сказать больше, чем нужно, а иногда - промолчать. Сделать три шага вместо двух и один вместо трех. Знать и не знать. Быть и не быть. Ненавижу однозначные ответы, потому что однозначность - это иллюзия однозначности.
Поэтому я так пишу и говорю - не то, не о том, не так.

На окне цветок - как я, засохший.
В сердце - изваянье синевы.
Я на этой улице - прохожий.
Я бегу от здешней маеты.

Мне не грустно и не страшно - скука.
Бледное мерцанье бытия.
Забирай навеки сердце, руку.
Все не нужно, все это - не я.

Вот и побежим на волглом холоде
Каждый тротуарами судьбы.
Я замолкну в телефонном проводе
Между мной и смертью - только ты.

Мне больно не в боли.
Мне счастье не в радости.
Забыла я роли -
Умру я без жалости.

Усталое небо. Сырые обои.
Пустая осенняя лень.
В ненужной квартире нас двое.
Я - и тень.

Синие тени, алые отблески.
Грохот машин и небес синева.
Мрачные лица, угрюмые возгласы.
Ночи пустые и ночи без сна.

Свет фонарей и усталые дворники.
Вечный собачий лай.
Гомон детей, стаями школьники.
Крик в телевизоре: "Не покидай!"

Пусто и зябко. Грустно и сыро.
Осень сочится в щель.
Я б отдала вечный мир в целом мире
За клейкое слово "апрель".

      

Я хотела бы вынуть небо из прочной оправы горизонта. Иногда мне хочется разъять все и вся. Хочется потрогать и рассмотреть каждую бусину, каждый камешек. Перестать быть во всем и во всем обнаружить свое несуществование. Забыть, кто я такая. Кто такая я.
Поэтому я пишу. И это, и другое. Писать для меня - это разрывать последние связи с тем, что "не я", сочетать максимальную обнаженность с величайшей неузнанностью.
"...Только об этом думает Бог:
О Человеке.
Любви.
И Смерти."

В колонках играет - Сергей Калугин - Das Boot
Мне никогда не бывает достаточно плохо. Когда я жива, я всегда я. А нужно еще помогать своему лунному жениху и брату. Ему бывает плохо. Но мне достаточно просто быть, чтобы все вставало на свои места.
Это тоже магия. Магия существования, присутствия.

Есть что-то алхимическое в одновременном чтении Волошина и Гиппиус. Есть в этом какое-то единение противоположностей - откладывая "Сияния" Гиппиус, открывать "Corona Astralis" Волошина. Так и провела эту ночь в алхимическом браке.
Это своя, другая магия...

В колонках играет - Сергей Калугин - Девя
Первый же пост привлек к себе кучу трупоедов с рекламными комментариями. Несмотря на свою тонкую душевную дезорганизацию, я испытываю стойкое отвращение к этому.
Ага-ага, только попробуйте сказать, что так здесь принято.

В колонках играет - Sigur Ros - Svefn-G-Englar
Тут я начну. Из своего вечного декадентского Петербурга начала прошлого века. Здесь, как всегда, темно и пьяно. Все, как всегда, с другой стороны черты разрешенного. Весь мир скользит и извивается. А я... я остаюсь, как всегда, в центре этого кошмара. Неузнанной.

Петербург 1903 года. Салон декадентской мадонны. Дым длинных тонких сигареток. Желтая лампа под абажуром. И золотой дьявольский аромат присутствия ветреной феи Морганы.