В темноте стекла антрацит
Гладью вязкой воды блестит.
Слышишь тихий невнятный стук?
Как касание чьих-то рук.
Проходя анфиладой зал
Опускаешь взгляд от зеркал.
Ты же знаешь, что там, внутри.
Не смотри назад!
Не смотри...

Мария Прудковская

 

Вчера мне взрослое дали имя, и это первый мой выход в свет. Восьмая - переводить с латыни | то имя если. Даю обет:
быть храброй, честной и справедливой; чужие жизни любой ценой | беречь. Стою под цветущей сливой, вдыхая в лёгкие летний зной. Мой голос твёрд, мой кинжал наточен. Твердит Совет: "далеко пойдёт". Мой выход в свет будет этой ночью. Завёлся кто-то в черте болот.

Пропали девушки из деревни. Ушли за вереском - день как нет. Нашли в лесу их корзинки, гребни, обрывки алых и синих лент. Для нас задача, для нас охота. Не сгинет нежить одной мольбой, кому-то всё это лишь работа, а мне начертано так судьбой. Восьмая - имя мне не случайно. Охотник в нашем роду восьмой. Колец не будет мне обручальных, обручена я на вечный бой.

Ну а пока солнце жарит травы, рисует охрой мне на плечах, и мы с подружками для забавы ныряем в реку в его лучах. Наш лагерь шумный, родной и пёстрый, и знают все свое ремесло. Мне амулет подарили сёстры [в легендах вяз поглощает зло]. И пахнет с юга лесной малиной, подружки в косы вплели цветы, за нашим лагерем, за долиной, леса, пустыни, моря, хребты - и я увижу их, я увижу. Огромный мир четверть века ждал, теперь он кажется проще, ближе, и я спасу его. Мой кинжал, мои друзья и чутье, и ловкость - есть всё, чтоб миссию завершить. И я ногой ощущаю ломкость травы, и веток от ветра прыть.

Темнеет. Время идти к болотам. Наш Старший первым берет мешок. Поход, разыгранный как по нотам. Нам смотрит каменный в след божок. И шепчет Друг мне: "держись за мною", и я немею на краткий миг. Готов мне быть он щитом, стеною.

Залезла мошка под воротник.

Готов быть другом, никак иначе. У нас такое вполне в чести - терять не хочешь свою удачу - ищи любимых в другой сети, ищи домашних, осёдлых, мирных. Тебя же должен хоть кто-то ждать? И он нашёл в лавках сувенирных.

Со Старшим вместе в отряде пять.

Скрипят и стонут во тьме деревья. Притихли птицы. Взошла Луна. Гласят учебники и поверья: скрывай от нежити имена. Восьмая - имя мне на латыни. Я вижу девушек у воды. Я слышу рык. Моя кожа стынет. В грязи отметины и следы. Оно покрыто болотной тиной, в глазах горит неживой костер, и руки тянутся паутиной, раскрыв смертельной волной шатер. Ворона гаркнет с высокой ветки, трава колючим лежит ковром, а всхлипы девушек тихи, редки, тела лежат кружевным бугром. Я, сжав кинжал, выхожу к болоту. Мне Старший шепчет: "ударь под грудь".

Деревню ярмарка ждёт в субботу, и я куплю себе что-нибудь.

Я ближе к монстру, ступаю тихо, и вот я вижу его лицо. Его глаза будто облепиха... Блестит на пальце чужом кольцо. Я знаю блеск этот, знаю руку. Я знаю взгляд изумрудных глаз. Одна из жертв тех - невеста Друга.

Оно меняет свой ряд гримас.

"Восьмая" - лес оглушает имя. Кричит невеста: "Спаси, спаси!" И я тону в едком липком дыме, слетев с привычной земли оси. Оно смеется, и я подвластна теперь любому из монстра слов. "Иди же ближе", и тень соблазна меня вращает в его улов. Я ближе, ближе. Стирать границы мне не давалось никак легко. Кричат истошно лесные птицы, я бью по рёбрам ему клинком, кинжалом, пальцами - чем попало. Он тянет сердце своей рукой. Дышать осталось, похоже, мало. Со мной прибудет сейчас покой. Тянусь к земле, а Оно истошно кричит и воет, теряя мощь.

И вот наш Старший глядит тревожно. Оно мертво. Унимаю дрожь."Прости, прости", - шепчет Друг бессвязно. За что? Охота важней всего. От крови монстра здесь слишком грязно.

Какое странное волшебство...

Луна исчезла в хребтов вершине, и льется солнца рассветный цвет.

Восьмая - имя мне на латыни.
И я исполнила свой обет.

Лёша Самолётова

 

Расплата.

Открою секрет: ведьмам дар не с рождения дан.
Он в души стучится, когда очи застит туман,
Когда не смогла то, что ценно тебе, уберечь,
И Он вдруг коснется чужих нецелованных плеч.

И вот, в этот миг, тьмой в зрачках вытесняется свет,
Привычный, лучистый, что грел тебя так много лет.
Улыбку сменяет холодный надменный оскал
Нашел себе счастье? Уверен, что ЭТО искал?

Меняешь потертые джинсы на угольный шелк.
Внутри (если б кошки!) заходится хрипами волк,
И ты выпускаешь чудовище. Древний обряд
В тебе будит ту, что сожгли три столетья назад.

Теперь в твоих силах Его навсегда привязать,
Но только отраву льет в уши проклятая рать.
Гордыней давясь, в его фото втыкаешь иглу,
Сердца погружая в смертельную, хладную мглу.

А дальше - минуты, года. То смеясь, то кляня,
Ты знаешь, что близко, что скоро пришпорит коня
Тот всадник, чья мантия - тьма, взгляд - лишь угли костра
"И пробил сей час. Ну же, следуй за мною, сестра."

Мария Прудковская

Хрупкость обманчива: скрыта большая сила -
Сила недобрая – в темных его глазах,
В хищной улыбке, в тонких руках красивых,
В ярко-седых висках.

Много сокрыто за сложной броней костюмов,
Вежливой речью, тайной прямой спины –
Так он пытается в лоске своем угрюмом
Спрятать печать вины.

Вины перед тем, кого он давно оставил
В мире ином, даже в ином столетии.
Тогда он не знал - за нарушение правил
Платят не только смертью.

Платят раскаянием, знанием чужих пророчеств,
Полным бессилием время направить вспять.
Он перестал, как и множество одиночек,
Крепко ночами спать.

Сон – это роскошь, когда одержимый целью
Ищет…не то, что выход - скорей исход.
Вязь из проклятий свое совершила дело –
Сделок пришел черед.

Черед оставлять на контрактах витую роспись,
Перо предлагая жертвам сухой любви –
Они хладнокровно идут на любую подлость:
-Well… Do we have a deal?

- Deal, - отвечают. Кивает, мол, как иначе,
В отчаянии люди готовы почти на все.
Конечно, потом жалеют, стенают, плачут,
Да срок истек.

Времени счет потерялся в пыли столетий,
Вина не утихла, а стала еще острей.
Скоро он встретит ту, что его изменит,
Сделает чуть добрей.

Ну, а пока что в хоре своих одиночеств
Он выпрямляет спину и скалит рот,
Только в глазах его цвета осенней ночи
Можно увидеть то,

Что он скрывает за сложной броней костюмов.
В взгляде его скрестились десятки сил -
Такие глаза бывают у тех, кто умер и
Сам себя похоронил.

Внешность обманчива. Этот закон жестокий
Без вариантов однажды познают все:
Магом окажется нищий с большой дороги,
Главным героем – потомственный трус убогий,
Боящийся выйти в свет.
Путь покороче окажется самым долгим,
Топи и темень всегда затрудняют шаг.

Так в антикваре тощем и хромоногом
Узнается темный маг.

(с.) Эстет Тобиасович

Предложи ему солнце — он выберет сотню лун, и окажется снова, как и обычно, прав.

Его пальцы касаются нежно гитарных струн, извлекая из них поаккордно то боль и страх, то горючие слезы и радость вечерних дней.

Его бросили боги, а он позабыл богов.

И, пожалуй, на свете нет ничего важней, чем прозрачное небо, сотканное из снов. Предложи ему день — и он выберет сто ночей. Тихим шелестом звезд обрамит он свою игру.

Он проходит сквозь рынки улиц и площадей, он скользит под луною, крепче зажав струну, он проходит молча, и небо над ним молчит, он струится тихими нотами бледных рек...

Он не помнит богов. Для богов же он вечно скрыт.

Он играет в полях уже тысячу с лишним лет. Он ложится на спину, клевер собой примяв, заменяет сигару вересковым цветком. На обветренных и искусанных в кровь губах расползается тень улыбки, пока тайком, а потом разлетается смехом сквозь пыль веков, удивляя путников всех времен и любых дорог.

Его бросили боги. А он позабыл богов. Да, пожалуй, он сам давно свой последний бог.

(с) nair.

Незваный гость

Все часы стоят. В этом замке так было испокон.
Двери на засов, тролли на цепях стерегут покой.
Туфли в бубенцах. Крысы не суют носа из норы.
У хозяйки гость. Значит, в эту ночь будут жечь костры.

Вместо алых роз в призрачном саду дягиль да репей.
«Что скучаешь, гость? Здесь вино рекой. Наливай, да пей!»
Пальцы в серебре, гребень утонул в черных волосах.
У хозяйки той бедра широки, да туга коса.

У хозяйки той жабы в погребах, зелие в котле.
«Эй, слуга, сюда! К гостю подойди да вина подлей.
Не пройти тебе всех лесов-полей, всех дорог-степей.
Здесь вино рекой. Что тоскуешь, гость? Наливай, да пей!»

Только славный гость кушаний не ест, да вина не пьет.
У хозяйки той кожа – белый шелк, голос - горький мед:
«Позабудь свой дом, позабудь жену, позабудь детей.
Эй, слуга, иди! Разводи огонь, да стели постель»

Но при госте том не кипят котлы, не горят костры.
Мечет госпожа: в волосах туман, в горле жуткий рык:
«Обижаешь, гость, я к тебе с душой, ты ко мне спиной.
С чем сюда пришел? Что же ты молчишь, о, незваный мой?»

Только странный гость, скинув капюшон, встал из-за стола.
Тихо произнес: «Что же ты творишь, сводная сестра?
Как посмела ты нарушать закон Древних Королей?
Эй, слуга, сюда! К Госпоже иди, да вина налей»

У хозяйки вдруг дрогнула рука, сгорбилась спина.
Кубок в серебре, в кубке том вино, а на дне вина.
Плачет госпожа: «Пощади, прошу, Повелитель мой,
Ты же Светлый, брат, ты же мудрый, брат… ты же не такой!»

Он повел рукой по ее щекам, по ее губам:
«Все как раньше, да? Ты мне дорога, но моя судьба…
Призывает чтить и блюсти закон. Пей, моя сестра,
Это был приказ. Извини, дружок, мне идти пора»

Все часы стоят. В этом замке так было испокон.
Стихли голоса. Двери на засов. Время на покой.
Выпито вино. Не горят костры. Не скрипят полы.
Где стоял дворец, распростерлась степь, а в степи – полынь.

●~СашаБесt и Ее поэзиЯ~●

Лесная ведьма

Верю в одно я простое поверье:
Тайны хранить могут только деревья.
Шелест листвы - он не выдаст секретов,
Но может дать пару мудрых советов,
И пригласить вас в тени пообедать,
Может вам сказок-историй поведать,
Вот, например, что за дом среди леса?
О, здесь живёт нынче ведьма-принцесса.
Ведьма когда-то была очень милой,
Платьяца с рюшем и туфли любила,
И танцевать, так, чтоб ночь до упаду,
И целовать кавалеров в награду.
Руки, сердца - миллион предложений,
А у нее - миллион возражений:
Этот - не тот, а другой - еще хуже.
Ей не такой и не эдакий нужен.
Ей нужен принц, чтоб совсем идеальный,
С замком в Италии с башней хрустальной,
Чтоб много солнца, тепла, много света,
Чтобы в шелка быть разодетой,
Чтоб этот принц был и складен, и молод,
Чтоб позабыть с ним и Север, и холод.
А кавалеры - все Севера дети,
С ними и думать не думай о лете,
С ними лишь только готовить жаркое,
Ткать и вязать в своем хмуром покое,
И не мечтать о шелках и о фруктах -
Шерсть, ветчина, запеченная утка.
Множить их род, увядая и старясь,
И о мечтах позабытых печалясь.
Чтоб не испытывать этого стрэсса
В лес убежала глупышка-принцесса.
Лес для нее был всегда интересен,
Он обучил ее множеству песен,
Он рассказал миллионы историй,
Домик для нашей принцессы построил.
Так она стала лесною ведуньей,
Старой бездетной принцессой-колдуньей.
Кто это ночью блуждает по лесу,
В гости идет к нашей ведьме- принцессе?

© Сафи Байс #SafiBice

у Элис вечно длинные речи, коса до пола и горек мед.
Ее обнимет некто за плечи – его прихода все Элис ждет.
Все ткет из вереска нити счастья, порог все метит белым огнем.
Сбирает травы, делит на части, (одни варить можно только днем,
Другие только в ночи безлунной, а третьи вовсе в Самайн трясти),
В округе Элис слыла безумной. Ее забыли в детстве крестить.

Вода в руках Элис то чернеет, то белой россыпью станет в миг,
Она не знает сама – умеет в лесу найти неживой родник.
Где ветви впустят только проклятых там Элис ходит и день, и ночь.
От Элис пахнет вином и мятой. Она у ведьмы вторая дочь.
Того не ведая пишет сказки, больным приносит к порогу дичь.
Уходит поступью мягкой ласки к брегам высоким деревья стричь.

У Элис нет ни семьи, ни друга, да только горе ей нипочем –
Она сама себе и подруга, и вечный странник, что обречен.
Она сама себе шьет наряды, каких во всех краях не сыскать,
И те, кто может сравниться рядом – то короли или просто знать.
Но Элис знает, пройдут закаты, пройдет свой круг вековая хворь,
И выйдет к ней в золотистых латах король земли и небесных зорь.

Он заберет Элис в путь-дорогу, он даст ей новый, смешной венок,
И он полюбит, хоть понемногу, чтоб оказаться у ее ног.
Он станет верным, спокойным мужем, она – ревнивой, смурной женой,
И ей весь мир уж не будет нужен, когда вся жизнь поменяет строй.
Все Элис знает. Сама гадала. Сама чертила к нему пути.
Осталось чуточку, совсем мало. И он сумеет ее найти.

Ты молода. Тебе хочется целоваться,
Хочется честности, зверя на поводке.
Да только меня приручить, дорогая красавица,
Никто до тебя не то, что не мог – не смел.

И в смелости этой твое превосходство, сила.
Мое же могущество, dearie, совсем в ином:
Магия с миром сказок меня мирила,
Значит, примирит с жизнью в миру людском.

А юность твоя так горячна, что сводит зубы,
Чтоб это скрыть, я пытаюсь тебя обнять.
- Зачем тебе магия? – вызов похож на грубость.
- Магия – это сила, - молчит.
– Для меня.

Тебе не понять, ты не видела войн с изнанки,
И кроме разбитых коленок не знала боли.
Что до сердечных ран… ты и их не знала.
А чувства ко мне – незавидная злая доля –

Ты их изживешь, не останется даже шрама.
В шрамах я знаю толк, ведь коплю их с детства.
Ошейник ослабь, уже не могу дышать в нем!
Совсем не снимай, а то мало ли…
Вдруг повесят…

Хотя, ты права – я бессмертен, но это кара,
Цена за возможность других не бояться боле.
Господи, как хочу я, чтоб ты не знала
Войн, одиночества, страха, тоски и боли.

Ты молода. Ты еще нацелуешься вволю.
В прядях моих многовековая проседь –

Я отцелован, и сердце мое не трогал
Никто до тебя…и никто не сумеет после.

(c.) Эстет Тобиасович

Источник: http://twilightrussia.ru/forum/59-12362-1

Источник: http://twilightrussia.ru/forum/59-12362-1#2137428

Источник: http://twilightrussia.ru/forum/59-12362-1#2137428

Источник: http://twilightrussia.ru/forum/59-12362-1#2137428

Источник: http://twilightrussia.ru/forum/59-12362-1#2137428

Источник: http://twilightrussia.ru/forum/59-12362-1

Источник: http://twilightrussia.ru/forum/59-12362-1

Источник: http://twilightrussia.ru/forum/59-12362-1

Я помню этот мрачный зимний вечер
И руки ослабевшие твои.
Ты зажигала тающие свечи
И признавалась демонам в любви.
И демоны стояли и смотрели.
Как жаль, что ты не можешь видеть их!
Они к тебе вошли, минуя двери,
Когда буран за окнами затих.
Они стояли молча, неподвижно,
А мы с тобой в кругу, как за стеной.
Ты что-то говорила еле слышно,
Они в ответ кивали головой.
Я видел их десятый раз за зиму
И вроде даже начал узнавать.
Он в прошлый раз ронял твою картину,
А этот снова прыгнул на кровать.
Они ушли в белеющую вьюгу,
Мелькнув в зрачках моих зеленых глаз.
Лишь самый главный протянул мне руку
И прошептал: «Храни ее для нас».
Я выгнул спину, шевельнул ушами –
«Я помню наш старинный уговор».
Коты не любят говорить словами,
А демонам не нужен разговор.
Ты встала и шагнула за границу,
Ты поняла, что комната пуста.
Я лапой тронул старую страницу,
Играя с тихим шорохом листа.
Ты рассмеялась. Громко и без злобы,
Как вы смеетесь сотни лет подряд.
Ты знаешь, что с рожденья и до гроба
Коты людей для демонов хранят.

Не кляни ты судьбу-злодейку.
На закате не ворожи.
Ну и пусть он совсем не любит,
Надо ж с этим и дальше жить.

Не вари ты, колдунья, зелий,
И не плачь при седой луне.
Твой король сероглазый едет,
Но тропа не ведёт к тебе.

Он поедет своей дорогой.
Там и счастье найдёт, и мир.
Так чего же на целом свете
Тебе дышится только им?

Не гадай по далёким звёздам.
Лжив в ночи их холодный свет.
Ты в душе короля молодого
Не сумеешь оставить след.

Не коснёшься ты пылкого сердца,
Как ростка колосящейся ржи.
Не кляни ты судьбу-злодейку.
На закате не ворожи.

Карина Вернер

Сокол мой бьет крылом в предвкушении охоты.
Ждет и крови, и мести мой бешеный меч.
Замок мрачным забралом укрыла дремота...
Упадет этой ночью башка твоя с плеч.

Мне сегодня без дел оставаться негоже.
Я покину свой царский златой балдахин.
Ну, а ты жди гонца, королевская рожа.
Как хочу тебе плюнуть в лицо, сукин сын!

Спрячу нежную грудь я в суровых доспехах,
Я найду тебя даже за тысячу ярдов,
Я узнала сполна и о грязных утехах,
И о шлюхах твоих, благоверный бастард.

Я приеду к тебе с благородным визитом.
Прискачу к тебе ночью, в тумане густом.
На гербе моем львы алой нитью нашиты,
И опасно со мною играть, что с огнем.

Как больная, с тобой потеряла рассудок.
Только богу и черту о том не ропщу.
Жди в постели меня, о, прекрасный ублюдок,
Я сегодня тебе за себя отомщу.

Будет ложе твое моим телом согрето,
Будут ласки и стоны, и песни любви.
Только знай, что тебе не дожить до рассвета..
Захлебнешься, стервец, в своей гадкой крови.

Я тебе, как чума, черный титул вручила.
Поцелуями смерти тебя окропив.
Ждет тебя не алтарь, а сырая могила,
Запоют менестрели унылый мотив.

И так будет с любым, кто обидит принцессу.
Он попробует вкус моих шпаг и мечей.
А тебя я прощу - закажу в храме мессу...

Чтоб котел твой в аду был из всех горячей.

Хельга Новомлинская

Я - дитя королевских кровей,
Уготованный славе и битвам.
Я не верю волхвам и молитвам -
Правда дышит лишь в звоне мечей!

Мою смерть предвещает закат,
Как рожденье заря предсказала.
Я умру с поцелуем кинжала,
Как отец мой, и сын мой, и брат.

Меркнет слава блестящих родов,
Тает слава бессмертных творений.
Я не в силах дойти до ступеней,
Взведших предков моих до богов.

Мне наследство - последний предел -
Затушить в доме деда все свечи.
Оттого так прямы мои плечи -
Я б иначе и встать не сумел.

Валерия Супрон

Нас много лет опасности крадут,
Я не бегу, а ты - не догоняешь,
Мы снова замыкаем этот круг...
Давай не так, а так, как было раньше?

Пусть будешь ты не рыцарь, не с мечом,
Войдёшь ты в этот дом однажды утром,
Я буду, несомненно, привечать,
И, как всегда, сгорю в своей халупе...

Все говорят: быть с ведьмой не с руки,
Все говорят, что ведьмы травят душу,
Что, мол, от них хорошего не жди,
Но мы с тобой всё это знаем лучше,

Ты от меня хорошего не ждёшь,
В тебе я только укрощаю зверя,
Поэтому ты рядышком живёшь,
Поэтому ты снова мне поверил...

Что нужно нам от бешеных людей?
Кому и что мы доказать пытались?
Пришёл - садись, я не ждала гостей,
Но с радостью налью и чашку чая,

И зелья от задумчивой хандры...
Зачем искал меня, мой славный рыцарь?
Я знаю - колдовать мне не с руки,
Но кто теперь посмеет усомниться,

Что я ждала тебя? Спустя года,
Ты снова в эти двери постучался...
Привет, зайди, я так ждала тебя,
Не хочешь снова отравиться чаем?

Да, отравила. Кто теперь судья?
Кто мне теперь, как ты, заломит руки?
Поверь мне, я не верила, но шла,
И я нашла спасенье от разлуки...

Нет больше мира, нам не суждено,
Сразиться вновь за право на обиды,
Я умираю, ты - пока живой,
Прощай, я так ждала тебя, мой милый...

Дарья Сидорова

 

Некоторые видят в луже только грязь, а некоторые — отражение звёзд.

© Лабиринт Фавна

По преданиям, этот лабиринт был построен Дедалом для того, чтобы заключить в него Минотавра. Средневековые ученые считали этот лабиринт самым сложным из всех когда-либо созданных.
Математические шансы выбраться оттуда крайне малы, Дедал так остроумно использовал психологические факторы поведения, что вероятность побега из лабиринта практически равняется нулю.

Если ли же проходы этого лабиринта были в метр шириной, а стены – по 30 сантиметров толщиной, единственный ведущий из него путь имел бы длину более километра. Вероятней всего, что любой человек скорее умер бы от голода или жажды, прежде чем отыскал бы выход.

Сейдозеро - самый удивительный водоём Русского Севера . Находится оно в Ловозерских тундрах на Кольском полуострове. Озеро расположено на высоте 189 м над уровнем моря. Длина Сейдозера — 8 км, ширина — от 1,5 до 2,5 км.
Погода характеризуются крайней непредсказуемостью — когда на одном берегу сияет солнце, совсем рядом — на противоположном берегу — может разыграться нешуточная метель.

Озеро хранит в себе много загадок и тайн.

Выделение среди археологических материалов Восточной Европы норманнских древностей, раскрывающих характер славяно-скандинавских отношений на этой территории в IX—XI вв., можно условно разделить на два этапа: 1) выделение отдельных вещей скандинавских типов, позволяющих судить о времени установления связей между Скандинавией и Восточной Европой, их длительности и отчасти характере; 2) выделение скандинавских комплексов, свидетельствующих о том, что какое-то количество норманнов находилось в Восточной Европе и, очевидно, принимало участие в происходивших здесь событиях.

Определение скандинавского происхождения многих категорий вещей в настоящее время не представляет собой трудности. Более того, удалось установить, что некоторые из этих вещей являются надежным признаком этнической принадлежности погребения, если они найдены в достоверном, хорошо документированном комплексе. Так, набор женских украшений из двух черепаховидных (скорлупообразных) фибул, соединенных цепочкой или ожерельем, иногда с трехлепестковой или круглой ажурной фибулой на груди, являющийся специфической принадлежностью норманнского женского костюма (Geijer 1938: 139,153-155, Abb. 49-50), можно суверенностью считать этнографическим признаком скандинавских погребений (Шаскольский 1965: 120). То же относится к железным шейным гривнам с подвесками — «молоточками Тора», — найденным во многих погребениях как Скандинавии, так и Восточной Европы. Только норманнам могли принадлежать и магические палочки или кости с руническими надписями.
Некоторые типы украшений, характерных для Скандинавии IX—XI вв., распространены и в Восточной Европе. Это, помимо уже упоминавшихся наборов скорлупообразных, трехлепестковых, круглых ажурных и равноплечных фибул, подковообразные фибулы с навершиями в виде звериных головок, массивные литые выпуклые браслеты с S-видным орнаментом, булавки, подвески, поясные бляшки с орнаментами в стиле Борре и Йеллинге, оправы ножей и рогов с городчатым орнаментом. Начиная с IX в. в Восточной Европе распространяются типы оружия, широко применявшиеся в эту эпоху скандинавами: каролингские мечи, изготовлявшиеся во франкских землях по Рейну и попадавшие на нашу территорию, очевидно, через Скандинавию, ланцетовидные копья и стрелы (среди них особо следует отметить украшенные стрельчатым орнаментом, характерным для Скандинавии IX в.), боевые топоры-секиры (формы изображенных на ковре из Байе), длинные кинжалы для левой руки (скрамасаксы), щиты с железными умбонами.
Наряду с оружием и украшениями в восточноевропейских памятниках ІХ-Х вв. известны находки и некоторых категорий бытовых вещей, пришедших к нам из Скандинавии: костяные гребни (односторонние, простые и составные, особенно с футлярами, бронзовыми заклепками и геометрическим орнаментом), стеклянные шахматные фигурки (фишки) (Корзухина 1963), так называемые шпорцы (ледоходные шипы, известные в Скандинавии еще в VII-VIII вв.). Наряду с этнически выразительными вещами и в Восточной Европе, и в Скандинавии есть вещи, распространенные очень широко и в настоящее время этническому определению не поддающиеся: ножи, замки, калачевидные кресала, большая часть орудий и т. п.

Если отдельные категории скандинавских вещей могут быть использованы для определения этнической принадлежности комплексов (наборы черепаховидных фибул, шейные гривны с «молоточками Тора»), то в громадном большинстве случаев сами по себе находки украшений, оружия и других предметов скандинавского происхождения не влекут за собой с необходимостью ничего сверх констатации экономических связей со Скандинавией; для того чтобы определить этническую принадлежность комплекса, в котором эти вещи найдены, необходим анализ погребального обряда, т. е. устройства погребального сооружения, состояния останков, способа их захоронения, характера и размещения погребального инвентаря.
Скандинавские, в частности шведские, погребальные обычаи изучены достаточно полно как в Скандинавии, так и в Восточной Европе. Не вызывает сомнений норманнская принадлежность сожжений в ладье (Шаскольский 1965: 118-119), сожжений с захоронением в урне, поставленной на глиняную или каменную вымостку (Авдусин 1967: 238), сожжений под курганом, окруженным кольцевидной каменной кладкой, сожжений с кострищем треугольной формы (Фехнер 1963в: 15). Сложнее обстоит дело с этническим определением погребений в камерах (срубах).

Погребения такого рода, известные в Киевском некрополе, к сожалению, были обнаружены при земляных работах, поэтому в большинстве случаев в нашем распоряжении есть лишь плохо сохранившиеся комплексы. Однако даже те скудные сведения, которыми мы обладаем, позволяют отметить сходство не только в устройстве камер в Киеве и в Бирке, но и в ориентировке на север, северо-запад и юго-запад (Arbman 1940, №№ 607, 752, 983, 985, 986; Каргер 1958, т. I, №№ 108,110,111,112,124,125). Погребальный инвентарь в киевских могилах, как правило, далеко не полный, также находит много аналогий в Бирке (оружие, конская упряжь, фибулы, игральные фишки, ларцы). И в Бирке, и в Киеве эти погребения характеризуют высший слой дружинной или торговой знати (Lecejewicz 1956; Каргер 1958, т. I: 212-230). В пользу мнения Т. Арне и X. Арбмана об этнической принадлежности этого погребального обряда говорит и наличие подобного типа памятников в двух крупных политических центрах Древней Руси (Киеве и Чернигове), для которых наличие в составе военно-дружинной знати некоторого числа норманнов засвидетельствовано письменными источниками.
И. П. Шаскольский пришел к выводу о том, что в Биркеобряд погребения в камерных могилах является одним из нескольких обрядов, притом не самым распространенным. Он полагает, что можно говорить о ненорманнском происхождении этого обряда. Но в Бирке найдено более 100 (94 бесспорных и около 10 сомнительных) погребений в камерных могилах. Для сравнения можно указать, что сожжение в ладье (обряд погребения, норманнское происхождение которого не вызывает сомнений) в Бирке представлено в 96 могилах (Graslund 1981). При этом нужно указать, что в Бирке камерные гробницы принадлежат представителям относительно узкого слоя военно-торговой знати, и, естественно, количество их погребений должно быть значительно меньше количества могил простых горожан: они составляют около 10% раскопанных комплексов могильника. Правильнее поэтому будет сказать, что в Бирке этот обряд является характерным признаком социальной группы, норманнская этническая принадлежность которой бесспорна (ср. Шаскольский 1965:178).

Однако так же, как и некоторые категории вещей, далеко не всегда погребальный обряд может служить надежным этническим определителем. Так, нельзя говорить об этнической принадлежности погребений по обряду трупоположения с западной ориентировкой, если в нашем распоряжении нет дополнительных данных, так как это христианский обряд, характеризующий не этническую, а религиозную принадлежность погребенного. В настоящей работе в качестве скандинавских рассматриваются только те погребения, в которых то или иное количество скандинавских вещей сочетается с бесспорно норманнским погребальным обрядом.

Заканчивая общую характеристику этнически определимых категорий и типов погребального обряда и вещей, характеризующих норманнские древности Восточной Европы, следует особо остановиться на находках вещей, которые могли быть изготовлены на нашей территории, но скандинавскими ремесленниками или местными мастерами, находившимися под сильным влиянием скандинавского ремесла.
Сюда следует прежде всего отнести полуфабрикаты (заготовки костяных гребней в Старой Ладоге (Давидан 1962а), незаконченную фибулу — литейный брак — с Рюрикова городища (Корзухина 1965).
Затем местные изделия, подражания скандинавским образцам. Это

а) браслет из кургана № 6 раскопок Н. Е. Бранденбурга (1895:104) в Приладожье, где «плетеный» скандинавский орнамент не понят местным мастером;
б) малые скорлупообразные фибулы, найденные в Латвии (Мугуревич 1965: 83, табл. XX, 4; XXI, 3), Юго-Восточном Приладожье (Бранденбург 1895, № 117), на Карельском перешейке (Schwindt 1893).

Наконец, чрезвычайный интерес представляют находки скандинавских вещей, приобретающих местные черты. Это

а) рукоять меча из кургана Ц-2 в Гнездове, раскопки Д. А. Авдусина 1950 г. (Авдусин 1954: 94, рис. 1);
б) ладожский топорик (Корзухина 19666: 94-95).

Есть еще вещи, местные по форме, но украшенные типично скандинавским орнаментом:

а) булавка из Люцинского могильника (Спицын 1983, рис. 36);
б) фибула, найденная в районе г. Гробини Латв. ССР (Уртан и др. 1967: 282), гребень из Камно).

Все эти находки позволяют предположить (Arbman 1960: 132-134), что экономические связи со Скандинавией не ограничивались ввозом готовых изделий, вызывавших местные подражания, но, возможно, некоторые скандинавские ремесленники работали и в Восточной Европе, испытывая несомненное воздействие местных художественных традиций.

Говоря о датировке появления норманнских древностей на землях Киевской Руси, мы имеем в виду, собственно, три аспекта этого вопроса:
а) появление скандинавских вещей,
б) появление скандинавских погребений и
в) появление признаков обитания скандинавов на поселениях.
Систематическое изучение материала, позволяющее судить о времени
первого появления скандинавов, проведено пока лишь в отношении Старой Ладоги. В последнее время было высказано мнение о возможности датировать горизонт Е Староладожского городища концом VIII—IX в.; с этим горизонтом связываются бесспорно скандинавские погребения из курганов в урочище Плакун (в том числе и женское), что позволяет предположить появление скандинавов в составе постоянного населения Старой Ладоги уже в IX в. (Корзухина 1966а: 61-63).
Материалы, позволяющие судить о появлении варягов в составе постоянного населения на других поселениях, нам пока неизвестны. Так, несмотря на большие масштабы многолетних раскопок А. В. Арциховского, В. А. Колчина, В. Л. Янина, А. Ф. Медведева, в Новгороде до сих пор не удалось найти слои, характеризующие события, синхронные событиям, описанным в летописи под 859-862 гг. Наиболее ранние массовые материалы датируются пока лишь серединой X в. (Труды Новгородской экспедиции, т. II. МИА, № 65, 1959, стр. 5).
Среди вещей, найденных в Новгороде в слоях X—XI вв., можно назвать некоторые, типологически близкие скандинавским и относящиеся к кругу норманнских древностей Восточной Европы. Среди них:

а) костяная пластинка с рунической надписью XI в. (Макаев 1962) — вторая после известной ладожской находка рунической надписи в наших поселениях;
б) черепаховидная фибула;
в) подковообразные пряжки с фацетированными головками;
г) литые выпуклые браслеты;
д) металлические витые браслеты;
е) ланцетовидные стрелы — по определению А. Н. Кирпичникова (1966: 12), ведущий скандинавский тип;
ж) орнаментированный боевой топор;
з) некоторые типы бытовых вещей: ледоходные шипы, замки, ключи, кресала, также широко распространенные в Скандинавии, но встречающиеся и на территории Восточной Европы (Труды Новгородской экспедиции, т. II, стр. 79-115,133 (рис. 5), 152-1531 (рис. 13), 242 (рис. 6, 3,16, 21), 246 (рис. 8,3, 7,10), 251 (рис. 9,4, 9, 24, 26).

В конце XI — начале XII в. типологически близкие скандинавским вещи в Новгороде исчезают: вырабатываются многие новые формы оружия, украшений, бытовых вещей. Однако для Х-ХІ вв. в свете вышеизложенного можно говорить о довольно развитых связях Новгорода со Скандинавией. ІХ-Х вв. — время появления в Северной Европе крупных торговых городов, таких как Бирка в Швеции, Хедебю в Дании, Волин в Поморье, Даугмале в Прибалтике. Появление в материальной культуре этих городов общих, в том числе скандинавских, черт закономерно.

Германский шлем, найденный в Шалон-сюр-Сон (№5), датируется концом классического периода. Он изготовлен при помощи типичной для оружейников Центральной Азии техники. Это тип шлема состоит из шести элементов в форме перевернутой буквы «Т», прикрепленных к обручу внизу и сходящихся к диску вверху. Промежутки рамки заполнены изогнутыми металлическими пластинами.
Шлем, найденный в Гице, похож на «большой польский шлем». Он изготовлен на 450 лет позже шлема из Шалон-сюр-Сон, но их конструкции сходны. Шлем из Гица (№6) состоит из четырех широких пластин более сложной формы. Вертикальные детали в его конструкции отсутствуют. Надбровная пластина прикреплена к одной из четырех частей, составляющих шлем. В музее «Метрополитан» в Нью-Йорке выставлен шлем сходной конструкции, найденный на территории Северной Франции. Он имеет дополнительную деталь – назальную пластину. На резной работе из оленьего рога, обнаруженный в Сигтуне, по-видимому, изображен такой же шлем. Хотя шлем в из Германдба (№1) больше напоминает старые скандинавские шлемы, он изготовлен тем же способом, что и шлем из Шалон-сюр-Сон.
Конические шлемы центральноевропейского стиля были найдены в Олмутце (№2), Познани (№3) и Венкесласе (№8). Они изготовлены из единого куска металла, кроме шлема из Венкесласа, имеющего некоторые необычные детали. Шлем относительно низкий, посередине лобной части находится ребро жесткости. Нижний обруч и назальная пластина посеребрены и украшены узором из узелков и изображением сцены распятия.
На рисунке №9 показано, как были соединены пластинки доспехов, найденных в Бирке. Из кожи нужной толщины вырезались длинные ремешки. На самом деле ремешки стягивали пластины более плотно, так что перекрывали друг друга во всех направлениях.