...п р е д и с л о в и е в прихожей

- Мы все всего лишь гости, Вам не надо расспрашивать - Мы всё расскажем сами. Без слушателей мы не существуем, о вас самих хотим мы рассказать.
Однако для начала разрешите представиться. Меня назвали Автором, назвали так меня все остальные, те, кто пришёл со мной - я с этим не согласен. Но слишком в гости я ходить люблю, чтоб недовольство проявить открыто.

- Я - Велимир. Не знаю, по какой причине автор, представившись, ни слова не сказал о том, кто существует лишь в авторском воображеньи - обо мне. Определённой внешности я не имею, прикидываюсь я то эльфом, то мышью голубой, а то луной - я постоянно изменяюсь, а мой голос пищит под ухом автора, мешая сосредоточиться, и в то же время помогая ему повсюду быть неодному.

- Меня зовут Иноро. Как-то раз мои родители ушли куда-то в гости - давно, я был тогда ребёнком. С тех пор я по гостям ищу отца и мать. Я подожду здесь - может так случиться - они придут попозже... Понакомьтесь: Дена, мой друг и мой сосед.

- Привет, я - друг Иноро, Дена. Мы к вам пришли все вместе, благо вы сегодня оказались дома, поведать вам историю с моралью. Ещё мы привели с собой двух дам, но, чтоб рассказ не портить до поры, позвольте им пока хранить молчание...

- А вот рассказ о тайнах и их власти над людьми.


...и с т о р и я

- Ну-ну, - эльф обнаружил на своём крыле невидимое пятнышко и начал усердно протирать его, - опять история? И снова будешь лгать? Ты обещал мне что покончишь с этим! - он сидел на авторском плече и излучал сиянье голубое.

- Я лгу?

- А как назвать написанное от твоей руки? То, что писал ты, было правдой лишь пока писал ты это...

- Но было же! Я помню это точно.

- Ну что ж, несчастный, продолжай пытаться! И чем на этот раз ты будешь развлекаться? Опять не знаешь?

- Нет. Теперь я знаю, - теперь эльф сморщился и шерстью весь порос. Оборотившись мышью, запищал:

- Ах, пленницей мне быть навеки, когда ж отпустишь ты меня?

- Тебя я отпускал без счёта, и воля возвращения - твоя.

- Но до тех пор, пока ты пишешь, я в заключеньи нахожусь... Ах, нет конца моим мученьям!

- Ты хочешь оставаться здесь - и остаёшься. И я уверен в этом - хватит ныть.

- Да ладно уж тебе, - тут мышь раздулась, и повернувшись боком к автору, явила месяц, взмывший вверх и засиявший.

- Случилось так однажды, что сына своего оставив дома, родители его ушли и не вернулись...

. . .

Я наяву, ах, я был наяву, и словно был в квартире я один, а мама, муж её, мои родители - ушли, и я был словно бы один, и мыши - но видеть мне их было не дано; я и деревьев корни, которые расти могли бы на месте дома моего. Я был один, и совы на деревьях, которые срубили, чтоб построить тот дом, где я, мне кажется один - вместе с корнями, совами, мышами!.. Их видеть я не мог - но видим был, и это, заодно со светом солнца заходящего, открыло в моё сердце путь для страха.... И я как будто бы не вижу, как на стене, подобно пламени над восковой свечой, дрожит и плавится, и пляшет моя тень. Хватая тени от других предметов и поглощая их, она растёт, всю комнату собою занимая, пока я головы не повернул – тогда она вновь застывает на стене, на время только тенью притворяясь. Нельзя мне спать, иначе тень, голодный червь, проглотит всю квартиру целиком. Без папы и его жены – и сын как будто бы не существует. Как доказать, что кроме сов, мышей, корней сосущей тени, кто-то есть – хоть кто-то Был в квартире?! Никто не видел. Ничего не знаем. Хоть кто-нибудь бы в двери позвонил!.. Когда звонок раздался, я не помню, бежал ли, шёл к двери… или летел? Я просто сразу перед нею очутился и отпер.

- Здравствуй, мальчик.

Да, на отца он не похож совсем, но всё равно – он здесь и меня видит. Я существую, я спасён, ура!..

- Я твой сосед по лестничной площадке, моя дверь, видишь, слева от твоей.

Мне всё равно, хоть с крыши вы спустились, хоть из подвала поднялись, – пожалуйста, останьтесь ненадолго, пока мои родители придут!

- Так что, их нет?

Нет, они есть, только не здесь, – и если не останетесь со мной, то и меня, боюсь, не будет с вами.

- Но понимаешь ли, мне нужен взрослый, кто-нибудь, как я.

Само собой, конечно, понимаю: и вам, и мне, нам нужен Кто-Нибудь, в противном случае же – никого не будет.

- Я просто слышал тонкий голосок, о помощи откуда-то кричащий, и я…

Я мог кричать, но рта не раскрывал. Скорее – всё вокруг меня кричало.

- Так слышал ты? Уверен я, что крики раздавались из-за двери, что слева от твоей. Пойдём посмотрим?

Почему бы нет, лишь только б одному не оставаться… Дверь нараспашку, и за ней – ни звука, похоже никого здесь нет сейчас. Темно внутри, висят на окнах шторы – ну что ж, так, будет видно лучше для меня. Свет тусклый ламп на стенах, на полу весь как бы поглощается коврами и мягкой мебелью, ах, что за лживый свет!

- Тот кто кричал, наверное, на улице сейчас?

Не думаю, следы ведут в обратном направлении от двери.

- Следы?! Постой-ка… Да, теперь я вижу.

Не видел я – почувствовал, как что-то мне кожу обжигает. Лишь потом, вглядевшись, обнаружил следов цепочку, опаливших пол; ведущих от двери к большому шкафу, ручка которого обожжена, ну а внутри?

- Лишь только обгоревшая одежда.

. . .

– Вот, бесполезно и пытаться было, и никому они не помогли, – луна, набравшись тени на две трети, на Автора ощерила глаза, два огонька рубиновых во мраке, – один из них напуган до предела, второй – глупец. Им не спасать, а лишь тонуть по силам!

– Но начали они движенье по пути. По-моему, и этого довольно…

– Движение? Куда? – мышиный хвост спустился вниз с луны, из-за чего та стала походить на странный полумесяц-полушарик, – те крики, что в квартире раздавались, что неизвестно, были или нет – звучит всё это слишком уж туманно…

– Только не для Иноро – он-то знает, куда ведут следы на самом деле.

– Неужели? Сейчас вернутся из гостей его родители, его отправят спать, и всё на том. И тайна эта, – луна сокрылась тенью целиком, – останется навек необъяснённой…

– Быть может так, однако гости те, – тут Автор ухватил мышиный хвост и дёрнул, чтоб мышь, в луну оборотившись, вновь засияла, – достаточно таинственное место, возможно там надолго задержаться – или пропасть совсем. Ну а пока – Иноро пригласит к себе соседа и объяснит ему, куда тот человек исчезнуть мог…

. . .

- Я лишь желаю знать, что с ним случилось.

Могу я вам помочь.

- Как? Мне казалось, что знаешь ты не больше моего.

О том, кричавшем? Я не только знаю, что он здесь был – но и подозреваю, где он сгинул. И прежде чем вам это расскажу, могу ли я доверить вам секрет, немногим ведомый, что, может быть, изменит вашу жизнь? Секрет в том заключается, что город, где мы живём – всего лишь результат людских фантазий. Прямоугольные постройки из бетона, червей стеклянных угольные соты, линейные следы асфальтовых улиток и электрические тени фонарей – лишь результат уверенности, веры всех горожан, меня и вас включая. Однако ночью, когда люди спят, легко узреть, как призрачны углов уродства, оттаивает тайна, и мираж, ложь многих, исчезает, открывая нам истинное города лицо.

- Поверить в это, честно говоря, довольно трудно. Но после того, что видел я в той комнате, и в это я уже готов поверить, и заново переосмыслить мир. Что нужно делать мне?

К окну вы для начала подойдите. Вглядитесь в звёзды… А теперь вы взгляд на землю опустите. И если город не исчезнет сразу, то повторите это упражненье – и, верю я, получится у вас.

- Но что заместо города увидеть я должен, расскажи мне.

Не скажу. ТЫ САМ МНЕ ВСЁ РАСКАЖЕШЬ.

- Вижу я тысячезвёздный неба склон, дрожащий мелкими волнами, что искры хладные роями бросает вниз, за горизонт… А в самом центре небосвода под тёмно-синим куполом чернильным я вижу стонкий лимонно-сочный срез луны в невидимой воздушной лунке, где ось ветров, небесных волн… Теперь я опускаю взгляд и вижу стволы закрученных ветвей, что кроной пьют молочную росу цветка небесного с лимонной сердцевиной… Я вижу ветви, которые ласкают ветра свод и ласку ветра принимают сами. Стволы, пособники ветвей, свои закрученные иглы им изгинают вслед, свои корявые канаты изгибают, корнями рассыпаясь по траве, что словно пламя изумрудное сияет…

Среди травы, промеж коры корней, спят люди без защиты, врозь и вместе. Заснув во сне бетонного железа, за крепкими дверьми в засовах и замках, сейчас, на время сна, они вернулись в реальный мир, под сень чудесной чащи. И те, чья связь крепка средь сна дневного, те здесь лежат в обнимку – такие, как непримиримые враги, любовники, родители и дети…

- Я вижу на земле те самые следы, что видели мы в комнате. Скорее, последуем за ними!

Погоди. Сначала я предупредить обязан о двух опасностях, с которыми столкнуться здесь ты можешь .

- Говори же, я ко всему готов.

Тогда тебе, наверное, они покажутся довольно безобидными: во-первых, не должен пробуждать ты никого из тех, кто видит сны в волшебной чаще…

- Но почему же? Разве истина не драгоценней снов, пусть даже самых сладких?

Да. Если это истина. А ты, хоть лес сейчас и видишь пред собою, не убеждён ещё, что он реален. С рождения ты видел только то, что было напридумано другими. Лишь только человек проснётся, он преобразит весь мир в себе удобный, в такой, каким его он помнит с детства – в такой, каким его ты помнишь, и твое сознание перебороть не будет в силах искушенье вновь оказаться в сне, тебе привычном. Ведь даже я, хоть чуть ли не с рожденья здесь бываю, всё ж не рискую никого будить. Всё потому, что и родители мои, и их родители всю жизнь во сне прожили, я опасаюсь, как бы память их во мне не проявилась. Ведь если удержать я не смогу проснувшегося в настоящем мире, то сам засну, ну а когда проснусь, проснусь во сне я, и все знания об истине меня покинут…

- Ладно, обещаю я быть осторожным при ходьбе и говорить как можно тише.

Хорошо. А во-вторых, не должен никому ты рассказывать о здесь увиденном, и доверять секрет о сне дневном, сам снясь кому-нибудь, – иль вход под крону изумрудных листьев навеки будет для тебя закрыт. Показывать же вход сюда ты можешь лишь тем, кому и жизнь доверил бы.

- Согласен с этим я – ведь обо всём, что я сейчас увидел, не говорил ты мне. А это значит, что путь сюда ведущий – только мой.

Раз принял ты условья все, то по тропе последуем скорее. Хотя лишь крик в ночи да след в траве сгоревшей нами движут, но не случайно среди всех слепых ты зрячим оказался. В путь, скорей!

. . .

Луна потрескалась яичной скорлупой и выпустила эльфа на свободу. Как стрекоза светящаяся он кружил под потолком, над Автором переплетая плети света, а тот, без устали, вёл Дена и Иноро сквозь лес и вереницы из полян:

– …Увитые плющём и виноградом поляны, что хранят ленивых сон…
– На смену им рощи акаций и зелёных роз приходят – здесь, на земле, покрытой сплошь полынью, спят люди со слезами на глазах, обуреваемые горечью утраты…
– А мёртвые берёзы-исполины на черноземие неплодородном хранят учёных и студентов сон – здесь места нет ни росту, ни цветенью…

Тут эльф, запыхавшись, остановился:

– Хватит! Ведь каждый, кто историю читает, выдумывать поляны может сам, хоть толикой фантазии владея. Пока идут по своему пути, ты лучше расскажи о человеке, которого преследуют они.

– Хорошо, о ней я расскажу, о девушке по имени Райнис, которая однажды, на страх и риск свой собственный, решила переиграть всю жизнь свою – и этим вовлекла себя в беду. Рассказ о ней не будет длинным, я начну его с того же времени, что и историю о Дена и Иноро.

. . .

Уж солнце начало тонуть за горизонтом, когда я подходила к дому, среди проулков и дворов, в тени закатных отголосков поднебесья. Как неожиданно одна из теней, зашевелившись, выплеснула мне навстречу фигуру женщины, белёсый силуэт, мне приказавший знаками приблизится. Я подошла.

- Я знаю точно, что за болезнь живёт в тебе и причиняет боль, как только закрываешь ты глаза, пытаясь сном забыться. Тот огонь, что спит в тебе сейчас и распускается в ночи пурпурной розой, мне ведом. Та тайна, что хранишь ты от других, о чём ни родственникам, ни друзьям сказать не смеешь – в то я посвящена.

Вы знаете, что нет меня давно?

- Да, знаю я, что вместо той Райнис, что была прежде, вместо неё два человека, две души живут в единой исстрадавшейся плоти. Одна – та, что была тобой до наступления четырнадцатилетья. Та, что больше о себе напоминает, чем истинно живёт - как гость чужой и странный, и… родной. Она вести себя как прежде принуждает, невинностью и простотой порабощая.

А другая?

- Другая ты, которая признать себя сама собой боится. И это тоже ты, но только «падшая», как первая тебя с насмешкой называет. Ещё зовёт она тебя никем; ничем, ничтожеством, рабынею своею. И чем это всё дальше происходит, тем ниже падаешь ты в собственных глазах, – и тем становится прекрасней образ тот, который создаёшь ты для других. Для всех являясь олицетвореньем красоты, себе ты представляешься ужасной.

Никто не в силах мне помочь.

- Тут ты ошиблась. Я могу так сделать, что станешь ты одной из них, а та, что жжёт тебя под кожей еженощно, наружу выйдя, обретёт свободу.

Из них двоих какой могу я стать?

- Любой, которой пожелаешь… но, должна предупредить, что от того, кем выберешь ты быть, зависит, получишь ли свободу, или будешь ты вечно в муках адских погибать. Согласна ты на это?

Я не знаю…

- Да или нет, скорей произнеси!

Да, хорошо, согласна я – ведь то, что я сейчас испытываю, хоть и невидимо, но всё же адски больно. Меж чем и чем мне выбирать тогда? Между свободой быть самой собою и продолженьем пытки? Свободу выбираю.

- Хорошо! Тогда домой иди, и как войдёшь в квартиру, о той подумай, что тебе противна, о той, кого хотела б избежать и всю её оставить за порогом. И если правильным твой выбор будет, свободу обретёшь.

Благодарю.

- Не стоит благодарности. Быть может, вскорости меня ты проклянёшь…

Так лучше поблагодарю сначала! Хоть некого уже – исчезла женщина, одни слова её остались мне. Вот мой подъезд и вот я поднимаюсь по лестнице. Вот левую из трёх дверей площадки лестничной открыла я ключом… Тут твёрдо я решила для себя – пусть падшая останется за дверью! Развратная, нечистая, прелюбодейка – она мной не заслуживает быть! Переступив порог, закрыла дверь. Мгновенье себя я чувствовала будто возрождённой. Но, как обман любой, то чувство дольше мига не продлилось, Поскольку каждый день, всё в памяти меняет, что было до него, то и прошедшее становится мертво – но ах, как поздно это поняла я! Уж в зеркале, висевшем перед дверью, подростка девочки лицо покрылось пятнами, всё сморщившись, одрябнув… «На помощь кто-нибудь, хоть будь ты Смерть, приди!» – звала напрасно я, не умирая. Когда ж, отчаясь, распахнула дверь я, в попытке убежать самой себя, то пламенем объятый силуэт шагнул навстречу мне. Я вспыхнула как воск. А мир померк.

- Очнись Райнис, очнись!

Воззвал шипящий голос, мешаясь с воем ветра, скрипом веток. Открыла я глаза: я находилась в ложбине дерева, в дупле его ствола. В фигуре, что расположилась на ветвях рядом с дуплом, ту женщину узнала, что у подъезда встретила меня. Теперь лицо её было открыто, как вся она, сова и человек, всё вместе, всё смешалось в этом теле. О ведьма, что ты сделала со мной?!

- Я – ничего. Но это ты ошиблась, неверно выбрав. Твой удел теперь: ты, будучи в моей безмерной власти, испытываешь адский холод, боль, во всех костях, готовых преломиться, и твоё тело, как и ты сама, подвержено гниенью и распаду, которые теперь навек с тобой. А если попытаешься сбежать – взгляни-ка вниз, скажи мне, что там видишь?

Огонь.

- Это она, другая часть тебя, которую, отринув, ты превратила в тень свою. Теперь, куда бы не пошла ты, она будет преследовать тебя, сжигая плоть.

Я упаду, хоть не сейчас – так позже. Соскальзывают руки, и дупло слишком мало мне, ведьма, я почти что…

- Ну, ЭТОГО ты можешь не бояться. В лесу, где ты находишься сейчас, я, зная, что сюда ты попадёшь, собрала паутины и, смешав её со слизью от улиток, сплела верёвку, вот моток. Вяжи сама себя всё время, чтоб остаться. Она, верёвка, хоть и липнет так, что и не отдерёшь, но всё же рвётся часто. Вяжи себя, чтоб не гореть веками, веками бойся пламени. Вяжи! Пусть паутина плоть тебе заменит, пусть ужас разум твой заполонит! Пусть ты врастёшь, пусть одеревенеешь, пусть страх пред болью сердце поглотит!

Кто ты такая?

- Та, кого ты кормишь своими тайнами и страхами своими. Хотела ты оставить часть себя не для того, чтоб обрести свободу, но чтоб свою порочность скрыть. Ну что ж, когда ты в ствол врастешь, боясь упасть в костёр внизу горящий, ты своей достигнешь цели – будешь скрыта. Прощай на этом!

. . .

– Какой кошмар! – подала голос мышь.
– Что делаешь ты? – Автор посмотрел вверх на луну, из сырных дыр которой возник мышиный нос.
– Борюсь со страхом. В ужасе я таю. И чтобы не исчезнуть насовсем, – раздалось чавканье, и дыры стали шире – своё существованье подкрепляю едой, чтобы себя почувствовать живой.
– Что ж, поспешу закончить свой рассказ, а то тебе, боюсь, луны не хватит.


...мораль

- Вот дерево, горит костёр под ним. Наверх он тянется в бессилии своём, пытаясь ствол объять с безумной страстью, как человек, что на песке пустыни напрасно тщится миражи поймать: нетленен корень, недоступны ветви.

Я пламени живого цель узнать полезу вверх, и – чудо! – только я в него вступил, огонь погас, как бы помочь желая.

- Что ты там видишь?

Тут в стволе дупло. Увита по рукам и по ногам верёвками, ей впившимися в тело, здесь девушка забылась тяжким сном. Верёвки те, как будто паутина, и девушку они связали крепко, не позволяя вниз упасть, отягивают плоть они её и, кажется порою, заменяют. Девушка спит, и спит так глубоко, что мне она бы показалась мёртвой, когда б не резкие движенья рук. В ладонях девушки – всё новые верёвки, как будто бы растущие из них.

- Клубок растёт из сердца. Сети страха плетёт сам человек, себя своей же тайне подчиняя. Тут сделать мы не в силах ничего.

Её я разбужу.

- Постой, глупец! Ведь это наказанье она сама решила понести! Чего добьёшься ты, в судьбу чужую вмешавшись? Разве пытки для себя? Что знаешь ты о ней?

Она страдает. Больше ничего.

- Но как же можешь быть уверен ты, что на добро добром тебе ответят?

А я и не уверен. Но с того момента, как я здесь её увидел, я понял вдруг, что часть меня она. Себя я не предам и не оставлю.

- Что ж, поцелуй её и этим разбуди. Но знай, что этот лес отныне ты не увидишь больше никогда.

Известно это мне. Остаток жизни я проведу во сне. Но весь твой лес и знания его перед свободой человеческой ничтожны – как сон пред истинною жизнью человека.

- Будь осторожен! Вот слетает тень с луны, сюда она летит быстрее ветра. Это Отаяна, хранительница снов. Тебя она возможно растерзает или замучает!

Её я не боюсь. Кто ты, Отаяна, скажи мне, и почему людей ты мучаешь жестоко?

. . .

- Я вижу всё – я соглядатай тайн. Когда свет гаснет, и ложатся спать все люди на траву волшебной чащи, я тех храню покой, душа которых открыта, не таит в себе секретов, не прячет от других себя, как прячет скупец в подвале деньги. Тех люблю я, кто знать не знает, что такое ложь, и не способен с нею жить в согласьи, пусть даже если правда, став известной, убьёт её открывшего… Лжецам же и всем, кто что-то утаить пытается в душе, напоминаю я, что МНЕ ВСЁ ВИДНО. И мысли одного во сне рассказывать другому человеку – любимое занятие моё. Как только человек, в душе скрывая камнем драгоценным чувства свои или поступки, засыпает, кидаюсь вниз я на бесшумных крыльях и превращаю то сокровище в булыжник, в клубок из змей, но чаще – в пустоту. И тот, скрывающий что-либо от других, мной обрекается на вечное страданье. Так скрытые родителями тайны становятся известны детям, так люди, тщащиеся утаить себя, себя теряют. И обрекается на одиночество лишь тот, кто доверять другому не умеет. Скажи мне Дена, можешь ли назвать свою ты тайну?

Прости меня великодушно, не храню.

- Что ж верю я тебе, но мне не верь – верь той, кого ты спас из заточенья. Она в ответ откроется тебе, доверие доверием встречая. Хоть из-за этого вы оба никогда в волшебный лес уже не попадёте, но вход туда не стоит даже тени той истины, что ты успел узнать: любое знание, сокровище любое – ничто перед свободой человека. И эту тайну нам скрывать не стоит – не так ли Автор?

Да, согласен, а теперь – молчи. Я свой секрет теперь открою, что вся эта история – лишь плод воображенья, и все тайны, что героями раскрыты пред взором мысленным читателя – мои. Теперь, когда рассказ о них окончен, они теряют власть свою во мне. Тайны раскрытые уже не существуют, – так, Вы в волшебный лес не попадёте, уже узнав о приключеньях Дена там.

Прослушав наш рассказ, решайте сами, впредь жить от самого себя и от других скрываясь – иль тайной пренебречь. Уверен я, без тайны люди все ранимы и слабы. Наоборот же, скрывая что-то, все они непобедимы – как острый меч в Неведомых руках. И тайна главная в моём повествованьи, – то Ваша тайна, не моя; поверьте: теперь от Вас зависит, быть ли Вам её рабом могущественным, или свободно жить, себя не укрывая – Вам предстоит решить.