Bo4kaMeda

17 июля — память мученицы великой княгини Елизаветы Романовой. Она была сестрой супруги последнего российского императора и женой московского генерал-губернатора, так раньше назвали столичного мэра. А когда террористы убили её мужа, построила Марфо-Мариинскую обитель труда и милосердия. Для росписей храма обители вдова пригласила известного русского художника Михаила Нестерова.





В феврале 1905 года в жизни великой княгини Елизаветы Фёдоровны Романовой произошла трагедия. Её муж, великий князь Сергей Александрович, брат императора Александра 3, был убит бомбой террориста.

С той поры в память о муже все свои силы Елизавета Фёдоровна посвятила созданию в Москве Марфо-Мариинской обители труда и милосердия, где воспитывались и служили людям сёстры милосердия.

Вскоре в Марфо-Мариинской обители началось строительство храма Покрова Пресвятой Богородицы по проекту архитектора Алексея Викторовича Щусева. Для создания иконостаса и росписей храма Елизавета Фёдоровна пригласила известного русского художника Михаила Васильевича Нестерова.





Вот как вспоминает об этом сам Нестеров:

«Таким образом мы с Щусевым призваны были осуществить мечту столько же нашу, как и Великой Княгини, одной из самых прекрасных, благородных женщин, каких я знал. Женщины привлекательной столько же своей внешностью, сколько и душевными своими богатствами: добротой, отзывчивостью, милосердием, доброй волей ко всему, что может быть на пользу людям…»

Четыре года работая над росписями храма, Нестеров близко общался с Елизаветой Фёдоровной. И неизменно восхищался добротой, деликатностью, художественным вкусом великой княгини.

Свои впечатления от этих встреч художник записывал в своём дневнике, многие из них вошли в его книгу «Воспоминания».

М. В. Нестеров:

«Беседы с Великой Княгиней оставляли во мне впечатления большой душевной чистоты, терпимости. Нередко она была в каком-то радостном, светлом настроении. Когда она шутила, глаза её искрились, обычно бледное лицо её покрывалось лёгким румянцем.

Костюм её в те дни был по будням - серый, сестринский, с покрывалом, под ним апостольник, такой же, белый — по праздникам. Он сделан был по её рисункам, присланным мне для просмотра и потом подаренным мне на память».

На Благовещение 1911 года роспись Покровского храма была почти готова. В основу композиции легла по-нестеровски самобытная картина «Путь ко Христу», и художник с нетерпением ожидал, когда сможет показать её великой княгине. Но буквально накануне этого дня обнаружилось, что из-за небрежности подмастерья, который грунтовал стену, краска на картине вздулась, фреску нужно было полностью счищать и писать заново. Вот только как сообщить об этом заказчице, Елизавете Фёдоровне?

М. В. Нестеров:

«Она пришла радостная, оживлённая, приветливая. Обратилась ко мне со словами благодарности. Минута была не из лёгких. Я набрал воздуха в грудь, собрался с духом, и рассказал ей о беде с центральной фреской. Первую минуту Елизавета Фёдоровна была растеряна, а потом вдруг принялась меня утешать, уговаривать оставить картину, полагая, что со временем дырки можно будет закрасить, картину можно будет сохранить. Но мы сделали всё же так, как действительно было нужно. Счистили картину, и я переписал её на медном листе. Мы стояли у фрески «Благовещение» и Елизавета Фёдоровна сказала: «Я преклоняюсь перед вашим смирением. Должно быть, вы научились ему у Той, Которая всегда с любовью умела принимать любую волю Божью».

Великое смирение и мужество явила и сама настоятельница Марфо-Мариинской обители Елизавета Фёдоровна во время ареста в 1918 году большевиками.

«Господь нашёл, что нам пора нести Его крест. Постараемся быть достойным этой радости», — говорила она сёстрам обители.

Великую княгиню Елизавету Фёдоровну увезли в Сибирь и вместе с другими членами царской семьи Романовых убили, сбросив в шахту возле города Алапаевска.

За четыре года до этого Михаил Васильевич Нестеров написал портрет великой княгини Елизаветы Фёдоровны в белом полумонашеском одеянии с букетом цветов в руках.

Как сказал о Елизавете Фёдоровне один из её современников: «Где бы она ни появлялась, о ней всегда можно было спросить: «Кто эта блистающая как заря, светлая как солнце?» Она всюду носила с собой чистое благоухание лилии; быть может, поэтому она так любила белый цвет: это был отблеск её сердца».

Светлый образ святой мученицы Елизаветы Фёдоровны Романовой запечатлён и на страницах книги Михаила Васильевича Нестерова «Воспоминания».



М. В. Нестеров
Великая княгиня Елизавета Федоровна. 1926
Бумага, цветные карандаши
Частное собрание




Образ Великой княгини Елизаветы Федоровны в воспоминаниях М. В. Нестерова

Церковь Покрова Пресвятой Богородицы при Марфо-Мариинской обители на Ордынке была окончена, освящена. За четыре года, что я проработал там, мне часто приходилось встречаться, говорить с настоятельницей Обители Великой княгиней Елизаветой Федоровной.

Вот что однажды во время моих работ в церкви пришлось мне слышать от самой Великой княгини. Она только что вернулась из Дармштадта с открытия усыпальницы ее родителей. Поездка эта была, по ее словам, последняя в Германию. Позднее она не только не была там. но и не желала быть, и вот почему. По окончании торжества открытия усыпальницы Великая княгиня пожелала видеть некоторых из тех выдающихся лиц, профессоров, ученых, посещавших когда-то ее родителей. Они теперь были стары, но в ее памяти сохранились как носители самых высоких человеческих идеалов, идеалов своего времени - лучшего времени германского духовного роста. Прожив жизнь в великой стране, полной политических страстей и вожделений, потеряв там близких людей, много думавшая, ищущая лучшего выхода из лабиринта противоречий, партий, интриг, она, приехав в родное гнездо, пожелала повидать состарившихся друзей ее родителей. Многих уже не было в живых, те же, что были еще живы, явились на ее зов, и она, полная надежд услышать от них проповедь высоких идей, идеалов, может быть, то, чего не могла найти в суровой, холодной и все же любимой России, - услышала от них, этих мудрых старцев, - услышала и ушам своим не пове¬рила: не призыв к миру, к человечности, а иное, ей чуждое.

Эти люди шестидесятых годов в ее отсутствие далеко ушли от того, во что верили в годы своей молодости, а ее юности. Вера их была иной. Сейчас они были ярые про-поведники милитаризма, завоевательной системы во что бы то ни стало. Они не пони-мали друг друга и русской Великой княгине были не нужны, непонятны, нелюбезны. Встреча эта была из самых тяжелых. Она вынесла горькое разочарование о своей немецкой родине. Прекрасное былое исчезло навсегда. Оно ушло с появлением Железного канцлера (Отто фон Бисмарк) с победоносной Германией, с шумным царствованием Вильгельма II. Бедная Великая княгиня дала себе обещание никогда не возвращаться в старый свой дом; вернулась в Россию, в свою Обитель, и пыталась осуществить как-то потребность своей деятельной души.

Она не была счастливой в своем окружении других «Высочайших». И раньше, и позднее, когда я работал в обительской церкви, правда, были в ее окружении люди честные, достойные, но они не были людьми богато одаренными.[...]





Мои отношения с Обителью и после освящения церкви не кончились... Время от времени меня вызывали для советов по художественным вопросам. Я проходил Денежным переулком через сад. Идешь, бывало, тихим летним вечером и видишь - около церкви сидит Великая княгиня, с ней рядом на скамье и около на траве сидят, стоят сестры, старые и молодые, тут же и девочки-сироты из обительской школы-приюта. Идет беседа. Лица оживленные, ничего натянутого тут не было: Великая княгиня хорошая, добрая, подчас веселая, старшая сестра. Увидит меня, встанет, поздоровается, начнет говорить о деле...

Такой не раз хотелось мне написать ее и казалось, что она не откажет мне попозировать. Таким тихим вечером на лавочке, среди цветов, в ее сером обительском одеянии, в серой монашеской скуфье, прекрасная, стройная, как средневековая готическая скульптура в каком-нибудь старом, старом соборе ее прежней родины... И мне чудилось, что такой портрет мог бы удасться, хотя я знал, что угодить Великой княгине было нелегко.

Ни одним из написанных с нее портретов не была она довольна. Большой каульбаховский был слишком официален, тот, что написал с нее когда-то гремевший в Европе Каролюс-Дюран , - нарядный, в меховой ротонде, с бриллиантовой диадемой на голове, с жемчугами на шее, - был особенно неприятен Великой княгине. И, говоря о нем, она с горечью сказала: «Может быть, я была очень дурная и грешная, но такой, как написал меня Каролюс-Дюран, я никогда не была».





Понимание искусства у Великой княгини было широкое. Она внимательно всматривалась в новые течения. Видела она многое, знала музеи Европы, любила старых мастеров, из современных - Берн-Джонса. Много читала, знала нашу и западную литературу, в последние же годы читала исключительно богословские книги - Святоотеческие предания, Жития святых. Многие места из Библии и Евангелия знала на память. К моему художеству она относилась с давних пор с симпатией, и так было до конца. [...]

Великую княгиню - одну из самых прекрасных женщин - не щадила и клевета. Приведу лишь один случай, невероятно наивный, но умело пущенный в годы войны. Пользуясь тем, что Великая княгиня была по рождению немка, тысячеустная молва разнесла, что на Ордынке бывает с какими-то целями ее брат - Великий герцог Гессенский. Видеться со своей сестрой герцог приходил по потаенному подземному ходу, проведенному от места его жительства - в Нескучном. Как это ни было безумно нелепо, многие все же этому верили. Обо всех таких случаях Великая княгиня знала. Нечего говорить, как было ей больно, но она знала и то, что такова «завидная» доля людей с ее положением. Крест свой она пронесла терпеливо, с великим смирением через всю свою жизнь.

О себе Великая княгиня была самого скромного мнения. Она говорила, что роль свою в жизни, свои силы знает, их не преувеличивает, на крупное не претендует. Говорила, что «ум ее не создан для больших дел, но у нее есть сердце, и его она может и хочет отдать людям и отдать без остатка»... И действительно, имея большое, умное сердце, она была в жизни больше Марией, чем Марфой.

Лишь однажды мне пришлось видеть Великую княгиню взволнованной, гневной. Наступали так называемые Овручские торжества. В присутствии государя предстояло освящение древнего храма, реставрированного Щусевым. На торжество должна была поехать и Великая княгиня. Как-то она была в церкви, о чем-то говори¬ла со мной, как явился прямо из Овруча Щусев. Стали говорить о предстоящих торже¬ствах. Щусев осведомился, предполагает ли Великая княгиня быть на них. Она отвечала, что еще не решила. Она слышала, что наплыв паломников будет так велик, что не хватит для всех помещения. «Ну, Ваше Высочество. Вы только скажите, - мы выгоним монахов из их келий и устроим Вас шикарно». Сказано это было с беспо¬добной хвастливой наивностью человека власть имущего...

Но но успел наш Алексей Викторович и окончить своих слов, как щеки Великой княгини стали алыми, глаза сверкнули. Она, постоянно сдержанная, ласковая, резко сказала, что если еще и колебалась, ехать или не ехать, то сейчас колебаний нет. В Овруче она не будет. Она не хочет, чтобы ради нее выгоняли кого-либо из келий, что комфорт она знает с детства, жизнь во дворцах знает... Говорила Великая княгиня быстро, горячо, не переводя дух. Она не смогла скрыть своего возмущения. Щусев плохо понимал, почему Великая княгиня так волнуется. Он что-то бормотал, он хотел только... Но гнев уже прошел. Разговор был кончен в обычных мягких тонах. В Овруч Великая княгиня тогда не поехала...

О ней, быть может, кто-нибудь, кто знал ее лучше и больше меня, расскажет лю¬дям ярче и ценнее, чем пытался сделать я. Но пусть знают, что все хорошее, доброе, что будет когда-либо сказано об этой совершенно замечательной женщине моего времени, - будет истинной правдой. И эту правду о ней знать людям надо...



Марфо-Мариинская Обитель основана в 1909 году княгиней Елизаветой Фёдоровной. Была закрыта в 1928-м, в 1992 году возвращена Московской патриархи


«Невеста Христова» М. Нестерова

Христова невеста - устар. Монахиня.
Большие ножницы отрезают косу.
Эта девушка решила отречься от всего мирского
и стать Христовой невестой.
Фразеологический словарь русского литературного языка

Великий русский художник Михаил Нестеров был очень религиозным человеком и потому неудивительно, что судьба свела его с супружеской четой - великим князем Сергеем Александровичем и великой княгиней Елизаветой Федоровной.



Великая княгиня Елизавета Федоровна и великий князь Сергей Александрович


Вот весьма интересная история появления на свет двух картин Михаила Нестерова: "В 1898 году Сергей Александрович вместе с Елизаветой Федоровной посетили выставку Московского общества любителей художеств. Здесь Сергей Александрович приобрел картину М. В. Нестерова "Христова невеста".



М. В. Нестеров Христова невеста 1887


История этой картины оказалась необычной в судьбе Великого князя. Таинственен и часто скорбен путь человека к Богу. Это известное правило сбылось и в жизни талантливого православного художника Михаила Васильевича Нестерова. Его первая картина на религиозную тему появилась при весьма печальных личных обстоятельствах. 29 мая 1886 года у двадцатипятилетнего художника скончалась жена Мария Ивановна Нестерова, которую он горячо любил. "Тогда же явилась мысль, – вспоминал впоследствии художник, – написать "Христову невесту" с лицом моей Маши… В этой несложной картине тогда я изживал свое горе. Мною, моим чувством тогда руководило, вело меня воспоминание о моей потере, о Маше, о первой и самой истинной любви моей…. Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу, словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве". Одинокая фигура девушки в старообрядческом скитском одеянии среди бескрайних просторов выразила мысль, ставшую у Нестерова главной: это затаенное, спрятанное от мира чувство непосредственного и прямого предстояния человека пред Богом – идеал иночества. По этому художническому пути Нестеров и пойдет далее, на нем и прославится.



Великий князь Сергей Александрович 1892


Нужно сказать, что Сергей Александрович не только прекрасно разбирался в живописи, но и глубоко чувствовал присутствие в искусстве духовного начала. Очевидно, картина Нестерова поразила его глубиной и искренностью переживаемого религиозного чувства. Хотя его любимая супруга еще не думала о монашестве, но душа ее была вся устремлена к Богу. Князь Сергий увидел, вероятно, какую-то параллель между "Христовой невестой" Нестерова и Елизаветой Федоровной. При жизни ему не дано было увидеть, насколько он оказался близок к истине.



М. В. Нестеров Невеста Христова Этюд 1910-1912






Бывают в жизни необыкновенные, мистические совпадения. Этот эпизод жизни Великого Князя оказался явно промыслительным. Приход картины в великокняжеский дом предварил иные, знаменательные события в жизни князя и, главным образом, его супруги – Великой княгини Елизаветы Федоровны. После смерти Великого князя в феврале 1905 года Елизавета Федоровна посвятила свою жизнь обустройству Марфо-Мариинской обители милосердия. Покровский храм и трапезную был призван Великой княгиней расписывать художник Нестеров. Первый их разговор об этой работе следует отнести к 1907 году. А закончилось это замечательное сотрудничество двух подвижников написанием картины "Невеста Христова", на которой запечатлен уже облик настоятельницы Марфо-Мариинской обители Великой княгини Елизаветы Федоровны. Очевидно, картина, приобретенная Сергием Александровичем, глубоко запала в душу княгини. "Она изображена почти в полный рост, в профиль, в белом одеянии сестер обители, с небольшим букетом цветов в руках. Ее образ введен в пейзаж, едва намеченный, с высокой линией горизонта: на фоне белой ограды и белой алтарной стены Покровского храма… Справа – невысокая изгородь и тонкая березка как олицетворение России".

Скорбью была навеяна первая нестеровская картина "Невеста Христова". В великих скорбях окончили свой земной путь Великий князь Сергий и его супруга, ныне прославленная Церковью преподобномученица Великая княгиня Елизавета. Но разве не скорбями входят, по слову Самого Спасителя, в Царство Небесное? И не таковые ли скорбные "Невестами Христовыми" нарекутся?" (Источник: Великий князь Сергей Александрович в Москве )



М. В. Нестеров У стен монастыря 1925


И небольшое дополнение: на этюде Нестерова к будущей картине "Невеста Христова" настоятельница изображена у апсиды Покровского храма обители в белом одеянии, с букетиком цветов в правой руке (на обороте паспарту дарственный автограф художника супруге: «Дарю на память о лучших днях…» - и приписка: «Этюд к картине «Невеста Христова»»). Однако есть еще и третья работа, посвященная памяти великой княгини Елизаветы Федоровны и ее келейницы, с названием «У монастырских ворот» (сейчас находится в Национальном художественном музее Республики Беларусь). Она была создана Михаилом Нестеровым в 1925 году: на полотне две женские фигуры в черном идут около стен монастыря...

radiovera.ru
marfo-ma-obitel
romanovs-russia

.