Понедельник на первой неделе последнего месяца текущего года выдался не днём тяжёлым, но днём весёлым. Началось всё с того, что с первого дня зимы школьная администрация решила развернуть масштабную кампанию по насаждению школьной формы и сменки, так что когда я собиралась пройти в дверь с первого этажа на лестницу, меня подхватили под руки две стоявшие по бокам от двери завуча и зарулили в направлении маячившей в сторонке уже вполне многочисленной компании, приказав звонить маме, чтоб приезжала и переодевала: на моей чёрной кофте преступно виднелись недозволенные белые ромбики, а темнее, нежели она, в нашем доме была только одна вещь – старый траченный молью чёрный мамин свитер, который связала ещё какая-нибудь моя прабабушка. Однако маме я позвонила и продолжила мёрзнуть на первом этаже, пока наша толпа не увеличилась настолько, что её сначала оттеснили в крыло, дабы движение учеников не ограничивать, а потом запустили в кабинет истории. Усевшись за парту, я вскоре дождалась Саши, которая была в полностью чёрной кофте, причём даже без выреза, но эта кофта, тем не менее, всё равно не считалась «офисным стилем»; и вообще, все набившиеся в кабинет люди были одеты в чёрное, серое, коричневое, тёмно-синее, и при этом все их вещи грешили какими-нибудь узорами или надписями. Перезвонив маме, дабы держать её в курсе событий и посмешить заодно, я узнала, что ехать ей впадлу, да и все остальные родители появляться, по всему видать, не собирались; ученики же тем временем всё прибывали, скоро для всех «бесформенных» уже не хватало стульев, и народ, аки в тюремной камере, спрашивал друг у друга: «Тебя за что?» - «А тебя за что?». Потом к нам присоединилась Лада, кою загребли за коричневую кофту с еле заметными тёмно-синими квадратиками; пацаны же поступили умнее – не пропущенный в полосатой рубашке Даня смотался домой и переоделся в какую-то толстовку, а Рома как ушёл из школы после того, как не пропустили и его, так уже и не вернулся до конца дня. К нам же со звонком на первый урок пришла завуч и начала перекличку – называла класс и записывала фамилии тех, кто представлял этот класс на нашем импровизированном собрании; меня она узнала и спросила, успешно ли я в субботу сходила на олимпиаду. Прервала её занятие вбежавшая директриса, с порога заявившая, что факт нашего существования – протест против школы и что лучше бы нам сразу написать заявления об уходе из школы. Затем, напомнив нам о прописанных в школьном уставе правилах, требующих приходить в какой угодно форме, но главное – чтобы в форме, она прочитала нам лекцию о том, что антисанитарией, оказывается, считается не только отсутствие сменной обуви, но и наличие распущенных волос: из-за них, по её мнению, в прошлом году у всей школы были вши, потому что эти самые волосы развеваются (и вши при этом, видимо, перескакивают с головы на голову на волосках, аки Тарзан на лианах). Нам пообещали, что напишут жалобы в Управы тех районов, в которых проживают «бесформенные», гласящие, что их родители нарушают такой-то пункт Конституции о своих правах и обязанностях, дабы депутаты на них повлияли, если уж учителя с ними не справляются, и едва ли не на учёт в детскую комнату милиции нас поставить пригрозили. Когда перекличка продолжилась, директриса бродила по классу и периодически поднимала кого-нибудь с места, призывая «посмотреть на себя» и, очевидно, устыдиться; особенно запугивали малышню – у некоторых проверяли дневники и едва ли не домашку, грозно вопрошали сверху вниз, что-де Минздрав предупреждал, и что, мол, «разве сложно», и так далее. Лекции зашли настолько далеко, что уважаемая администрация не поленилась принести нам два каталога со всевозможными вариантами школьной формы, дабы желающие его изучили, убедились, что не так это страшно, как это малюют, и выбрали модель по себе. Когда я последний раз позвонила маме, она ржала уже от души, называла нас заложниками и спрашивала, есть ли у меня ещё вода, а я отвечала, что ещё есть и продержимся. Однако надежды на то, чтобы держаться ещё долго, не оправдались – в конце первого урока нас отпустили, и мы пришли в кабинет алгебры; наша классная искренне удивилась тому, что «даже Парфёнову» отпустили, на что я предложила вернуться, но меня оставили. Как выяснилось, мне чертовски повезло таким оригинальным способом прогулять первый урок: в моё отсутствие у народа проверяли домашку, а я её не сделала и, если бы не проверка формы, огребла бы банан. Однако ещё более чертовски повезло мне на втором уроке: намечалась самостоятельная, а меня мало того что на первом уроке, так ещё и на прошлом уроке в пятницу не было, и примеры, которые они решали, пока я выслушивала про вшей, выглядели для меня абсолютной китайской грамотой. Нам раздали карточки – всем разные, и, хоть я и была уверена, что сдам девственно чистый лист и получу свою законную двойку, в свою карточку я всё-таки заглянула, да и к доске пригляделась получше… и увидела: два примера из четырёх, что были на карточке, были уже решены на доске на прошлом уроке, видимо, в качестве тренировки! В итоге мне только и оставалось, что списать их аккуратненько, сдать работу и получить вполне себе приятный в данном контексте трояк. Весело было и на последней паре всеобщей истории: историчку выбесило, что некоторые вышли на перемену, тогда как она хотела работать без таковой, и она орала с сумасшедшей улыбочкой на физиономии, голосом сладким как мёд, но дрожащим от ненависти достаточно сильно, чтобы было ясно: задушила бы она нас всех, продолжая улыбаться.
Во вторник я пробила лекцию Басовской про Жанну Д’Арк, на которую мы должны были ехать в РГГУ вместо последней пары – тупо поехала домой, ибо уже засыпала и не могла ручаться, что не засну на лекции, какой бы интересной она ни была. Вечером устроила глобальную чистку компа посредством антивируса Кашпировского – большая охота принесла добычу в десятки лошадей, червей и корешков, но лучше от этого не стало. В среду мне приснилась чертовщина, из-за которой я провалялась остаток ночи и заснула только под утро, предварительно вырубив будильник; правда, меня всё равно разбудили, поимели мозг, но в школу я всё равно не пошла и завалилась спать дальше, проспав в итоге до обеда с кучей разных снов, коротких и маловнятных, хоть и запомнившихся хорошо (что ещё раз подтверждает гипотезу о том, что сны мне снятся в основном после 6-7 часов утра). С утра пострадав ерундой и днём погуляв (при этом, зайдя в магазин, я не смогла удержаться от искушения купить очаровательный плюшевый символ года – бело-чёрного быка в красной бандане), я вечером поменяла свой безнадёжно заражённый системник на его клон годовалой давности, сохранив избранное и рабочий стол, и снова смогла сохранять файлы из инета и выкладывать их туда, а безопасность моей машины теперь снова охраняет всевидящее око Нода, периодически предлагающего что-либо «очистить удалением», что напоминает об очищении огнём Святой Инквизиции. В четверг Даша меня просветила, почему в среду я не смогла встать – дескать, магнитная буря была, давление скакало у всех и паршиво было всем; и хоть в четверг я и смогла встать, буря, видимо, продолжалась, ибо мне поплохело по дороге в школу, так что пришлось выйти на Парке Победы отсидеться, и по дороге из школы, когда Даше пришлось подождать секунду, пока я посижу у стеночке перехода и оклемаюсь от очередного наката муторности. Зато сны в ночь на четверг были забавные: сначала я в каком-то кафе пила с Катей и, кажется, с Ушастой ром, было вкусно, и я слегка опьянела. Потом снилось, как я со старым своим классом и новым своим классом вперемешку иду ночью по каким-то закоулкам в музей деревянной игрушки; по дороге мы растянулись так, что пришлось подождать отстающих у единственного яркого пятна в округе - клуба с прикольным названием «Жёст.ко». Когда, наконец, пришли, нас встретила какая-то сварливая тётка, заставила разуться и повела экскурсию по маленькому тесному помещению музея; из всей экскурсии помню только то, что она хвасталась про какие-то две грубые фигурки типа идолов, что их она сама выпилила из дуба. А ещё меня две ночи подряд во сне кто-то кусал: в среду – огромный паук, а в четверг – не ржать! – взбесившийся Фарби (игрушка такая электронная); сонники утверждают, что укусы – это к болезням и неудачам, а укусы паука – к предательству, так что всё в целом очень весело, благо я в них не верю. Так же четверг отличился тем, что у исторички было плохое настроение – в прошлый раз она поставила мне за домашку пять, а в этот раз – два, при том, что одна домашка ничем не хуже другой. Зато наконец-то вернулась моя любимая грибная лапша) А ещё вечером четверга я досмотрела подаренное мне Ушастой на др пераццкое аниме Darker than Black (Темнее чёрного), теперь могу подвести итоги. Если кратко, то они с Моркристом не прогадали: вещь сия мне понравилась.
Если отбросить классические недостатки нелицензии (палевная обложка, отсутствие буклета, не стопроцентно качественная картинка, отвратительный одноголосый перевод, никакого меню серий и куда-то пропавшая добрая дюжина серий в начале с наивной надеждой на то, что я не замечу), плюсами она обладает многими: отличная рисовка, великолепная музыка, потрясающий динамизм и, как и полагается качественным аниме, глубокая философская концепция и неоднозначная концовка. В небольшие недостатки можно записать только больно уж запутанный сюжет, в перипетии которого впиливаешь не сразу, и особенно – больно уж большое количество персонажей, в которых тоже не сразу разбираешься в смысле «кто на кого работает», да и характеры многих второстепенных героев раскрыты не так полно, как хотелось бы, ввиду их редкого появления в кадре (а хотелось бы потому, что все они оригинальны, харизматичны и запоминаются). Если сравнивать с моим любимым Волчьим Дождём, более известным творением Bones, которые создали и DtB, отличие напрашивается только одно – ВР более «простой» и «детский», но только внешне, ибо подтекстов в нём не меньше, а ТЧ – опять-таки внешне более «сложный» и «взрослый». Да и сходство, пожалуй, тоже одно: глобальный, эпический размах, причём не сразу, а постепенно – апокрифичность медленно разворачивается из бытовухи, с каждым новым витком обрастая всякими тайнами, мистикой, намёками-предзнаменованиями, чтобы под финал разразиться полным набором поводов к размышлению: в обоих аниме – и «картинка» будущего человечества, и считающиеся обществом несуществующими «не только люди» со сверхъестественными способностями, и «избранный судьбой» герой, изменяющий ход истории, и мечта, теряющая свою притягательность на самом пороге своего воплощения, и многое-многое другое. В общем, любителям не только ВР, но и прочего «интеллектуального аниме», включая и GiTH, мастхэв – лично ручаюсь за то, что равнодушными не останетесь, даже если некоторые серии заставят вас поскучать. Подумываю над тем, чтобы когда-нибудь запастись свободным временем и создать сообщество по ТЧ – оно стоит того, чтобы нести его в массы.
Ночью снилась старая школа; когда проснулась, поняла, что немного соскучилась по ней – по дороге от метро до неё, по её коридорам, кабинетам, буфету, библиотеке. Сегодня ничего интересного в школе, кажется, не было – даже форму не проверяли, хотя я припёрлась вся в чёрном. Завтра мы не учимся – у нас в школе будет проводиться окружная экономическая олимпиада, и планы у меня таковы: в субботу сделать уроки на понед (написать доклад по инглишу и подготовиться к ролевой игре по Реформации, в которой мы с Асенцией и Марусей представляем гуситов) и сходить на Вольта, а в воскресенье прогуляться до зоопарка и скормить тамошним лошадям залежавшиеся на балконе яблоки. Сейчас я палю наконец-то появившиеся репертуары театров на январь, планы таковы: 2 – Дикарка (Покровка), 3 – Таня (РАМТ), 6 или 31 – Саломея (Модернъ, премьера), 8 – Три сестры (Фоменко), 17 – Берег Утопии (РАМТ), 24 – Исповедь Начинающего (Ермоловой, премьера). Благо в понед моя мама съездила в ООП и довезла нужные бумажки, так что теперь я могу наконец получить свои деньги и часть потратить на билеты (может, уже завтра по ходу дела куда-нибудь заеду). А вместо прощания выложу ещё пару полуночных куплетов.

Расшвыряло б по разным концам галактики,
Да так, чтоб не встретиться, не дозвониться им,
Чтоб искушения не было проверить на практике,
Как поезда быстро ходят между столицами.

Ослепило бы, оглушило б, как электричеством,
Да так, чтоб наглости не хватило проговориться,
Чтоб ничего прошлого и ничего личного,
Словно бы ни души – физические одни лица.