Из всей английской классики «Джейн Эйр», библия любителей мелодрам, - самая верная самоиграйка, и экранизациям – как кино-, так и телеверсиям – несть числа. Обстоятельный двухчасовой пересказ от Кэри Фукунаги ничем не выбивается из стройных рядов своих предшественников: он берёт устаревший и бессмысленный викторианский дамский роман, со всеми его штампами и выспренними речами, вызывающими смех, и переносит его на экран в неизбежно ужатом состоянии, что приводит к обрывочности и необязательности диалогов, к торопливости смены событий. Секрет популярности сюжета, знакомого каждому школьнику, - в постоянном давлении на жалость, и фильм начинается с того, что Джейн (Васиковска) бежит полями, туманными дорогами, вересковыми пустошами и другими живописными пейзажами, рыдает и падает в грязь под дождём. Это рыжая дурнушка с круглым крестьянским лицом, напоминающая мадонн Кранаха, - в этом фильме все нарочито неказисты: голливудская красота смотрелась бы нелепо в серых платьях и чепцах. Беглянку подбирают, выхаживают и расспрашивают, а она слышит голоса и вспоминает эпизоды из своего сплошь мрачного прошлого. Вот девочка (Кларксон) с кровоточащим виском после драки со сводным братом заперта в комнате, где из камина вырывается дым, и верещит от ужаса. Вот обучение в школе для девочек монастырского типа ознаменовалось побоями, унижениями, смертью лучшей подруги. Освоившись в семействе Сент-Джона Риверса (Белл) и его сестёр, она получает работу сельской учительницы и дом, и переходит к самому объёмному воспоминанию. Расставшись со школьной доской, Джейн нашла место гувернантки в поместье Торнфилд и занялась мирной вознёй с придурковатой девочкой-француженкой, воспитанницей всего такого загадочного хозяина дома. Дом – готично мрачен, лес вокруг него – готично туманен, и, присев зачем-то в этом лесу посреди дороги, Джейн устроила оному хозяину по имени Роберт Рочестер (Фассбендер) падение лошади – именно лошади, а не с лошади. Хозяин сделал вид, что рассердился, а сам начал старательно клеиться к единственной молодой барышне в доме, - но Джейн оказалась не лыком шита. Даже потушив в спальне Рочестера локальный пожар, что дало ему повод джентльменски стать обязанным ей жизнью и сократить тем самым дистанцию, она делала вид, что не понимает его намёков, и разыгрывала полную уверенность в том, что он женится на невыносимой гламурной тусовщице из местной аристократии. Бедный Рочестер и бегал за ней, порывающейся гордо уехать, и сыпал сложносочинёнными метафорами, и хотя всем всё и сразу было понятно уже давно, Джейн ответила ему взаимностью только тогда, когда он сделал ей предложение – и то облекла согласие в форму уступки, которую прирождённая служанка делает своему господину, будучи не вправе отказать по долгу службы. Остаётся только диву даваться, в какие только игры не играют люди со скуки, - вот только, пардон за тавтологию, редкостную скуку нагоняют эти примитивные надуманные перипетии с вымученными интригами, которые и не интриги вовсе. Одна из этих притянутых за уши «тайн» в лучших традициях викторианской прозы – несостоявшаяся свадьба: когда Роберт и Джейн уже стоят перед алтарём, выясняется, что у него имеется буйнопомешанная жена, которую он держит взаперти – именно она пытается поджечь дом, нападает на его гостей, и развестись с ней он не может (не позволяют законы того времени, о чём фильм умалчивает). Сей факт кажется Джейн достаточным для того, чтобы любовь прошла – завяли помидоры, и ночёвка Роберта у неё под дверью её не смягчает: ей плевать, что ему было тяжело открыть ей правду, она продолжает набивать себе цену и сбегает из Торнфилда. Повторяются кадры с пейзажами – и мы возвращаемся к Джейн-учительнице, которая, самостоятельно сбежав от своего счастья, наслаждается своими страданиями. Получив богатое наследство покойного дядюшки, с которым связалась благодаря предсмертному покаянию тётки-опекунши, она предложила семейству Риверсов принять её как сестру, но Сент-Джон, не особо заботясь её согласием, определил её себе в жёны для совместной миссионерской поездки в Индию. Джейн отказалась, снова услышала голоса и рванула обратно в Торнфилд, так и не дождавшись грезившегося ей момента покаянного возвращения в холод и метель разыскавшего её Рочестера. Особняк предстал перед ней дурно отредактированными обгорелыми руинами, на которых ещё как-то умудрялись существовать хозяева, не заботясь убрать пострадавшую от огня мебель и прочие вещи. Выясняется, что пожар устроила сбежавшая супруга Роберта, сама сбросилась с крыши, а он с горя остался на этой крыше стоять, «пока пламя не поглотило его целиком» - и тем не менее каким-то чудом не только остался жив, но даже ничуть не обгорел, а только ослеп и оброс. Ввиду гибели первой жены Джейн смогла позволить себе остаться с вдовцом, что не противоречило её непоколебимым железобетонным принципам уважения к институту брака, - и это выдаётся за хэппи-энд. Во времена Шарлотты Бронте эти принципы могли ещё считаться добродетелью, а их непоколебимость – признаком небывалой женской эмансипации, но сейчас впору бы задуматься, что если бы Джейн не бросила его, Роберт мог бы не пострадать, и они в любви и согласии дождались бы естественной или неестественной кончины его благоверной, чтобы обвенчаться и более не скрывать свои отношения от ханжеского общества. Но как режиссёр, так и зритель не задумываются ни о чём – в итоге старания талантливых актёров пропадают зря: им просто нечего играть. Ввиду незаметности как музыки, так и присутствия оператора, однообразности локаций и убогости эффектов, на «Джейн Эйр» стоит сходить разве что ради нового «байронического» амплуа Фассбендера, неизменно обаятельного, хотя дурацкие, как у всех мужчин в фильме, жиденькие бакенбарды до зубовного скрежета ему не идут.