Выходные кончились, как всегда, внезапно. Поскольку давеча мне и заснуть-то не сразу удалось, проспала я всего часа четыре, хотя встать умудрилась достаточно бодро, позавтракала, собралась и неспешно поехала в ГИТИС на первую пару инглиша, в метро разок перечитав текст про Оливье. Мы его попересказывали, потом почитали и попереводили текст про Одри Хепберн. На следующей паре зарубежной литературы Ильин закончил лекцию о рыцарских романах и начал о Ренессансе, а поскольку общие слова по культуре эпохи я уже слышала и от Пивоваровой, и от Бартошевича, я смогла немного вздремнуть. Таким образом учебный день пролетел незаметно, и я поехала домой обедать, страдать ерундой и небольшими полезными делами. Вечером я снова отправилась в путь по привычному маршруту до Менделеевской, примерно за пять минут была в ЦиМе, столкнулась там с Лизой, сообщившей, что первый звонок уже был. В восьмом часу дали и второй звонок, и вскоре после этого двери распахнулись перед страждущими студентами. Я сбросила куртку в гардероб, вбежала в лифт и поднялась наверх, прошмыгнула в партер и приискала себе свободное местечко – крайнее в третьем ряду: не слишком низко, чтобы кулисы ничего не загораживали. И – да, начался очередной конкурсный спектакль Маски нашей Золотой.
Рассказ Платонова «Возвращение (Семья Иванова)» примечателен тем, что именно после него, как это ни парадоксально, ему запретили печатать свои произведения. Новосибирский театр «Глобус» адаптировал непростой, былинно-насыщенный язык платоновской прозы этого текста для сцены с минимальными потерями, что едва ли пошло ему на пользу – несколько выспренных речевых структур звучат слишком театрально, добавляя ложку фальши в бочку традиционной реалистической постановки. Признаком чрезмерной зависимости от буквы классика стал и появившийся в спектакле рассказчик – поющий и приплясывающий стрелочник (Варавин) с птичьей клеткой, в которой подкармливает ненастоящую канарейку. Вопреки сложившимся стереотипам, он ни в чём не виноват, просто наблюдает со стороны за героями, представляет их или заставляет представляться самим. Он первым появляется на сцене – небольшом пространстве между сходящимися в глубине серыми стенами, припорошенном снегом, с перекрёстком настоящих железнодорожных путей, настоящей дрезиной: будучи, видимо, по совместительству обходчиком, проверяет, всё ли с рельсами в порядке. Вслед за ним приходит девушка Маша (Квасова) и садится возле стрелки на чемодан в ожидании поезда; ей уделяется настолько повышенное внимание, что можно подумать, будто она и есть главная героиня – мы узнаём, что она везёт с собой пластинку и музыкальную шкатулку с балериной, вертящейся под аккорды из «Лебединого озера». Вокруг неё гуляют красноармейцы – пьют, играют на аккордеоне и всячески веселятся, провожая на заслуженный отдых бравого капитана Алексея Иванова (Харин), единственного человека, обратившего внимание на незнакомку, днями и ночами не сходящую с места. В ответ на неуклюжий флирт годящегося ей в отцы офицера бойкая Маша сама лезет к нему целоваться, а потом у попутчиков роман развивается стремительно и бурно. Подразумевающийся поезд прибывает, конечно же, с оглушительным шумом, клубами дыма и прямыми лучами прожекторов, движется при помощи скользящих по сцене теней от пролетающих за окнами вагонов пейзажей и умению актёров покачиваться. Иванов выходит на одной станции с Машей, по дороге до дома ей приходится сдерживать его домогательства чемоданом, а уж дома они предаются ударной любви до сакраментальной фразы: «через двое суток…» Именно после такого временного отрезка Иванов вспоминает, что у него есть жена и двое детей, и приезжает домой; дети его не узнают, жена, нетерпеливо ждавшая его все эти дни, дичится как чужого. Начинаются семейные посиделки за столом – настолько долгие и подробные, дотошные ко всем деталям, что во время этой чрезмерно затянутой статичной мизансцены немалым усилием воли даётся держать глаза открытыми. Мы узнаём, что дети научились самостоятельно заботиться о себе, а 12-летний Петя (Васьков) в отсутствие отца повзрослел до поры, вырос в настоящего хозяина – строгого, бережливого, ворчливого: «ты как старик», - недоумевает Иванов, когда сын ведёт себя с ним как с равным, распоряжается всеми делами, воспитывает сестру. Маленькая Настя (Полякова) то и дело вызывает у публики добродушный смех, заставляя забыть об инциденте и совсем было поверить, что личная жизнь капитана Иванова сложилась совершенно идиллически. Но неожиданно благоверная по имени Любовь (Гофф) возьми да честно признайся, что пока муж воевал, к ней в гости захаживал некий Семён Евсеевич, потерявший всю свою семью и решивший заботиться о чужих детях, да и в неё влюбившийся. Алексей тут же находит в этом повод для ссоры – и воссоединившиеся после долгой разлуки супруги ночью, уложив детей спать, выясняют отношения: Любовь с трудом доказывает, что между ней и Семёном Евсеевичем ничего не было, что любила она только одного Алексея и никто другой ей не был нужен. Помирившись, забираются под одеяло – но с богоданной женой у нашего героя-любовника ничего не получается, а та, вместо того чтобы отдыхать после рабочего дня, предлагает продолжить беседу и ничтоже сумняшеся исповедуется в интимной связи с каким-то третьим мужчиной. Тут уж на Иванова не действуют уверения, что, дескать, ни малейшего удовольствия она не получила, тоска стала только хуже и больше встреч не было – он непреклонен, собирает вещи и под утро покидает родной кров. Не думаю, чтобы он не смог простить жене измены после того, как сам изменил – просто семья стала для него, отвыкшего от домашних хлопот и маленьких радостей скромного быта, обузой, и он хватается за малейшую возможность сбросить её со своих плеч и найти тому моральное оправдание. Да и с откровенностью жены тоже не всё гладко: одно дело – не врать, другое – первой разоблачать себя, да так настойчиво, словно и ей зачем-то понадобилось любой ценой избавиться от свалившегося на голову и разочаровавшего мужа и спокойно продолжать строить какие-то новые, наверняка так и оставшиеся тайными отношения. Впрочем, какие бы интриги не плели взрослые, ожесточённые войной, всегда страдают дети: Иванов садится на поезд и едет к Маше, а если не выгорит – к кому-нибудь другому, а Петя с Настей бегут за ним по дороге. И падают, не без этого, - и поднимаются, и дальше бегут. Платонов – добрый сказочник, поэтому сердце его капитана дрогнет, и он сойдёт с поезда навстречу своим детям – вернётся к прежней мирной жизни, в свою колею. Хэппи-энд венчают аплодисменты, воздающие должное мастерству и искренности актёров, живописности декораций, правдоподобию исторического антуража. С этим не поспоришь, но потребность юного московского режиссёра Юмова, ученика Женовача (что чувствуется) в течение двух с лишним часов кропотливо воспроизводить на сцене настолько простую и неприкрыто-морализаторскую историю должна о чём-то нам говорить. Не хочется ограничиваться утверждением, что «Возвращение», вслед за вчерашним «Главное забыл» служит отстаиванию патриархальных ценностей, напоминая, что бросать семью и детей – нехорошо: осуждать или оправдывать подобный поступок стоит в зависимости от каждого конкретного человека в конкретной ситуации, без обобщений, попахивающих сентенциями об общественном долге, бегстве от ответственности и прочем средневековье. Не хочется – а придётся: при всей живости и обаянии персонажей, новосибирский спектакль остаётся красивым музейным экспонатом, особенно резко контрастирующим с современностью на фоне большинства фестивальных спектаклей. Хотя, безусловно, аромат пыли кулис нам сладок и приятен, когда натруженный разум просит искусства понятного, душевного и приближенного к обычному человеку. Каковыми, если отринуть лишние иллюзии, мы все и являемся.
Спектакль закончился – вот только шёл он без антракта, и я не успела купить программку. Пришлось, как после «Звезды на небе голубом», встать в холле первого этажа в надежде отловить какого-нибудь счастливчика с программкой и сфотографировать её, чтобы знать, какие актёры играли какие роли, чтобы рецензию можно было написать. Лифт приезжал снова и снова, выпуская новые и новые партии зрителей, но программок у них не было – однако я ждала до последнего, и в последний момент удача мне улыбнулась. Из самой-самой припозднившейся публики нашёлся один замечательный дядя, который попросту подарил мне эту самую, пусть сложенную пополам, программку – точнее, открытку, как и вчера, только ещё и в антуражном конвертике-письме. С ней я и пошагала в метро и поехала домой, где, отвлекаясь в своё удовольствие, непростительно засиделась до половины третьего, эстетствуя с чаем и клубникой. А пост, поскольку ЛиРу всегда проводит технические работы по ночам и время окончания стояло на 2.55, оставила до утра. И вот теперь, за завтраком, прощаюсь с вами до ночи, до новой рецензии – Маска must go on)