Не без труда, но мне удалось сегодня оторвать себя от кровати, собраться, пообедать, пострадать ерундой и даже почти не опоздать на Дергачёва, который повременил с лекцией, не то дожидаясь консенсуса, не то высказывая свою обиду за прошлый общекурсовой прогул из-за Люпы. Продолжилась по-прежнему тезисно-краткая, но уже вполне толковая лекция по буддизму, можно было построчить, подремать, опять построчить. На части первой пары Бартошевича – каюсь – не смогла перебороть организм и немного выспалась, пока он сорвался на разговор о постановках дель арте в XX веке, в частности у Стрелера. Закончил же он вдохновенным, как всегда, описанием очевидца Венецианского карнавала, снова оставляя непосредственно тему дель арте Ренессанса, о чём он читал нам лекцию когда-то на курсах, на потом. Он отпустил нас минут на 20 раньше; сегодня между двумя спектаклями ТЮЗов из разных провинций я выбрала тот, который и показался интереснее, и, как говорили, Бартошевич советовал, за мной традиционно увязалась Лиза, и по дороге мы догнали Алину, которая направлялась на оперу также из программы Маски. На детский спектакль грех не захватить маму; мы с ней встретились на Арбатской, доехали до Чеховской, и там её присутствие оказалось очень кстати – Лиза внезапно осознала, что потеряла кошелёк. Мы вытряхнули всю её сумку, ничего не нашли, и ей пришлось возвращаться на поиски в ГИТИС, а на случай неудачи мы одолжили ей на дорогу на деревню к бабушке. Потом разошлись с Алиной, и, поскольку времени ещё оставалось достаточно, а в большом перерыве мне не удалось подключиться к Йоте, я затащила маму в Синнабон, ближайшую к МТЮЗу едальню на той стороне Тверской, скормила ей какую-то сладкую гадость и слазила в инет. За считанные минуты до начала спектакля мы дошли до театра, знакомая билетёрша послала в окошко администратора, знакомая администратор Маски привычно выдала два пригласительных без мест. Внезапно уже прозвенел второй звонок, мы поспешно сдались в гардероб, купили программку и вошли в зал, но он был довольно-таки пустоват, так что удалось сесть почти в середине третьего или четвёртого ряда; впрочем, к началу спектакля заполнились и партер, и бельэтаж.
Пьеса современного драматурга Клавдиева «Собаки-Якудза» жанрово обозначена как action story, как адаптация для постановки комикса, где что-то должно происходить, меняться в каждом кадре. Кусочки этого комикса можно увидеть в программке и на занавесе, перед началом спектакля питерского режиссёра Насирова разрезающего сцену пополам – классическая чёрно-бело-красная графика, короткие иллюстративные реплики, только вместо людей – оскаленные пасти во множестве. Когда занавес поднимется, в темноте по видеозаднику побежит в рапиде непревзойдённый рисованный волк – узнаваемый кадр из Wolf’s Rain. Впрочем, если автор и вдохновлялся аниме, то только гангстерским, а миф о самурайском кодексе чести безжалостно низверг в кровавую пучину своей хроники четвероногой мафии. «Собаки» же Сергиенко – в данном случае факт скорее не влияния, а общего источника вдохновения: пожалуй, каждый «дворовый» подросток хоть раз ассоциировал свою компанию со стаей бродячих собак, которая всегда найдётся где-то поблизости. Главный герой и Марти-Сью – ирландский сеттер Свен (Алексеев), лирический молодой человек, то бишь очеловеченный пёс, начитанный, сентиментальный, может пустить слезу… вот только убить кого-то ему, прирождённому охотнику, - как на столб лапу поднять. Хозяин привязывает его в парке к дереву и уезжает навсегда – актёр болтается на лонже над пейзажем захолустья: груды покрышек, превратившиеся в металлолом автомобили, густо исписанные граффити, собравшиеся вокруг дворняги. Один из зевак – добродушный лохмач, позже сам себя окрестивший Вертером (Тисленко), – советует ему перегрызть поводок, и наш герой, когда псы расходятся, так и поступает, сиречь опускается на землю обетованную. И тут же подвергается нападению и избиению некими «бухачами» - не то людьми, не то животными в чёрных плащах, с фонарями в руках, под предводительством вожака со светящимися поями, которого Свен завалит, и остальные разбегутся. Новообретённый друг Вертер приглашает его переночевать за его дохлую кошку в ночлежке Атоса (Кобельков) – интеллигентного трёхногого водолаза, тоже некогда брошенного хозяевами, – а наутро приводит на сходку стаи Гора (Ревич), хозяина территории парка (согласно комиксам, он – доберман, хотя Свен позже назовёт его «охотничьей собакой»). На облюбованной Гором машине написано «Samurai never die», и банда его живёт по восточным принципам: за право рыться на помойке пожирнее – символический поединок из нескольких раундов, предваряющийся и завершающийся взаимным поклоном. Но собирать мусор в общий котёл Свену не по нутру, он только и делает, что хвастается кому ни попадя, что вот-вот приедет его хозяин на шикарном Лэндровере, отвезёт на дачу, где сбалансированный корм и подстилка из Икеи. От голодной смерти мечтателя спасает Кошка (Киреева), благодарная ему за убийство главного Бухача, сожравшего её детей. Она советует ему перебежать через дорогу в сквер, где он сталкивается с главарём тамошней шайки Баксом (Мишин); если подопечные Гора смахивают на панков, то в сквере модно одеваться в стиле хип-хоп. Стоит ли добавлять, что работать на Бакса ирландец тоже не хочет, а судьба незамедлительно подкидывает ему удачный шанс обойтись без выбора стороны: он подслушает препирательства четырёх братьев из банды Бакса, укравших из его «золотого запаса» три банки тушёнки. Спровоцировав драку, он убивает их всех, забирает банки и срывает с шей покойных жетоны – они символизирует трофейные отгрызенные уши, – но и сам оказывается раненым. Очнётся он в логове 22-хлетнего Деда Собак (Черкасов), сэнсея с намалёванными на щеках иероглифами, исцеляющего его рану, и поспешит с гостинцами к Гору – доказывать, что он лучше, чем его правая рука, Карий (Бураков). Торгуясь и выбивая завышенные проценты от «чистой прибыли», добычи стаи, он презентует одну банку Гору и обещает ему к полночи выведать и указать место, где Бакс спрятал свой мясной клад. Второй банкой он платит Атосу за себя и за Вертера, которого подряжает добывать рыбу для Кошки – своей осведомительницы, предоставляющей информацию о бандах как парка, так и сквера. С третьей банкой Свен отправляется прямиком к Баксу: эта банка указывает на то, что первый приспешник Бакса, бладхаунд Принц (Зыков), не справляется со своими обязанностями по поддержанию дисциплины в стае и вообще наверняка уже выдал вражине Гору местонахождение тайника. Это становится поводом и Бакса развести на обещание процентов и договориться встретиться с ним в полночь у тайника, дабы подкараулить воров, изменников или диверсантов. На обратном пути Свен замечает, что Принц за ним следит – начинается бой с применением каната-поводка, и сперва, конечно же, нашего суперпса молотят почём зря, а потом он собирается с силами, берёт верх и одерживает победу. С привязанного к промятому капоту Принца, придушив его канатом, Свен тоже срежет жетон-ухо и принесёт Гору, обвиняя его в том, что Принц был его «крысой», что Гор-де ему не доверяет. На деле же Свена ничьё недоверие не колышет, у него есть время на отдых, и он откровенничает с Кошкой, с которой у него развиваются романтические отношения, признаётся, что заранее знал о том, что хозяин его выкинет по наущению жены (интересно, чем женщине так собака не угодила?). Когда появляется ревнующий Вертер и Кошка деликатно оставляет их наедине, Свен как ни в чём ни бывало делится с ним впечатлениями от романтических посещений крыши, излюбленного места кошек – идеализированного племени без денег и без государства. Он успеет ещё притащить Атосу целый мешок «Чаппи» и попросить его вывести одну кошку и одну собаку туда, куда укажет кошка, а потом – зачем-то попрётся на место встречи Гора и Бакса. На полпути его предсказуемо встречают Карий и выживший Принц, друзья-товарищи, которым вожаки отдали ирландца, пока сами занимаются делёжкой имущества, а остальные члены стай преспокойно спят. Избитую добычу головорезы затаскивают в подвал, на заднике идёт ангстовый дождь – фоном для разъяснения Свену, каким наивным идиотом надо было быть, чтобы поверить, будто в одиночку можно развязать войну всех против всех, будто вожаки легковерны, как лохи. Принц щедро оставляет пленника Карему, который решает проявить креативность и расчехляет бензопилу для разделки туши… но – кто к нам с пилой придёт, тот от пилы и погибнет: шум мотора, вонь бензина и затемнение обрамляют гибель Карего от рук Свена, то бишь лап, хотя как удерживать в лапах оружие – интересный вопрос. Принц тем временем не то просто тренируется с катаной, не то валит врагов штабелями, а перед явившимся по его душу Свеном совершает харакири – может, потому, что сёгуна в лице Бакса убили? Как бы то ни было, перед везучим ирландцем больше нет препятствий, и он добирается до логова Деда, куда прибывают Кошка и Вертер – хэппи-энд, и на обломках самовластья напишут их имена. Цитаты из какого-то трактата, возможно, непосредственно из «Пути самурая» или других источников, иногда перемежающие эпизоды в виде закадрового голоса и невнятного текста на заднике, уверяют нас, что самурай должен быть одержимым, отринувшим любую совесть, верность и честь, должен стремиться к смерти, без раздумий выбирая её в ситуациях между жизнью и смертью, даже если это «собачья смерть», без достижения цели. В общем, ничего привлекательного, однако главный герой, шагающий по трупам к абстрактной свободе личности, не осуждается и, хоть напрямую и не оправдывается, изображается как положительный персонаж. Какой небывалый парадокс – романтический протагонист и жестокий серийный убийца в одном лице!.. Карий и Принц причиной его поражения называют нежелание «согласиться на полтора процента», то есть прогнуться и быть как все, что неизбежно вызовет отторжение в юном зрителе-максималисте, а вовсе не малопонятное стремление заставить презренных «шавок» перегрызть друг друга. Искренне говоря Кошке, что не понимает тех, кто готов убивать из-за отбросов, Свен, а вслед за ним и автор, похоже, считает, будто сам убивает ради какой-то высшей цели, и это страшновато. «Я вырос с жесточайшим, твёрдым, как алмаз, убеждением, до сих пор живу с ним, что нужно убрать за ненадобностью три четверти человечества – и, наверное, наступит Золотой век», - пишет Клавдиев, и это ещё страшнее. После такого лихого – и при этом всё равно безбожно растянутого, умудряющегося наскучить за полтора часа действия – цикла собачьих боёв злой насмешкой кажется дежурная фраза с программки: «он <ТЮЗ> остаётся приверженным главным общечеловеческим темам – любви, верности, доброты…». Любовь в «Собаках» особенно ярко иллюстрируется довольно-таки откровенным эпизодом контакта Свена с отвязной рыжей Таксой (Старикова), которым он явно гордится перед Вертером и не испытывает никаких угрызений совести перед Кошкой – Кошка же, подувшись немного, забывает об измене. Верность – неуклюжими потугами нашего самоуверенного породистого интеллектуала кинуть всех мешающих и попользоваться всеми полезными. Про доброту я вообще молчу – ею, с большой натяжкой и только на фоне других, один Атос и блещет. В итоге оценивать работу Насирова и его труппы можно исключительно по художественным критериям, а не смысловым и морально-этическим, как какой-нибудь голливудский блокбастер – хотя кинематограф, обладая более широким арсеналом выразительных средств, эстетизировал бы вышеописанный сюжет гораздо успешнее. Впрочем, постановке боёв в силу специфики этого самого сюжета в «экшн-стори» уделяется повышенное внимание – актёры качественно и убедительно падают, с размаху ударяются о вертикальные поверхности, заставляя чувствительных зрительниц отводить глаза: «ужас какой, не могу смотреть». Для детей «Собаки», с их жестокостью, сексуальностью, матерками вполголоса – слишком взрослая вещь (стоит предупреждение «до 14 не рекомендуется»), для взрослых – слишком детская, так что расчёт на молодёжь очевиден – и не дай Бог чей-нибудь неокрепший разум сделает всепобеждающего Свена своим кумиром. Но что особенно раздражает – так это клевета на собак: неизвестно, где драматург начитался о породах, но сеттер – благородная собака и никогда не станет даже подранка добивать, не то что «на барсука ходить», чем объясняет Свен своё мастерство рукопашной, - сеттеры работают только на нахождении и подборе дичи, вспомните хотя бы Белого Бима, хоть он был и английским сеттером. О том, что бладхаунды якобы были выведены (причём, если я не ослышалась, в Скандинавии) специально для травли крестьян – совсем уж наглая ложь: по одному только их внешнему виду легко определить, что это типичная гончая и ищейка. А как представить пэйринг сеттер/такса – поставить последнюю на скамеечку?.. Главный же плюс спектакля – песня Би2 «Волки уходят в небеса», которую включили под занавес, под неизбежный снежок из-под колосников. В нашем контексте она неожиданно рифмуется с тезисом «Все собаки попадают в рай», с которым не поспоришь: мир собак, пусть даже бездомных, далеко не так свиреп, как мир людей, которые и действуют в спектакле под собачьими кличками.
После спектакля я дошагала до метро, на ходу ужиная запасёнными мамой соевыми котлетами. Домой мы приехали рано, где я села за пост и ужин и внезапно осознала, что завтра уже суббота. И обнаружила, что опять пропустила один спектакль в своём распечатанном репертуаре – воскресный моноспектакль из Мариинска. Зато на кино у меня останутся вечера будних дней – понедельника и, кажется, среды, так что на «Иванова» и «Ранго» постараюсь успеть попасть. На этом и прощаюсь – до завтрашней рецензии на очередной спектакль Маски)