В парикмахерскую я вчера всё-таки сходила. На удивление быстро собралась, поленилась идти до «Бреста» и ничтоже сумняшеся зашла в ближайшую, где у меня когда-то отрезали длинные волосы. Сказали подождать; я долго сидела в кресле, читала журнал, потом сказали раздеться – но мастер, как выяснилось, был ещё занят, я стала ждать ещё. Наконец, появилась девушка, как обычно, не поверила, что у меня только что помытая голова, – мокрые волосы стричь проще, – и потащила меня к раковинам. Намылила чем-то раза три, с особенным усердием мыла уши, как будто это и есть основная часть её работы. Со стекающими по лицу струйками я вернулась в кресло и вверилась представлениям своего мастера о «постричь покороче». В результате осталось как было, только отросший на затылке «хвост» отстригли, и то по моей просьбе; косая чёлка теперь напрочь закрывает левый глаз, и если я её не укорочу самостоятельно, свихнусь с одним глазом. Содрали почти полтыщи, и я – наверное, последний клиент – пошла обратно домой. Там я успела осуществить несколько небольших полезных дел, давно ждавших к себе внимания, поздний вечер и начало ночи провела под Animal Planet с чаем – Да Хун Пао попался очень ароматным и вкусным, с древесными и густо-цветочными оттенками. Спать я легла пораньше, просыпаться тоже, наверное, начала рано, но вставать, пока не разбудят, было влом; только когда стало невмоготу ждать, в районе двенадцати заглянула мама. Я встала, позавтракала, управилась с насущной ерундой, перерисовала карту добиралова и, слегка опаздывая, выбралась из дома. Впрочем, времени хватило и на то, чтобы доехать до Арбатской, и на то, чтобы, следуя карте, добросовестно пройти Никитский бульвар до площади и свернуть на Большую Никитскую в поисках Хлыновского тупика. Конечно же, оный тупик оказался прямо напротив театра Маяковского, так что следование переулком мимо ГИТИСа изрядно сократило бы мне путь; именно в этом тупике располагались Гнездо глухаря, Есенин и другие милейшие заведения. Нашлась и школа №123, куда я и направлялась к трём часам на очередной спектакль Маски. Пустили без проблем, продали программку, я повесила куртку в школьной раздевалке, заметила пятикурсников в толпе и дождалась начала банкета. По очереди у стола администратора каждому зрителю рандомно выдали номерок, определяющий его в одну из шести групп; каждую группу по эпизодам спектакля, происходящим в разных школьных помещениях, водил свой гид. Поскольку столько переводчиков бы не нашлось, спектакль был без перевода, но в программку был вложен листок с подробным пересказом.
За два часа экскурсии по настоящей школе в непривычном для России жанре site-specific зрители успевают посмотреть семь 15-тиминутных эпизодов, начинающихся и заканчивающихся по звонку, с пятиминутными переменами на переход из помещения в помещение. Чтобы зрительские группы не сталкивались, только одна из них смотрит все эпизоды в хронологическом порядке, для других пяти они перепутаны, и лишь к концу спектакля имеешь возможность восстановить причинно-следственную цепочку событий, если не подглядываешь в программку с пересказом сюжета. Для молодых актёров Лиепайского театра шесть раз отыграть одно и то же с неизменной самоотдачей и подлинным психологизмом – настоящая проверка на прочность, хотя в рамках текста, придуманного Кристой Буране и ими самими, – даже имена персонажам присвоили свои собственные, – остаётся немало места для импровизации, и, получая удовольствие от своего творчества, они смотрятся естественно и убедительно. В пространствах различных школ, при непосредственном контакте с различными зрителями каждое представление «Битвы У» для каждого из участников и наблюдателей – всегда немного новый спектакль, так что мне остаётся лишь передать собственные впечатления, только рассказывая об эпизодах не в порядке просмотра, а согласно сюжету. Первый пункт назначения – столовая: публика инстинктивно рассаживается вокруг стола с подносом пирожков, но их оттесняют на задние столы. Работница кухни (Анете Берке) долго убирает со столов посуду и протирает их, готовясь к обеденной перемене. Прямо во время урока к ней заявляется сын Гатис (Маликс) с вихрями враждебными на голове, и она кормит его макаронами и огурчиками. Он клянчит у неё денег, ругается и, наконец, врёт, что хочет купить мяса, но легковерная мать, предпочитая пользоваться казёнными продуктами, выносит ему пакетик фарша, а он в её отсутствие крадёт из её сумки деньги, а со стола – нож. Из столовой зрителей уводят, едва перед ними успеют расставить в ряд пустые тарелки – в туалет, где в кабинке отсиживается ещё один прогульщик, Викторс (Эллерс). Включив рэп, качает пресс и отжимается, забирается на подоконник, чтобы покурить в форточку – дожидается гламурной хабалки Агнесе (Екабсоне). У неё плохие новости: она уверена, что Лаура на них настучала, и приносит её сумку, чтобы отомстить. Содержимое сумки – книги, тетради, средства гигиены, колготки – рвут в клочки, заливают водой, заплёвывают, засовывают обратно, туда же выдавливают крем, презерватив натягивают на лифчик, получившуюся кашу утрамбовывают ёршиком и, снова закрыв сумку, пинают её ногами. Викторс предлагает во всём признаться и извиниться, но Агнесе уже стоит на тропе войны и предусмотрела всё: она обвиняет Викторса в трусости и заставляет, чтобы доказать обратное, залпом выпить бутылку «Абсентера» - после такого «подвига» явка с повинной на ковёр директора вряд ли пройдёт удачно. К ним присоединяется Гатис, жующий ворованную булочку, за насмешку валит Викторса на пол, бьёт и загоняет в угол, а Агнесе гордо демонстрирует добытые фарш и нож. Та благословляет парней на битву с «предателями» - всей «положительной» половиной класса, которая самим этим фактом должна быть заодно с врагами-учителями. Действие переносится в спортивную раздевалку: неутомимая Агнесе приносит туда изгаженную сумку Лауры, находит её сумку для вещей и вытаскивает их из неё, в сумку высыпает содержимое помойной корзины, а в корзину запихивает одежду. Когда входит Лаура (Йерума), теребя замурзанного игрушечного барашка в руках, Агнесе запирает её в раздевалке. Та, поколотившись в тяжёлую дверь и поорав, обнаруживает свою сумку и вытряхивает оттуда всё, безнадёжно испорченное. Её находит Эдгарс (Озолиньш), но натыкается не на благодарности, а на обвинения в бездействии; Лаура не хуже Агнесе умеет шантажировать, угрожая добиться вмешательства полиции, раз уж остальным ситуация безразлична – и Эдгарсу ничего не остаётся, кроме как принять вызов, брошенный ему недвусмысленно положенными в сумку Лауры теми самыми фаршем и ножом. Вслед за развитием истории публика переходит на лестницу и рассаживается по ступенькам, где на лестничной клетке сидит за столом дежурный – Петерис (Лапиньш). Эдгарс прибегает к нему в изодранной рубахе, окровавленный – встреча с Викторсом и Гатисом явно прошла не в его пользу, потому что Петерис, боясь административного наказания, не покинул свой пост и не присоединился к нему. Там их обнаруживает Илзе (Юра), но её забота и беспокойство Эдгарсу не нужны – он, переодевшись в чистое и прежде чем убежать, только оставляет ей телефон и просит позвонить Лауре, передать, чтобы она его не ждала. Вместо этого Илзе звонит Петересу и, глядя ему в глаза, в трубку мобильника добивается его внимания: ревнуя Эдгарса к Лауре, и она не знает других средств, кроме мести – назло навязаться другому парню – и шантажа. Теперь и Петерсу достаётся за невмешательство в конфликт, превращающее его из человека в пустое, бесполезное место: Илзе просит каждого зрителя по отдельности и всех хором повторить в трубку по-русски «тебя здесь нет». Следующий эпизод – и зрители уже не зрители, а класс, рассевшийся вместе с двумя актёрами-школьниками по партам в ожидании учителя; взрослые здесь говорят по-русски, с ними говорят так же. Интеллигентный преподаватель (Мартиньш Калита) включает видео, снятое на мобильный и выложенное в интернет Агнесе: оно показывает, как класс абсолютно вышел из-под контроля, двое парней в капюшонах под одобряющие вопли остальных дразнят и провоцируют бородатого учителя-физика, опрокидывают мусорное ведро на его стол и заставляют его уйти из класса. По окончании просмотра всех заставляют встать и стоять, пока кто-нибудь не скажет, кто это сделал. Илзе не желает никого выдавать, а Каспарс (Карклиньш) в красном галстуке, увешанный медалями, пионер – всем ребятам пример, говорит, что это сделал Эдгарс, но Илзе заявляет, что он лжёт, и уходит. Учитель начинает зачитывать письма, которые дети в пятом классе писали Цибиньшу – мальчику из рассказа Порукса «Битва у Книпски» (конец XIX в.), который боролся за справедливость и защищал младших товарищей, а не стерпев наказания за проступок, которого не совершал, убежал в лес и там замёрз. Опоздавшая Мадара (Мелне) тоже когда-то писала, что Цибиньш не умер, потому что не умирают те, кто делает добрые дела. Теперь она уверяет, что класс всего лишь хотел, чтобы учитель физики хорошо к ним относился. В предпоследнем эпизоде публика из учеников превращается в преподавательскую комиссию, в недобрый день посетившую эту школу и сидящую в кабинете директрисы (Илзе Буде), уверенной, что легко справится с инцидентом, стоит лишь найти виновного. Первой входит Мадара и в объяснительной записке выводит краткую характеристику произошедшего: «Кто-то заснял учителя на камеру». Возмущённая директриса пускает по рядам гостей листок с корявыми русскими буквами, повышает голос, оскорбляет Мадару, но никакое давление не заставляет её назвать ничьих имён самостоятельно – она только говорит, что Каспарс знает, кто издевался над физиком. Любимчик Каспарс, участник олимпиад, игрок в баскетбол и шахматы, декламатор и сочинитель стихов – и он тоже не хочет закладывать своих «товарищей», с которыми у него наверняка нет ничего общего. Но когда директриса начинает спрашивать о Гатисе, Викторсе, сдаётся и снова называет Эдгарса. В финале все группы зрителей воссоединяются в спортзале, встают по стеночкам. Друг напротив друга, разделённые белой полосой на полу, стоят «плохие» и «хорошие»: Агнессе, Викторс, Гатис, директриса, Каспарс – против Лауры, Эдгарса, Петериса, учителя… Они поют песню «Вей, ветерок!», неофициальный гимн Латвии в советскую эпоху, и играют в вышибалы («народный мяч»), но каждый, в кого попадает тряпочный кулёк, падает, его накрывают белой простынёй с головой. Вскоре Эдгарс и Гатис остаются наедине, мяч – в руках у первого, второй и не пытается увернуться, подходит почти вплотную, пока игрушечный снаряд не ударит в грудь и его. Эдгарс пойдёт по полю боя, как Цибиньш среди сугробов: этого ли он хотел? Ничего не изменилось в этом жестоком мире со времён Порукса и его протагониста, что подчёркивают и костюмы героев, в которых традиционные элементы – мешковатые штаны и рубахи из грубого полотна, валенки и похожие на лапти туфли, овчинные безрукавки, бантики на шеях – воспринимаются как новые формы эксцентричной молодёжной моды. Свершившаяся трагедия – не просто страшилка на тему «о времена, о нравы!» вдогонку «Школе» Гай Германики и даже не просто очередное жёсткое и беспощадное развенчание сентиментального мифа прошлого века в рамках восточноевропейской постсоветской национально-исторической саморефлексии. На первый взгляд простая как валенок, фабула «Битвы у…», и во многом благодаря эффекту вовлечённости в процесс, когда эмоции передаются непосредственно и чувствуешь постоянный дискомфорт от невозможности вмешаться, ставит перед взрослыми вопросы, с которыми каждый сталкивался в школьные годы чудесные, и вопросы эти оказываются важными и актуальными – только теперь их можно разрешать для себя не спонтанно, а обдумав и взвесив. Что важнее для спокойной совести – разоблачить зло, как (предположительно) Лаура, или оставаться частью коллектива, что бы этот коллектив ни творил? С одной стороны – если у Агнесе действительно были непреложные доказательства против Лауры, а не домыслы как повод «опустить лохушку», то именно её, Лауры, поступок запустил вендетту, заставившую и без того расколовшийся на два лагеря класс сойтись в смертельной схватке. С другой стороны – оставляя безнаказанными агрессивное быдло, не сомневающееся в своей вседозволенности ни на секунду, становишься их соучастниками, позволяя им и дальше, и всё больше творить беспредел: равнодушие таких, как Петерис, иногда опаснее иной ярости. Да и не верится, чтобы все те, кто молчит как рыба, руководствовались высокими моральными принципами и тем паче симпатией к срывающим уроки хулиганам: чаще всего молчат из страха перед ними, поэтому всегда удобнее свалить всё на тех, кто слишком добр, чтобы мстить – на Эдгарса, например. Но достойно ли чужими руками, заведомо более сильными, - руками директора, милиции, – сводить счёты с вредоносными элементами внутри коллектива? Эдгарс явно думает иначе, и боится он не за себя, а за Лауру, беззащитную перед шайкой – значит, он может только отвечать ударом на удар. Так неужели нет выхода, и никогда не кончится война, в которой невозможно сохранить нейтралитет, и приходится выбирать ту или иную сторону? Выхода не даёт сама система, в которой дети вынуждены существовать: примитивный полицейский надзор, сражающийся с симптомами, а не с болезнью, злоупотребляющий властью и потому неизбежно встающий в оппозицию своим подопечным. Недаром подавление бунта на подводной лодке постановка Мартиньша Эйхе оставляет за кадром.
После спектакля снова смешавшаяся толпа (только в спортзале я увидела Аню) потекла в холл и разбрелась по гардеробам. Одевшись, я мимо ГИТИСа быстро дошла до Арбатской и поехала домой, неспешно писать пост, благо начала я рано – да и заканчиваю не поздно. Что очень на руку, ибо завтра мне в инст к первой паре, а вечером – на очередной спектакль Маски. Непонятно только, как меня угораздило пропустить моноспектакль в рамках польской программы, который был вчера и сегодня? Видимо, или проглядела при составлении расписания, или перепутала даты, - ну да, впрочем, в Театр.doc сложно было бы попасть, реши я вчера отправиться туда, а в кино тоже надо иногда ходить. В общем, - до новых впечатлений)