Далёким-далёким утром проснуться и даже встать мне героически удалось даже без особых проблем, хотя времени после этого всё равно оставалось только на то, чтобы собраться и выскочить из дому. В итоге до ГИТИСа я добралась рано, первой вошла в аудиторию, дождалась Саши, потом прибыли ещё четыре девчонки – пацанов же мы так и не дождались. Вместо традиционной пары инглиша Людмила Ивановна решила в честь праздника посмотреть с нами «Касабланку» на языке оригинала – я распечатала от целлофана понтовую картонную коробочку для диска, парней с четвёртого курса припахали поставить нам телевизор и видак, стулья поставили внутрь подковы столов… Ан листать меню с пульта не получилось, и мы смогли поставить только русский дубляж с английскими субтитрами. Не удовлетворившись, приволокли ноутбук, но если музыку на заставке он воспроизводил громко, то фильм звучал слишком тихо, английская речь была практически не слышна сидящим на отдалении (в процессе подошла ещё Варя). Тогда мы переключились обратно на телевизор и стали смотреть как есть, читая субтитры, чтобы в следующий раз разобраться и досмотреть. После инглиша ещё человек-другой подтянулись на пару Ильина; ему немного не хватило, чтобы одной лекцией охватить (в его представлении) древнескандинавский, древнегерманский и рыцарский французский эпос, ибо он и так задержал нас минут на 15-20. Я отправилась домой, пообедала, благополучно пострадала ерундой и, снова что-то не доделывая, откладывая на потом, вечером выехала до театра, из сегодняшних спектаклей Маски заранее предпочтя трагедию из Советска вербатиму из Молдовы – может, потому, что до ЦиМа просто ближе и привычнее ехать. За полчаса оказавшись на Менделеевской, я и не полезла-то сразу к администратору, заранее зная, что мне скажут; но появившаяся милая девушка, тоже со студенческим, пожелала всё же попытать счастья, и нам, конечно, сказали подождать до второго звонка. Но долго ждать нам не пришлось: студентов оказалось всего трое, и нам выдали пригласительные с местами – и прекрасными местами, сама не нашла бы лучше. Сдавшись в гардероб, подхватив халявный первый номер фестивальной газеты, я поднялась наверх, где стулья заняло небольшое количество народу, а в центре холла у режиссёра брали интервью. Потом пустили в зал, быстро и явно не полностью он заполнился бабушками и прочими театралами, без знакомых лиц критиков; моё место было во втором ряду, чуть с краю, но перед началом нас передвинули к центру места на два, и после антракта мы так же передвинулись на освободившиеся места.
В качестве эпиграфа к спектаклю один парень крутит пои, другой переключает каналы телевизора. Голоса дикторов новостей на разные лады бьются в истерике по поводу эмиграции в России и Европе, несущей преступность и, что явно пугает их даже больше, ислам – дескать, вот-вот каждый пятый парижанин будет мусульманином. Ждёшь, что спектакль начнёт опровергать весь этот отборный бред, но он активно принимается его подтверждать. «Западная пристань» Бернара-Мари Кольтеса – место неопределённое, которое может находиться в порту любого французского города, прибежище изгоев, приплывших туда из своих далёких родных краёв, да так и застрявших в трущобах, куда есть вход, но откуда нет выхода. Там обитает Шарль, в прошлом Карлос (Гниденко), и его родители, не столько немощные от старости, сколько замордованные жизнью – больная Сесиль (Несмиянова), которой снится их некая «наша страна», где «все были христиане», и старый капрал Родольф (Волошин), которого капитан когда-то бросил вместе с солдатами замерзать в метель в лёгкой одежде. И однажды ночью в этих бескрайних неосвещённых дебрях появляется упитанный молчаливый человек в костюме по имени Морис Кох (Паршинцев) и его паникующая спутница Клер (Савляк) в платке и больших чёрных очках, заставляющих сперва принять её, беспомощно шарящую руками перед собой, за слепую. Похоже, они заблудились – но Морис бросает женщину и натыкается на Шарля, выкладывает перед ним на землю кредитки, золотые запонки, Ролекс, ключи от Ягуара – все богатства в обмен на то, чтобы его проводили к воде: он потратил чужие деньги и желает покончить с собой непременно в таком экзотическом месте. Включив гордость или осторожность, подбирать с земли что-либо Шарль оказывается, а затем вытаскивает горе-утопленника из воды со сломанной ногой и притаскивает в свой заброшенный ангар, надеясь на благодарность. Вскоре туда же попадает и Клер, в свою очередь надеющаяся на приход парома, который отнюдь не торопится забрать с пристани незваных гостей. Но сами по себе эти гости оказываются бесполезны, и Шарль лелеет замысел сбежать из трущоб на их Ягуаре, для чего запросто отдаёт за ключи свою младшую сестру Моник (Красовицкая) подобравшему их везунчику, сексуально озабоченному приятелю с говорящим именем Фак (Зуборенко). Отдаёт зря: одну детальку тачки ушлый Фак уже успел открутить и приберечь, чтобы и изнасилованной им Моник сделать утешительный подарочек. Тем временем хромого, схлопотавшего воспаление лёгких Мориса решено убрать, чтобы в случае прихода полумифического парома он не настучал полиции на существование целого квартала нелегалов и происходящее в нём. Родольф торжественно передаёт свой автомат, с которым ранее никогда не расставался, арабскому парню Абаду (Нагметов) по прозвищу «Черномазый», с которым у Шарля был непонятно какой «бизнес», буквально умоляя его «убить толстяка». У Абада тоже своя история, не располагающая к развитию сентиментального характера: родной отец по труднопонятным причинам выкинул его из дому ещё в самом нежном возрасте, Шарль нашёл его у ангара в снегу, замерзающим, и пустил согреться, пренебрежительно окрестив для себя «существом»: у социальных низов – своя иерархия. Морис, снова охваченный суицидальными настроениями и беспричинной ненавистью к Клер, сам просит его застрелить, что Абад без лишних слов – персонаж это практически немой, видимо, в силу плохого знания местного языка – и проделывает в упор. Но и теперь Шарлю не сбежать: его мать, требовавшая от него выбить денег из Мориса и не понимавшая, что богач просто не носит с собой наличных, проколола все шины на злополучном Ягуаре по принципу «ни себе, ни людям» - к тому же очевидно подозревая, что сынок собрался сделать ноги. А пока он прячет труп, и когда подходит к воде проверить, не всплыл ли он ненароком, Абад всё из того же автомата стреляет и в него – по белой рубашке расплывается бутафорское розовое пятно, как в рекламе стирального порошка. Клер бежит куда глаза глядят, понимая, что выбраться ей вряд ли удастся, но не желая довериться Моник, обещающей отыскать шины и бензин для Ягуара. Умирает Сесиль, и Родольф требует от Моник не мешать ей: «индейская женщина засыпает!» - так мы впервые узнаём, откуда занесло на эти неласковые берега семью Шарля. Представьте себе, и Моник покинет этот мир: неожиданно признавшись непонятно кому в любви, она вскрывает себе вены – то есть актриса губной помадой или маркером густо размалёвывает себе внутреннюю сторону рук до локтей, но так, как, к сожалению, их только краской размалевать и можно. Сюжет Кольтеса неправдоподобен до крайности, прост как валенок, но нарочито жесток, а спектакль никаких эмоций не вызывает – уж слишком сильно пахнет самодеятельностью от наигрыша и пафоса, реплик в зал, монологов перед микрофоном, быстро наскучивающим блужданием или метанием в полумраке и пустоте. Сценография минимальна – два скрежещущих листа жести, изображающих двери ангара, с грохотом сталкиваются друг с другом; большей и не требуется, но в остальном низкобюджетные средства не пошли оформлению на пользу. Видеозадник, как свечка перед иконой великого и ужасного Нового Европейского театра, покачивается тремя грязно-белыми длинными шторками, на него проецируются виды неких живописных, но утомляюще однообразных развалин и заброшки, а также лица произносящих монологи крупным планом, но не в режиме реального времени, и фотографии негров и арабов. Чуть поодаль в тени – заявленная в программке музыкальная группа «Бесконечная река» в составе господ Fatalis Aries, Lynx Michgel и Игоря Шестакова, пожелавшего остаться без ника. Но если вы думаете, что их участие подразумевает исполнение песен, ошибаетесь: ребята изредка побренькивают на гитарах или ударяют по барабану, а музыкальное оформление – арабские напевы, саундтреки известных фильмов и иже с ними – авторы спектакля не мудрствуя лукаво отыскали через ЖЖ. Но главным, конечно, остаётся вопрос: против кого они дружат там, в Тильзит-театре, на какую проблему хотели указать нам, видавшим виды жителям столицы, провезя её через такое расстояние? Эпиграф «Западной пристани» снова «включает телевизор», но теперь в цитированных репликах прорывается ещё и пассаж о денежной системе, которую можно считать преуспевающей современной религией. Стало быть, с ислама все несправедливые обвинения можно переложить на золотого тельца, что безусловно радует, однако губительность жажды наживы – очевидность, не нуждающаяся в дополнительном подтверждении. У Кольтеса же не зря сталкиваются два бесконечно далёких друг от друга социальных слоя, фактически – различные подвиды человеческой природы, не зависящие ни от национальности, ни от вероисповедания. Для заложников пристани неудачливые «туристы» извне подобны дойным коровам, существующим, по их мнению, только для того, чтобы воспользоваться ими на полную, а потом прикончить без всякого сожаления. Но и для пришельцев эмигранты – не люди, а такое же орудие для достижения своих целей, обладающее двумя общими для всех свойствами: они тупые и им нужны твои деньги, за которые они на всё согласятся. Кто в итоге кого поимеет, зависит от распределения сил: кто на чьей территории окажется, кто в большинстве, а кто в меньшинстве. Вот только мало кто понимает этого закона стаи, и самонадеянная вылазка Мориса в terra incognita ничуть не более нелепа, нежели так и не случившееся путешествие Шарля во внешний мир, где ему вряд ли светит покорить даже самый завалящий ночной клуб. Обо всём этом можно было бы рассказать в спектакле или соорудить совершенно иную авторскую концепцию – но никто не потрудился ни о чём превосходящем чтение текста, рассчитывая на то, как легко «актуальные» вещи входят в ряды самоиграек. Расчёт не оправдался, как у персонажей этой целомудренной двухчасовой игры в людей, по-прежнему оставшихся для исполнителей и зрителей непонятными, страшными, опасными, все до единого. Возможен ли иной взгляд, иной контакт – пусть не на уровне системы социума, а в культуре и искусстве? Время покажет.
После спектакля оставшиеся в зале потянулись на выход. Я доехала до дома и решила было начать писать, не отвлекаясь, но не тут-то было – в итоге оторвалась в честь праздника, по случаю которого мне уже досталась очаровательная, тёплая селенитовая сова. За завтрашний выходной день предстоит успеть и первую маленькую работу написать, и на очередной спектакль Маски сходить – надеюсь, на сей раз из двух вариантов я выбрала нечто более интересное, нежели сегодняшний спектакль. Близятся выходные, а с ними – два свежевышедших фильма… в общем, жизнь прекрасна и удивительна. До новостей!)