Осиливая вторую чашку малиново-мятного чая, добив батарейку ноута и пописывая в черновик, я скоротала в Кофеине остаток времени между кино и театром. Аня послала мне sms, что встречаемся в половине четвёртого, ну да я и сама собиралась подъехать к этому времени. А поехала я до Электрозаводской и потопала оттуда к дворцу на Яузе, благо я уже один раз была там с Варей по делам Территории, правда, со служебного входа, а не с главного. У главного ещё никого не было, я сфотографировала пафосные колонны и стала ждать; вскоре появилась Алина, Аня же опоздала на три минуты и сообщила, что пиздец: она забыла, что спектакль на четыре, и не успела получить волонтёрские билеты от администратора Лёши, а теперь он уже начал принимать людей и сказал, что сам позвонит, если что останется. Мы постепенно собирались; Женя, как только пришла, сразу встала к администратору в очередь, и когда стало ясно, что ничего лучшего нам не светит, мы сгрузили ей свои студаки, и она по ним получила проходку без мест на четырёх человек. Так я проникла во дворец, где под потолком висело множество воздушных шариков с длинными хвостиками, сдалась в гардероб, набрала халявы – открытку с кадром из спектакля, программку на спектакль и толстый буклет на весь фестиваль – и отправилась в зал. Поначалу партер был, как обычно, полупуст, но со временем заполнился – я же устроилась в пятом ряду и даже не совсем с краю, что было только на руку, ибо экраны с субтитрами расположились по бокам сцены. Итак, это был первый привозной спектакль NETа, постановка Димитра Гочева в Дойчес-театре.
Огромная сцена обнажена, на задней стене видны батареи, трубы и широкие раздвижные ворота, ещё выше – деревянные галереи. Сценический дым затапливает и её, и весь зал, подвижные софиты, поднимаясь и опускаясь, разрезают туман, из которого будут выныривать персонажи, лучами света и, вращаясь, напоминают прожектора тюремных двориков. Спектакль ещё не начался, а по ней уже бродит туда-сюда человек в нелепой одежде и фальшивит на тубе известные классические мелодии. Это голое туманное пространство – и есть «Палата №6» и она же без кавычек. Туда нас приглашает обаятельная старушка, с невероятной естественностью изображающая девочку и с выражением декламирующая текст от автора; она – не только рассказчик, но и заменяет санитара Никиту, а потом с балкона сообщает Рагину, что он болен. Пациенты, коротающие свой век во флигеле, – некие собирательные образы, разговаривающие легко узнаваемыми монологами и репликами чеховских персонажей. Зрелая женщина в безвкусно подобранном костюме из розовой кофты на серебряный топ сочетает в себе Раневскую и Аркадину, она говорит, что её сын утонул, тогда как он застрелился, и просит пощадить её и не делать больше пиф-паф. Девушка в фате, голубом платье и резиновых сапогах признаётся в любви несуществующему кавалеру словами Сони. Седовласый интеллигент во фраке то мечтает о шведской «Полярной звезде», то, как Фирс, поминает «несчастье» - волю. Небритый мужчина в шортах зачитывает страшные абзацы о казни из «Острова Сахалин» и с авансцены кидает в зал сентенции Пети Трофимова о пути человечества, а остальные медленно подходят к нему, выглядывая за рядами кресел светлое будущее. И сам Рагин, пассивно прогуливающийся мимо сумасшедших, рассуждая, зачем спасать людей от смерти и облегчать их страдания, от лица Чебутыкина рассказывает, как умерла женщина, которую он лечил. Даже старушка-Никита отпускает шуточку Солёного, а «игра в буквы» состоит в том, что Рагин называет букву, а пациенты хором называют начинающуюся с неё цитату из Чехова, иллюстрируя её стремительными пластическими зарисовками. Но со временем роль лидера перетягивает на себя Громов – наиболее адекватный человек в коричневом костюме, стремящийся вырваться из заточения и понимающий всю безысходность своего положения, напряжённый и энергичный. Этот русский МакМерфи заражает собратьев по повреждённому разуму вдохновенными речами Вершинина о грядущем счастье, и Рагин не может не обратить на него внимания, всё больше и больше времени проводя в палате №6 за философскими беседами, которые Димитр Гочев привёл в спектакле полностью. Финал нам известен: незаметно для самого себя Рагин сам не то тронулся умом, не то наконец-то прозрел некую правду бытия. История закольцовывается – ему задают тот же вопрос, какой он задавал Громову, на который он не знает правильного ответа: какой сейчас месяц? Докторские очки падают мимо кармана, одну за другой он расстёгивает пуговицы белого халата, превращаясь в простого скромного «хроника» с голым торсом и спущенных брюках. Испуганно поскуливая, он твердит о вишнёвом саде, о белом кресте на чёрной ленте, а Громов уже занимает его место, вместо него проводит зарядку, в обязательные упражнения которой входит смех. Коллаж по чеховским произведениям – сам по себе не новость для современного театра; то, что Чехов сам был врачом и его герои – его пациенты, за чьими душевными болезнями он наблюдает, тоже угадать несложно. Но за атмосферным двухчасовым творением Гочева, иногда забавным, иногда пугающим, иногда удивляющим или радующим моментами узнавания, следить приятно – и это главный плюс в отсутствие привычных психологизма, драматизма и актёрских перевоплощений.
После спектакля актёры бросили тем, кто дождался окончания аплодисментов, подаренные им розы и ирисы. Я нашла своих людей в очереди к единственной гардеробщице, нагло встала рядом с ними, выбрала себе голубой шарик – были ещё чёрные и жёлтые – и привязала к ручке портфеля; некоторые зрители тырили шарики целыми связками. Когда мы выходили, нас отлавливала Аня, на спектакль не пошедшая, и раздавала пункты, куда надо было отвозить афиши и листовки – отрабатывать возможность бесплатно ходить на фестивальные спектакли. Мне удачно достался центр Мейерхольда – хоть я там ни разу не была, он был сразу у выхода из метро, а станция Менделеевская была не так уж далеко от моей. Сказано – поехала с указаниями афишу приклеить на видном месте, а листовки живописно раскидать; заблудиться действительно было бы нереально. Встретившая меня на входе девушка послала меня в кассу, тамошняя тётя сначала вяло поворчала, что афиши NETа у них уже везде висят и вешать больше некуда, но я не отставала, и она забрала у меня афишу с обещанием повесить, когда закончится текущий спектакль. Затем сказала передать Лёше, что на спектакли на их площадке билетов для волонтёров будет мало, и, наконец, я с трудом выковыряла из глубокого кармана провалившуюся туда пачку листовок, и тётя разложила их на выходе рядом с теми, которые у них уже были. Больше я была не нужна, и, позвонив Ане и передав ей информацию для Лёши, поехала домой, где ныне и пребываю в надежде пораньше уйти спать, ибо завтра начинается, внезапно, новая учебно-рабочая неделя. Уже в среду или четверг будет следующий NETовский спектакль, так что примерно до этих пор и прощаюсь)
