17.09.2010 Выспалась я, конечно, не самым лучшим образом, зато пораньше вышла из дому и поехала на читку не торопясь. От Курской надо было идти «тупо прямо»©, как незабвенно изволила выразиться на первой встрече наша русичка, по Земляному валу мимо Атриума вниз к набережной Яузы. Слева оказался доселе мне неизвестный сквер с памятником Берлинской стене посреди клумбы – правда, я ни за что бы не догадалась, что этот бетонный угол с дыркой, окружённой металлическими бабочками, и есть Берлинская стена, точнее, её кусок. Погода была хорошей, солнце ещё припекало, ветерок был уже прохладным, и по дороге мне даже подумалось, что если заблужусь, всё равно прогуляться так будет чертовски приятно. И на сквере, где я оказалась за час и подсела на лавочку к Антону, тоже было хорошо – на ветру с дубов осыпались пергаментные листья и жёлуди, с мягким стуком подскакивающие по нескольку раз на асфальте. Постепенно собрались люди, и менты выгнали нас всех из сквера, чтобы запустить, когда придёт время; запускать начали уже в седьмом часу, дотошно проверяя содержимое сумок, меня без бейджика поначалу опять пускать не захотели, но потом территоринский охранник таки меня узнал. Зрители расположились сидя на подмостках, вместо сцены была застеленная тёмной тканью клумба, сквозь прорехи торчали пучки травы, как пробившиеся сквозь асфальт, памятник служил декорацией. Фактически, это была не читка пьесы «Чёрные девы», а моноспектакль, в котором одна актриса исполняла роли четырёх мусульманок, выхватывая парней из публики и обращаясь к ним. Всего за 40 минут сие замечательное действо закончилось, и мы потянулись обратно к метро; на полпути я перешла через дорогу, дабы заглянуть в книжный, а затем зашла в Атриум, в магазин игрушек. Там был практически такой же обновлённый ассортимент, что и в Европарке, но я купила таки моржа там, чтобы на Киевскую не заезжать. Вот он, теперь его зовут Шурик.

18.09.2010 Перед сном я начала читать третий том ОЭ с Альдебарана, привыкается со скрипом, но делать нечего. Утром проснулась, пострадала ерундой, выяснила у билета, куда сегодня иду, и после обеда пошла – на Арбатскую, в театр Вахтангова, на «Последние луны». Билет этот даже давал мне право не прошмыгнуть в партер, а гордо туда пройти, продемонстрировав бабушке-надсмотрщице, что моё законное место на какой-то откидушке Г (буква говорит сама за себя, это сильно с краю) на каком-то далёком ряду. Посидела я на этом Г до второго звонка, а спектакль смотрела, конечно же, с середины третьего ряда, хотя зал был вполне заполнен, включая оба верхних яруса.
Почти два года назад Туминас почтил режиссёрским вниманием супругов-корифеев вахтанговской труппы, поставив две небольшие пьесы о трагедии родителей, которые перестали быть нужны своим детям. В первом действии это философские «Последние луны» итальянца Бордона, где герой Ланового съезжает из родного дома в дом престарелых, разговаривая с давно умершей женой (Сотникова) и чёрствым сыном (Завьялов), которого можно задеть за живое, только пошутив о его мифическом покойном отце, а отец живой ему не интересен. Второе действие продолжает тему более бытовой «Тихой ночью» немца Мюллера, в которой сын-мясник (Юшкевич) приезжает в дом престарелых к своей матери (Купченко) только для того, чтобы она ставила свои подписи на документах о продаже очередного имущества. На фамильный кровавый бизнес нужны деньги, он же требует налаженных профессиональных контактов, и на Рождество из-за высокопоставленных гостей в доме не найдётся для матери места. Мораль прозрачна, но спектакль хорош не ею – в конце концов, уж сколько раз твердили миру. Жизненная правда обеих пьес – в диалогах и только в них, потому что больше ничего на протяжении всех трёх часов не происходит: люди просто обмениваются репликами в одном помещении, выполняя механические действия. Диалоги эти – правдоподобны, естественны, очень честны, почти документальны. Они не скрывают, что пожилые люди могут казаться невыносимыми – отец подкалывает сына и мрачно шутит, мать по многу раз спрашивает одно и то же и придирается по пустякам. Но они любят своих детей, какими бы они ни были, хоть и по-разному: он – самостоятельно принимает решение не быть обузой для семьи своего сына, она – с трогательной наивностью до последнего верит в рождественское чудо и отказывается понимать, что будет праздновать с остальными забытыми стариками. Оба оттягивают прощание из последних сил, хватаются за соломинку, которая не желает их удержать и выскальзывает из рук. А вывод один: старость – это зло, отнимающее у человека всё, одно за другим, и люди, сохраняющие перед лицом этого зла гордость либо надежду, не отчаиваясь и не озлобляясь, сопротивляясь приближению неизбежной смерти, достойны уважения. Стареет тело, но уберечь от дряхлости и тлена свою душу способен каждый вне зависимости от возраста – и это звучит в спектакле оптимистичной нотой, хоть души его более молодых персонажей очевидно находятся на той или иной стадии атрофии. Здесь вы не увидите многократно склоняемой критикой «диктатуры» Туминаса в мизансценах, да и вообще ничего из ряда вон нового, «авторского», символического и метафорического – только старый добрый актёрский психологический театр. Все актёры создали замечательно узнаваемые и запоминающиеся объёмные образы, не только пьесы идеально подобраны друг к другу, но и роли так же идеально подходят своим исполнителям. Идеально созвучна спектаклю и музыка – театральные работы Латенаса ещё никогда не терялись незаметным фоном, его оформление и собственные композиции всегда незаменимы в создании необходимой атмосферы. В итоге, несмотря на статику, обе истории пролетают быстро и легко, без скуки, как качественная пища для всякого ума.
После спектакля я вернулась по Арбату до метро, и вот я уже собираюсь спать, чтобы завтра и в кино успеть сходить, и ещё что-нибудь полезное сделать. До завтра и прощаюсь.

P.S. дорогие собраты и сосестры по театроведческому! Раз пошла такая пьянка, вот тут мне объяснили, из какой именно мухи без моего ведома сделали слона, и там же я, соответственно, объяснила, почему этого делать не стоило. Давайте жить дружно.)