на затерянной станции Малые Тьмутаракани, вдалеке от дедлайнов, стартапов и прочих обуз, к существующим правилам нет никаких нареканий. по субботам вальсируют, в августе режут арбуз, на досуге сидят, вспоминают рецепт маринада. всё исполнено, сани готовы, дела на мази́.
поезд едет в закат, потому что действительно надо, потому что экспресс, и попробуй ему возрази.

кареглазый пастух погоняет козу хворостиной. домовой разговляется. леший стоит на посту. живописец Онфим, восхищаясь родной палестиной, в результате терзаний душой предпочёл бересту. в оглушëнной глуши распевается новый Шаляпин. помидоры закатаны древней старухой Губой.
едет поезд. зелëный товарищ в потрепанной шляпе уверяет попутчика: каждый вагон — голубой.

королевствуют ведьмы. царит красота и отрада. звёздочет выбирает себе марсианский надел. дядя Шарик, умеющий вычислить площадь квадрата (чья-то девочка плачет, что шарик её улетел), не читает газет ни за ужином, ни за обедом (ах, оставьте надежду — надежде уже не помочь).
едет поезд вперёд. подозрительно пахнет щербетом, потому что восточный экспресс и арабская ночь.

обретя вожделенный покой напряжённых извилин, поклонись домовому, скрипучее кресло уважь. станционный смотритель Самсон по фамилии Вырин — беззаботен, бездетен и просто другой персонаж — продолжает смотреть, отгоняя настырную муху, достаёт самоварное счастье, смеётся до слëз.
поезд едет в рассвет, и приятна усталому уху повсеместная удаль его говорливых колëс. так убийственна звонкая ложка в гранëном стакане. так причастна фрамуга к тому, что в вагоне свежо. пассажирский состав едет в Малые Тьмутаракани, потому что везде ему плохо, а там хорошо.

(с) Резная Свирель