И плавно день перетекает в синь, планируя не длиться дольше века. Лежит на кресле тень от человека. Несётся стрекозиное такси маршрутом неслучившейся беды. Блестит звезда у ангела в петлице. По-деловому изучают лица пустынные калашные ряды. Восток опаслив, запад молчалив, до севера нет никакого дела. Толпа летящих к югу поредела. У бабушки в кладовке был залив, собственноручно связанный на днях, копирующий контур Сенегала. Бабуля иногда туда сбегала. Вкушала мидий, сидя на камнях. Брала бутылку красного вина, хорошего, а не из концентрата. Махали ей весёлые пираты: нам повезло, мадам опять одна? Судачат, что в портовом кабаке на этот счёт есть множество теорий.

Когда бабуля возвращалась с моря с поющими ракушками в кульке, старалась домочадцам не мешать: ни креслу, ни серванту, ни буфету, ни Гоголю карманному, ни Фету. Фарфорового белого мыша нёс на спине приземистый комод. Мыша и семь слонов, на всякий случай. На тесной кухне сох пырей ползучий, и пижма, и журнал нелепых мод. Над ними возвышался геркулес. Но ветры здесь особенные дули, наверно, потому что у бабули на чердаке шумел дремучий лес, недавно сшитый ей из лоскутов, вблизи напоминавший одеяло.
Старуха иногда туда гуляла. Рвала малину с колдовских кустов, росы в бутылку наливала всклянь, кивала муравьиному амбару. Сны приносила Лешему в хибару: опять одна, голубушка? Ты глянь. Болтают сойки: в гоблинской норе на этот счёт есть множество гипотез (придумывают гномы, озаботясь писательством, особо в ноябре). И небо доставало ей до пят, когда бабуля покидала чащу, и прошлое мешалось с настоящим, и половицы, жалобно скрипя, пеняли на волнение в душе: всё шляется, поди уже мозоли. Ещё гора была на антресоли плюс радуга в цветном карандаше. Туман, удачно скрадывая твердь, ютился в уголке, дружил с порогом. Торшер считал себя единорогом.

Престранно жизнь перетекает в смерть, в безвременье, вместилище тоски. Искусство не нуждается в эксперте. А если Смерть — бабуля свяжет Смерти зелёные в полосочку носки. По облакам, в плетении тенет, они пойдут, неправильно, несмело. Бабуля спросит: как ты, Смерть, поела? И Смерть кивнёт, хотя, конечно, нет. Соврёт, но первый раз за кучу лет. Запутавшись в роскошестве хламиды, Смерть скажет: стоп, а как же пирамиды, а как же звёзды в кухонном столе? Ты им нужна. Ты, правда, им нужна. Прости, чутьё сегодня подкачало.

И хлопнет дверь небесного начала, и кто-то крикнет: Смерть, чего одна?






(с) Резная Свирель