1.

Людоедов русская сказочная мифология представляет обыкновенно в самом неприятном свете. Ну там Баба Яга или какой-нибудь дурак-великан с плохим запахом изо рта.

 

Потом у русских ещё русалки были - они минет придумали. Вот собственно и всё.

 

Поэтому обратимся к Гомеру поскольку только очень наивный читатель Гомера может относиться к "Илиаде" и "Одиссее" как к обыкновенным литературным произведениям. 

 

Например его "Одиссея" - действие ее развертывается в течение 40 дней в отличие от "Илиады", которая охватывает 51 день, не говоря уж про ФМ Достоевского и его "Братьев Карамазовых" - те вообще в 4 дня уложились. Но мы отвлеклись. На календарность. Ради нашей исключительной начитанности и образованнности. Чтобы блеснуть и ослепить. Надеюсь что с пользой поскольку спешить некуда. Я бы даже сказал тверже - Самое главное - не спешить. Нельзя спешить. Даже если все запутывается так, что не знаешь, с какого конца взяться, нельзя терять надежду и нельзя раздражаться и зря дергать. Только не спеша распутывать по ниточке.  Поэтому находим ниточку, берем ее осторожно, чтобы не запутать еще больше двумя пальцами и тянем.

 

И так - Гомер и людоеды.                                                

 

У великого аэда они весьма ничего такие себе. Не то что наши. Симпатичные.

Так он их изображает. Сирены, например. Сирены - это чувихи-людоеды, тем не менее еду  они добывают себе не крючьями и колами, а завлекают и манят ее к себе красивейшим и художественнейшим пением, которое завораживает всякого путника и увлекает любого искушенного слушателя. 

 

Почему именно музыка, а непример, не голые сиськи или задницы? 

Отвечаю. Музыка сознательно отказывается от коренного и глубинного преобразования жизни. Пусть она идет, эта жизнь лесом, как хочет, говорит музыка! Чтобы преобразовать жизнь, нужно очень много всего. Это - весьма хлопотливая и кропотливая вещь и нам не охота ей заниматься. 

 

Для музыки это все очень тяжело и грузно, вязко; жизнь обрезывает крылья музыке, привязывает ее к своим практическим задачам, лишает ее самостоятельности, навязывает ей чуждые и очень неповоротливые задачи. Музыка живет субъективной свободой личности, абсолютным произволом внутреннего самоопределения. 

 

Музыка - аппарат, который освобождает человеческую субъективность от тяжелых жизненных осуществлений, от унылого и законнического, скопидомского практицизма и утилитаризма, освобождает от этой жизненной расчетливости, этой вечной озабоченности относительно элементарных жизненных благ, этого проклятия вечного страха за свое существование, за свою жизнь, за своих друзей, родных, за свои вещи, за свой дом... 

 

Вот народ и велся на подобное невыразимо прекрасное пение и невыразимо прекрасную музыку, очарованный эстетическими миражами и перспективами.

 

2.

Но вот когда сами люди были людоедами, они не обладали столь совершенной безупречной эстетикой, возможной только в периоды высокого развития цивилизации. Они музыку не сочиняли. Вместо этого они занимались глубинным преобразованием жизни. Хлопотали как могли. Дробили черепа современников каменными зубилами и топорами, ели, кого убили. Урчали, издавали нечленораздельные, некрасивые звуки. Пожалуй, у каждого в жизни хотя бы раз нечто подобное происходит в голове: начинаешь ненавидеть человека без какой бы на то причины. И безудержно желаешь убить его и скормить животным. Без всякой там музыки.

Так в нас древние инстинкты говорят.

 

А когда люди - то есть мы с вами - наконец то развились до Баха и Моцарта и стали теми кем являемся, то есть теперь мы уже сами как сирены артистически создаем увлекательнейшую виртуозную музыку, и почему-то при этом мы совершенно никакие не людоеды в буквальном смысле этого слова.

 

Парадокc ебозус (Paradox ebozus)? -  спросят некоторые. И мы ответим - Да.

 

Таким образом у людей по Гомеру получается так - либо ты неандерталец - пожиратель кроманьонцев, либо эстет ценитель муз и Марселя Пруста, утонченный мерзавец, мученически потирающий кончиками пальцев свои виски. А то и другое - неандерталец  и утонченный мерзавец сразу - никак не возможно (неможно).

 

Нет в мире порядка совершенства.

 

А у Гомера и то и другое, людоедство и высочайший художественный артистизм, даются в одном и том же образе. У него мифическая действительность есть подлинная реальная действительность, не метафорическая, не иносказательная, но совершенно самостоятельная, доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть, совершенно наивно и буквально. 

 

К сожалению, у нас в науке еще не имеется такой работы по Гомеру, которую можно было бы рекомендовать как образец марксистско-ленинского изучения Гомера в целом. 

.