Виктор Аксючиц (viktor_aksuchic) выложил в VK свою переписку с Ольгой Седаковой, датированную январём 1984 года. 1984-й год, в данном случае это очень важно.

Тема разговора, поднятая Аксючицем, пренебрежительное, даже презрительное отношение со стороны интеллигенции к национальной философской традиции (отдельный вопрос о том, что тогда автор полагал таковой традицией). В этом можно углядеть негромкую сенсацию: январь 1984-го, ещё месяц будет жив Андропов, потом наступит короткое правление Черненко, условный «Застой» на исходе; до фейерверка нововведений и послаблений второй половины 1980-х совсем недолго, но вообще-то вроде бы «ничто не предвещает». При этом, адресаты обмениваются мнениями о роли и месте русской идеалистической философии в духовной жизни интеллигенции, так будто эту философию можно просто снять с полки, будто она не является terra incognita для образованного сословия, о которой толком ничего неизвестно, кроме нескольких имён, представленных в карикатурном виде в советских учебниках.

Собственно из легальной литературы, напечатанной госиздательствами, было всего несколько книг «по теме», в том числе обсуждаемая корреспондентами работа А.Ф. Лосева «Владимир Соловьёв и его время», которая в 1983-м вышла в серии «Мыслители прошлого» тиражом 60 000 экз. «...Нина Брагинская, человек проницательного трезвого ума и глубоких знаний, вдруг говорит мне: стоит ли эта книга того, чтобы её искать и покупать, а о самом же авторе отозвалась как об экзальтированном русофиле, чуть ли не выжившим на старости лет из ума». Но при этом Асючиц сетует в 1984-м не на недоступность соответствующего корпуса литературы, а на пренебрежение им. Интересно...

 

 

Я спросил в комментариях у В.В. Аксючица о том, что давало возможность так ставить вопрос в то время, получил ответ от одного из его читателей (и, как я понимаю, личных знакомых), мне посоветовали обратится к мемуарам автора. Что ж — и правда, это хорошее дело.

Я бы такой постановке вопроса больше удивился, если бы не встречал уже несколько свидетельств того, что к 1984-му году существовала какая-то среда или система (вроде как неформальная, но вроде как легальная) дискуссионных клубов, выставочных площадок, самиздатовских изданий, семинаров. Не подполье, но какие-то «эксперименты в закрытом режиме». Не подполье, хотя бы потому, что там (в ряду прочих) действовали люди, которые ни в какую антигосударственную деятельность не полезли бы (да им бы и не открыли изнутри). При этом, там присутствовало некое количество диссидентов, из числа готовых к компромиссу с властью на условии легализации определённой интеллектуальной, творческой, преподавательской активности. Самый простой, но не самый информативный пример — Ленинградский рок-клуб. Понятно, что самое логичное предположить, что такие «опытные делянки» создавали спецслужбы, ну, а кто ещё? Вероятно и профильные отделы ЦК там что-то курировали и академические круги руку приложили, но это всё фантазии, как говорят в интервью бывалые царедворцы — «всей правды мы никогда не узнаем».

Насколько могу судить, главным побудительным мотивом создания такой экспериментальной среды (гипотетической, я о ней не столько знаю, сколько нахожу следы, которые истолковываю как свидетельства существования) было осознание кризиса в гуманитарной сфере, даже не кризиса в собственном смысле, а такого «блистательного отсутствия» хотя бы описывающего и объясняющего знания о происходящих в социуме процессах. «Мы не знаем общества в котором живём», и с этом нужно срочно что-то делать, примерно так.

В общем, переписка интересна для тех, кому интересна эпоха.

 

Виктор Аксючиц, Ольга Седакова

 

Справка (на всякий случай):
Виктор Владимирович Аксючиц (род. 1949) — публицист, философ, богослов, в 1990-1993 годах народный депутат РСФСР, основатель и руководитель Российского Христианского Демократического Движения. Обычно его относят к «умеренным консерваторам» или «нерадикальным патриотам».
Ольга Александровна Седакова (род. 26 декабря 1949) — поэтесса, прозаик, переводчица, филолог, этнограф, богослов. Одна из самых заметных фигур среди православной интеллигенции «антиимперского», «антинационалистического» толка.

 

Виктор Аксючиц:
Из переписки с Ольгой Седаковой
10 января 1984 г. Москва

Милая Оля,
Мне захотелось поделиться с Вами одной проблемой, которая болезненно отзывается в моей душе, а именно о чуть ли ни всеобщем пренебрежении к традиции русской религиозной философии. Особенно непонятно мне распространение этого среди литераторов. Можно ли представить себе, чтобы Гёте не был знаком с произведениями классиков немецкой философии? Или Рильке слышал только имя Шопенгауэра, Гуссерля? И в России, пока в ней не было изничтожена историческая память, трудно себе представить, чтобы Блок, Вяч. Иванов, Андрей Белый не читали Вл. Соловьева. Теперь же это сплошь и рядом. Достойнейшие и почтеннейшие люди, специалисты гуманитарных профессий, поэты, прозаики не только не знают о существовании великой русской религиозной философии, но и вменяют это незнание себе в заслугу. Говоря и творя на русском языке, никто из них не устыдится того, что им неведома русскоязычная философия.

А ведь философия во все времена относилась далеко не к периферии культуры. Впрочем, наши гуманитарии об этом знают, но проецируется их знание только на зарубежную философию. Не знать имен классиков древней или современной зарубежной философии творческому человеку невозможно. Кто не читал Шопенгауэра, Ницше, Бергсона, Фрейда, Хайдеггера, Сартра, или хотя бы о них? Может быть, именно русская философия недостойна, например, из-за своей недоразвитости, та-кого внимания? Моё мнение, конечно, авторитетно быть не может, поэтому сошлюсь на более почтенных. Последний почивший Вселенский Патриарх (Афинагор) в беседах с французским православным богословом Клеманом высказал свою величайшую любовь к русской религиозной философии и показал глубокое знание её авторов, и охарактеризовал её в целом ни много, ни мало как неопатристикой. Мой знакомый крупнейший югославский лингвист назвал русскую философию философией ХХI века. Надо сказать, что в Европе не стыдятся знать, изучать и продолжать традицию русской философии. Во Франции целая плеяда учеников Бердяева. Сам он удостоился степени доктора теологии Кембриджского университета — награда в области философского творчества равная Нобелевской премии. Там публикуется архив Шестова, и на основных европейских языках издаются произведения о. Сергия Булгакова. Нам бы русским такое внимание к собственному философскому достоянию! Напротив, когда случается, что в России кто-то благо-склонно и по достоинству оценит философское содержание русской культуры, то его почти наверняка запишут в узколобого русофила, если не в ярого славяниста. К русской классической литературе в данном случае это не относят только потому, что она превратилось в глазах наших гуманитариев в классику мировую. Она как бы уже и не русская, а космополитическая литература. Да и в ней всякие элементы национального самосознания объявляются «реакционными».
А Лосев, всю жизнь изучавший историю философии с древности до наших дней, написал прекрасную книгу о Вл. Соловьеве, где он ставит русского философа в ряд величайших мыслителей мира. Я считаю, что среди авторов, писавших о Соловьеве (Вс. Соловьев, Величко, кн. Трубецкой, Розанов, Мочульский, Шестов) Лосев занимает достойнейшее место. Для него выгодно сравнение с этими именами, не говоря уж о том, что в потоке сегодняшней халтуры это выдающееся явление: первая книга в советской России о русском религиозном философе. И вот Нина Брагинская, человек проницательного трезвого ума и глубоких знаний, вдруг говорит мне: стоит ли эта книга того, чтобы её искать и покупать, а о самом же авторе отозвалась как об экзальтированном русофиле, чуть ли не выжившим на старости лет из ума. Что это? Возможно ли такое презрение к собственной национальной философии в какой-либо иной культуре, кроме русской? Или, как Нина отнеслась бы к мнению человека, который охарактеризовал какую-либо монографию о Гуссерле, как недостойную внимания только на том основании, что в ней признаются бесспорные философские заслуги этого мыслителя? Почти уверен, что Нина, человек высокой культуры, не читала ни самого Соловьева, ни Лосева о нём. Я не говорю, что это порочно само по себе, мало ли какие профессиональные интересы у людей. Но интересно, как Нина отнеслась бы к человеку, который на таких же точно основаниях судил об Аристотеле (переводчиком которого она является)? На русскую же культуру, очевидно, не распространяется общепринятые требования профессиональной корректности. Чем такое отношение к русской религиозной философии принципиально отличается от официального, которое на других основаниях, но также замалчивает или умаляет её значение? На философском факультете университета кафедры истории русской философии нет, а на так называемой кафедре «Истории философии народов СССР» если и изучают русскую философию, то на уровне «устройство глаза по Сеченову».
Однажды на Ваши оценки принципов этики Бердяева Нина сказала, что всё это было давно и более полно сформулировано Аристотелем, и что Бердяев вовсе не уникален. Из этого следует, очевидно, что после Аристотеля в русской философии и невозможно найти ничего нового, а потому и читать излишне. Вот популярная фраза: вся европейская философия — это комментарии к Платону. Сказано остроумно и с известным основанием. Но кто же всерьёз будет руководствоваться ею для изучения и осмысления кого-либо из европейских философов? О русском же философе это можно высказать запросто и не заметить при этом натяжки.
Что же мешает увидеть в мнении Лосева, наверное, самого образованного человека в современной России, элементы авторитетного обоснованного суждения? Некая очень устойчивая и за-разительная духовная установка, граничащая с позитивистским индифферентизмом, с одной стороны, и с малоосознаваемым русофобством, с другой.
Всё это знакомо мне и на личном опыте. Как философ я сознаю себя в традиции русской религиозной философии, потому что она мне наиболее близка по духу и проблематике, и потому что не могу видеть только бессмысленной случайности в том, что я родился именно в России. Наверное, думаю я, это глубинно связано с моим личным назначением. Но моя увлечённость русской традицией ни в коей мере не исключает открытости зарубежной философии. Своё незнание языков не ставлю себе в заслугу, а считаю прискорбным следствием малозависящих от меня обстоятельств жизни. Конечно, это меня не оправдывает: стыдно гуманитарию не знать европейских языков. И стыжусь, и не оригинален в этом. Меня удивляет другое: почему при этом вовсе не стыдно не знать важнейшей части русскоязычной культуры. Так вот, нередко, когда я высказывал что-либо положительное о русской философии, я наталкивался на пренебрежительное отношение к предмету, самого же меня тотчас записывали в националисты. Но почему же немцу любить немецкую философию — ненационалистично?
Вместе с тем, я знаю русофилов по убеждению, которые, тем не менее, не знают ни русской литературы, ни русской философии. Этим милым людям «дорого всё русское», но что, собственно, — представляют они туманно, ибо интерес их тоже мотивирован позитивистски. Мне знаком также и агрессивный тип русского националиста. Больно видеть, когда эти, в общем-то, добрые люди, обезличиваются в злобной ненависти или холодной жестокости, если затрагивается болезненный для них вопрос. Опять же, вся их любовь к русскому сосредотачивается на какой-либо точке, которую они и муссируют в ущерб остальному. По иронии судьбы и нравственностью своей, и дремучей ограниченностью они выпадают из традиции русской духовной культуры. В общем, среди русофилов я тоже не встречал адекватного отношения к русской религиозной философии.
Почему я Вам пишу об этом? Прежде всего, потому что уверен, — Ваше творчество олицетворяет собою новое рождение русскоязычной культуры. Самосознание же всякой культуры не-возможно без обретения исторической памяти. Мы не в безвоздушном пространстве, но кровно связаны с тем, над чем мучились наши классики — и литературы, и философы. Попытка закрыть на это глаза есть снятие с себя ответственности во многом. Волею судьбы Вы — в эпицентре событий и борьбы, идущей помимо Вас. Поэтому мне не безразлично, какие духи клубятся вокруг Вас (имею ввиду идеи, а не их носителей). Ваша мудрая позиция наиболее близка и авторитетна для меня. То, о чём я говорю, есть некое культурно-историческое (отчасти и психологическое) явление, нуждающееся в объяснении. Этот вопрос актуальный, так как в ближайшем будущем видится усугубление, а значит и болезненное искажение его со стороны обеих противоположных позиций. Мне представляется, что именно поэт и философ, прежде всего, призваны смотреть реальности в глаза. Реальность же сейчас, как никогда, на острие. Ваше возвышенное метафизическое творчество вбирает в себя всю физику нашей жизни, означает и именует реальности. Для меня оно воплощает и истинное отношение к затронутой мною проблеме.
Если я не ошибся в актуальности вопроса, и, если Вы захотите высказаться о нём, я рад буду услышать Ваше мнение.
С любовью и почтением. Виктор Аксючиц
[источник]

 

Ответ Ольги Седаковой
Дорогой Витя!
Спасибо за Ваше письмо. Главный смысл его для меня — Ваша любовь к русской философии и желание внушить эту любовь другим, обида за отсутствие её у некоторых наших знакомых и незнакомых современников. Но в этом общем пафосе есть разные темы.
Одна из них — философия и искусство или гуманитарные науки вообще. Что тут сказать? Конечно, большое искусство и большие теории немыслимы без обращения к философии. Но в ка-ком плане? Знать философию как философы у поэта или филолога очень мало надежд, так же как узнать по-музыкантски музыку или ещё что-то. Вы, конечно, и не имеете в виду специального изучения — и сама философия, которую Вы любите и продолжаете, — дело не специальное. Примеры Гете и Гегеля, Блока и Соловьева, Рильке и Гуссерля поднимают ещё одну тему: тему «духа времени». Если есть гений нации, то не меньшей реальностью обладает и гений времени. Будучи современником и соседом философа, не знать его было бы нелепо (когда речь идёт о ведущем, творческом направлении мысли). Но Соловьев — не современник наш. Почему я смею так говорить, очень отрывочно с ним познакомившись? По тому ощущению, тону, который Блок называл «музыкальным напором» истории. Конечно, его идеи живы и были бы оживляющими для нашего времени, но ощущение иного тона, иного, чем современный, колорита меня не покидает. Анализировать это ощущение и не возьмусь. Лично мне гораздо легче увлечься более удаленным периодом, чем перелом веков, и, как ни странно, при чтении Златоуста (сейчас читаю) у меня не возникает никаких претензий на счёт несовременности. В общем же я предлагаю каждому дилетанту в философии интересоваться тем, к чему, как говорится, душа лежит. У меня — к архаике и средневековью. Что поделаешь… Такие субъективные, бессознательные предпочтения ни в какой мере не являются оценкой систем и философов (что было бы безумием).
Другая тема — апология русской философии в сравнении с классической и современной западной. Но эта тема не может быть ко мне обращена — из-за той же полной некомпетентности ни в том, ни в другом. Я читала вразброд преимущественно эстетические сочинения философов, и все они мне были очень интересны…
Но главная, вероятно, тема — уважение к национальной традиции. К сожалению, мы не можем выпутаться из векового противопоставления «русского» и «мирового», болезненно отягчающего эту тему. При этом «мировое» представляется как неразличимый конгломерат, — а ведь с большим правом в разное время противопоставлялись «французский» и «германский» дух, «британский» и «континентальный» и т.п., и т.п. А «русское» тоже сливается таким образом, что существеннейшие для самих людей и их созданий противостояния смазываются. Я знаю, что такое огрубление не принадлежит Вашей мысли, просто напоминаю. Про шовинизм и юдофобство, связанные с выдвижением национальной программы, не стоит напоминать. По уродствам направления я не собираюсь делать вывода о нём в целом. Но у меня есть подозрение (оцените мою откровенность), что программа национального возрождения, выдвижения национального духа как цели непременно свяжется с тем или иным злом. Хотя бы потому, что наций много (одобряя развитие каждой из них в своём своеобразии, не снимешь конфликта). Но больше всего потому, что национальный дух и, так сказать, национальная плоть личности только тогда мне кажутся правдивыми и цельными, когда они проявляются бессознательно, невольно, по внутренней необходимости, а не по программе — как возникали национальные школы, изводы византийской иконописи и книжности. Разве ставили они себе целью самовыражение, разве не бесконечно дороже было для них правильное, праведное воплощение образа? И не от этого ли самоотвержения возникли те чудесные свойства, которые мы связываем с типично московской, скажем, школой иконописи? Зачем же внушать самодовольство, самоуспокоение. У Гельдерлина есть стихи с рефреном: «Unsre Reutsche Herzlichkeit» (наша немецкая сердечность). Смешно, правда? Мне так же смешно и неловко за того, кто скажет «наша русская широта» или будет совершать поступки и писать сочинения, которые заведомо «русские» для него. Нет ли в этом ханжества и лжи? Не лучше ли оставить другому судить об этом, а самому судить себя по другой мерке? Боюсь заслужить у Вас космополитическую репутацию, но для меня «мировое» и «русское» не дилемма. А «мировое» — не синоним «западного». Вообще среди того, что меня волнует и требует решения, этой проблемы, в общем-то, нет. Ни в искусстве (Италия может гордиться Данте, но мне, читая его, всё равно, кто им гордится), ни в повседневности: здесь мне и от себя, и от других хотелось бы, чтобы мы были хоть немного христианами (Вы понимаете, что с этим не может связываться т.наз. «общественное равнодушие»).
Спасибо Вам, Витя, за Ваше горячее и доверительное письмо. Я отвечаю так же доверитель-но. Может быть, не о том? Тогда простите, пожалуйста.
С любовью и уважением Ваша Оля.
Посылаю «речь при вручении премии». Вам близкие темы, кажется.
[источник]
 

Ещё несколько текстов по теме: раз, два, три.