Почему же российское понятие нормы столь отлично от американского?
Что такое аффективное расстройство? Это психические расстройства, связанные с нарушениями в эмоциональной сфере.

Представьте себе, что человек со слуховыми галлюцинациями, который слышит голос своей умершей бабушки и которому в обычном российском психдиспансере диагностируют если нешизофрению, то шизотипическое расстройство, садится в самолет и прилетает куда-нибудь в Южную Америку. Там у коренных народов принято в сложной жизненной ситуации советоваться с умершими предками. Разговаривать с ними, задавать вопросы, слушать ответы.

Шизофрения, диагностированная в Москве, может запросто оказаться никакой не болезнью, а вариантом развития личности.

                                                                       

Александр Домбровский, американский психиатр русского происхождения, окончил Первый медицинский институт и ординатуру в Москве, а резидентуру в США.

На медицинском факультете Университета Питсбурга Домбровский исследует механизмы принятия решений о суициде у пожилых людей и ведет, по его словам, «небольшую, всего около ста человек», частную практику.

Домбровский говорит, что выяснить у пациентов в процессе лечения, откуда они, очень важно.

«Пациенты с депрессией из Африки, Восточной Европы, Азии чаще всего будут жаловаться на головные боли или боль в животе, а больные западных стран — на тоску, чувство вины и неполноценности, — говорит Александр Домбровский, — поэтому крайне важно учитывать культуру , в которой человек вырос».

В одних культурах простое перечисление симптомов — табу, в других — для пациента установить зрительный контакт с врачом — значит проявить неуважение.

В книге «Этнокультуральная психиатрия» Татьяны Дмитриевой и Бориса Положего описывается обследование жителей поселка Горки в Тюмени, в котором живут в основном ханты. У этой народности есть такая особенность — в языке и культуре у них нет понятия тревоги. В то время как тревожность — важный симптом для диагностики многих психических расстройств.

Иными словами, понятие нормы во многом предопределено антропологически и этнокультурно. Но это только половина того, что мы понимаем под психической нормой. Вторую половину определяет психиатрия как институт. Кого она считает нормальным, а кого нет? Как лечат того, кого считают ненормальным?

Общество, формируя свое отношение к психической норме, к отклонениям от нее, считывает вот эти два сигнала — подаваемый культурой и институтом психиатрии.

Институционально англо-американская психиатрия и российская проделали пути, максимально непохожие друг на друга. И вот эта разница сказалась на определении психической нормы так сильно, как только могла.

В 50–60-е годы прошлого века в Англии, Америке, Германии и Италии прокатилась волна общественных протестов против существовавшего на тот момент института психиатрии.

Интересно, что эти протесты исходили из академической среды. Сначала психиатры, а за ними журналисты, общественные деятели, правозащитники выступали против диагностики, методов лечения, изоляции психических больных и призывали к более гуманному подходу, к разрушению стигмы, социализации психически больных.

Мишель Фуко написал свою «Историю безумия в классическую эпоху», Кен Кизи — «Пролетая над гнездом кукушки». Эти книги быстро стали бестселлерами. Обе они говорили о том, что психиатрия превратилась в новую ветвь власти, а так не должно быть, что психически больной не преступник, а человек со своим невероятным внутренним миром, и что психоз — такое проявление этого внутреннего мира.

В результате антипсихиатрии в 1970–1980-е годы в Западной Европе и Америке уменьшилось количество психиатрических стационаров, изменилась классификация болезней, изменилось их название, появилось множество самых разных терапий, стала исчезать стигма.

«Нынешнее поколение американцев открыто врачам, они не боятся диагнозов», — говорит Домбровский. Это важный момент — стигмы нет. Это значит, что человеку не страшно пойти к психиатру, не страшно принимать таблетки, это значит, что человек знает, что такое депрессия и вовремя заметит ее у себя, у ребенка, у близкого человека. Это также значит, что человек с диагнозом не будет отвергнут обществом, сможет продолжать учиться или работать.

Российская психиатрия оказалась в той точке, в которой она сейчас находится, проделав совершенно другой путь.

Советскую психиатрию, к несчастью, будут помнить в связи с московской психиатрической школой, то есть с именем академика Андрея Снежневского. В 1960-е Снежневский выступил с концепцией вялотекущей шизофрении — по его мнению, начальной, латентной формы шизофрении.

Смирительные рубашки, полная изоляция, принудительное лечение большими дозами антипсихотиков старого образца — все это создало в обществе самую тяжелую стигму по отношению к людям, попавшим в молох советской официальной психиатрии.

Про психически больного думают, что это кто-то, кто вообразил себя Наполеоном, из диагнозов знают только шизофрению, у которой репутация неcовместимого с нормальной жизнью заболевания.

В России страшно переступить порог любой больницы. Переступить порог психиатрической — значит шагнуть в какую-то совсем другую жизнь, про которую не очень понятно, есть ли из нее путь обратно.

Все в том же опросе Российского общества психиатров на вопрос, что может улучшить деятельность психиатрической службы, только 1% опрошенных называет увеличение финансирования, а 35% говорят о реформировании организационных форм помощи.

Несколько лет назад Татьяна Дмитриева, которая тогда возглавляла Центр социальной и судебной психиатрии имени Сербского, высказала идею о том, что от 20 до 50% больных психическими расстройствами можно и нужно отпустить на амбулаторное лечение.

То есть она предложила сделать то, что в Европе сделали больше 50 лет назад. Ее заявление стало чуть лине главной новостью недели. Заголовки были такие: «Российских психов распустят по домам», «Спасибо Росздраву за наше счастливое завтра», «Пациентов психбольниц выпустят. Куда пойдут?»

Общество не готово принимать больного с официальным диагнозом, а больного без диагноза, даже когда ему правда плохо и нужна помощь, общество просто не замечает.

Если верить данным Госкомстата, например, в 2010 году за помощью к психиатрам самостоятельно обратились 424 000 человек.

В той же Америке только с депрессией к врачам приходят больше 25 миллионов.

При этом дело, к сожалению, не в том, что в России меньше больных — количество суицидов, например, почти вдвое выше, чем в Америке. Просто в России не распознают болезнь и не обращаются за помощью.

Потому что вдруг от антидепрессантов можно превратиться в овощ, смотреть в одну точку и пускать слюни?

Потому что вдруг поставят на учет и никогда не возьмут на работу?

Потому, в конце концов, что пока я думаю, что мой родственник подлец, его можно просто ненавидеть. Если же признать, что он болен, то тогда ему придется помогать.

А как помогать психическим больным? Как им на самом деле помогать, если ты живешь не в Америке, где каждый второй знает, что такое аффективное расстройство, а в России, где аффективное расстройство агента Андерсон из сериала Homeland не только неизвестно, но и незаметно

Вера Шенгелия, vokrugsveta
 

Серия сообщений "эксперименты":
Часть 1 - Творчество душевнобольных людей...
Часть 2 - Где моя энергия?
...
Часть 32 - 10 мифов, созданных психологами
Часть 33 - Инокнига: «Эффект Люцифера» (цитаты)
Часть 34 - понятие нормы в эмоциональной сфере (мысли)
Часть 35 - СОЗНАНИЕ РАЗМЫШЛЯЕТ, БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЯЕТ
Часть 36 - Причина белой горячки или "трясущееся помрачение"
...
Часть 45 - Склонность к подражанию - "Если живешь в Риме, живи по римским обычаям"
Часть 46 - 5 причин чаще писать от руки
Часть 47 - разница между настоящими способностями человека и его восприятием этих способностей