Раздаются множественные возгласы о том, что Российская Империя до Октября была мощным развивающимся государством с невиданными темпами развития. Насколько эти утверждения корректны, давайте посмотрим.

Что же представляла собой Россия в 1914 г., накануне Первой Мировой войны, резко изменившей вектор ее развития? По большинству объективных показателей она занимала в Европе не совсем почетное место рядом с тогдашней Испанией или чуть впереди нее.

Судите сами, к 1914 г. 86% населения страны проживало в сельской местности, сельское хозяйство производило 58% продукции народного хозяйства, т.е., вопреки распространяемому Говорухиным мифу о продовольственном изобилии в царской России, один крестьянин с трудом кормил себя и плюс еще 0,2 горожанина. В этой ситуации экспорт сельхозпродукции производился по циничному принципу, сформулированному еще в начале 90-х годов XIX в. министром финансов Вышеградским: “Не доедим, но вывезем”.

Ни в одной развитой капиталистической стране мира в тот период пропасть между распределением доходов различных слоев населения не была так глубока, как в России. 17% населения, относящихся к эксплуататорским классам города и деревни, имели совокупный доход, равный доходу остальных 83% жителей страны. В селе 30 тыс. помещиков имели столько же земли, сколько 10 млн. крестьянских семей.

Россия в 1901-1914 гг. была ареной вложения иностранных капиталов, а ее внутренний рынок – объектом дележа среди международных финансовых монополий. В результате к началу Первой Мировой войны в руках иностранного капитала находились такие основные отрасли промышленности, как: металлургическая, угольная, нефтяная, электроэнергетика.

Россия была связана с Западом цепью кабальных займов. Иностранный финансовый капитал практически полностью контролировал ее банковскую систему. В основном капитале 18-ти крупнейших банков России – 43% составляли капиталы французских, английских и бельгийских банков. Внешний долг России вырос за 20 лет к 1914 г. в 2 раза и составил 4 млрд. руб. или половину госбюджета. За предшествовавшие Первой Мировой войне 33 года из России ушло за границу в виде процентов по займам и дивидендам иностранным акционерам средств в 2 раза больше, чем стоимость основных фондов всей российской промышленности.

Внешнеэкономическая зависимость неизбежно вела к зависимости внешнеполитической от стран-кредиторов. Внешним результатом резкого усиления такой зависимости к началу XX в. стала целая серия неравноправных экономических и политических договоров: 1904 г. с Германией, 1905 г. с Францией и 1907 г. с Англией. По договорам с Францией и Англией Россия должна была оплачивать свои долги не только деньгами, но и “пушечным мясом”, корректируя в угоду им свои военно-стратегические планы (вместо более выгодного для России нанесения главного удара в предстоящей войне по более слабой Австро-Венгрии, она должна была наносить его по Германии с тем, чтобы облегчить положение Франции). Французские и английские правительства, пользуясь “союзническими договорами” с Россией, принуждали царское правительство размещать свои зарубежные военные заказы только на их предприятиях.

Русские промышленники и банкиры, будучи тесно связанными с иностранным капиталом, скатывались очень часто до прямой государственной измены. Так, в 1907 г. в договоре известного российского частного предприятия ВПК объединения Путиловских заводов с аналогичной немецкой фирмой Круппа, среди прочего, предусматривалось ознакомление немецких партнеров с условиями и требованиями русского военного министерства к производимым вооружениям.

Впрочем, даже обычная деловая деятельность русских капиталистов зачастую наносила ущерб России. Так, в 1907 г. управляющий делами крупнейшей угольной монополии России – “Продуголь”, в очередном ежегодном докладе с сожалением отмечал, что “периоды угольного голода бывают очень редко, а с ними и период высоких цен”. В отличие от угольной, другим российским монополиям голод на свою продукцию удавалось держать гораздо дольше. Так, в 1910 г. металлургическая монополия “Продамет” организовала “металлургический голод”, продолжавшийся до начала Первой Мировой войны. В 1912 г. аналогичную операцию проделали нефтяные монополии “Мазут” и “Нобель”.

В результате в 1910-1914 гг. цены на металл поднялись на 38%, превысив в 2 раза мировые, на уголь на 54%, на нефть на 200%.

Царское правительство даже не пыталось ограничить этот грабеж страны со стороны отечественных и зарубежных монополий, о чем Совет министров прямо заявил в 1914 г., приняв решение “О недопустимости воздействия на промышленность с целью приспособления ее к спросу”.

Причины такого покровительства “рыцарям наживы” были очень просты. В этот период шло интенсивное сращивание правящей полуфеодальной верхушки с отечественным и зарубежным капиталом. К примеру, наместник Кавказа граф Воронцов-Дашков был владельцем большого пакета акций нефтяных компаний. Великие князья являлись акционерами Владикавказской железной дороги, директор Волжско-Камского банка Барк в 1914 г. стал министром финансов и т.д.

Процветало “низкопоклонство” перед Западом, пренебрежительное отношение к конкретным достижениям русских ученых и изобретателей. В связи с этим достаточно вспомнить похождения ряда международных авантюристов от науки в тогдашней России. Один из них, некий Маркони, оспаривавший за рубежом различными жульническими приемами первенство А.С. Попова в изобретении радио.

Он не был одинок в своих притязаниях. В 1908 г. некий дель Пропосто, используя оказавшиеся у него в руках чертежи подводной лодки конструкции русского инженера Джевецкого, попытался получить выгодный контракт на ее производство.

Благосклонно относясь к разного рода международным авантюристам, царские чиновники ледяным равнодушием встречали отечественных изобретателей. Мичурин в 1908 г. с горечью отмечал:

“У нас в России с пренебрежением и недоверием относятся ко всему русскому, ко всем оригинальным трудам русского человека”. С этим же отношением пришлось столкнуться в 1912 г. Циолковскому, обратившемуся в Генеральный штаб с проектом дирижабля и получившему ответ, что он может заниматься им “без каких-либо расходов от казны”.

И если таким образом элита правящая относилась к мыслящей элите общества, то можно представить уровень ее отношения к простому народу, что выражалось в социальном законодательстве. Принятое в конце 90-х годов XIX в. законодательное ограничение рабочего дня 11,5 часами продолжало действовать вплоть до Февральской революции 1917 г., в то время, как в США, Германии, Англии, Франции рабочий день в начале XX в. составлял в среднем 9 часов и не превышал 10. Заработная плата русских рабочих была в этот период в 20 раз меньше, чем у американских, хотя производительность труда в различных отраслях производства была меньше в 5-10 раз.

Закон о рабочем страховании 1912 г. распространялся лишь на шестую часть рабочего класса. Пособия за полученные увечья были мизерные, да еще надо было доказывать, что получены они не по своей вине. Выплачивалось пособие 12 недель, а затем живи, как знаешь. Дешево ценилось жизнь и здоровье рабочего в царской России. На государственном Обуховском оружейном заводе в цехах была вывешена “Таблица оценки повреждений организма рабочего”. Расценки единовременных пособий за полученные увечья были следующие: за потерю зрения на один глаз – 35 руб., оба глаза – 100 руб., полная потеря слуха – 50 руб., потеря речи – 40 руб.

Ещё более остро стоял в России того времени крестьянский вопрос, который пытался решить Столыпин, исходя из своих представлений о взаимоотношениях русского крестьянства с сельским хозяйством, чем еще более обострил отношения крестьян и власти.

Неудачи основы политической линии Столыпина – реформы в аграрной сфере, – к 1911 г. стали очевидны всем. Все основные составляющие этой реформы, а именно, ликвидация общины и массовое переселение крестьян за Урал на свободные земли, потерпели явный крах. В 1910 г. 80% крестьян по-прежнему оставались в составе общин, правда, после всего происшедшего изрядно разоренные и обозленные. Из отправленных в 1906-1910 гг. за Урал 2 млн. 700 тыс. переселенцев свыше 800 тыс. вернулись полностью разоренными на прежнее местожительство, 700 тыс. нищенствовали по Сибири, 100 тыс. умерли от голода и болезней и лишь 1 млн. 100 тыс. как-то закрепились на новом месте.

Таким образом, социально-политическая напряженность в русском селе, на снятие которой, на словах, были направлены столыпинские реформы, не только не исчезла, но еще больше возросла. Царизм не смог найти в селе надежной политической опоры, к чему он так стремился. Вот собственно, за что заплатил своей жизнью Столыпин.

После его реформ показатели по добыче зерна на душу населения в 1913-м году были такие:

в России – 30,3 пуда
в США — 64,3 пуда,
в Аргентине — 87,4 пуда,
в Канаде — 121 пуд.

Про пресловутый экспорт зерна на удовлетворение пол-Европы:

– в 1913 году зарубежная Европа потребила 8336,8 млн. пудов пяти основных зерновых культур, из которых собственный сбор составил 6755,2 млн. пудов (81%), а чистый ввоз зерна — 1581,6 млн. пудов (19%), в том числе 6,3% — доля России. Другими словами, российский экспорт удовлетворял всего лишь примерно 1/16 потребностей зарубежной Европы в хлебе.

Продолжая рассматривать положение России в 1914 г., неизбежно приходишь к проблеме участия России в Первой Мировой войне, которая началась 1 августа 1914 г.

Из всего вышесказанного ясно следует, что никакой самостоятельной роли в этом крупнейшем событии мировой истории Россия иметь не могла. Ей и ее народу предназначалась роль пушечного мяса. И эта роль определялась не только отсутствием политической самостоятельности России накануне Первой Мировой, но тем мизерным экономическим потенциалом, с которым Россия вступила в войну. Громадная Российская империя с населением в 170 млн. человек, или столько же во всех остальных странах Западной Европы вместе взятых, вступила в войну с ежегодным производством 4 млн. т стали, 9 млн. т нефти, 29 млн. т угля, 22 млн. т товарного зерна, 740 тыс. т хлопка.
В общемировом производстве в 1913 г. доля России составляла 1,72%, доля США – 20%, Англии – 18%, Германии – 9%, Франции — 7,2% (это все страны, имеющие население в 2-3 раза меньше, чем Россия).

Последствия такой скудости сказались очень быстро. Накануне войны русская военная промышленность производила 380 тыс. пудов пороха в год, а уже в 1916 г. русской армии потребовалось 700 тыс. пудов пороха, но уже не в год, а в месяц. Уже весной 1915 г. русская армия начала ощущать катастрофическую нехватку боеприпасов и, прежде всего, снарядов, довоенные запасы которых были расстреляны в первые 4 месяца войны, а текущее производство не восполняло их нехватку. Именно это и стало главной причиной поражения русской армии по всей линии фронта в ходе весенне-летней кампании 1915 г.

Военная промышленность царской России не справлялась с поставкой на фронт не только боеприпасов, но и легкого стрелкового оружия, прежде всего винтовок, которых до войны на складах находилось 4 млн. штук, и 525 тыс. ежегодно производили все оружейные заводы империи. Предполагалось, что всего этого количества хватит до конца войны. Однако реальность опрокинула все расчеты. Уже к концу первого года войны ежегодная потребность в винтовках составляла 8 млн. штук, а к концу 1916 г. – 17 млн. Восполнить нехватку винтовок не удалось даже с помощью импорта до самого конца войны.