Искусство после революции: художник и власть

Суббота, 25 Января 2020 г. 20:51 + в цитатник

Цитата сообщения Bo4kaMeda

Прочитать целиком В свой цитатник или сообщество!

Искусство после революции: художник и власть

Bo4kaMeda
Русское искусство 20 века. Русский модерн
Русское искусство 20 века. Русский авангард

Как и кому авангард проиграл битву за власть — и как появилось новое советское искусство

Новая планета
Константин Федорович Юон 1921
71 × 101 см
Государственная Третьяковская галерея, Москва

В 1921 году художник Константин Юон, который до того был славен своими пейзажами и изображением церковных куполов, написал картину «Новая планета». Там толпа крошечных человечков, активно жестикулируя, наблюдает рождение гигантского багрового шара. Чуть позже такой же багровый шар появился в композиции Ивана Клюна, соратника Малевича. Он же — в картине Климента Редько «Полуночное солнце», и его же держит в мускулистых руках рабочий с одноименной картины Леонида Чупятова, ученика Кузьмы Петрова-Водкина.

Леонид Чупятов
Рабочий. 1928 год

Совпадение мотива у абсолютно разных художников показательно. Все ощущают перемены именно что планетарного масштаба — но не до конца понимают, какой в этом новом мире будет роль художника. Нет, это не шкурный вопрос про поиски места, это существенный вопрос — про новую функцию искусства.

Казалось бы, все как и прежде: художники объединяются, размежевываются, громыхают манифестами, устраивают выставки, переходят из группы в группу. Однако после революции в привычном для них пространстве появляется новое и очень активное действующее лицо — государство. У него власть, оно владеет множественными способами поощрения и взыскания: это и закупки, и устройство выставок, и разнообразные формы покровительства. «Кого люблю, того дарю».

И это непривычная ситуация, ведь прежде государство не слишком интересовалось художественными затеями. Царь Николай II дал как-то деньги на издание журнала «Мир искусства», но только потому, что его об этом попросили, сам журнал он вряд ли читал. А теперь власть собралась властвовать везде. И так, как ей это удобно.

Поэтому, забегая вперед, когда в 1932 году государство декретом прикроет все художественные объединения, это будет с его стороны совершенно логичным жестом. Невозможно управлять тем, что движется и меняет вид. Цветущая сложность, конечно, хороша, но она же порой напоминает массовую драку у трактира; а если сделать все единообразным, то и вражда прекратится, и контролировать искусство будет проще.

О вражде поговорим потом, а сейчас — о том, как это присутствие внешней силы в лице государства меняет условия игры. Например, групповые манифесты, которые прежде адресовались городу и миру и выглядели вполне вызывающе, теперь имеют конкретного адресата. И слова о том, что все готовы отражать в своих работах новую революционную тематику, очень быстро приобретают вид ритуальных заклинаний — потому что адресат-государство неизменно их требует. В общем, это уже не столько манифесты, сколько декларации о намерениях, отправляемые начальству. Притом что большинство художников искренне готовы служить революции — но своими художественными средствами и так, как они это понимают.

Говоря о послереволюционных художественных объединениях, попробуем сначала выделить те, которые не совсем объединения, а скорее школы. Какой-то значительный художник, учитель, своего рода гуру — и его ученики. Такие школы могли быть действительно чисто учебными предприятиями, как, например, школа Петрова-Водкина, просуществовавшая с 1910 по 1932 год, — но могли быть оформлены и как художественные сообщества.

Например, Уновис («Утвердители нового искусства») — сообщество учеников Казимира Малевича, существовавшее в Витебске в 1920–1922 годах. Это было действительно объединение — с манифестом, написанным Малевичем, с выставками и другими коллективными мероприятиями, с ритуалами и атрибутикой. Так, члены Уновиса носили нарукавные повязки с изображением черного квадрата, на печати организации тоже был черный квадрат. Программа-максимум объединения состояла в том, что супрематизм должен сыграть роль мировой революции и распространиться не только в России, но и по всему миру, став универсальным языком, — такой художественный троцкизм. Покинув Витебск, члены Уновиса найдут пристанище в петроградском Гинхуке — Государственном институте художественной культуры, научном учреждении.

Участники группы Уновис. 1920 год

Занятия в мастерской Уновиса — Казимир Малевич стоит у доски. Сентябрь 1920 года

Объединением, хотя и странного толка, была также школа еще одного авангардиста, Михаила Матюшина. В 1923 году оформилась группа «Зорвед» (название образовано от слов «зрение» и «ведение») с манифестом «Не искусство, а жизнь». Речь там шла о расширенном смотрении и тренировке зрительного нерва для формирования нового видения. Матюшин этим занимался всю жизнь, и это было явно не то, чем жила страна. Тем не менее в 1930-м Матюшин с еще одной группой учеников организовал «Коллектив расширенного наблюдения» (КОРН) и успел провести одну выставку. Работы матюшинцев по форме более всего напоминали биоморфную абстракцию; теория там занимала более существенное место, чем практика.

Группа «Коллектив расширенного наблюдения». 1930 е годы

Неизвестный фотограф. На выставке группы КОРН М. В. Матюшин и его ученики. 1930 Государственный музей истории Санкт-Петербурга.

В 1925 году статус объединения получает и школа Павла Филонова, она названа «Мастера аналитического искусства», сокращенно МАИ. Специального манифеста у МАИ не было, но в этом качестве существовали прежние манифестные тексты Филонова — «Сделанные картины» 1914 года и «Декларация мирового расцвета» 1923 года. В них изложен филоновский метод аналитической проработки каждого элемента картины, результатом которой должна стать формула. Многие работы Филонова так и называются — «Формула весны», «Формула петроградского пролетариата». Потом сам Филонов из МАИ уйдет, и школа просуществует до 1932 года без лидера, но по его заветам.

Но все эти школы-объединения, собиравшиеся вокруг центральных фигур старого, дореволюционного авангарда, теперь оказываются совершенно не в мейнстриме. При этом фраза критика Абрама Эфроса про то, что авангард «стал официальным искусством новой России», совершенно точно фиксирует положение дел в первые годы десятилетия. Авангард действительно влиятелен, но это другой авангард, иначе ориентированный.

Самое простое (хотя не самое точное) — сказать, что главный сюжет двадцатых годов — это активное противостояние художников авангарда и художников очень быстро набирающего силу антиавангарда. Но в начале двадцатых авангардное искусство испытывает кризис и само, без всякой посторонней помощи. Во всяком случае, его испытывает искусство с высокими амбициями, которое занято исключительно поисками всеобщего языка и проповедью нового видения. Оно не востребовано никем, кроме узкого круга его творцов, их адептов, друзей и врагов из того же поля. Но теперь быть востребованным — это важно; одной лабораторной работы с учениками в Инхуке и Гинхуке недостаточно, надо приносить пользу.

В этой ситуации рождается концепция производственного искусства. Она отчасти воспроизводит утопию модерна — преобразовать мир, создав новые формы всего того, с чем человек сталкивается каждый день, спасти человека правильной красотой. Все должно быть современным и прогрессивным — от одежды до посуды. И художество в этом случае оправдывает свое существование: оно прикладное, даже полезное. Супрематические и конструктивистские ткани, фарфор, одежда, типографика, книга, плакат и фотография — всем этим занимаются теперь художники-авангардисты. Это Любовь Попова, Варвара Степанова, Александр Родченко, Эль Лисицкий, Владимир Татлин и многие другие.

Сергей Чехонин
Блюдо с лозунгом «Царству рабочих и крестьян не будет конца». 1920 год
Коллекции Музея Императорского фарфорового завода / Государственный Эрмитаж

Варвара Степанова в платье из ткани, выполненной по ее рисунку. 1924 год
Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина

Николай Суетин. Молочник с крышкой из сервиза «Бабы». 1930 год
Коллекции Музея Императорского фарфорового завода / Государственный Эрмитаж

При этом интересно, что супрематические вещи — например, посуда, создаваемая при участии Малевича его учениками, — не были удобными и даже к тому не стремились. Малевич мыслил всеобщими категориями, и в этом смысле его посуда — так называемые получашки — была сродни его проектам небоскребов для людей будущего: все это было не для тех, кто живет здесь и сейчас. А вот конструктивистские предметы находили практическое массовое применение, в них была разумная функциональность: посудой можно было пользоваться, одежду — носить, в зданиях — жить и работать.

Казимир Малевич. Супрематический чайный сервиз. Разработан в 1918 году
Museum of Fine Arts, Houston / Bridgeman Images

Казимир Малевич. Макет архитектонов. 1920-е годы
Фотография Pedro Menéndez

Идеологическое обоснование производственного искусства происходило в обществе «Леф» («Левый фронт искусств») и в издаваемых им журналах «Леф» и «Новый Леф». Это было объединение литераторов, существовавшее с 1922 года, тон там задавали Маяковский и Осип Брик. И речь шла в основном о литературе — в частности, о литературе факта, об отказе от сочинений в пользу документальности, а еще о работе на соцзаказ и жизнестроительстве. Но вокруг Лефа кучковались и художники-конструктивисты, и архитекторы, например братья Веснины, Моисей Гинзбург. На основе Лефа возникает Объединение современных архитекторов (группа ОСА).

Обложка журнала «Леф», № 2, 1923 год

Обложка журнала «Леф», № 3, 1923 год

Обложка журнала «Новый Леф», № 1, 1927 год

Обложка журнала «Новый Леф», № 3, 1927 год

Обложка журнала «Новый Леф», № 6, 1927 год

Леф — в своем роде крайняя точка на карте художественных объединений двадцатых годов. На другом полюсе — АХРР — Ассоциация художников революционной России (потом название преобразуется в Ассоциацию художников революции и потеряет одно «р»). Это — поздние остаточные передвижники и другие. Товарищество передвижных выставок, художественно неактуальное уже лет тридцать, все это время существовало, набирая к себе художников из числа недоучек. Формально товарищество прекращает свое существование только в 1923 году — и его участники автоматически становятся членами АХРРа.

АХРР говорит: у нас теперь новое время, случилась революция, сейчас идет социалистическое строительство. И искусство должно это новое время — его приметы, сюжеты, события — просто честно фиксировать. А о средствах выражения вообще не заботиться.

Маленькое отступление. В какой-то момент часть российского фейсбука открыла для себя ахровского художника Ивана Владимирова. В его исключительно плохих по исполнению картинах была хроника первых послереволюционных лет. Как грабят дворянскую усадьбу. Как лежит мертвая лошадь и народ раздирает ее на части, потому что это 1919 год и голод. Как судят помещика и попа — и вот сейчас их расстреляют. Люди стали перепощивать подборки картин Владимирова, комментируя это так: оказывается, и в первые послереволюционные годы художники весь этот ужас осознавали. Однако это именно сегодняшнее восприятие, а у Владимирова такой оценки не было. Он, как акын или как бесстрастный репортер, запечатлевал то, что видел, — а видел многое. К тому же работал Владимиров милиционером.

Иван Владимиров. «Долой орла!» 1917 год
Государственный музей политической истории России

Получается, живопись АХРРа — это искусство факта. Вспомним, что Леф отстаивал литературу факта. На некотором идеологическом уровне эстетические противоположности смыкаются.

Или был такой ахровский художник Ефим Чепцов. У него есть картина «Переподготовка учителей». Изображена комната, в ней люди, среди них есть дореволюционные типажи (их двое), есть другие. Они читают брошюры, мы можем видеть названия брошюр — «Третий фронт», «Красная зорька», «Рабочее просвещение». Но вопрос — почему это переподготовка, а не просто подготовка, экзамен? Простодушный художник пытается в названии картины досказать ту мысль, которую не смог изобразить красками, — и не мог бы, потому что в слове «переподготовка» есть идея длительности. Он как бы берет название «Переподготовка» с одной из этих брошюр, не понимая, что это не книга, а картина. И такое происходит очень часто.

Ефим Чепцов. Переподготовка учителей. 1925 год
Государственная Третьяковская галерея

Бескрасочные и наивные работы художников раннего АХРРа отсутствием всякой эстетической заботы напоминают о раннем передвижничестве, совсем раннем. Когда всякое понятие о картинной красоте отвергалось идеологически: какая красота, когда мир во зле лежит и задача искусства — зло обличать? Теперь мир, напротив, революционно развивается, но это происходит быстро, и нужно успеть запечатлеть все события — до красоты ли тут? Красная армия побеждает, сельячейка заседает, транспорт налаживается. Все это следует изобразить, оставить документальное свидетельство. Художник как бы добровольно уходит из картины, здесь нет его индивидуального присутствия. И этот уход парадоксальным образом сближает ахровцев и с массовым производственным искусством, и с принципиально анонимными учениками Малевича из Уновиса, которые не подписывали свои картины.

Ефим Чепцов
Заседание сельячейки. 1924 год
Государственная Третьяковская галерея

Михаил Греков
Трубачи Первой конной армии. 1934 год

Чуть позже, в тридцатые годы, эта программа станет основой социалистического реализма, чьим кредо сделается именно «изображение действительности в ее революционном развитии». Но уже в 1920-е то, что делают ахровцы, находит отклик во многих властных структурах — потому что это простое и понятное искусство. Главными покровителями АХРРа становятся военные — Красная армия, Реввоенсовет и нарком Ворошилов лично. Художники работают по социальному заказу, и это прописано в программе объединения: это здесь не считается чем-то предосудительным. Мы исполняем актуальные заказы, поэтому мы и есть актуальные художники. А у кого государственные заказы, у того и государственные деньги.

Члены АХРРа
(слева направо) Евгений Кацман, Исаак Бродский, Юрий Репин, Александр Григорьев и Павел Радимов. 1926 год

Между обозначенными полюсами — АХРРом и Лефом — карта объединений 1920-х годов напоминает художественное кочевье. Люди переходят из группы в группу, этих групп очень много, все не перечислить. Назовем только некоторые.

Часть из них была образована художниками условно старшего поколения — сложившимися еще до революции. Например, Общество московских художников — это в основном бывшие «бубновые валеты»: Кончаловский, Машков и прочие. В своем манифесте они отстаивают права обычной картины, которые отрицают производственники, — так что здесь они консерваторы. Но говорят, что эта картина, конечно, не может быть прежней: она должна отражать реалии сегодняшнего дня и отражать их без формализма — то есть без излишней сосредоточенности на художественных приемах, идущей якобы в ущерб содержанию. Характерно, что до дискуссии о формализме, которая даст повод репрессиям против творческих профессий, еще около десяти лет, но слово уже употребляется с негативным оттенком, и поразительно, что произносят его бывшие скандалисты и возмутители спокойствия. Бороться с формализмом — это своеобразное почвенничество: у нас примат содержания, а эксперименты с формой — это западное. Общество московских художников оставит за собой традицию так называемой московской школы — густого, тяжелого письма, а бывшие «валеты» идеально придутся ко двору в соцреализме.

Еще одно объединение «бывших» — тех, кто выставлялся и с «Миром искусства», и с «валетами», и на символистской выставке «Голубая роза» — это «Четыре искусства». Здесь Кузьма Петров-Водкин, Мартирос Сарьян, Павел Кузнецов, Владимир Фаворский и многие другие. Четыре искусства — потому что, кроме живописцев, скульпторов и графиков, в объединение входят еще и архитекторы. В их манифесте не заявлено никакой единой программы — это сообщество людей, дорожащих индивидуальным. И вообще, это очень спокойный манифест, в своем роде беззубый. Там есть ритуальные слова про новую тематику, но главный упор — на то, что пластическую культуру надо сохранять. Многие из участников «Четырех искусств» окажутся преподавателями Вхутемаса-Вхутеина и воспитают студентов, которые будут создавать «подшкафное» искусство, не связанное с восторжествовавшим соцреализмом.

Назовем еще два объединения, которые не очень заметны на общем фоне, но позволяют оценить широту спектра. Во-первых, это НОЖ (Новое общество живописцев), существовавшее с 1921 по 1924 год. Это юный десант в Москву, там преобладали одесситы — Самуил Адливанкин, Михаил Перуцкий, Александр Глускин. Они успели провести всего одну выставку, но в их картинах, особенно у Адливанкина, чувствуется стилистика примитива и комическая интонация, которой в советском искусстве почти не будет. Такой вот реализм — но со своей особой интонацией: полностью упущенная возможность в истории русского искусства.

Самуил Адливанкин
Первый сталинский маршрут. 1936 год

Амшей Нюренберг
Буржуазная сволочь. 1929 год
Государственная Третьяковская галерея

А во-вторых, это «Маковец». Это объединение было создано вокруг художника Василия Чекрыгина, который погиб в 25 лет, оставив поразительную графику. Туда входили самые разные люди — Лев Жегин, ближайший друг Чекрыгина и сам художник недооцененный; Сергей Романович, ученик и адепт Михаила Ларионова; Сергей Герасимов, в будущем соцреалист и автор знаменитой картины «Мать партизана». А название обществу придумал религиозный философ Павел Флоренский, сестра которого, Раиса Флоренская, тоже в «Маковце» состояла. Маковец — это холм, на котором Сергий Радонежский основал монастырь, Троице-Сергиеву лавру.

Группа художников общества «Маковец». 1922 год

Художникам «Маковца» был не чужд пророческий и планетарный пафос авангарда: они мечтали о соборном, объединяющем всех искусстве, символом которого для них стала фреска. Но поскольку фреска в голодной, разваленной стране невозможна, то все искусство должно мыслиться как некоторый к ней подход, как эскизы. Эскизы к какому-то самому главному тексту о человечестве — отсюда ремейки старых мастеров, обращение к религиозной тематике. Очень несвоевременное это было искусство.

Но ведь маргинальным совсем скоро окажется и все остальное. Ко второй половине десятилетия на поле остались лишь две основные силы, противостоящие друг другу. Но в будущем им вместе предстоит сформировать приметы «советского стиля». Имеются в виду АХРР и ОСТ — Общество станковистов, «самая левая среди правых группировок», как про него говорили. На выставках ОСТа экспонировались наиболее обсуждаемые работы тех лет — «Оборона Петрограда» Александра Дейнеки, «Шар улетел» Сергея Лучишкина, «Аниська» Давида Штеренберга и другие. «Оборона Петрограда» — своего рода символ времени: «двухэтажная» композиция, где в верхнем регистре возвращаются с фронта раненые, а в нижнем им на смену идет шеренга красноармейцев. В ОСТ входили также Александр Лабас, Юрий Пименов, Соломон Никритин, Петр Вильямс; многие здесь вышли из авангарда. А лицом объединения стал Дейнека, который покинул ОСТ за несколько лет до его закрытия. В Ленинграде своеобразным дублером ОСТа было общество «Круг художников». Его лицом стал Александр Самохвалов, пробывший членом общества всего три года, но написавший «Девушку в футболке» — самый жизнеутверждающий типаж эпохи. Характерно, что через 30 лет под самохваловскую девушку будет стилизована главная героиня фильма про 30-е годы «Время, вперед!» — во всем, вплоть до полосатой футболки.

Александр Дейнека. «Оборона Петрограда». 1964 год
Авторское повторение картины 1928 года.
Государственная Третьяковская галерея

Сергей Лучишкин. Шар улетел. 1926 год
Государственная Третьяковская галерея

Давид Штеренберг. Аниська. 1926 год
Государственная Третьяковская галерея

Александр Самохвалов. Девушка в футболке. 1932 год
Государственная Третьяковская галерея

В самом словосочетании «общество станковистов» заявлена антилефовская позиция. ОСТ — за станковую живопись, за картину, а Леф — за массовое производство и дизайн, за посуду и плакаты. Однако к середине 1920-х АХРР влиятельнее Лефа: производственная утопия уже пережила свою активную пору. И на самом деле главный спор ОСТ ведет именно с АХРРом — спор о том, каким должно быть современное искусство. Вместо вялого натуроподобия и описательности — у ОСТа резкие ракурсы, монтаж, силуэтная манера письма. Живопись графична и напоминает монументальный плакат. Герои непременно молоды и оптимистичны, они занимаются спортом, управляют машинами и сами уподоблены хорошо работающим машинам. Здесь воспеваются городские и производственные ритмы, слаженная коллективная работа, здоровье и сила. Физически совершенный человек — он же и духовно совершенный; такой новый человек и должен стать гражданином нового социалистического общества.

Конечно, это характерно не для всех художников объединения, а только для его ядра. Но вот в этом упоении техникой и слаженным трудом остовцы, как ни парадоксально, близки конструктивистам из Лефа, против которых вроде бы направлена их программа.

И вот на рубеже двадцатых мы видим начало какого-то нового противостояния. С одной стороны — пафос ОСТа, который потом перейдет в соцреализм. Это радость от того, как замечательно все движется — люди, поезда, автомобили, дирижабли и самолеты. Как совершенна техника. Как прекрасны коллективные усилия, они ведут к победе. А с другой стороны — полностью противоположные эмоции, темы и выразительные средства «Маковца», «Четырех искусств» и других. Это тишина и статика: комнатные сцены, камерные сюжеты, живописная глубина. Люди пьют чай или читают книги, они живут так, будто за стенами дома ничего нет — и уж точно нет ничего величественного. Живут, словно следуя словам Михаила Булгакова из «Белой гвардии»: «Никогда не сдергивайте абажур с лампы!»

И вот этому тихому, с лирическими и драматическими оттенками, предстоит в 1930-е годы уйти в подполье. А культ молодости и правильного управления механизмами выведет к парадам и спортивным праздникам, к ощущению слиянности с ликующей толпой. Но это случится уже после того, как ЦК ВКП(б) своим постановлением 1932 года «О перестройке литературно-художественных организаций» все эти организации запретит, а вместо них создаст единый Союз художников. И начнется следующий, растянувшийся на два с лишним десятилетия «имперский» период истории советского искусства. Господство социалистического реализма и питающей его тоталитарной идеологии.

arzamas.academy

.

Рубрики:

искусство/живопись
художники
история
МХК
школьное

Метки: художник власть искусство русский авангард
Понравилось: 1 пользователю

<a href="https://www.liveinternet.ru/users/agness214/post465710289/">РСЃРєСѓСЃСЃС‚РІРѕ РїРѕСЃР»Рµ СЂРµРІРѕР»СЋС†РёРё: С…СѓРґРѕР¶РЅРёРє Рё РІР»Р°СЃС‚СЊ</a><br/>РСЃРєСѓСЃСЃС‚РІРѕ РїРѕСЃР»Рµ СЂРµРІРѕР»СЋС†РёРё: С…СѓРґРѕР¶РЅРёРє Рё РІР»Р°СЃС‚СЊ

Bo4kaMeda
Р СѓСЃСЃРєРѕРµ РёСЃРєСѓСЃСЃС‚РІРѕ 20 РІРµРєР°. Р СѓСЃСЃРєРёР№ РјРѕРґРµСЂРЅ 
Р СѓСЃСЃРєРѕРµ РёСЃРєСѓСЃСЃС‚РІРѕ 20 РІРµРєР°. Р СѓСЃСЃРєРёР№ Р°РІР°РЅРіР°СЂРґ

РљР°Рє Рё РєРѕРјСѓ Р°РІР°РЅРіР°СЂРґ РїСЂРѕРёРіСЂР°Р» Р±РёС‚РІСѓ Р·Р° РІР»Р°СЃС‚СЊ вЂ” Рё РєР°Рє РїРѕСЏРІРёР»РѕСЃСЊ РЅРѕРІРѕРµ СЃРѕРІРµС‚СЃРєРѕРµ РёСЃРєСѓСЃСЃС‚РІРѕ

РќРѕРІР°СЏ РїР»Р°РЅРµС‚Р°
 РљРѕРЅСЃС‚Р°РЅС‚РёРЅ Р¤РµРґРѕСЂРѕРІРёС‡ Р®РѕРЅ 1921
 71 &#215; 101 СЃРј 
 Р“РѕСЃСѓРґР°СЂСЃС‚РІРµРЅРЅР°СЏ РўСЂРµС‚СЊСЏРєРѕРІСЃРєР°СЏ РіР°Р»РµСЂРµСЏ, РњРѕСЃРєРІР°

Р’ 1921 РіРѕРґСѓ С…СѓРґРѕР¶РЅРёРє РљРѕРЅСЃС‚Р°РЅС‚РёРЅ Р®РѕРЅ, РєРѕС‚РѕСЂС‹Р№ РґРѕ С‚РѕРіРѕ Р±С‹Р» СЃР»Р°РІРµРЅ СЃРІРѕРёРјРё РїРµР№Р·Р°Р¶Р°РјРё Рё РёР·РѕР±СЂР°Р¶РµРЅРёРµРј С†РµСЂРєРѕРІРЅС‹С… РєСѓРїРѕР»РѕРІ, РЅР°РїРёСЃР°Р» РєР°СЂС‚РёРЅСѓ В«РќРѕРІР°СЏ РїР»Р°ВРЅРµС‚Р°В». РўР°Рј С‚РѕР»РїР° РєСЂРѕС€РµС‡РЅС‹С… С‡РµР»РѕРІРµС‡РєРѕРІ, Р°РєС‚РёРІРЅРѕ Р¶РµСЃС‚РёРєСѓР»РёСЂСѓСЏ, РЅР°Р±Р»СЋРґР°РµС‚ СЂРѕР¶РґРµРЅРёРµ РіРёРіР°РЅС‚СЃРєРѕ... <a href="https://www.liveinternet.ru/users/agness214/post465710289/">Р§РёС‚Р°С‚СЊ РґР°Р»РµРµ...</a>

Комментировать

« Пред. запись — К дневнику — След. запись »

Страницы: [1] [Новые]

LiveInternetLiveInternet

-Цитатник

-Рубрики

-Музыка

-Ссылки

-ТоррНАДО - торрент-трекер для блогов

-Я - фотограф

Борис Балахонцев.

-Поиск по дневнику

-Сообщества

Искусство после революции: художник и власть