Как-то ночью умерло море,
Словно жить в берегах устало,
Всё сморщилось, всё стянулось,
Как снятое покрывало.

Альбатросом в пьяном восторге
Или чайкой, что жизнь спасала,
До последнего горизонта
На девятом вале умчалось.

И когда обворованный мир
Открыл глаза на рассвете,
Оно стало сломанным рогом:
Кричи – ни за что не ответит.

И когда рыбаки решились
На уродливый берег спуститься,
Был весь берег смят и взъерошен,
Словно загнанная лисица.

Было так велико молчание,
Что оно нас всех угнетало,
И казалось, высится берег,
Словно колокол, сломанный шквалом.

Где боролся с ним Бог и оно
Под Его хлыстами рычало
И прыжками оленя в гневе
На удары Его отвечало, -

Где соленые губы сливались
В молодом любовном волненье,
Где танцы в кругу золотом
Повторяли жизни круженье,

Там остались одни ракушки,
Блеск скелетов мертвенно-белый
И медузы, что вдруг остались
Без любви, без себя, без тела.

Там остались призраки-дюны,
Словно пепел и словно вдовы,
И глядели в слепую пустыню,
Где не будет радости новой.

И туман, перо за пером
Ощупывая со стоном,
Над мертвым большим альбатросом
Стоял, словно Антигона.

Глядели глазами сирот
устья рек, утесы и скалы
в холодный пустой горизонт, -
их любовь он не возвращал им.

И хоть морем мы не владели,
как подстриженною овечкой,
но баюкали женщины ночью его,
как ребенка, у печки;

и хоть в снах оно нас ловило
всеми щупальцами осьминога
и утопленников то и дело
прибивало оно к порогу, --

но, не видя его и не слыша,
мы медленно умирали,
и наши иссохшие щеки
ввалились от горькой печали.

За то, чтоб увидеть, как мчится
быком одичалым на гравий,
разбрасывая раздраженно
медуз и зеленые травы;

за то, чтоб оно нас било
просоленными крылами,
чтоб на берег рушились волны,
набитые чудесами, --

мы дали бы морю выкуп,
платили бы мы домами
и -- как побежденное племя -
сыновьями и дочерями.

Как задохнувшимся в шахте,
дыхания нам не хватает,
и гимны, и песни, и слово
на наших губах умирают.

Все зовем мы его и зовем,
рыбаки с большими глазами,
и горько плачем в обнимку
с обиженными парусами.

И, качаясь на них, качаясь, --
их когда-то качало море, --
мы сожженные травы жуем --
в них вкус водяного простора -
или наши руки кусаем,
как скифы пленные в горе.

И, схватившись за руки с плачем,
когда ночь покрывает сушу,
мы вопим, старики и дети,
как забытые богом души:

'О Т'аласса, древний Таласса,
ты спрятал зеленую спину,
позови, позови нас с собою,
не навек же ты нас покинул!
А если ты мертв, пусть примчится
к нам ветер, безумный, как память,
пусть он нас подхватит, поднимет
и вдаль унесет с облаками:
мы снова увидим заливы,
и умрем мы над островами'.