Сегодня редкая встреча. Не каждый год удается вытащить Гольдина на наши посиделки. Но если уж удается, то нужно быть готовым к тому, что он напьется до бесчувствия. Пока что язык у него не заплетается и речь еще связная, но он уже вошел в раж. Мы молча слушаем, наблюдая, как в нем набухает ярость.
- ... и эти сссуки... у них, понимаешь, смертность низкая. ... они, ссуки, деньги гребут с родственников. Я, еврей, я ни гроша не беру. А они, русские... да что грить, мальчишки, говнюки, не умеют ни хера. А я режу только тех, кого они боятся. Да.
Взгляд его тяжелеет, тормозит не бутылке, он наливает себе еще и замолкает, думая о своем. Гольдин известный хирург-онколог. Известный тем, что ведет палаты смертников. Статистика его пациентов, увы, печальна.
Пока он погрузился в свои мрачные мысли, мы с Рюмом начинаем наш вечный спор о вере. Рюм - агностик, и любит меня подзуживать.
- А ты спроси у Гольдина, были у него, кто с того света возвращался?
- О чем это вы? - непонимающе взирает на нас Гольдин.
- Ну, Войно-Ясенецкий, хирург, святой вот у них, - Рюм кивает на меня, - писал, что люди возвращаются с того света и помнят, что там было. С тобой они таким делились?
Гольдин тяжело молчит. Потом отхлебнув глоток, начинает новый, мутный рассказ:
- Этого я не знаю. Кто такое скажет, если есть? Вот одно было. Случай один. Недавно. Мужик у меня умер. Прямо во время обхода. Я ему прямо на полу стал делать массаж сердца. Открытый.
- То есть ты разрезал ему грудную клетку...
- Слушай, да какая тебе разница, как это было? Что я резал, чем резал, что зажимал? Важно, что он ожил...
- И что?
- Да ничего, - говорит Гольдин. - На следующий день он ушел. Выписался. Не стал делать операцию. Просто ушел. Не сказал ни слова. И откуда мне знать - почему. Я вообще ничего не знаю...
Гольдин засыпает. Рюм ухмыляется, внимательно смотрит на меня. А мне - мне пора собираться домой...