Вы, наверное, заметили, что в последнее время я часто даю ссылки на посты священника и бакалавра теологии Александра Дьяченко, пишущего под ником alex-the-priest. Пожалуй, это самый талантливый (и очень плодовитый) публицист блогосферы, который мне встречался за неполные три года, что я нахожусь в сети. Пройти мимо записей этого автора и остаться равнодушным, наверное, нельзя. С ними можно в чем-то не соглашаться, но они заставляют обо многом задуматься. Сегодня я целиком публикую его пост под названием "Суд совести". О чём здесь говорится? О тех душевных ранах, которые неизбежно получают на войне солдаты и командиры, в том числе, о самых страшных ранах - совести. О маршале Ч. (Чуйкове, очевидно?) О священнике Мартине Бормане - да-да, сыне того самого Бормана, мальчик чудом спасся от неминуемой смерти, к которой приговорил его родной отец, а когда вырос, он стал священником - ведь кто-то же должен отвечать за грехи отцов... Итак, представляю вашему вниманию...

Как-то пригласили меня освятить одну квартиру у нас в посёлке. Звонили по телефону, хотя я обычно прошу, чтобы человек, прежде, чем приглашать священника на дом, если он конечно в состоянии, сперва сам пришёл в церковь и пообщался со мной. Ведь он же должен понимать, зачем к нему в дом придёт священник. Может быть, для начала и нужен такой разговор. Ведь, прежде чем чистить стены, хорошо бы почистить души. Уйдёт священник из дома, где стали чистыми шкафы и диваны, а источник грязи в сердцах человеческих остаётся. И что же? Снова через год освящать?

Звоню в дверь, мне открывает уже седой, но ещё достаточно крепкий мужчина. Его лицо показалось мне знакомым. Где бы я мог его видеть? Конечно, в посёлке с населением в семь тысяч человек, все, хотя бы мельком, видятся друг с другом. Но его лицо было мне не просто знакомо. Имея хорошую память, я стал вспоминать, где же я с ним пересекался. И вспомнил.

Я видел его на фотографии среди воинов интернационалистов. Вспомнил, что обратил внимание на его многочисленные боевые награды. Среди них орден Боевого Красного знамени и два ордена Красной звезды. В наше время такие ордена просто так не давали.

Хозяин квартиры оказался военным лётчиком. И в своё время совершил, как это сегодня принято называть, несколько командировок в Афганистан. А, попросту говоря, воевал в Афгане. Геннадий, так звали офицера, был пилотом бомбардировщика. Он вылетал на позиции, указанные ему командованием, и бомбил места концентрации войск противника.

Бомбили и позиции душманов, ну, и, естественно, деревни, или аулы, где эти люди жили. Хотя у противника не было своей авиации, зато были переносные зенитные комплексы. С их помощью афганцы научились ловко сбивать наши самолёты. Так что во время полётов всегда приходилось иметь в виду, что ты в любой момент можешь быть сбит. Отсюда и риск, а соответственно и те боевые награды, которыми отметили бывшего бомбардировщика.

[Что вас заставило пригласить священника? - спрашиваю его. Вы человек верующийk?

[Да не так, чтобы очень верующий, скорее, как говорится, Бог у меня в душе. У меня проблемы со здоровьем, батюшка. Пока воевал, всё было хорошо, никаких жалоб, а вот сразу же после войны в организме начался какой-то странный процесс. Мои кости стали истончаться, перестал усваиваться кальций и другие необходимые элементы.

Сначала меня списали с лётной работы. А потом и вовсе вынужден был уволиться в запас. Самое главное непонятна причина заболевания. Меня смотрели многие, более менее, значимые специалисты в этой области. Ничего не могут найти. Болезнь есть, а причины болезни нет. Каждый год кладут в госпиталь, поддерживают лекарствами, но это скорее так, для очистки совести. Изучать меня изучают, но всё без толку. Может, какая порча?

Пока Геннадий говорил, я вспомнил рассказ моей мамы о том, как в 41 м немец бомбил подмосковный городок Павловский - Посад. На железнодорожную станцию сбросили три бомбы. Мама тогда ещё в школе училась. Когда бомбы рвались недалеко от их дома, то было так страшно, что она в поисках убежища забежала в туалет, что стоял у них во дворе, и голову спрятала в то самое отверстие. Когда пришла в себя, то всё удивлялась, почему посчитала туалет самым безопасным местом? Зато потом всегда говорила: [Уж, я-то точно знаю, что означает [потерять головуk.

[А, может быть причина в другом? Спросил я его, - Может у тебя сперва душа заболела, а уж потом и тело? Ведь ты же бомбил не только боевиков, но и мирное население, всё тех же детей и женщин. Проклятия матерей потерявших своих детей и плачь сирот, они ведь просто так без последствий не проходят. И поразить могут лучше любого "стингера"k.

[Война есть война, - отвечал он мне, - ты же знаешь: [лес рубят - щепки летятk. Всегда при таких делах будут жертвы среди невинныхk.

Я и предложил ему для начала покаяться в гибели по его вине вот этих самых невинных [щепокk. Он обещал подумать.

Через какое-то время мы с ним случайно встретились. [Что, - спрашиваю,- надумалk? [Не могу, - говорит, - покаяться, значит считать себя неправым. Значит, то, что я делал, должно считаться неправильным? И что же получается, что я прожил жизнь впустую, и должен теперь её стыдиться, крест на ней поставитьk?

[Всякая прожитая жизнь это школа души. У тебя было много доброго, но и не обошлось и без злого. Пока есть силы покаяться, покайся в неправде, и, на сколько хватит отпущенного тебе времени, делай добро. Вон, начни хотя бы заботиться о каком-нибудь сироте из нашего детского дома. Всё ж зачтётсяk.
В храм он не пришёл, при каждой встрече, мы сухо раскланиваемся и расходимся каждый в свою сторону. Но, я надеюсь, что главный наш с ним разговор ещё впереди.

В прошлом году вся страна отмечала годовщину Сталинградской битвы, говорили, естественно, и о военачальниках, мудрость и хладнокровие которых во многом стали залогом этой самой победы. Звучало и имя легендарного генерала Ч., тогда командующего одной из армий. Я тогда старался найти время и посмотреть, хотя бы немного, кадры военной хроники. На одном из телеканалов наткнулся на интервью, взятое в те дни у сына того генерала. И вот, что меня поразило в его словах. Он рассказывал о последних месяцах жизни отца. И отец, вспоминал он, обращаясь к сыну, говорил: [Я закрываю глаза и вижу эти бесконечные маршевые роты. Солдаты идут мимо меня сплошными колоннами. Идут умирать. Это всё те люди, которых я посылал в бой. Но разве я виноват в их смерти? Сынок, я же исполнял свой долг командующего, почему же они всё идут и идут перед моими глазами? Когда всё это прекратится? Я же не виноватk.

Мы много и справедливо воздаём должное памяти наших славных маршалов и генералов, ставим им памятники, но забываем, что они точно такие же люди, как и все остальные, что им тоже когда-то пришлось подводить итоги своей жизни. Но о том, как они умирали, мы ничего не знаем.
Как-то в метро, лет десять назад, я видел старенького генерал-полковника, дважды Героя Светского Союза, он куда-то шёл на костылях, еле передвигая ноги. Когда-то он был в силе, когда-то его возили на машине, соответствующей должности. А теперь он немощный старик, который нужен, в лучшем случае, только своим детям, да очередным историкам, пишущим свои очередные диссертации. И ему точно так же, как и рядовому солдату, подошло время отвечать за свою жизнь, и за свои награды одному единственному Судии. И предваряется этот суд, судом собственной совести. И этот суд есть милость Божия, зовущая к покаянию. Но порой оказывается, что не каждый способен вынести даже этот суд.
Да что о военачальниках, а, сколько приходится священнику выслушивать запоздалых слов раскаяния и видеть слёз женщин, которые должны были стать, но так никогда и не стали матерями не родившихся детей. Что может быть страшнее, чем убить ребёнка?

Несколько лет назад в одной из газет прочёл о том, что у немецкого нациста 2, Мартина Бормана был сын, который носил точно такое же имя. Мальчик практически и не видел отца. Его воспитанием занимались другие люди, но когда фашизм в Германии был разгромлен, отец вспомнил о сыне и велел одному из офицеров своей охраны застрелить мальчика, чтобы он не достался победителям, всё-таки, крестник самого Гитлера. Но офицер пожалел мальчишку и отвёз его куда-то в Австрию, к своим родственникам. Интересно, что со временем соседи догадались, что Мартин Борман, который жил рядом с ними, есть сын того самого наци, и, тем не менее, мальчика никто не обижал. Когда он вырос и узнал о злодеяниях нацистов, и в частности о роли во всех этих делах его собственного отца, то решил стать католическим священником, чтобы хотя бы в какой-то мере принести покаяние за преступления его родителя.

И вот он вспоминал. Уже в начале 60-х к нему в храм пришёл бывший немецкий солдат. Он воевал в Польше, и принимал участие в подавлении Варшавского восстания. Как известно, у поляков во время войны было правительство в изгнании, которое находилось в Лондоне. Когда наши войска уже подходили к Варшаве, то это самое Лондонское правительство решило поднять восстание. Но поляки не стали согласовывать свои планы с советским руководством. Сталин знал о начале восстания, но не поддержал восставших. Немцы жесточайшим образом подавили сопротивление. И потом по всему городу поляков безпощадно отлавливали и убивали.

Во время одной из таких облав, вспоминал тот солдат, они с офицером попали в какой-то подвал, и когда шли по нему, то внезапно, испугавшись их, из укромного местечка выбежала девочка лет шести. Сначала она пыталась убежать, но те её быстро догнали. Тогда ребёнок повернулся к солдату, и умоляюще смотря ему в глаза, протянула к нему свои ручонки и попросила: [Не стреляйk!
Солдат вопросительно посмотрел на офицера, а тот махнул рукой, давай, мол, бей. И солдат выстрелил.
Прошло почти двадцать лет с тех событий, и солдат, которому повезло остаться в живых и вернуться домой, стал каждую ночь с неумолимой постоянностью видеть один и тот же сон. Маленькая девочка смотрит на него широко открытыми умоляющими глазами и просит: [Не стреляйk!
Отец Борман искренне хотел помочь бывшему солдату, ставшему убийцей, но как он не пытался, к сожалению, ничего не смог сделать. В конце концов, человек всё-таки не выдержал и покончил с собой.
Тот выстрел, что прозвучал тогда, в Варшавском подвале через двадцать лет всё-таки догнал свою жертву.

о. Александр Дьяченко