Вроде, повода нет грустить - радуйся да живи.
А что-то томит в груди, ноет - хватило б сил.
И не смыкаешь век. Всё думаешь о своих,
Всё ищешь тревожно тех, кто прежде тебя любил.

Кто перешёл за край? Был ли кто виноват?
Может быть, это я? Думай да вспоминай.
Всем нам - единый рай или различный ад?
Всем нам одна стезя - до журавлиных стай.

Март в этот год такой - то солнце, то снег в лицо.
И, вроде, чего грустить? Всё чередом своим.
Но кажется - до весны будет ещё пятьсот
Снежных морозных вьюг, долгих холодных зим.

Вот и уходишь в сны. Только - что толку? Там
Та же зима и снег, дождь за немым стеклом.
Плоскость пустой стены порвана в трёх местах,
В щели её прорех хочет уйти тепло.

Не выпускай его! Прошлое отпусти.
Пусть его кружит снег и по краям дорог
Складывает легко, чтобы травой взойти
В будущем по весне пласт этот снежный смог.

Пусть кажется, что ещё долго тонуть в снегах,
Ждать и гадать впотьмах - был ли кто виноват?
Время летит вперёд птицами в облаках,
Не повернуть назад. Скоро уже весна!

Да, учиться на ошибках других - это мудро.
Особенно, если это касается инженерного проектирования.
Однако, когда дело касается человеческих отношений, то самое первое, чему нужно научиться - что ошибочно считать других такими же, как ты. То, что для одного - ошибка, для другого может оказаться великим открытием и приобретением.

Так и не успеваю до сих пор ответить на все поздравления с ДР.
Огромное спасибо всем! Это было так приятно и неожиданно.
Я всегда помню, что мои читатели и друзья - самые лучшие на свете!

Скажи мне “я люблю тебя“. Я буду знать,
что вот сейчас настал тот миг, который
я не забуду. Что пришла весна,
и пусть снегов сияет белизна,
но там - в Ширване - зеленеют горы,
текут ручьи. Там, в розовых цветах,
ласкает ветви вишен луч рассвета.

Весна пройдёт. Уходит всё. И в прах
развеются цветы. Один Аллах
бессмертен, вечен. Но, однако, это -
все-все твои слова, Гюльназ, напев весны
останутся во мне, в крови. Их сила
заполнит душу. И пускай придут, полны
печалью в будущем минуты тишины,
я буду помнить - ты меня любила.

Вы спите, милая. И это - как картина.
И солнце в окнах, и на Ваших тонких, длинных
ресницах пляшут сказочные сны.
А рядом с Вами кошка на перине,
раскинув лапы по плечу из сахарина,
мурлычит в ожидании весны.

А, между тем, февраль на середине,
и на дворе святого Валентина
скандальный праздник. И, наверно, каждый час,
я буду на работе, извините,
мечтать о том, как Вы призывно спите,
и видеть вместо цифр и букв - Вас.

Какая-то дурацкая погода.
Спина болит, не ладится работа,
и так в груди стучит неровно что-то,
что в голове - туман. И ломит хвост.
Слова в стихах никак не лезут в такты,
друзья не едут. Не хотят, однако.
Да ладно не хотят - вообще в Контакте
не отвечают на поставленный вопрос.

А раньше-то скучали, между прочим.
Погода, видимо... Недаром кошка ночью
то топчет одеяло, то соскочит,
а то на грудь залезет и глядит.
Да ладно - кошка. Вот друзья не едут.
Молчат. Им, видно, грустно где-то,
а, может быть, хотят дождаться лета,
чтобы отмёрзло что-то там в груди.

И всё наладится. Подумаешь - полгода!
Не так уж долго, ясно и ежу,
всему виной - холодная погода.
И я её, конечно, пережду.

Как природа умна!
Мне,
чтобы вспомнить твои глаза,
пожалуй, нужна фотографий помощь.
Я не вспомню их сам.
А ты?
Ты что-нибудь помнишь?
Нет. Забыла назавтра.
Тебе
даже мантр читать не надо.
А когда-то
хватало чьего-нибудь взгляда,
случайного вздоха,
пары строк в тишине,
где какой-нибудь автор
вспоминал об улыбке.
Я - забыл. Скажи - это плохо?
Я пытаюсь из памяти свитка
в запертом ящике
вынуть на свет
цвет и взгляд твоих глаз,
но опять остаюсь ни с чем.
так как тонкая нитка
рвётся на части.
Ан - нет:
я остаюсь
с настоящим.
И странно,
что так долго и рьяно
я вытаскивал грусть -
а зачем?

В консерватории Готсдинеры играли,
и скрипка пела - то как в бой, то покаянно.
Ей в лад - идальго в поисках Грааля,
ей в спор - огнём в магическом кристалле,
дождём в ночи звучало фортепьяно.

И было нежно, ветренно, воздушно,
и стены раздвигались к горизонту,
так заливало небо всю окружность
что в жизни больше ничего не нужно,
а только музыка, любовь и неба контур.

PS
Пираты плыли в поисках сокровищ,
и рыцари скакали по равнине.
а я страдал: ну, пусть - не Рома Абрамович,
но, Боже! почему я - не Готсдинер?

Это так легко - когда твоя любовь живёт от тебя за несколько сот километров. Можно писать ей длинные письма вечерами про то, что случилось за день и как ты по ней скучаешь, посылать смс-ки каждые три часа, иногда звонить, мечтать по ночам и долго-долго готовиться к редким встречам. А потом, раз в месяц или даже два, если срочных дел очень много, собираться в дорогу, покупать подарки и ездить на несколько дней на короткие свидания. Ты едешь целую ночь, в предчувствии чуда, и приезжаешь с горящими глазами, истосковавшийся, с грудой всяких-разных штучек и вкусных вещей, причёсанный, выглаженный, чисто выбритый и радостный. Ты каждый раз встречаешь её, как какой-то подарок, уже опять новую, изменившуюся и, самое главное, ждущую тебя.
И намного, намного сложнее, если твоя любовь живёт с тобой в квартире. Если она ежедневно видит, как ты измочаленный приходишь с работы и вылезаешь из грязных мокрых ботинок, остро пахнущих взопревшими носками, как в полубессознательном состоянии с утра собираешься в темноте, в пятый раз надевая ту же рубашку, потому что с вечера забыл погладить новую, небритый, нерасчёсанный и замечательно не бодрый, если полночи она сидит в интернете, а потом ворчит во сне, что ты занял всю кровать, и пихается. Утром она встаёт проводить тебя точно такая же, как ты, сонная, с нераскрытыми глазами и ей, совершенно очевидно, ну абсолютно не радостно вылезать из тёплой постели. И - каждый день же уже не до подарков, тут - добраться бы побыстрей до дома и не забыть сделать что-нибудь важное из кучи дел, и в кафе каждый день тоже ходить не будешь, тем более, что, вообще-то, далеко не олигарх какой-нибудь, а ещё есть мама, машина в ремонте, всякие родственники, далёкие и близкие, и на всё тоже нужно денег, а чтобы заработать лишние бы надо сидеть вечером за столом и писать буковки, а не любоваться на свою ненаглядную любовь.
И вот так покрутишься, покрутишься, посмотришь на всё это со стороны, и подумаешь - эх, блин...
А потом ещё - ого! Круто. А, ведь, это и взаправду любовь.
И так хорошо!

В предчувствии чуда по городу тучи
брели вдоль вздыхающих жёлтых проспектов,
и тяжким недугом простуды измучен
слезился наш город мерцающим светом -

по праздничным окнам, по чёрным дорогам,
по круглому зеркалу мокрого пруда,
по бликам решёток во ртах водостоков.
А чуда всё не было. Не было чуда.

А люди кричали, играли на струнах,
и в них пребывала великая сила,
рисуя в глазах необычный рисунок,
но чудо, однако, не происходило.

И люди плясали и пили, и пели,
и ждали, что дрогнет в волшебном кристалле
волшебное пламя. И на удивленье
изменится мир.
А потом - перестали,

устали и, стихшие, под снегопадом
во тьме потянулись к домам и постелям.
А чуда всё не было. Ну - и не надо.
В конце-то концов уже перехотели.

И только проснувшись увидели - надо ж!
Весь город - в пушистом снегу почему-то.
А я - как во сне улыбаешься рядом.
Ты - рядом - со мною!
И вот оно - чудо.

Наверное, у всех так время от времени бывает. Лежишь, уставившись глазами в темноту, и думаешь, ну Соломон хоть был царь. А ты сам? Вот, тебе уже 50 (30, 40) с хвостиком лет, а ты всего-то написал несколько статей, которые прочли несколько десятков человек, несколько сотен стихов, которые вряд ли кто перечитал хотя бы по второму разу (а некоторые при этом даже и по первому-то разу ни один человек не заметил, разве что пробежал глазами и - мимо), немножко поучил несколько человек профессии, похоронил кучу друзей, несколько раз помог деньгами паре родственников - и всё. И больше ничего хорошего не сделал за всю жизнь. Ну, вырастил пару детей, и то - не сам, а принял посильное участие. Да и вряд ли они тоже спасут мир. И что? И толку от такой жизни? Всё - суета. Кто тебя вообще вспомнит через 50 лет?
А потом подумаешь - ох уж, этот масштабный эффект! Всё нам хочется, чтобы в масштабах планеты, страны, города хотя бы. Что-нибудь на весь мир - чтобы его спасти раз и навсегда, и именно при нашем личном участии, и чтоб золотыми буквами - на весь берег Атлантического океана: ОН НАС СПАС! ОН НЕЗАБВЕННЫЙ!
Так ведь и планеты - пылинки в масштабах Галлактики. А то, что каждый человек - это уже целая Вселенная мы, конечно, не помним. И что если ты смотришь человеку в глаза, а они тебе улыбаются, потому что ему хорошо, и это сделал ты, сам, без посторонней помощи, и что это останется навсегда во всех близлежащих Вселенных - это мы, конечно, в расчёт не принимаем. Чудные мы!
С добрым утром, кстати.

Моя несравненная Морин!
Ты - лучше всех женщин на взморье,
да что там - всех женщин на свете!
И я, тебя любящий Пэдди,
готов покорить все вершины,
готов обогнать все машины,
готов побороть ураганы,
пройти все далёкие страны,
спуститься в ущелья, в пещеры,
подняться в небесные сферы,
чтоб только на миг, на немножко
увидеть прелестные ножки,
взглянуть на чудесные глазки,
ведь ты так безмерно прекрасна,
с тобой даже Джессика Альба
покажется страшною бабой
из самой ужасной деревни,
ты - лучше заморской царевны,
не видеть тебя - это горе,
о дивная, дивная Морин!
PS
Я буду любить тебя вечно
и к ужину в пятничный вечер
примчусь к вам, как быстрая птица,
но - если дождя не случится.

А знаешь... сегодня так тянет уехать
от мокрого месива на тротуарах
и от приглушённого тёмного эха
в подъездах,
от бледных прохожих усталых,
от города, от запоздалых рассветов,
которые тянутся по небосводу,
зажатому серо-лиловым корсетом
из туч и домов,
и в дороге, по ходу
смотреть, как мелькают столбы и разъезды,
вокзалы, заправки, машин вереницы,
оставив для прессы все эти протесты,
звонки смс-ок, истории в лицах,
истории в буквах, истории в ранах -
всё мокрое месиво разных историй,
чтоб как-нибудь утром, ещё спозаранку
проснувшись,
увидеть зелёное море,
которое будет смеяться и станет
уже через час ослепительно синим,
а к ночи - большой фиолетовой тайной,
где строем плывут корабли и дельфины,
а после увидеть, как тёплые звёзды
летают по небу, по звёздному кругу,
и думать, что - да, что, конечно же, поздно,
но всё же в глаза изумлённо друг другу
смотреть и смотреть,
но не думать об этом.
А просто - молчать и смотреть, и не помнить,
что всюду зима, а не светлое лето,
что мы - в полусумраке замкнутых комнат,
что там, в городах за полями кружится
то праздничный снег, то ветра и метели,
и странные сонные чёрные птицы,
которые осенью не улетели,
и даже не помнить о том, как дриады
купаются в море под искорки смеха,
поскольку довольно того,
что мы рядом.

И, собственно, не обязательно ехать.

Это так сложно - планеты крутят свой хоровод,
Марс снова в Весах.
И стреножен Кентавр - стрелец, и был високосным год,
и вот, в небесах
не разложился, как предполагалось, пасьянс
чьих-то судеб вдвоём -
вот беда!
В звёздных сферах - почти незаметный изъян -
с миллиметр, с единственным лишним днём,
а они - навсегда.
И - на разные стороны, нАвзничь, навзрыд,
на разрыв, на куски -
время вспять.
Если бы знали, что чёрные вороны
им напророчили взрывы тоски,
то могли бы и вовсе, наверное,
не начинать.

Это так сложно - только в глаза смотри - говорят -
там душа, там источник огня,
или - до самого дна - только лёд
или смерть.
А другие, тревожно, - назад не гляди - говорят -
и не смотри на меня
и, конечно, не сметь по сторонам -
нужно только вперёд.
Жизнь моя!
Не пойму - так куда мне смотреть?
Если даже о завтрашнем дне
думать нельзя
ни на час, ни на взгляд, ни на вздох -
только здесь и сейчас.
Не смотри на меня!
Это глупому мне,
даже если бы мог
быть умнее в сто раз,
никогда ни за что не понять.

Я не знаю, не знаю про то, как сказать
и как что - это всё.
И - зачем.
Я, среди этих фраз,
словно в лавке посудной слон.
Мне не связать арабесок из всех этих схем
и слов
в свете рамп.
Я скажу - я, ей-Богу, не очень умён.
Но я знаю, я знаю внутри, что такое любовь.
Это - просто.
Это, как будто бы я - Форест Гамп.

Эту мантру "она - моя" повторишь сто раз,
будешь верить "она придёт", как апостол Пётр.
будет рваться в клочки земля от волшебных фраз,
будет светом звучать восход, потому что твёрд
будет твой напряжённый ум - словно сплав огня,
серебра и железных руд неземных пород.
Ты же знаешь - её одну Космос для тебя
сотворил. Ведь они не лгут - предсказанья звёзд?

Будет падать огонь с небес на земную твердь.
Будут в небо взлетать огни из подземных шахт.
Но она не придёт к тебе - ни сейчас, ни впредь.
За неё ни тебе и ни небесам решать.

Ни Юпитер и ни Сатурн не накинут сеть
на шаги её, на глаза и на сердца стук.
Разве только один меджнун у Багдада есть?
Даже Богу - и то нельзя - без согласья рук.
Без согласия слов и без притяженья глаз.
Звёзды в небе - как мелкий снег. Где твоя? Как знать...
Что же делать тогда тебе? Может быть, как раз
для тебя этот путь - весь век одиноко ждать?

И писать до последних дней, заглушая боль,
переливами слов и нот о своей любви?
Если хочешь - тоскуй о ней, пей печаль и пой.
А не хочешь - иди вперёд
и - живи, живи!

В дальних приморских и солнечных городах -
несколько улиц, и абрикосы в зелёной траве.
В этом, не солнечном, городе, всё не так -
низкое серое небо повисло на проводах
и кресты разделяют на части плывущий рассвет.

Путь к Икстлану далёк и не очень-то прост.
По замёрзшему серому городу нужно пройти
каждую улицу. Сотни и тысячи вёрст.
Слышать всякий вопрос, по лицу растереть реки слёз.
И, в конечном итоге, уйти.
Но - весь город простить.

А вокруг, за шуршащим кольцом - тот же призрачный путь,
по стучащим простуженным пригородным поездам
на вокзалов пустырь. На авось, на небось - как-нибудь
доберёмся. Уже всё равно не свернуть.
Всё равно, все дороги - всего лишь дороги в Икстлан.

Ты на этих дорогах всё время от века - один.
И, пускай иногда кто-то за руки нежно берёт,
здесь тебя уже нет. Каждый день, каждый час паладин
за собой, за спиной оставляет барханы пустынь
и идёт к горизонту - туда, где прозрачная синь
всё зовёт и зовёт паладина вперёд и вперёд.

И так странно бывает тогда, что в промозглый туман
в белый дорожный туман, который тревожно течёт
через душу, тебя кто-то молча излечит от ран
и ты чувствуешь - ты не один на дороге в Икстлан,
кто-то рядом с тобою идёт, подставляя плечо.

Это бывает, наверное, разве что только раз
в тысяче случаев. Только раз - в целый город и век.
И дорога к Икстлану тогда вдруг понимает нас,
и в Несолнечном городе в небе сияет алмаз,
и желтеют смешно абрикосы в зелёной траве.

Путешествие в Икстлан - справка

Я тебя уверяю -
однажды настанет день -
время, как конь застынет,
встав на дыбы над краем.
Цвет потеряет небо.
И будет кричать апрель,
но не пройдёт сквозь тину.
Тину стеной вздымает
из повторения будней
и череды недель
каменными рядами -
до почерненья солнца.
И будет сводить дыханье
от духоты на дне
сомкнутого пространства
каменного колодца.

Ты тогда скажешь - хватит. И кожу начнёшь снимать,
чтобы взлететь наружу, вылететь вон из кожи.
Но я уже тоже, тоже буду как лёд, меня
в омуте дней закружит, язвами грудь изгложет.

И что же тогда нам делать? Броситься вместе вниз
с самой высокой, дальней крыши - об чёрный камень?
или в тумане белом медлительно разойтись
как корабли, сигналя флагами над бортами?
И попрощаться нежно, считая, что вот теперь
станет цветным и новым всё, что тупою скукой
как будто бы тьмой кромешной заволокло апрель,
чтобы лететь кленовым шорохом - и по кругу?

Я тебя уверяю - войлоки невмоготы
мы разорвать сумеем
в клочья - до взрыва звука.
Но - если я забуду,
тогда мне напомни ты,
что мы решили вместе
переупрямить вьюгу.
Не оставлять под небом
вымороженных полей
раненых и больных.
И - не закрывать все двери.

И будет в году, конечно, парочка ноябрей,
а остальное будет - маем. И вновь апрелем.

Как тебя уберечь
      от тревожных осенних снов,
если они сквозь небо
      подают чёрным камнем?
Если сквозь море - каплей -
      сквозь лабиринт миров
падают и хватают
      пальцы твои руками?

Вязок туман ночной.
      Змеем в тоннелях рук
в грудь сквозь орнамент вен,
      в память переползает.
И разъедает нерв.
      И не выходит звук -
выдохнуть не даёт.
      Разве - из век слезами.

Я бы тебя укрыл
      вязью волшебных рун,
запахом летних трав,
      следами шагов укутал,
сполохами огней,
      светом далёких лун.
Но от миров замки
      трогать не срок покуда.

Я - пока - лишь скольжу
      пальцами по спине,
я - пока - лишь смотрю
      до замыканья взгляда.
Сны через пальцы рук
      перетекут ко мне,
с выдохом из груди
      выйдут туманов яды.

Слышишь тепло от рук?
      Не прекращай дышать.
Видишь - в глазах лучи
      третьей луны с Востока?
Это целебный свет.
      Это твоя душа
учится всех прощать.
Выдохни.
Это - шаг
к звёздным живым потокам.

Мы как река течём. Вечно стремимся в путь.
Только вперёд, вперёд - в новые берега.
Остановился раз - и накопилась муть,
тина вползает в грудь, и тяжело вздохнуть,
и не найти уже дышащий океан.

Значит, бояться - бред. Только уж - ничего:
ни открывать совсем, ни закрывать глаза,
ни грозовых ветров, ни вековых снегов,
ни зажигать мосты (это как раз легко)
ни уходить вперёд, ни повернуть назад.

Мы - не река с тобой. И не бесстрастный труп.
Это потоки с гор вечно стремятся вниз.
А остаётся - то, что просочилось вглубь,
а остаётся - то, что под призывы труб
ангелов света с них к небу взлетело ввысь.

Только вперёд, вперёд - это в реке листом.
Это легко, легко - быстро и без помех.
Это - потом, потом. Всё и всегда - потом.
Хочешь идти вперёд? Встань и построй свой дом.
И посади росток. Это - и вглубь и вверх.

Дерево вглубь врастёт - там, где живёт вода.
Дерево вверх уйдёт - там, где полёты птиц.
Дом устремится ввысь. И из него тогда
сможешь увидеть лес, реки, туман, луга,
море и облака, утренний свет зарниц.

И можно идти вперёд. Будет ли листопад,
ветер или жара, дождь или снег со льдом.
И не бояться, что там миллион преград,
И не бояться, что ты повернёшь назад.
Это всегда вперёд, если туда, где дом.

Мы как река течём, вечно стремимся вдаль.
Что там - где горизонт? Кто там и почему?
И почему глаза щиплет порой печаль?
Я не могу сказать. Я же - не Бог. А жаль.
Просто - закрой глаза. Я тебя обниму.

“А затем вырастает лес,
И за ним - снова лес, бесконечный, зеленый, дымный,
И попробуй теперь ты себя у себя отнять.
Мы дошли до черты - той, где я стану целым миром:
Странным миром, в котором не будет как раз -
Меня“
(с) Настя Веспер

Ты будешь - лес. Загадочный, согретый ковром из разных трав, лес, где колонны
стволов высоких со столбами света перемежаются. Где птичьи перезвоны -
со всех сторон. Где эхо утром ранним зовёт всё дальше в тёмные глубины.
Ах, да! Оно, конечно же, обманет. Порой. Что делать? Ягоды рябины
зовут к себе - так ярко, страстно, сладко - и горечью во рту горят - ах! рано!
Но это - отражение порядка природного. Лишь видимость обмана.
Поскольку там, за ягодным узором - опять тропа, где тень и свет играют,
берёзовый туман, и на просторы полей ленивых выход. А по краю
лесного чуда - заросли малины. И запах трав, в котором плавать можно.
И это поле, солнце, травы - половина того же леса. Тоже ты. Но, всё же,
ты вся во мне не станешь лесом только. Как - только небом, только морем, только полем.
Лесов, небес - полно. Их - просто столько, что жуть.
Нет, это станет лес - тобою.

Хозяйка, которая в своей жизни не разбила ни одной тарелки, опасна - она не подозревает, что они вообще бьются.
Хозяйка, которая бьёт их десятками, расточительна - она не знает им цены и не подозревает, что число тарелок ограничено.

Если хочешь знать - всё не так легко,
как в понятных знаках печатных схем.
Если ты не близко, а далеко,
то заносит снегом моё стекло,
и не видно - где ты там, или с кем.

Если хочешь знать - мне-то что за рознь?
Тюк по нервам виски - и не болит.
Я - такое облако. И насквозь
пролетает твёрдое. Только дождь
иногда случится. Да сам вздохнёшь -
что-то тянет к северу, как магнит.

Если хочешь знать, в плане этих тем
все чужие схемы - ужасный бред.
Я весь твой. Сияешь - и я, как тень
повторяю всё, что рисует день,
а погаснешь - я буду яркий свет.
Потому что должен кто-то всем
очертить границы дорог и стен.
Если света нет, то и тени нет.

Я - такое облако. Если дни
все твои - меж звёзд или там, внизу,
то меня несут полюса Земли.
А когда ты рядом, то - лишь вздохни,
я твоё дыхание понесу.