Я вчера посмотрела фильм "Последнее воскресение". (Вчера не стала писать, потому что руки дошли к 2 часам ночи и было бы вдвойне сумбурно).

Хотела бы я сказать, что фильм-то, конечно, про Толстого, но он и не про Толстого. Он течёт на фоне Толстого. Не просто так ведь Кристофер Пламмер (как раз Лев Толстой) даже номинировался на разные премии как актёр второго плана.
Если определить круг участников драмы, то главные персонажи там Софья Андреевна и Чертков. Они активны и они сражаются друг с другом. Совершают крестовые походы. А Толстой для них обоих как святыня (хотя каждый воспринимает его по-разному, но об этом потом). А есть секретарь Валентин Булгаков. (Ну, и у него, конечно, есть своя Маша.) Он в этой истории наблюдатель. Ну, и собственно, главный герой. Зрители, по крайней мере, наблюдают за происходящим с его колокольни.

Когда читаешь Толстого, думаешь о том, что такое любовь. Ведь Толстой же предлагает своё понимание любви. До всяких толстовцев (кстати, они ещё существуют!) мне, конечно, далеко. Но всё равно, я же впечатляюсь и пытаюсь прочувствовать то, о чём пишет Толстой. У меня молодой мозг: мягкий и гибкий. И меня, конечно, впечатляла идея вселенской любви и всякое такое. Но даже мне всегда казалось, что от такой философии Толстого становишься прозрачным человеком.
И вот тут и возникает противоречие. Диссонанс (моё любимое слово).
К чему я это говорю!
Мне понравилось, что этот фильм именно о любви. О такой разной любви. О теоретической любви. О настоящей, искренней любви женщины к мужчине и мужчины к женщине. О любви к другу. О любви к учителю. О любви-обожании идола. О вселенской любви тоже (лично я признаю такой род любви).
Софья Андреевна любит Льва. Чертков любит Толстого. По фильму, Толстой уходит из Ясной Поляны именно потому, что не может больше терпеть постоянных споров и ссор. Он уходит.

Ещё раз подойду к тому, что я хочу сказать, от печки. У меня в голове соединяются в одну картинку две идеи. Во-первых, идея вселенской любви, о которой я уже написала. Становишься от неё прозрачной. Как раз теряешь те связи с людьми, те ниточки, которые опутывают человека, если он относится к жизни... я назову это "небесстрастно" (потому что слово "страстно" имеет не то значение, которое мне нужно). Если я понимала Толстого правильно, когда читала, то эти ниточки, они опутывают человека и делают его несвободным (это как раз вторая идея). Такова теория.

А по фильму, Толстой в самом конце, умирая, зовёт именно Софью Андреевну. А от неё к Толстому и от Толстого к ней те самые ниточки и тянутся. Получается, что именно такие нити-связи и оказались нужны Толстому. По фильму, Софью Андреевну пустили к умирающему Толстому (на самом деле нет). Получается, что теория не дала Толстому того, что он хотел умирая, "в минуту искренности", выражаясь пафосно, - притянуть за ниточки любимого человека. Привязанности!
А это предсмертное желание Толстого потянуть за те самые ниточки, можно сказать, поставило под сомнение всю его теорию. Да, он "не самый лучший толстовец". Это его фраза из фильма.
Ну, и кто тогда был свободным?
История показывает, что ни одна идея не может сделать человека свободным. Это показывает история, практика. Личные наблюдения.
Грустно мне было.
Грустный финал. Хотя, за свою жизнь Толстой был так любим! И так любил!
Неимоверная история и неимоверная жизнь.

*если бы это была радиопрограмма, здесь было бы 7 секунд тишины на обдумывание услышанного*

А сам фильм (его материя, можно сказать) совсем не такой тяжеловесный, как могло бы показаться из-за моих дурацких рассуждений.
Я, например, очень веселилась, когда Толстой во время скандала говорит жене, что ей не хватает только древнегреческого хора! Это же моя любимая тема про хор колхидских женщин!
А рядом сидела Вика и смеялась, когда Толстой кукарекал с Софьей Андреевной. В прямом смысле слова - кукарекал. Меня этот эпизод не так сильно впечатлил. Но я подумала, что в русском фильме не изобразили бы такого. Как же это можно! Это же вообще никуда не годится! Ну, и бебебебе-всякое. А в этом фильме, который снял американский режиссёр и немецкие продюсеры, смог появиться кукарекающий Толстой. Всё человечнее и проще. Такая же пропость между радийными документальными программами какого-нибудь ВГТРК и программами, например, Айры Гласса с Чикагского общественного радио.

Несколько недель назад мы сидели в столовке с Чарльзом. Он работает там же, где и я. Ели чуть-тёплую еду и говорили о Толстом (по-моему, уже смешно). Просто и я собираюсь делать программу про Толстого, и он тоже вместе с другим продюсером, насколько я поняла. И ведь он, как американец, не может до конца понять, как по-дурацки в России относятся к Толстому. Официозная экскурсия в доме-музее - это ведь ещё цветочки.

Вот и Майкл Хоффман - режиссёр - счастливый человек. Он сто раз повторил "не знаю" в ответ на вопрос "Почему в России никто ничего не делает на 100-летие со смерти Толстого". Мне этот вопрос много кому хочется задать ещё.
На Подстанции висит комментарий "Why not in Russia?" с самопальным дурацким переводом для тех, кто не понимает по-английски (Вика! Там тебе спасибо тоже есть!).


P.S. И я даже не буду ничего особенного писать про "голливудские" черты этого фильма. Потому что мне это не важно.P.S. И я даже не буду ничего особенного писать про "голливудские" черты этого фильма. Потому что мне это не важно.

Самое необыкновенное - это конец "Скучной истории" Чехова. Последние несколько страниц, когда Катя приходит к Николаю Степановичу, своему приёмному отцу, и умоляет его сказать, как ей дальше жить.
А он сам не знает.
Ужасные и страшные страницы.
И какое окончание:

Мне хочется спросить: "Значит, на похоронах у меня не будешь?" Но она не глядит на меня, рука у нее холодная, словно чужая. Я молча провожаю ее до дверей... Вот она вышла от меня, идет по длинному коридору, не оглядываясь. Она знает, что я гляжу ей вслед, и, вероятно, на повороте оглянется.
Нет, не оглянулась. Черное платье в последний раз мелькнуло, затихли шаги... Прощай, мое сокровище!

Надо ещё знать, что до этого я прочитала "Анну Каренину", и когда дочитала "Скучную историю", я ощутила "слёзы умиления", от упоминания которых у меня нос съёживался, пока я читала Толстого. У него просто всегда слёзы умиления у всех. Особенно у Кити, у Левина, у Долли и у остальных семейных.
Вообще Толстой опасный писатель. После того как прочитаешь его, ещё как минимум двое суток думаешь его предложениями и фразами.

А читала я всё сразу потому, что у меня был экзамен по русской литературе четвёртой четверти XIX века, которым и закрылась моя сессия.

Беспредел - перепост:
http://abstract2001.livejournal.com/1137688.html

***

Из "Чайки". Фразы известные, но так приятно из встречать.

Медведенко: Отчего вы всегда ходите в чёрном?
Маша: Это траур по моей жизни. Я несчастна.

Сорин: Раз так же вот я запел, а один товарищ прокурора и говорит мне: "А у вас, ваше превосходительство, голос сильный..." Потом подумал и прибавил: "Но...противный". (Смеётся и уходит.)

Чехов...Я с ужасом думаю, о том, как я после Чехова продолжу читать Толстого.
Лучше вообще ничего не говорить, чем каждую неделю говорить разное. И сколько же я ещё нормально не знаю, чтобы ещё сто раз написать что-то другое.
Я вот временно злюсь на Толстого. Но если долго думать, то невозможно же из них кого-то выбрать. Тем более, что без одного не было бы другого.
Толстой ткёт на веретене, а Чехов вышивает золотыми нитками.

А "Чёрный монах" подтверждает опасения.

Это прекрасно:
"И она открыла дверь. Метель и ветер рванулись ей навстречу и заспорили с ней о двери".
Толстой "Анна Каренина"

***

Катя со следующей недели в ближайшие 2 месяца работает на полную ставку, потому что заменяет какую-то сотрудницу. Это значит, что утром она будет учиться, а потом почти каждый рабочий день работать.
Я не работаю. Вообще-то от меня нет пользы никакой и во мне нет нужды. И я не знаю, зачем я существую.

Переписка с Рубаненкой по смс:

- Хочу быть как Толстой.
- Хочу аскорбинку.

***

Россия такая страна, в которой законы и вообще права человека на что-либо порой противоречат человечности. И требуя от кого-то выполнения его обязательств, иногда осознаёшь, что этот конкретный кто-то ещё более пострадавший.

***

Если, когда я умру, меня похоронят на кладбище в Абрамцево, то там рядом, за одной оградкой, будут похоронены два человека, которые родились 8 февраля - я и БабСоня (моя прабабушка) - и два человека, которые родились 15 февраля - моя мама и мой прадедушка.

***

"Я почувствовал внутреннее беспокойство и потребность выразить как-нибудь избыток чего-то, вдруг переполнившего мою душу. Мне захотелось в эту минуту обнять кого-нибудь, крепко обнять, защекотать, ущипнуть его, вообще сделать с ним и с собой что-нибудь необыкновенное".

Л.Н. Толстой "Люцерн"

***

Я помню, как когда-то давно, когда у нас была жжёнка, я говорила, что люблю дельту человечества. Я потом в мыслях возвращалась к этому вопросу. И мне думалось, что всё-таки это ужасно - любить дельту человечества. Это самое бесчеловечное.
Теперь я нашла подтверждение этой мысли у Толстого в "Люцерне":

"Отчего эти развитые, гуманные люди, способные в общем на всякое честное, гуманное дело, не имеют человеческого сердечного чувства на личное доброе дело? Отчего эти люди, в своих палатах, митингах и обществах горячо заботящиеся о состоянии безбрачных китайцев в Индии, о распространении образования и христианства в Африке, о составлении обществ исправления всего человечества, не находят в душе своей простого первобытного чувства человека к человеку?"