Во времена своей дипломатической деятельности в России, Отто Бисмарк по дороге из Перербурга в Москву попал в сильную, затяжную пургу. Будущий первый канцлер Германии молясь своим богам, прощался с жизнью, а русский ямщик, понимая состояние немца, оборачиваясь, приговаривал ему : Ничего, барин, ничего. В память об этом, Отто Бисмарк заказал себе серебряный перстень с русским словом: НИЧЕГО. И никогда не снимал.

Пропал голос. Лечусь Климтом. Он один меня понимает.

Вокзал- несгораемый ящик
Надежд моих, встреч и разлук
Пастернак ?

Порезвились

Разошлись

Снятся Карпаты и лыжня выходит прямо к морю, на волнорез. Море такое зимнее, свинцовый кисель и люди купаются. Красоты неописуемые, горы, снег, зелень и море огромное. Мне очень хочется купаться только зима и я придумываю причины чтобы не хотеть купаться. Придумала, что у меня может быть воспаление лёгких и ушла. И лыжи забыла.
Наверное, именно так я себя всегда обламываю, придуманными страхами.

Ну себя

Продолжим.
Тело мысли не может быть пустым.
Лошадке: Конечно, у мысли есть тело. Тело мысли- это слова которыми мысль выражена.
Вот придумала цикл Фиговые листки. А что там писать не знаю. Мысль есть а тела у неё нет. О! И мысли уже нет. Пропала. Че за нак?

Тело мысли не может быть пустым.

Никто другой, одни лишь автомеханики больше всех остальных мужчин на свете ценили мою доверчивость. Так трогательно, так дорого.

Мой папа выбирает отель для отпуска, изучает всякую информацию в интернете. Вроде выбрали, одобрили и решили. Звонит днём, в рабочее время:
- Я тут читаю отзывы об отеле. Все довольны. Но одни люди пишут, что ночами какие-то англичане громко орали под окнами.
- Пап, они давно наорались и уехали. Или ты думаешь это инклюзивная услуга? Так мы откажемся.

Она сразу, с самого своего рождения чувствовала себя слишком. Сначала она была слишком спокойной, потом слишком толстой, потом слишком глазастой. Она сама себя раздражала. Не только всех вокруг. С детства очень хотелось умереть. Как это сделать она не знала. Благо, в городе часто шли дожди, а в квартире было много книг. И этот самый счастливый миг своей жизни она пронесет через всю, как она надеялась, недолгую жизнь. Вот когда дождь, и сумерки, и никого и книга. Толстой или Бальзак. Главное, чтобы никого рядом. Подтолкнуть под бок старую плюшевую собаку и умереть, пусть не на долго на час, или на два.
А жизнь упорно лезла. Гадкая жизнь, в пыльном, большом городе. И всё было слишком. То она была слишком впечатлительна, то слишком доверчива, то слишком самоуверенна, то слишком глупа. Иногда просто было невыносимо, только она была слишком слаба чтобы со всем этим поконичть. Никогда не попадая в такт, её отшвиривало волной. Дожди перестали идти, книги были прочтены и нужно было жить. Все жили. Зачем? Лучше б они не жили. Так. И она делала всё как люди. Ненавидя себя еще больше за свою тупость и неумение подражать и подигрывать. " Господипомоги"- говорила она себе засыпая и тут же сама себя спрашивала: " Чем, дура? Живи и не дергайся, жди".
Как-то раз она увидела глаза, в которых она заново родилась. Другая. Слишком мягкая и любящая. И это было чудом. Только те глаза принадлежали простому человеку, а простой человек любил простых женщин. Она была для него слишком.
Потом, в совсем другом городе, с зелеными холмами и голубой хвоей, она летела от удара большой машины и чувствовала, что меняется траектория её жизни. Заслужила, дождалась. Она упала на мягкий тротуар, увидела небо и цветы акаций.
Затем были еще глаза и их хозяин не любил простых женщин, он полюбил её, но почему-то не выжил, а она опять летела, уже от другого удара и опять заслужила что-то. Упала возле художественной школы, ей дали краски и хлопали в ладоши, оттого как красиво у неё получалось водить кистью по холсту.
И еще она любила слова. Русскими словами свои чувства. Рисовать. Не правильно, с ошибками, грубо и неумело. Слишком. Теперь она так умирала. Не на долго, на час или на два.

Дождь в городе.

Моя сестра

Оля и Юля

Ну и я

Снова я

И это кажется я

...

Слова медсестры разбудили Гарри окончательно. И уже другими глазами он посмотрел на всё вокруг, другими шагами подошел к пеленальному столу.

Новорожденную, маленькую спину, ножки, головку и всё остальное мыли под краном, промокали пеленкой и стали одевать.
- Ваша жена..., - к Гарри сзади подошел молодой врач принимавший роды, - ну роженица, она... с ней всё в порядке. У неё послеродовой шок. Я уже проконсультировался. Пройдет, должно пройти. Это от болевого стресса. Она молодая. Всё пройдет. Вы только не волнуйтесь.
Гарри не волновался и не понимал почему он теперь должен волноваться.
- Не одевайте ей шапку, - сказал Гарри медсестре возившейся с девочкой, - она не хочет.
Медсестра ловко свернула ребёнка в толстый столбик и дала папе.
- Ну привет,- сказал ей Гарри, - а хочешь, ты будешь не Евой, а Эммой?
Красное, сморщенное личико зашевелилось, поморщилось, и растянуло губки.
- Ой, она улыбается, улыбается,- проговорила медсестра. И забрала Эмму у Гарри, для дальнейших манипуляций.
Олечке вкололи лекарство. Она спала. Гарри подошел ближе, посмотрел ей в лицо, поправил простынь.

Так Эмма начала жить. В больнице её носили туда-сюда, к маме, к папе, мыли, кормили, что-то еще делали. Она лежала с такими же маленькими людьми в люльках, смотрела в потолок или спала. Мир был большим. Иногда белым пространством, иногда тёплым и родным, это была мама, иногда мир пах одеколоном и силой, это был папа. Остальные миры тоже были ничего. Но с мамой, всё-таки, было лучше, вкусней и спокойней, хотя мама и молчала всегда, иногда роняя на Эмму что-то мокрое - слёзы.

В день выписки, во дворе где жили Гарри и Олечка собралась большая толпа, друзей и родственников с цветами и приветственными плакатами, ждущих поздравить новорожденную и её родителей. Когда тройка появилась на горизонте, все приумолкли. Гарри сосредоточенный и серьёзный катил одной рукой коляску, на плече у него висела большая сумка, другой, свободной рукой он вел Олечку. Не ту веселую девченку, какой она уходила в роддом. Совсем другую Олечку.
Праздновать рождение этих трёх людей, можно было без них.

Не могу назвать героиню Евой. Не пишется она Евой, не хочет.
Сразу представляется обитательница террариума Славы Фурты. Прям рефлексия какая-то.
Наверное, будет Эммой. Вроде Эмм плохих в моей жизни не было.

Вот прямо сейчас, все, живем.

Открываю почту, в числе разных названий читаю: Re: Он опять изменил тебе. Первая моя реакция: А кто? Можно имя, фамилию, отчество? Открываю письмо: Народный целитель Житомирской области господин Г. может оказать услуги по контролю над людьми. Наверное, он и изменил. Вот гад.

Наташа, вам туда

Шооо?

Я вчера видела настоящую сирену. В итальянском ресторанчике. Она вплыла в помещение и заняла всё пространство. Жующие головы на время забыли что нужно делать с едой и стали рассматривать вошедшую девушку. Наверное, родина сирен где- то в Индонезии или Тайване. Эта была оттуда. Невысокая, гибкая, худенькая. На ней не было ничего вызывающего, мягкая юбка ниже колена, такие же мягкие свободные кофточки, маленькие шлепанцы, большая льняная сумка, волосы собраны на затылке продуманным кое- как, и вся она светилась экзотической животностью. В ней было то, что не называется журнальным штампом- сексапильность, а других слов я и не знаю. Хотелось смотреть на её жесты, движения. Завораживающая грация, откровенная женская природа. Вызов. Сирена не умела ходить, она передвигалась особым способом, не касаясь земли. Можеть быть, из-за очень красивой, прогнутой спины и мелких шагов, создавалось впечатление, что она подплывала к бару, потом за один столик, другой, исчезала, опять появлялась. Наконец, она выбрала себе место и села. В это время в ресторане появляется дряхлый немецкий дедушка и с гордым видом садится рядом с ней за столик. Они сидели недалеко, но я не слышала от них ни слова. Как они оказались вместе? Выписал ли он её по каталогу себе, то ли просто заплатил за вечер проведённый с ним? Она резала ему пиццу, потом ела свои макароны. А я всё думала, чувствует ли она, знает ли, что всё внимание было обращено на неё, что куклы за баром, с надутыми губами в стиле прада-эскада, о ней говорят, что верные немецкие мужья жующие сорок два раза положенный в рот кусок, провожают её похотливыми глазами, что мужики с пивом... ну да ладно... Какая разница.
Сирена- экзотическое животное, а экзотическое животное должен кто- то кормить.

Опять что- то неприличное, но давно задуманное. Начались дни халтуры для Извранного.

Вот ясно уже, что никаких вeлосипедов, открытых бассейнов и еды на свежем воздухе не будет. А всё равно как- то весело на душе, красиво.

Мой город

Вид сверху

Дети



А с недавнего времени, вечером мамо полюбили людные места. Наблюдать.

Как же я не любила эти пионерские сборы дружин, шагание строем, и тому подобную белиберду. И почему- то, в седьмом классе, меня, к большому удивлению выбирают в знамённую группу, знамя пионерской дружины носить. По какому принципу нас отбирал завуч по внеклассной работе- неизвестно. Потому что знамённую группу, она нашла, мягко говоря, странную. Главным знаменосцем стал, мутный тип, псих и отморозок, ныне покойный Богдан Мартынюк. Помогающими были выбраны уже тогда склонная к полноте и декаденству Наташа Геллер и будущая супер красавица Ленка Демонова. Учились мы все не фонтан как, активничать по пионерской части, тоже никто из нас не думал. Выбрали, ну мы и носили, уроки прогуливали, тернировались шагать. В перерывах, мы с Ленкой сидели на заборе болтали ногами, а Мартюнюк курил и дико матюкался. А знамя рядом стояло. И вот один раз завуч искала нас по задворкам, нашла и страшно наорала. Мы с Ленкой видели что Мартынюк взбешен и наливается кровью, это было явно чревато последствиями, но завуч вошла во вкус и останавливать свой ор не собиралась. Тут Мартюнюк хватает знамя, бросает его не глядя в завуча и со словами: " Сами таскайте своё.... знамя" уходит.
Больше мы знамя не носили. На этом моя пионеро- комсомольская карьера закончилась. На дворе был 1987 год.

Опять не могу не соврать, что вчера читала, ново-привезенную, с трудом найденную книгу Андрея Битова Избранное. И опять не могу не соврать, что он мне очень нравится как писатель, что он гениальный писатель. Еще не могу не соврать, что очень не люблю советский период жизни одной шестой части суши. И что в этой кружевной, поэтической прозе Андрея Битова, вижу отпечаток кирзового сапога товарища Ленина и пьянства. Еще не могу не соврать, что ждала гораздо большего от него, особенно после прочтения его русского перевода Учителя Симметрии, оригинального автора которого не припомню уже.
А еще сегодня умер Александр Зиновьев, так он сказал, что ничего лучшего для шестой части суши, чем советская власть нет и не будет. Хотя сам он был ярым антисоветчиком, сидящим в тюрьмах и высланным за границу.
Еще не могу не соврать, что... всё раздражает. И эти новые продолжения старых ёлок за окном тоже.

P.S. Спешила домой, убрать это своё последнее сообщение. А теперь думаю пусть висит, в назидание собственной дурости. Потому что проза Битова, это редко переживаемое мной наслаждение от чтения.

Рецидив. Опять. Выдаю желаемое за действительное и действительное исчезает и я уже путаюсь, что было правдой, а что я придумала, наврала, приукрасила, притемнила. Вру себе даже во сне. Снилось одно, потом я перекрутила всё, передумала и уже ни ничего не помню, только помню что всё неправда. Сегодня опять буду врать какие- то мысле-формы или даже я их буду молчать, но всё равно внутренне лгать.
Вот и все слова, фотографии и картинки в этом дневнике- выдумка, дешевая брехня и демонстрация.
Я ни чему не могу верить, я в силах лишь наблюдать, а потом переделывать по- своему.

"Если добро имеет причину, оно уже не добро; если оно имеет последствие- награду, оно тоже не добро. Стало быть, добро вне цепи причин и следствий."

Что это? Это он вывел форумлу бытия, бога или чего? Задолбали они меня все со своей двухмерностью. Тогда зло, тоже находится вне причин и следствий? Или зло как раз и есть объяснение всех причин и следствий? Ну и что, сложим добро со злом, получим единицу- ... ( это понятие давно требует названия) и успокоимся.

В ту душную ночь начинался август. Гарри стоял прислонившись лбом к оконному стеклу. Почти сутки длились роды. Часы, наверное, спокойно шли своим ходом и только Гарри сегодня не знал времени. Он чувствовал, что его теперь нет. Того, вчерашнего Гарри уже нет. А он, новый, должен будет учиться ходить и разговаривать и жить. Еще он чувствовал, что теперь нет Олечки, а есть то стонущее и кричащее существо, которое вчера было веселой и хорошенькой его подружкой. Судороги перекашивали уже далеко не красивое и совсем не знакомое лицо женщины покрытое сеткой лопнувших капилляров. И это страшное существо становилось с каждым стоном всё ближе. Оно докрикивалось до самой сути Гарри, вростая в него. Гарри видел нечеловеческое страдание, причиной которого был он сам. "Как же так? Что же это? Бедная, бедная девочка, ни за что, никогда я не причиню тебе боли, никогда я не прикоснуть к тебе больше, ты только выживи, выживи". Жернова бесконечных суток перетирали жизнь двух людей в нечто новое. И Гарри слышал то ли хруст их костей, то ли еле слышную музыку. И уже вдаль уносились голоса врачей, совсем стихлали стоны Олечки. Он проваливался в сон и плыл. И если бы не грозовые раскаты и ударившие в окна капли дождя, он бы так и спал стоя...

Когда Олечка первый раз появилась в их аудитории, Гарри что-то чертил в тетради. Его толкнул в бок однокурсник и сказал: " Офигеть". Олечка стояла посреди зала, в очень короткой юбке и красивым жестом поправляла длинную русую челку. " Я таких ног никогда не видел"- продолжил сосед. Гарри оторвал голову от тетради и их с Олечкой глаза встретились. Глаза сказали друг другу: "Наконец- то". И с тех пор они не расставались.
И Олечка и Гарри были из тех людей, у которых всё всегда было хорошо. Счастливчики, которым изначально, не понятно за что, было много дано. Они были красивы, удачливы и веселы до неприличия. Их родители были обеспечены и их любили. Всё давалось легко, по волшебному мановению желания осуществлялись. И казалось, ни что не могло омрачить сказки, зовущейся их жизнью. Даже когда Олечка с испуганными глазами сообщила Гарри, что беременна, Гарри думал над своей реакцией не долго. Во- первых, это еще не скоро, это еще целая вечность, 8 месяцев. Во- вторых, есть родители, они расстроятся сначала, но потом всё равно будут рады и обеспечат их полностью. В- третьих, какая разница. Ну будет ребенок, сын, его родит Олечка, самая красивая Олечка на свете.
- Что делать, что делать. Рожать!- сказал Гарри. И они так счастливо засмеялись оба, и обнявшись отправились отмечать свою новость в кафе.
Больше всего на свете, Олечка, почему то, любила целоваться на людях. Быть целованной, именно, этим высоким, длинно-кудрым красавцем Гарри, было для Олечки наивысшим счастьем. Гарри и Олечка производили на людей разное впечатление. Ими нельзя было не любоваться. Им нельзя было не завидовать. Разные людские сердца, отвлекались от своей боли и теплели, глядя на это молодое, где- то животное счастье.
В тот же день, в том же кафе, между бесконечными поцелуями и шампанским, к их столику подошел представительный человек, положил на столик свою визитную карточку и сказал, что зовет их вдвоём позировать ему для картины " Адам и Ева". Еще человек сказал, что он известный художник и назвал крупную сумму, полагающуюся за позирование в обнаженном виде. Гарри приподнял брови, посмотрел на Олечку, понял её удивленно- заинтересованный взгляд и сказал:
- Хорошо, мы придем,- выждав какое то время, назвал сумму в два раза большую предложенной.
Художник согласился.
Уже на следующий день, они оба стояли в просторной тёплой мастерской художника. И после первых минут непривычной ситуации их мысли успокоились и стали течь привычным своим ходом. Гарри думал о предстоящем футболе и о том что скоро сессия и том, что нужно рассказать родителям о беременности Олечки и главное, друзьям, о том, как он ловко сбил с художника круглую сумму, просто так, развлекаясь. И о том, что отведя в сторону глаза можно видеть обнаженную олечкину грудь и её русые волосы. Художник одергивал Гарри и потом совсем запретил смотреть в Олечкину сторону.
Олечка просто была, она была тем состоянием души, которое никогда не замечаешь в девятнадцать лет, и мыслей у нее никаких не было и не должно было быть. Теперь Гарри принадлежал ей навсегда, а зрачки этого взрослого, красивого мужчины, наливаются какой- то завораживающей силой, когда он поднимает на неё свои глаза, делая набросок картины.

К Гарри подошла медсестра.
- У вас девочка, мама сказала что- Ева.

Старый друг, лучше новых двух. Тем более когда у него двадцать одна скорость.

Я уже без сил, а он всё стоит.

Лошади попались, я так к ним лезла, что током шарахнуло от забора.

Лошадиная эротика


Вообще у меня новый фотоаппарат, так что...звиняйте, если что...если много..

Ничего не вышло ни с одиноким воскресеньем, ни с кусками, ни с лесом. И вообще, снег выпал. Розовый.

А Лошадка была права, лучше Юле буду свои портреты заказывать. Как- то живее я выхожу.

У Каренина был девиз: " Без поспешности и без отдыха".

Мне раньше казалось, что иногда встречаются люди с других планет, что и думают и чувтствуют они по- другому и что для меня хорошо, для них плохо. А сегодня... почудилось, что это я с другой планеты. А все люди как люди, и они у себя дома, и что им у себя дома бывает скучно. И это самая большая для меня загадка- как это скучно?
Вот завтра пятница, а потом беспокойная суббота, а потом воскресенье. И я проснусь совершенно одна. И целый день не вылезу из дому. Закончу сиреневый лес и напишу очень хороший кусок.

Сиреневый лес. Деревья и кусты сиреневого дерева, вроде осень, но очень тепло. И желтые листья падают. Я летаю между сиреневыми ветками и вижу посреди леса стоит кресло- кровать, как у бабушки моей. Я подлетаю и вижу спят двое мужчин обнявшись. Я одного узнала, стало мне грустно, отлетела подальше стала смотреть на сиреневый лес, чтобы запомнить и нарисовать. Мужчины проснулись и не заметили меня и поняла я, что я, всего лишь фантом. То есть, меня нет.
Сиреневый лес будет приложен обязательно.
Я же есть. Наверное.
Не могу найти перспективу. Там земля вроде была, а вот неба совсем не было. Только сиреневые ветки.

В очередной раз Давид вышел из кинозала в слезах. У Бамби убивали маму, потом его отдавал папа и т. д. Тоже самое было со " Львом и собачкой" Толстого. Почему я никогла не плакала ни над книгами, ни над фильмами? Помню Белый Бим Чёрное ухо. Соседский мальчик рыдал, а я только злилась, что не хочу такое смотреть и ждала когда закончится издевательство на соседским мальчиком. Нам было лет по семь.

Ну вот так, как получилась, так и будет. Просьба не комметнировать, выставила просто показать, в качестве тренировки эгозамашек, ибо стыдно, откровенно говоря. Это я типа, себя наваяла. Нет, ну а им не стыдно было вчера, театром называться? Вот и мне не стыдно, художником себя звать. Могу хоть кем себя звать, хоть Аллой Пугачевой.

Еще раз удивилась в каком, всё-таки, нужном для меня месте сейчас живу. Всё построено на халтуре. То есть, на свободе самоопределения.
Театр. Оркестровой ямы нет. Сцены, тоже нет. Первый план- оркестр. Флейтистам от 12-ти до 13-ти лет. Играют Гершвина. Декораций практически нет. Они даже пели. Актрисе главной роли от 50-то до 60-ти лет. Актёру может быть больше. Хотелось подойти и что-нибудь намалевать на сцене. Например, матюк.
Дирижер- мальчик лет 20- ти. Видимо, даже закочил мариупольскую музыкальную школу. Симпатичный.
Ходили по сцене разнокалиберные тёти и дяди, танцевать им явно не хотелось сегодня вечером.
Зато зрители все громко хлопали. Бабушка самой юной флейтистки прослезилась и кричала: Браво! Я её хорошо понимаю, сама чуть не прослезилась.
И всё это не называлось самодеятельностью или народной сценой, это был вполне приличный профессиональный театр, небольшого немецкого города.
Заели черствым тортом и поехали домой.
Чудно время провели.
Так и хочется творить дальше. Вот как получится, так и хорошо.

Подведем итоги голосования. Итак, что мы видим:

Эмма Снег- 1 голос

Лора Крест- 2 голоса

Мария Сонн- 2 голоса

Вера Даль- 2 голоса


Что мы слышим:

Лошадка отдала свой голос Еве, Лиса А не нашла как голосовать, отдала голос Еве.

Ева Свидерска- 2 голоса.

Вова- от один такой, предлагает назвать героиню - Евпраксией Лужиной,- не пагано, будем думать.

Сестра Оля и херр Карпухин не сговариясь предлагают назвать героиню Натальей Елир. Драсти, товарищи родственники, а про скромность мою забыли?

Негры- Юлей Тимошенко ( шутка).

Победила дружба.

Пы Сы. Юля передумала и отдала голос Еве.

Ева ведет.

Иногда приходилось возвращаться из забытья. Это происходило само собой по неизвестным никому причинам. Приоткрывались тяжелые веки и становились видны декорации. Голубые с облачками, свинцовые тяжелые или просто синие. Разные. Являлся сон и хотелось потрогать это декоративное небо, вдохнуть запах его краски, ощутить его гладкую поверхность или шершавость или воздушность. Проверить на прочность. Хотелось. Очень. Крикнуть им всем:

- Люди, да, нас распяли и бросили тут, но посмотрите, откройте глаза. Люди...

Каждое движение, шевеление пальцев или языка приносило боль. Тупую, невыносимую боль и снова мечталось только об одном, провалится в черную дыру, никогда не просыпаться и не видеть этих манящих небес. И этих распятых.
И ужасную сказку про Иисуса Христа, передающуюся из века в век, никогда не знать и не помнить. Не участвовать в ней.

Придумал Борис Дрейдинк такую штуку. Показывать друг другу куски написанных романов, для редактирования, критики и в плане самодисциплины, говорит, помогает. Я и согласилась. Пока по почте не пришел первый кусок бориного романа.


Так я собственно, о чем? Я вспомнила дедушку Фрейда, который считал что, женщина, подсознательно завидует наличию у мужчины члена и в этом кроется тайна многих женских расстройств и несчастий. Не хочется спорить с дедушкой, может быть, и наверняка, он прав. Только бог с ним с членом- то. Я завидую мужскому развитому интеллекту. Уму.
Даже голова разболелась.
Тяжела женская доля. Ни члена, ни ума.
Но писать всё равно буду, только потом. Вечером.

Кому интересно прикрепила начало романа Вой Бориса Дрейдинка.

Вложение: 3522093_VOY.doc

Целый день на работе рисовала неграм ( в смысле для них) Юлю Тимошенко. Полюбилась украинская дива гастарбайтерам всех стран. Африканские товарищи остались довольны. А Юлия Владимировна должна быть проста счастлива. Пришла домой стала рисовать себя. Не получилось. Так день и пролетел.

Лиза никогда не мечтала увидеть этот город. Лиза совсем не умела мечтать. В город, зовущийся чудом, столицей мира и еще как-то, она попала совершенно случайно, по недоразумению.
Автобус туристов, с которыми приехала Лиза, прибыл в город на рассвете. Лиза проснулась окончательно и с подножки прыгнула на тротуар. Утренний ветер нехотя играл ночным мусором, но когда он заметил Лизу, с её широкой юбкой и рыжей шевелюрой, подхватил её тут же, рассматривая и кружа. Лиза весело засмеялась, убирая пряди волос с лица и поняла что дома- хорошо. Вспомнить то, чего никогда не было- очень хорошо.
Она потихоньку отстала от группы и вместе с ветром отправилась встречать рассвет.
Солнце вставало из-за огромного белого собора на горе. Иногда, по настроению, парижское солнце снимало там на ночь келью.
Лизе, конечно, были интересны все эти знаменитые соборы и башни, но почему то совсем не так, как люди, живущие в этом удивительном городе.
Вот женщина в открытом окне. Кутается в халат. На подоконнике стоит чашка кофе и странная кошка, в руке у женщины сигарета, в другой трубка телефона. Она что- то рассказывает, иногда смеется. Лиза притаилась слушая музыку её речи, её смеха. Музыку парижского утра.
" Как же она тут живет?", - думала Лиза, - " наверное она актриса или танцовщица, нет, скорее всего, она хозяйка этой стекольной лавки, муж дует всякие штуки, а она продает когда хочет" . Лиза стала рассматривать витрину со стеклянными фигурками и вазами." Неужели это можно продать?- прагматично размышляла Лиза,- " и сколько нужно денег, чтобы жить тут, снимать квартиру и каждый день встречать солнце из-за белого собора?"
Лиза складывала и вычитала в своей голове что и как, просчитывала ходы. Наверное, потому что Лиза совсем не умела мечтать, она уже знала, что будет тут жить.
На обочине стояло светло-желтое такси. Лиза открыла дверь, села на заднее сидение и что умела сказала по-французски. Молодой таксист медленно оторвал голову от своей газеты, обернулся, внимательно посмотрел на Лизу, улыбнулся, не понял ни слова, и завел машину.

Улицы в городе были широкими с огромными деревьями и старым асфальтом, в трещинах которого прорастала молодая трава.
Полуденной жарой и цветом акаций наступал май.
Ева шла шумной улицей, рассматривая дома, красивые машины, людей. Да, вот тут он жил и рос. Где-то здесь, давно, был его двор, его друзья, он сам. Еве казалось, что она знает тут всё, что это был уже её город...
По бульвару вымощенному брусчаткой, в тени каштанов, старый трамвай тряс Еву в направлении моря. Было жарко, пахло рыбой и сладкими духами. Ева с радостью ступила из душной болтанки на землю. Блестящие чешуйки моря заблестели вдали. Вот оно какое. Ева стала спускаться широкой белой лестницей ведущей на пляжи. Она подходила всё ближе и ближе, к тому что видела впервые в жизни. Такое большое, такое сильное...
Ева зачерпнула ладошкой кусочек моря. "Всего лишь соленая, мутная вода"- подумала Ева,- " и она совсем, ни в чём не виновата".
А у моря была своя жизнь. Своё время, своя роль. Море не знало, да и не могло знать чем оно было в жизнях этих маленьких беззащитных людей, чей век так короток, а рок так суров.
Сегодня, море весело плескало в себе солнце...

Не взяли меня в театр

пiду втоплюся

чи зачекати?

ааа пiду нап"юся

неее сестра жалко

Случайно включила какую-то жизнь. Там пели о том что время не ждет и только эхо в горах как прежде поёт, голосами друзей- мальчишек, голоса их всё тише. Потом стали говорить страшные новости и я выключила ту жизнь. Жизнь страшных новостей и больно- грустных песен можно выключать.

Старая старая сказка

Возвращаемся с Давидом с прогулки. Он на своём велосипеде, я пешком. Наш приватный район, зона с ограничением скорости движения. Пешеходная дорожка по которой мы идем узкая и на пути у нас метров через десять стоит мусорный бак, который хозяева дома не успели убрать после мусорособирающей машины. Мимо нас проезжает одна из последних моделей Мерседеса, притормаживает, потом останавливается, из него выходит представительный пожилой херр, убирает бак, садится в машину и едет дальше. Я даже не успела поблагодарить его, потому что не сразу сообразила, что такие дяди, могут выходить из своих шикарных машин и убирать чужой мусорник, просто для того чтобы освободить дорогу женщине с ребенком.
Вот говорю ему спасибо. Может услышит.

http://www.shaleev.ru/poems/poemb000.shtml

Хотела полным текстом, но там ссылки, не получилось.
Приятно, очень.

Любовь- это образ жизни, а не кратковременное затмение мозгов.

Почему-то подумалось, что пребывать в унынии, это грех.

http://allfabeta.livejournal.com/