Умопомрачительные венские выходные позади, как стремительный метеор, как невероятно утрамбованная и сконцентрированная метафора самой жизни, мимолётное учащение всех самых благородных и светлых впечатлений: встречи с прекрасным, встречи с друзьями, встречи с незнакомым в обличьи знакомого. О моих немузыкальных впечатлениях будет отдельный пост, а сперва о "Девушке с Запада", которая грозит для меня стать едва ли не любимейшей оперой Джакомо Антонио Доменико Микеле Секондо Мариа Пуччини. Эту последнюю крупную оперу лукканского волшебника я припас "на сладкое", решительно отказавшись знакомиться с нею по записям. Принцип, которому я не всегда так строго следую, хотя и считаю, что всевозможные DVD и CD должны ложиться на уже завязывшиеся после посещения оперного дома отношения с произведением. В искусстве как в личной жизни — после личного знакомства можно и виртуально ворковать, а вот обратная практика зачастую чревата разочарованиями и муками, чтобы ни обещали нам эти дигитальные сводни-сайты знакомств.
Нет, нельзя сказать, что "Girl", как сам Пуччини называл своё детище, мне была совсем незнакома. Арию Дика Джонсона кто только не пел, и она давно у меня на слуху, да и первое действие я всё же немного погонял в плеере, дабы составить весьма общее впечатление того, что меня ожидает, но в целом, знакомство состоялось именно в субботу вечером. И надо сказать, что она было ошеломительным. Прежде всего меня потрясло насколько "Девушка" сочетает несочетаемое: нескрываемое родство с обрывочным и слащавым мелодизмом "Баттерфляй", жанровыми сценками, приготовляющими возню мандаринов в "Турандот", внутренний костяк и корсет интриги "Тоски", одним словом уже бывшее, более или менее оправдавшее себя в творческом развитии композитора Пуччини, ибо даже последняя незавершённая "Турандот" в плане музыкального письма явилась скорее возвращением к веристским корням, к системе отдельных арий и других элементов эпохи бельканто и то новое, никогда ни доселе, ни после не подхваченное, забытое. Во всяком случае в его крупных вещах. Новые для пуччиниевского арсенала позднеромантические гармонии, сложная, порой кажущаяся перегруженной вязь окрестровки, требующие от исполнителей максимальной собранности и широкой палитры эмоций партии, из которых Минни наверное наиболее совершенная сопрановая партия у Пуччини вообще, с которой разве что Турандот можно сравнить, но Турандот поёт достаточно мало — одна ария с финалом второго действия и дописанный Альфано пошловатый финал третьего. А Минни, появляясь в середине действия первого, поёт до самого конца.
Кстати, первое действие не показалось мне таким уж убедительным. Да, в нём есть чудные моменты: песнь Джека про стариков родителей, оставшихся на родине, подхваченная хором, ссора и попытка линчевания шулера, но как и во втором акте "Тоски" подчас слишком много суеты, материала, где мелодическому дару Пуччини негде развернуться, где происходящее на сцене заслоняет музыка, которая деградирует до сопровождающей звуками кавардак, как бывало при дублировании фильмов, когда в студии стучали по кастрюлям и звенкяли о тарелки столовыми приборами. В драматическом плане всё первое действие — некая экспозиция расстановки сил. И с началом второго действия кажется, что ничего не изменится. Весьма унылая колыбельная работников, их разговор с Минни — второстепенное для главного действия. Неужели для сцены между Минни и Джонсоном была так уж необходима такая прелюдия? С приходом Джонсона в дом Минни по сути и начинается самая сильная как музыкально, так и драматически часть "Девушки с Запада". И да, тут много от "Тоски", только вместо веера Аттаванти у Минни в руках портрет Джонсона, вручённый ей Рэнсом-Скарпией. Но тут и нечто другое. Рассказ Джонсона о своём прошлом, тяжёлое детство, отец-бандит, исцеление растленной души святой Минни, в которую он влюблён. И ведь правда, золотишко старательское он так и не украл, хотя вполне мог. И вообще повинную голову меч не сечёт. И что же Минни? Тут она единственный раз за всю оперу изменяет себе, действуя не как библейская святая, а как языческая богиня: она изгоняет покаявшегося и раскаявшегося Джонсона за порог под пули притаившегося шерифа. Чтобы немедленно пожалеть об этом, впустив его обратно. И тут раненый Джонсон опекаем как Каварадосси после пыток в застенках палаццо Фарнезе. И тот же элемент игры, который впервые блеснул ещё во втором акте "Богемы", зазвучал мрачным аккордом в приказе расстрелять художника-вольтерянца "холостыми" пулями come Palmieri, а потом грянет апофеозом во втором действии "Турандот" в знаменитой сцене трёх загадок. Вот какова эта игра в покер, когда на кону жизнь возлюбленного — игра, в которой можно выиграть только смухлевав. Но ведь и царь Давид смухлевал, чтобы заполучить Версавию! Не зря в опере вся эта сцена уроком закона Божьего и упоминанием библейского царя.
Третье действие "Девушки" кому-то покажется наивным и шаблонным. Такой дешёвенький хэппи-энд, только подчёркнутый в венской постановке Марко Артуро Марелли. Мне же в связи с этим финалом вспоминаются утверждения, что Пуччини так и не дался финал "Турандот" именно по причине его ходульной позитивности. Мол, трагическая смерть a la Manon Lescaut, Tosca или La Bohème ему была бы больше по душе. Думается, что прогрессирующий недуг , подорвавший силы композитора, и лишь он один виноват в том, что "Турандот" осталась незавершённой.
Музыкальный уровень спектакля был в общем и целом весьма высок. Если в первом действии ухо несколько раз резанули смазанные вступления духовых, расколбас отдельных групп в оркестре, то после антракта дирижёр Микко Франк видимо приструнил своих подопечных аки тренер в раздевалке в перерыве футбольного матча, ибо второе и третье действия были сыграны замечательно. Полнозвучный пуччиниевский оркестр, играющий всеми красками его богатого письма!
Впрочем, и певцы зазвучали после антракта лучше. Ева-Мария Вестбрёк, несмотря на определённые проблемы на самом верху, обладает впечатляющим по полноте и густоте тембра драм-сопрано, которые прекрасно льётся в зал. Эмоционально заряженное пение, настоящая пуччиниевская героиня. А партия чертовски непростая. Так что простим ей отдельные косяки.
Польский баритон Томаш Конечны по началу вызвал недоумение, прежде всего каким-то полухарактерным тембром, каким-то я бы даже сказал антиитальянским звучанием. Впрочем, во втором и третьем действии эта особенность не столь резко бросалась в уши, а в сцене с покером он составил достойную пару с Минни-Вестбрёк. Во всяком случае, в Дрездене такого драмбаритона я бы с удовольствием послушал бы ещё. Не Вратонья, конечно, но весьма слушабилен.
Наконец, Хосе Кура, о котором я недавно писал в рецензии на дрезденскую "Тоску", которого мне посчастливилось слушать в третий раз за полтора месяца, прекрасно слушался в партии раскаявшегося разбойника. Жаль, что ария Ch'ella mi creda столь коротка и жаль, что сейчас так редко просят бисировать что бы то ни было. Кура — на сцене как рыба в воде. Просто удивляешься той лёгкости, с которой он не только поёт, но и живёт на сцене. Как он чувствует музыкальную фразу, как чётко пропевает каждое слово так что я, неноситель итальянского языка понимаю каждое questo и quello, как напрочь лишён вот этого тенорского самолюбования, не выпячивает бессмысленные с точки зрения драматургии ферматы на верхних нотах. Послушал урывками певшего три года назад на премьере Кауфманна. Всё не то. И сказать даже больше нечего.
Осталось обмолвиться о постановке. Только она при таком составе могла бы омрачить посещение венской государственной оперы. Но не омрачила. Пускай по сцене не скачут ковбои. Эта привязка к "дикому Западу" мне не кажется какими-то альфой и омегой. Главное что соблюдено — показан мир социального авантюризма, но без сгущения красок. Рабочий городок, контейнеры, простецкая обстановка в домике у Минни. Всё в духе либретто, никакого утрирования. Яркие краски, объёмная мизансцена, осмысленные движения певцов. Постановка живёт. Желающие могут убедиться в этом, посмотрев выложенную на youtube телетрансляцию с пресловутым Кауфманном. Что до финала, то он мне понравился. Да, в нём есть наивность, но это не наивность бездарности, которая пришивает кобыле хвост, а наивность ребёнка по своему понимающего сказку. Радужный воздушный шар уносящий возлюбленных не в смерть, как могильная плита "Аиды" или телега с осуждёнными на гильотину в "Андреа Шенье", а в счастье. И только в таком детско-наивном исполнении в оптимистическую, несвойственную операм вообще концовку "Девушки с Запада" начинает вериться. И это прекрасно.

Во второй раз пойти на минималистичную и блёклую дрезденскую "Тоску" меня заставило имя весьма уважаемого и почитаемого мною тенора Хосе Куры. Обилетился я загодя, причём с выбором места не прогадал. Купив за сущие гроши местечко в углу, т.н. хёрплац, я тем не менее оказался в первом ряду ложи, потому что сразу по обосновании моём в удобном креслице я был окликнут барышней желавшей в течение музыкально-театрального действа ощущать рядом мужественную длань своего кавалера, которого судьба волею суровой кассирши занесла как раз ко мне по соседству. Сначала я даже не поверил своим ушам, но с радостью махнулся с влюблёнными. Быть хорошим приятно. Особенно, когда хорошесть ещё и немедленно вознаграждается сторицей.
Однако, даже если бы я весь спектакль просидел в углу наблюдая только самый дальний краешек сцены, то повода рвать на себе волосы это бы не дало. Смотреть там было нечего — чай не Дзеффирелли. Конечно, это не укуренный режоперский угар, где поджарые мужчинки носятся, сверкая ягодицами, вокруг трёх колченогих табуреток, периодически мастурбируя и изображая полный катарсис. Впрочем, само по себе отсутствие откровенного изничтожения подведомственного произведения режиссёром ещё не повод петь ему осанну. В случае с режиссурой Иоганна Шафа я бы сказал, что и на том спасибо. Ибо лёгкую склонность к дешёвым спецэффектам, а также понуканию зрителем и склонению его к абстрактности и образности восприятия им увиденного господин Шаф всё-таки имеет и остаётся только благодарить оперную фортуну, что означенный работник сцены не дал ходу этим вредоносным для здравого музыкально-театрального наслаждения, но имеющемся в его художественном инструментарии задаткам в своей "Тоске".
Какая пышность богатых римских церквей с их красками так славно подмеченными в классическом фильме-опере с Доминго и Кабайванской (1976) — у Шафа три унылые серые плиты, похожие на глыбы в реке в период ледохода поставленные на попа, и шаткие, и валкие строительные леса, уродливо зарешёченый любопытный погребец, долженствующий обозначать капеллу Аттаванти. Единственное, что приглянулось это хрестоматийная фреска и статуя Мадонны. Но это такие альфа и омега, без которых "Тоску" видимо не поставить уж совсем никак. No go. Занимательная геометрия тем более занимательна, что костюмы-то более чем классические. В результате возникал некий странный диссонанс. С другой стороны, может кому-то такая комбинация и показалась удачной, мне не особо.
Чудовищна инсценировка второго акта. Какой-то советский потёртый стол, стулья будто из комиссионного магазина, жалкая селёдка под шубой и красный лимонад в бокалах. Про третий акт я уже писал в прошлой рецензии. Мальчишка-чистильщик обуви вместо пастушка ход скудный. И до боли вторичный. Расстрел, прыжок Тоски всё очень символично и незрелищно. Падающая вслед за Тоской через всю сцену белая занавеска промелькнула красиво, но с таким же успехом можно было бы выпустить сизого голубка или отпустить вверх гелиевый шарик.
В музыкальном отношении спектакль выдался на редкость сумбурный и неровный. Оркестр не слажал только в моментах, где слажать было невозможно. Говоря о "Тоске" это всего несколько фрагментов первого акта и любовный дуэт в третьем. Sapienti sat. Спокойные, в ритмическом плане равномерные куски отыграны были нормально, но как только сердце этого обожаемого нами животного по имени "Тоска" начинало бешено и с перебоями колотиться, срываться на тахикардию, немедленно начинался расколбас. Причём и певцы расходились с оркестром, и внутри оркестра особенно духовые играли какой-то свой грустный концерт.
Как ожидалось, единственным светлым пятном в касте оказался Хосе Кура. Особо не утруждаясь и не рвя ̶н̶а̶ ̶с̶е̶б̶е̶ глотку он спел партию на классе, отоварив все верхушки, наполняя зал своим полнозвучным спинто. Все вкусняшки Каварадосси были на месте: яростное La vita mi costasse vi salverò, взрывная и действительно выстраданная Vittoria! и эталонно спетые обе арии.
Но оперный спектакль не сольный концерт, и один пускай даже очень одарённый исполнитель не способен спеть за всех. И "Тоска" без Тоски тоска. Уже простите мне сей банальный каламбур. Аманда Эчалаз хоть симпотная и милая в общении дама, но пела она откровенно говоря сквернёхонько. Только зная итальянский оригинал мне иногда удавалось распознать о чём она там ̶ч̶р̶е̶в̶о̶вещала. Ладно, критиковать её не будем — автограф-то я всё равно у неё подмахнул.=)
Анджей Доббер улизнул первым, прокричав в тёмном околоземперовском переулке какой-то бабульке Tosca, finalemente mia! Я правда подумал, что это там злой клоун безобразничает. Впрочем, клоунада как раз в его стиле. Никакого благородства барона Скарпиа на сцене не наблюдалось. А мельтешил какой-то жалкий кучер в людской, распугивая скорее своим глухим и фальшивым рыком.
Покидал я театр терзаемый двойственными чувствами: с одной стороны, мне удалось послушать и даже немного пообщаться с удивительным артистом, которого я до этого знал только в записях. С другой, всё остальное (см. выше) до высокого уровня настоящего оперного пиршества не дотягивало безнадёжно. И всё же я надеюсь, что моя память отсеет со временем весь негатив, а останется в ней вот этот аргентинский богатырь, устало уронивший резвому сборищу почитателей googbye everybody и пошатываясь то ли от изнеможения, то ли от выпитого хереса отправившийся в обнимку с дамой вечера в сторону своей квартирки подле Фрауэнкирхе...

Вчера впервые метнулся в Берлин не на поезде (что для меня сопряжено с ночёвкой на вокзале в уютнейшем макдаке в компании скучающих проституток и преждевременно состарившихся путешественников по смежным мирам), а на автобусе за смешные 20€ туда-обратно. К преимуществам поездки относился и тот факт, что центральный автобусный вокзал находится всего в трёх станциях метро пути от Deutsche Oper. В результате дома я вчера оказался уже около двух часов ночи против семи утра в прошлый раз после поездки на "Ласточку" весной на поезде.
Почему же я выбрал именно Тоску? Во-первых, потому что из-за гостей недавно не смог сходить на Тоску в Земпер с приятелем. Во-вторых, для такой поездки в Берлин подходит для меня только суббота - всё-таки нужно, чтобы следующий день был свободен и не нужно бы никуда спешить. И, наконец, в-третьих, московские друзья тоже намеревались прилететь. Уже по традиции попил кофейку в забегаловке неподалеку от театра, где хриплая и простая в обращении хозяйка в возрасте, когда в кафе сидят, но не заправляют ими. Чудное место!

Теперь, собственно, о спектакле.

В последний момент Сартори (Каварадосси) был заменён на неведомого мне доселе Стефано Ла Колла, что немного напрягло и расстроило, но я после тёплой встречи с друзьями был настроен благодушно.
Совершенно гениальная совершенно классическая постановка - это стало понятно уже с первого акта. Геометрия сцены создала действительно иллюзию присутствия в боковом нефе рядом с выходом в капеллу Аттаванти. Центральный же неф церкви только намечался в глубине потрясающей синей тенью. В музыкальном плане спектакль задышал только с дуэта первого акта "Qual occhio al mondo" - первую арию Ла Колла спел неважнецки - сразу вспомнилось то, как Дель Монако прозвал тенора Франко Корелли - il caprone- козлёночек. К тому же певец особо не старался не расползаться с оркестром практически безупречного, кстати, под чутким руководством Стефано Ранцани. Уже с середины первого действия - со знаменитого la vita mi costasse vi salverò Ла Колла зазвучал по-стабильнее, и всё-таки чувствовалось, что для лирического тенора партия Каварадосси явно не по голосу. В драматических моментах, требующих большей плотности звука, Ла Колла пыжился и судорожно поддавал драматизьму, но природу-мать, как известно, не обманешь. В партии, скажем, герцога в "Риголетто" или Рудольфа мне бы было бы послушать Ла Коллу интересно. Ну да ладно. В любом случае героем вечера, точнее его героиней была Сондра Радвановски - ощущалось, что партия певицей пропета-прожита-продумана до мельчайших деталей. Глубокий, схожий с мощным потоком голос, в котором подразумеваешь меццо - до того, пока он не взмоет в оглушительные окрашенные тончайшими нюансами и идеальной музыкальной точностью верха. На фоне некакущего в актёрском плане Ла Коллы и временами переигрывавшего Скарпиа - Фалк Стракманн - Радвановски тащила на себе актёрскую часть спектакля, без которой самая гениальная постановка ничего не стоит. В дуэтах именно Тоска была ведущей - и как раз в такие моменты, как знаменитое M'avvinci nei tuoi lacci, mia sirena... Ла Колле не хватало мощностей ̶п̶о̶д̶ ̶к̶о̶п̶о̶т̶о̶м̶.
Стракманн Скарпиа поначалу мне решительно не пришёлся по вкусу - голосом Дулькамара, но никак не Скарпиа. Со Скарпиа всё становится ясно уже с первой фразы, когда под раскаты оркестра он выходит и выпаливает Un tal baccano in chiesa! - и тогда со старушек в первом ряду партера должно сдувать парики, а слушателя охватывать настоящий ужас. Если же голосок только нагнетает сердитости за неимением этой дьявольской и мощной краски в голосе, то - известно, что от страшного до смешного один шаг - не страшно, а смешно. Бунт пупсиков какой-то! Нет, я не хочу, чтобы создалось впечатление, что Стракманн как-то плохо спел. Я даже в ходе второго действия привык к нему и нашёл, что он вполне себе обрёл некий подход, создал некий и вокальный, и сценический образ в этой партии. Не злобный неприступный садюга-эсесовец, а некий коротышка садистик случайно оказавшийся на вершине властной пирамиды и спешащий насладиться выпавшим фартом. В этом смысле и слова Тоски обретают новый смысл - и перед т а к и м трепетал весь Рим?
Сценически совершенно гениально была решена сцена Te Deum в конце первого акта. Обычно Скарпиа чуть ли не на кафедру поднимается и оттуда делится с мирянами и почётными гостями праздничной службы своими извращенческими планами. Что мне кажется немного странным всегда. А в берлинской постановке Скарпиа как раз вещает в боковом нефе, в то время как служба идёт в нефе центральном, который мы наблюдает как бы перпендикулярно его главной оси. Очень интересный и драматически верный ход.
В сценической картине второго действия меня немного покоробили серые бетонные стены дворца Фарнезе. Уж какие-нибудь гобелены повесили. Хоть мишек в сосновом бору. Выглядело очень бедненько - хотя возможно, что идея в том, что каждый себе может представить на стенах самые изысканные и экзотические обои. Просто ну совсем много серого стало из-за этих стен. Сцена пытки и убийство Скарпиа - строго по либретто. Особенно понравилось, как Тоска дико порылась на письменном столе в поисках пропуска в Чивитавеккью, пока ей не пришлось ещё раз подойти к отвратительному ей телу мучителя. Но, слушайте, третье действие переплюнуло просто всё доселе бывшее. Я бы даже сказал, что сценическое его воплощение слишком прекрасно, отвлекая от прочих составляющих оперного спектакля - музыки, текста, голосов. Огромное в полсцены небо с силуэтом собора Св. Петра, угол крыши замка Св. Ангела воссозданные удивительно реалистично. И медленный, подсмотренный у настоящего рассвет. Загляденье. Последний дуэт перед расстрелом - и я, будучи слушателем, прощаюсь с Тоской - всё, что после него - беготня, суета, вопли. Вот ещё идёт жизнь, минута, когда время никто не гонит и можно вдохнуть чистый предрассветный воздух, запечатлеть в душе чудесный миг соприкосновения с искусством. Я весь вечер ловил себя на мысли, что, когда поют плохо легко сконцентрироваться на происходящем, погрузиться, а вот когда поют хорошо, то сидишь и не знаешь как схватить эти разбегающиеся в стороны мгновения счастья, где записать их, на какой жёсткий диск памяти. И если бы ещё не эти ужасные кашляющие хором зрители, гости санатория для туберкулёзников. Хорошо, что в Земпере раздают бесплатно леденцы. Вещь это оказывается действительно необходима. Одной совсем уж раскашлявшейся тётеньке некая дамочка прошипела - "Gehen Sie nach Hause!" (Идите домой!) После чего тётенька, пристыженная, кашлять перестала. Видимо могла бы не кашлять и до ошипа. В совпадения я, как и Шерлок Холмс, не верю. Но эстафету перехватили другие чахоточные. Ноябрь. Gehen Sie nach Hause - кто огорчит еретика, получит отпущение грехов. :)
Фото: https://bachtrack.com

Carlo Bergonzi

В колонках играет - Donna Non Vidi Mai Placido Domingo

I have never seen a woman, such as this one!
To tell her: " I love you",
my soul awakens to a new life.
"Manon Lescaut is my name."
How these fragrant words
wander around in my mind.
And come to carress my innermost fibers.
Oh! sweet thoughts,
Ah, do not cease!





Это перевод на английский, а вот мой скоромный перевод:

Женщины, не видел красивее,
Скажу "люблю" ей,
и душа моя проснётся к новой жизни.
"Моё имя Манон Леско..." - она сказала,
И сладость этих слов будоражит моё воображение.

О, прекрасные мечты,
Не исчезайте!

В колонках играет - Giacomo Puccini - Turandot - Silenzio, ola!

И хоть Кирилл Веселаго и написал весьма точно, что когда Караян дирижирует Пуччини, такое впечатление, что он смотрит в журнал для культуристов и пауэрлифтёров, всё равно мне нравится этот стайл дирижирования. Во всяком случае все места forte звучат просто мегамощно. Да и Доминго отличный Калаф - может не Корелли, но старательный и точный.