"Я уже давно не проводил так много времени один... Не помню сколько чашек кофе я выпил... Слушая только тиканье секунд и пытаясь отвлечься от него, что-то напевая. Ты потерялся? С тобой произошёл несчастный случай? Или ты и вправду увидел птицу и последовал за ней? Потому что если так, ты не вернёшься.
И я буду где-нибудь ещё, конечно...
Время течёт без тебя, как ещё одна чашка холодного кофе, и я не могу никуда пойти. Обещание, которое я дал тебе. Лишения, которые мы оба испытали. Боль от тепла твоего тела, которая привязывает меня к тебе... Всё это въедается осторожно и глубоко в шрамы на моём теле... "

Сегодня хочется быть простым, как доска. Никаких посторонних извращений. Полностью отдаёмся делу. Прямолинейному созерцанию. То, что в моём взгляде ничего не читается - не мои проблемы. Мои сегодня также просты, как я сам. Убить или не убить. И ответ прост.

Нафиг. Надоело потом убираться. Так что сегодня в моей каморке чисто, опрятно и стерильно. Что там будет завтра, я и сам не знаю.

Знаешь, я элементарен как айсберг. Просто он изо льда, а я из чего-то другого, более живово. Правда на поверхности у меня всего 10 % общей извращённости. И обитаю я в краях неожиданно холодных и нелюдимых.

Я сегодня для всех улыбчив и нераздражителен. Камешек в людском океане. Чтобы меня сточить потребуются столетия, если не тысячилетия. Для меня это даже будет нормальным, чем-то в порядке вещей.

Я прост, как детский рисунок. Правда рисовали его не для тебя.

Кажется, я умудрился сделать из своей жизни очерк. Море превратить в несколько рваных строк на клочке бумаги. Небо в чёрные точки клякс. Тебя - в неровное молчание между строк...

Похоже, я заврался настолько, что начал верить сам себе.

Ты трогаешь мой лоб в попытке проверить температуру кипения. Не выйдет. Я всего лишь заболел. Чем? Тоской. Насмерть. Мне хочется разжечь костёр посреди гостинной, сидеть в кресле и стряхивать пепел на пол.

Город дыщит людским гомоном, шумом машин. Затыкаешь уши, и город задыхается.

Он заслонил меня от меча. Бледный юнец, переполненый романтическим бредом осени. Его кровь и дыхание густым облаком осели на мои дрожащие пальцы. Он снова умирал у меня на руках. Снова спасал от моей собственной черной всемогущей тени.
-Мастер... Мастер, улыбнитесь как вы всегда это делаете...
-Идиот- я слабо приподнял уголок окровавленных губ. - Тоже мне последнее желание...
-За такую красивую улыбку можно умереть.- он слабой рукой вытер кровь с мой щеки и вновь размазал её по моей одежде. Зелёные глаза горели внутренним, выразительным огнем. Наверное, из-за сдерживаемых слёз.
-Лучше бы ты за неё жил- я усмехнулся, легко коснулся губами его лба и упал на его подставленные руки.
-Мастер!- что-то горячее упало на моё лицо. Блин, этот идиот плачет. -Мастер!!!
-Ну дай мне сдохнуть в тишине и покое.- Я прижал его к себе и уткнулся носом в макушку. Его тело обжигало. Но это не надолго.
Под его сдерживаемые рыдания я умер. Он ещё долго тряс моё тело, шептал всякие глупости и непрерывно плакал.
Я стоял у него за плечом и наблюдал эту нелепую, но в чём-то даже трогательную сцену.

Лень. Такая острая, что даже больно. Недостаток витаминов, отсутствие силы воли, плохой характер сделали меня очень ленивым. Это почти смертельно. Единственно на что остались силы и желание - скалиться на тебя каждое утро, когда ты вытряхиваешь меня из одеяла. Ну и иногда биться головой о стену, когда становится нестерпимо стыдно за себя. Скоро через мой лоб протянется широкий, никогда не заживающий шрам. Вторая улыбка в районе третьего глаза. Тогда мне не придётся даже скалиться...

Ты вызываешь у меня острое желание убивать, резать на куски и склеивать обратно. То я тебе нравлюсь, то не нравлюсь. То мы живём под лозунгом: "Мир, дружба, жевачка". А то начинаем перетирать собственные зубы в труху.
Мне хочется рухнуть в кресло и забыться летаргическим сном. А когда я проснусь у тебя как раз будет период оттепели. Мне будет разрешено курить в квартире, вставать в 3 часа дня, забывать помыть посуду и совершать свои маленькие неуклюжие подвиги для тебя. А пока яростная дрожь сводит пальцы, которые хотят сомкнуться на твоём горле. Но я улыбаюсь. Мне интересно, когда ты начнёшь бить о мою лохматую голову тарелки. Для такого случая я даже выбрал стратегически верное место у холодильника. Если ты захочешь в меня что-то кинуть, я буду отбиваться распахнутой дверью с яйцами.
Я достал сигареты и закурил. Ко мне устремилась ваза с розами, которые я принёс тебе вчера в честь очередного примерения. Ваза с жалобным всхлипом состыковалась с дверью холодильника. Меня слегка забрызгало. Но лучше быть мокрым и в сознании, чем мёртвым и в нокауте. Из-за вмытины в дверце послышался всхлип. Я иду, моя принцесса. Аптечка у меня уже давно наготове...

Как будто увидел небо в первый раз.

Пряное, острое, как осколок стекла, небо.

Оно порезало мне глаза своим скупым, бледным великолепием.

Я захлебнулся инеем на ветках...

Темнота и тишина свели меня с ума. Когда ты заключён во мгле пары квадратных метров без солнца и соседей, ты начинаешь напоминать дрожащую тварь без малейшего проблеска сознания.

Тишина в этих подземельях настолько необъятная, что минуты тянутся бесконечно. В ушах настолько глухо, что начинают чудиться шорохи, шаги, журчание воды. А когда приходит настоящий звук с лязганьем замков, ты подыхаешь от ясности его звучания.

Голод тоже вносит изощренное звучание в бесконечность моего бытия. Кожа так плотно прилипла к костям, что скоро разорвётся о ребра. Она и так беспрестанно трескается и шелушится.

Когда кто-то врывается ко мне в свете огня, я ничего не вижу. Глаза настолько привыкли к темноте без малейшего проблеска, что просто слепнут от едва тлеющей лучины.

Я напоминаю себе животное, которое обратило все свои ресурсы на выживание в пределах этой пытки...

Ноги утопают в сахарной пудре снега. И демоны и боги вязнут в этих сугробах.

И чтобы вокруг не было так пронзительно бело и беззастенчиво одиноко хочется обагрить этот холод обжигающей кровью.

Подарить зиме огня, которого нет с ледяном, жестоком ветре.

Подарить огненые листочки голым чёрным веткам.

Подарить мёртвому блеску снега жизнь. Чтобы он вспыхивал и шептал о своей искренности...

Твое мягкое дыхание опаляет мои щёки. Оно уводит меня в какуе-то нереальную сказку своей сладостью. Огромный теплый мирок, созданый тобой для меня. Меня переполняет вся та бесконечная нежность, которую ты щедро даришь мне.
И я в ответ дарю тебе свою любовь. Я смущённо застываю посреди улицы, а потом неожиданно прижимаю тебя спиной к стене, скрывая от дождя. Лёгкими поцелуями покрываю тёплые ладони. Твой взгляд похож на осеннее золото.
Эта неконтролируемая нежность, которой лучатся твои глаза, делает меня до банальности счастливым.
Ну и пусть...

"Мир никогда не хочется спасать. Только очень наивным дурачкам. Все другие настолько недовольны своей жизни, что предпочитают, чтобы их спасали. Приносили кофе в постель, ходили за них на работу... В настоящее время человек почти не способен пожертвовать собой ради других.

По крайней мере бесплатно..."

Я перестаю прислушиваться к телевизору. Двери балкона распахнуты настежь и бесконечная пронзительная синь режет лёгкие.

Я бы умер за это синее, яркое небо.
Куришь...
Отрываешь босые, насквозь промёрзшие ноги от ледяной плитки...
Прижимаешься помятыми крыльями к распахнутой двери...
И растворяешься
В небе.

Сладкая, терпкая конфета- боль. Каждый раз хочется попробовать, но каждый раз я давлюсь и пугаюсь. Однажды я отважился.

Тонкое, изящное лезвие нежно поцеловало запястье. Слишком тонкое, чтобы нанести серьёзный ущерб, но достаточно острое, чтобы дарить нестерпимую, жгучую боль, разливающуюся по руке. И второй раз, углубляя едва заметную царапину, взявая к крови. И вот она выступает едва заметными каплями...

Жестокость часто связана с эстетическим восприятием красоты. Это не значит, что эта связь действует наоборот. Но врождённая, беспричинная жестокость заставляет осознавать краткость жизни, красоту окружающего мира. Ценить боль...

Веер крови рассыпается по траве искрящейся росой. Туман заволакивал твои враз потемневшие глаза. Белая одежда скромно приоткрывала клочёчки исцарапаной кожи.

Я провёл трепетными пальцами по твоему бледному лицу. Предсмертная агония, так украсила твоё лицо, что я не мог оторвать жадного взгляда от кровавых дорожек твоих слёз...

Ты стоишь на коленях, подняв глаза к бледному свету витражей.

Незачем унижаться сегодня

С твоих губ слетает молитва за молитвой. Всё громче, всё яростней твой призыв. Всё острее слова, которые я бы хотел не слышать.

Поднимись, встань с колен... Улыбнись мне и я все прощу... Всё отдам.

Да я не человек, но во мне так много человеческого, что я пугаюсь сам. Если бы я был непогрешимым, эта боль сейчас не пронзала бы мне сердце.

Обагри свои руки в моей крови. Сегодня я разрешаю тебе эту жестокость.

Улыбнись... И я умру у тебя на руках.

-Где ты..? - слабые пальцы коснулись моей раскрытой ладони. Я наклонился к самому его уху.
-Я тут- мой голос был тихим, как лёгкий бриз.
-Я не чувствую тебя...
-Потому что ты умираешь,- я говорил спокойно, но по лицу у меня катились слёзы. Я видел перед собой потеряного ребёнка, который даже в момент смерти остаётся один. Сердце болело от обиды и боли. Я задыхался.
-Я с тобой. Прости меня, я с тобой!-из моего горла вырывались рыдания. Я крепко прижыл его к груди и баюкал в своих объятих.
-Нет, тебя здесь нет. Я не чувствую твоего тепла... Тепла твоей души, укутывающего меня...

Крылья женщины- птицы бессильно опали, обнажая сапфировую грудь.
-Поймана, сожжена, развеена пеплом над водой...
-Казнена, казнена...-роптало горное эхо.
-Не любима, отравлена, презрета...
-Забыта, забыта...

Маленькая фея оттопыривала мой большой палец. Крылья трепетали от натуги.
-Спаси, спаси забытую!-её пискливый голосок оторвал меня от созерцания холодного, голубого заката. - Спаси птицу.
Я перевёл глаза на сапфировую спину.
-Синяя птица, синяя...- я грустно улыбнулся, обнажая меч.

Хотелось написать что-то гениальное и значительное. И при этом вывернуть сам русский язык так, чтобы даже его мама не разобрала с какой стороны подступиться к её сыночку. Хотелось выразиться, кратко, но в то же время красочно, с парализующим эффектом на слушателя. В итоге при помощи наждачки и пачки сигарет мысль была обстругана до невразумительных опилок и оставлена в середине комнате.
-Идите вы на... - и дальше слогами неразборчиво адрес. Фраза из 21 слова. Я вно за пределами нашей галактики и, возможно, даже не в этом измерении. И мысль окрылённая, восторженая, рассыпчатая как снежок на морозе, метнулась в противоположную сторону.

Вокруг меня плескалось отчаяние. Океан боли, страха и ненависти. Вселенная жестокости. Война.
И среди этой грязи мне хотелось дарить тепло и жар моей крови. Приносить людям благославление сверкающей катаны, любовь Бога и тишину покоя. Я мечтал увести их по дорожке в райский сад, воссоединить их с родными и близкими.
Передо мной упал паренёк. Совсем ещё юный, неоперившийся разум. Окровавленным пальцем я начертил на его лбу крест. Немая молитва прошелестела в тишине и вверила его заботам ангела-хранителя.
Холодно было так, что кровь превращалась в кристалы льда.
А впереди ждала очищения преисподняя, не ведающая покоя.

Ты всегда был такой расчётливый, холодный, спокойный... Даже перед своим самоубийством ты строго выговаривал меня. Мне всегда хотелось зажать уши от твоей грубости...
Мы с тобой близнецы братья. Я нежный снаружи, но грубый и прямолинейный под этой сахарной коркой. А ты как дикобраз, с мягкой сердцевиной.
Сколько же боли ты нёс на своих плечах? Сколько одиночества? Зрячий со слепым сердцем. Мы все вокруг любили...Почти боготворили тебя. Но ты не видел, не понимал этого. Твой разум безнадёжно запутался в прошлом. Но глаза строго и пронзительно смотрели в будущее.
Ты напрявлял меня, нас. Но ты не мог выбрать правильной дороги для себя одного. Увидеть то счастье, что ждало тебя в настоящем.

Я рад, что ты прозрел перед смертью. Но я не могу смириться с тем, что не остановил тебя.

Ты со стоном пытыешься поднять моё изумрудно-зелёное пальто со скамейки.
-Ты куда-то собрался?- я вышел из тени, скрывая рукой с сигаретой улыбку. Ты вздрогнул и уронил пальто на его законное место.
-У тебя там что кирпичи в карманах? - ты возмущённо сверлишь меня взглядом за то, что я напугал тебя.
-Ну во-первых не в карманах, а в приручённом бермудском прямоугольнике. А во-вторых там ничего нет. - ты тут же с любопытсвом школьника заглядываешь в мои карманы. Глаза твои округляются.
-А чего оно такое неподьёмное?
-Путешественик должен быть как фокусник. - я забираю пальто у тебя из рук и накидываю на плечи. - Это волшебное пальто, перешедшее мне по наследству.
Ты недоверчиво хмыкаешь и правильно делаешь.
-Не помню, чтобы у тебя в родствениках были фокусники.
-А их и не было. Боги рождаются из лилий. Какие уж тут родственики?- я закуриваю новую сигарету. - Ладно, забей.
-Нет, ну покажи! Чего в нём волшебного? - ты прямо задыхаешься от возмущения... Или от дыма?
-Смотри и восхищайся.- Я засунул руку в карман и вынул свои любимые карманные часы изящной работы.
-Не по~o~o~oнял...-ты возмущённо заныл.-Там же ничего не было.
-Конечно, в этом и фишка.
Я методично выкладывал тепед тобой свои сокровища. За часами последовал серебряный коготь, живая орхидея, связка ключей, флейта, сборник стихов на неизвестном языке, деньги, пачка сигарет, красивый ножик и моя любимая зажигался. Твоя челюсть скоро стукнулась об пол. А потом из тебя полился дикий хохот.
-Твои карманы аналогичны женской сумке...гы-гы... тоже ничего нет. А когда выясняется, что в ней, остаётся только поражаться, как всё это туда влезает...ха-ха-ха...
Ты начинаешь задыхаятся, так что я полагаю на сегодня с тебя хватит.
-Но у меня есть одно существенное отличие...- Я натягиваю капюшон и растворяюсь в воздухе.

Между нами стена. Ты смотришь на меня так нежно, что мне хочется умереть от отвращения. Ты думаешь что я человек, но на самом деле я что-то диаметрально противоположное. Мне ненавистны твои касания, не потому что мы чужие, а потому что я просто умираю от твоих прикосновений. Я погибаю в такой неизлечимой депрессии, что меня проще отдать под пытки, чем заставить терпеть это.

Не приближаяся ко мне.

Пегой луной наступает вечер
Лысый швейцар зажигает свечи
Пудрится цирк в ожидании встречи
С голодною толпой

И через миг на арене алой
Вырастет мир на утеху зала
Белый маньяк затрясет устало
Битой головой

Белый клоун белый мученик
Ради смеха пьяно-жгучего
Будет издеваться над собой

Вечером здесь у него заботы
Ведь унижение его работа
Но посмеется последним наш
Невидимый герой

Но в час когда полночь погасит краски
Бывший Пьеро поменяет маску
Новый из тех кто над ним смеялся
Превратится в гной

Клоун не зря помнит эти лица
Вечером шут а теперь убийца
В душном трактире он отрешится
С пьяною ордой

В кабаке с визгливой скрипкой
За столом от грязи липким
Будет хохотать он Сатаной

Завтра опять у него заботы
Ведь унижение его работа
Но посмеется последним наш
Невидимый герой

Кто выгибал на арене спину
Тот испытал что такое сила
Пой же цыган зажигай-ка милый
Белую ты кровь

Я изящный труп. Я давно кружусь в бесконечном танце. Мои онемевшие ноги выводят всё новые и новые па. Раз, два, три... Раз, два, три... Кто-то присоединяется ко мне. Кто-то танцует рядом, так ни разу и не прикоснувшись ко мне. Мы, как фигурки в музыкальной шкатулке, оплетаем друг друга музыкой.
А потом я отталкиваю тебя с дороги. Никогда не приближайся к мертвецу слишком близко. Иначе он уведёт тебя за собой в страну мёртвых. Я неприкасаем, понимаешь? Я мгновенный яд, от которого нет противоядия.
Я образец одиночества. Вокруг меня всегда полно людей, но я один. Мой танец не совместим с нормальной жизнью. Он просто вышел за грань этой убогой реальности и давно уже вычерчивает созвездия в небе.
Поэтому мне не нужен партнёр. Это всё равно что лишняя пара ног, в которых я буду без конца путаться и спотыкаться. так что их проще ампутировать.
Идеальный вальс одиночества.

Я всё жизнь хотел создать что-то совершенное. нарисовать, сыграть , написать. Что-нибудь настолько абсолютное, чтобы оно выражало всю сущность моего бытия. Чтобы оно рассказало всем о моём существовании: небу, земле, пламени, смерти. Им бы захотелось получить меня всего. без остатка.

Но единственное произведение в моей жизни от которого я без ума, но оно ещё далеко до совершенства, это я.

Грязная ночь подыхала у моей двери. Я копался в себе, пытаясь отыскать хоть каплю сочувствия к этой покалеченной днём мрази. Но внутри ничего не было. Только алчность. Я был жаден настолько, что мне было жалко для неё даже глотка воздуха. Я посмотрел на неё, оскалившись как дикий зверь. Мне хотелось плеснуть ей в лицо кофе, чтобы она ушла. Она вздрогнула и спрятала лицо в серых, сумрачных ладонях. Моё щедрое второе я мечтало о том, чтобы кто-нибудь помог ей. Кто-нибудь скрыл бы эти сутулые плечи тёплый пиджаком и прошептал обжигающие нежные слова. Я знал, что таких людей миллион. Людей готовых поклонятся этой убогой сироте, вытирающей мой порог. Я поднял взгляд и посмотрел во мрак.
К нам кто-то приближался. Тихими, мягкими шагами. Но не заметить его было невозможно. Я почувствовал ледяную ясность утра. Этот красавец с гривой огнено-рыжых волос присел рядом с оборванкой. Его узкие бледные руки притянули её к груди. Она рыдала. Я опёрся о косяк, наблюдая за этой парочкой. Дым сигареты запутался в моих волосах и ласкался к холодным пальцам. Поставив перед собой две кружки кофе, я уселся на пороге...

Когда пытаешься выразить мысли на бумаге - это почти всегда совершенно бесполезно. Мысль убегает от тебя, прячется от чёткого определения. Она не любит резкости.
Иногда ты находишь её в других. И тебя тянет к ним, потому что ты надеешься, что они объяснят тебе то, что ты не понял сам.
Или можно сплести вязь из слов и поступков, чтобы поймать идею. Зафиксировать её и погладить ненасытным сознанием. В моей голове плавает миллион этих непереваренных трупиков. Все они пытаются вырваться наружу, чтобы так или иначе вернуться в мировой круговорот мыслей.
Но иногда к человеку приходит ...озарение... Ты перестаёшь мыслить разрознеными словами. Сознание твоё приобретает целостность и завершённость. Но озарение мгновенно. Вот оно есть, а вот его уже и нет. И вновь ты борешься за смысл всего лишь словами. Тебе... мне горько... Я убит этой печалью ускользнувшей мудрости. Но я снова моднимаюсь на ноги и продолжаю искать.

На льду катался бог. Тонкие пальцы, сухая фигура, в которой остались одни мышцы, чёрные короткие волосы. Впившись в него взглядом невозможно было оторваться. Да и не хотелось. Иногда даже можно было забыть, что нужно дышать. Непрерывное, непрекращаемое движение. Он вёл за собой в сумрак, шептал скрипом коньков о крае бытия. Любой бы захотел поверить и уйти за ним. Видя эту грацию, люди забывали о привычном неуклюжем мире. Всем хотелось стать художниками, чтобы хотя бы на миг запечатлеть его в своём сердце. Но он бы сорвался с холста, как с обрыва, раскрыв свои прозрачные крылья, похожие на ледяной узор. Всем хотелось обладать, прикоснуться к этому совершенству, но он легко уходил в тройной прыжок и снова за границами досягаемости.

"Колдун дарит смерть" - прошептал я, видя как люди падают бездыханными...

-Купите соль... - я киваю, мысленно уже далеко отсюда....

2 часа спустя.

-Так... Делаем честные глаза и говорим, что соли нигде не было.

-Да мы зашли всего в два магазина. Пошли до ларька дойдём.

-Влом... Так что делаем честные глаза и говорим, что соли нигде не было.

-У меня всегда честные глаза!- я изучающе смотрю на него. Да.. И впрямь. Глаза голубые и наивные. Даже я бы купился.

-Ладно. Я делаю честные глаза, а потом мы говорим, что нигде ничего не нашли.

У него истерика. Я усмехаюсь про себя, лишая его единственной достойной роли в моём плане.

-Всё... Это конец. ТЫ смотришь в пол и пытаешься не ржать. А я чесно выкладываю, что мне было влом пойти и купить соли.

"В связи с тем, что заключённый был убит при попытке к бегству, попытка не засчитана."

Я расстроенно чертил взглядом запутанные линии на кирпичной стене. Почему когда жизнь подходит к концу, никто не ставит знака "тупик"? Чтобы всегда можно было отвернуться и пойти другой дорогой.

Я поднял голову вверх. Дома, как каменнные плиты, поднимались высоко над землёй. Только где-то вдали от этого кладбища маячил узенький, обшарпаный кусочек неба. Хотелось развернуться и уйти. Прикинуться обиженным, сесть на первый поезд до рая и уже там заняться профессиональным вандализмом. Но мне вообщем-то было всё рано.

Я исчез из неприятного, дурно пахнущего закоулка и представил себя где-то на Мальдивах. Всё. Больше никаких экспериментов по искусственному приближению к реальности. Белый песок и пальмы намного больше подходят под описание вечной жизни.

-Никогда не ври мне.

Я глубоко вздохнул. Зятяжка в пару кубических километров.

-Всегда говори праду.

Я, страдая неизлечимым синдромом святого мученика, закатил глаза к потолку-небу.

-Что ни по утрам, ни по вечерам, ни после чашки кофе?

-Никогда.

Боги не сдаются и не укладываются в стандартные рамки.

-А если правды две? Какую мне доносить до тебя?

-Не понял.

-Ну к примеру я тебя люблю до впадения в обморок и ненавижу так сильно, что готов убить?

-Первое приятно, а второе вполне может продлить мне жизнь...

-В смысле?

-Я буду знать КТО хочет меня убить.

Умалчим когда я его убью...

"Возлюби ближнего своего."

Я снял винтовку со стены.

"Помоги ближнему своему. Не пощади ни времени, ни теплоты душевной."

Ствол в моих рукал быстро нагревался. И из холодного, спокойного железа волшебным образом превращался в одно теплое, ласковое и обаятельное дуло.

"Помни, что каждый может потерять свой путь в темноте. Укажи ему путь."

Я вставил патроны, челкнул затвор. Сегодня будет говорить оружие, а я молчать. Я направил на него винтовку. В жадное до жизни сердце.

"О Боже мой!"

"Не упоминай имя Господа всуе"-прошептала ему сталь. Следы крови на полу ясно указывали куда-то на юго-запад, в землю обетованную.

"Для бешенной собаки сто верст не крюк."- успокоил я сам себя, залезая в автобус, идущий в противоположном направлении от моего дома. И дорога до ада или рая, то же самое что поворот за угол.

"До того как Солнце взорвётся осталось шесть лет." - сказали мне
"Ну, наконец-то!"- обрадовался я.

Скоро во избежание открытых конфликтов с обществом у меня отрастут когти как у Фреди Крюгера. И я буду прятать за ними свои больные идеи.

6 утра. За окном безобидный снег, который все же не внушает никакого доверия. Получена бытовая травма в связи неудачной борьбы с крушкой кофе. Ожог четвёртой степени и моментальная смерть.

-Пропало три куртки замшевых, три портсигара... - где-то я это уже определённо слышал, неужели от соседа в кащенко? Или он всё время борматал :"Не могу, не могу, я на тебе никогда не женюсь... Я лучше съем перед загсом свой паспорт. Или откушу себе правую руку..." Это был клинический, совершенно неизлечимый случай. Потом нас списали в запасники, как хронически больных и развели по разным камерам. Я до сих пор по нему скучаю. Он работал со мной в паре заместо приёмника. Я антеной, он усилителем. Когда нас находили за полночь, соединённых проводами, начинали подозревать в совершенно противоестественной связи. Ну если в телепатии есть что-то неестественное, то они наверное были правы. Впрочем больным можно всё, кроме нормального питания...

"Наступил конец света, а никто не заметил, потому что все смотрели рекламу."

Моё жуткое расписание меня доканало. Мышцы лица отмирают, и улыбка падает на стол.

-Слышь, а может перенесём Апокалипсис на вторник. А то понедельник день тяжёлый и как-то так сразу?- ну хоть кто-то меня понимает.

-Лучше его вообще отменить в этом году. Мы его уже лет 7 переносим, всё времени нет.

-Ну как же на год? Люди ждут, волнуются. А мы раз, и на год?




-Так, будешь приставать, отправлю с Сибирь убирать снег.

-Весь?

-Весь.

Трель телефона. Мёртвая дрянь на столе снова приклеивается к моему лицу.

-Бог на проводе...

Я лежал рядом с живим трупом. Его пальцы судорожно сдавливали мою холодную от ужаса ладонь...

Я хочу обладать мелким изящным почерком, похожим на
божественное кружево...

Или хотя бы напоминающим завитки
дыма, обручённые со словами.

В полночь у меня обостряется маниакально-депрессивный синдром. Мне отчаянно хочется укоротить случайного прохожего на голову. Вот сейчас примерно в квартале от меня идет Она на своих непомерно длинных ногах, чем вызывает у меня непреодолимое желание увековечить её ослепительную красоту в утренних новостях. В том месте, где говорят о теле неизвестной, разрезанном каким-то опасным маньяком на тысячи кровавых кусочков. В следующий раз я выберу какого-нибудь симпатичного парня. Маньяк должен быть асексуален и совершенно непредвзят к своим жертвам. Какая разница кого сводить с ума видом непрерывно текущей из него крови и ритмичными пощёлкиваниями моей зажигалки Zippo?

Когда закончится это сраженье
И если ты доживёшь до рассвета,
Тебе станет ясно, что запах победы
Такой же едкий, как дым пораженья.

Зверь..
Дикий зверь танцует в камине...
Яростный и обжигающий...
Ангел огня, пленённый людьми и заточённый решётками...
Его боль обжигает мои пальцы...
Мне бы хотелось сгореть вместе с тобой, чтобы лишить тебя этой горечи...
Выпустить тебя на свободу...
Открыть тебе дверь, чтобы ты мог выйти на улицу и насладиться лунным светом...
Помочь тебе отомстить...

И ты один средь остывшей сечи
И нет врагов у тебя отныне,
Но небо давит тебе на плечи,
И что же делать в этой пустыне?

Неплохо быть богом, да?
Демоном и ангелом в одном лице.
Дарить всему живому боль своим сияниям...
Потому я и не могу отпустить тебя...
Моё сердце сжимается от тоски, видя, как ты умирашь у меня на глазах...
Но я тоже пленник своей гордыни...
Она связала мои руки так, что мне хочется выть от боли...
Но мы встретимся снова, не грусти...
Завтра, когда будет холодно и грустно, мы поиграим в мнимое милосердие снова...

И мёд покажется горше соли
Слеза - полыни степной не слаще,
И я не знаю сильнее боли,
Чем быть живым среди многих спящих.

У меня нет ничего, что мне хотелось бы спрятать.
Жизнь? Вот она, на вашей ладони...
Смерть? Можете подарить мне её. Не скажу, чтобы я обрадовался такому подарку, но и отвергать его не буду.
Любовь?.. Любви нет, существует привязанность. Это мои цепи, от которых мне никогда не захочется освободится.
Смысл жизни? Это... поиск совершенста. Поиск абсолюта красоты, выражающего идею моей жизни.
Грань разделяющая нас с вами? Лёгкий дымок сигареты, зависть к живым...

Я коснусь тебя своей душой и узнаю твои секреты...

Я не дам тебе сгореть. Я не могу позволить тебе вспыхнуть этим большим щемящим чувством, которое дарит людям столько боли.

Для тебя я хочу быть палладином в сверкающих доспехах. Старшим другом, на которого всегда можно положиться.

Тебе я никогда не хочу и не буду завидовать. Тебя мне всегда хочется защищать, как нежный цветок от ледяной зимы.

Улыбаясь тебе искренне всей своей душой, я хочу чтобы ты всегда верил в добро, верил в справедливость.

Я хочу чтобы ты жил... Жил и освещал мою жизнь своим внутренним светом.

Не пытаяся от меня избавиться.

Я вернусь даже с того света, чтобы надругаться над Твоими мечтами.

Мир просто слишком тесен, чтобы от меня можно было убежать.

Ну предположим, Ты не прочтёшь этого. Тогда Ты услышишь это по радио. Учуешь в воздухе... И в конце концов сойдёшь от этого с ума.

Я выверну Твои сны наизнанку, просто потому что я - зло. Чёрное, всесильное и бескрайнее. Такое, каким его представляли ещё пещерные люди.

Я - ночь, которая пожирает души и жарит сердца на углях.

От меня нет спасения, потому что даже в самый ослепительный полдень я коснусь Тебя руками маньяка-убийцы, закованного в чёрный плащ.

Глубоко, грубо и больно...

Потому что я - смерть... А ты всего лишь моя жертва, которая не может оторвать глаз от своего повелителя.

А теперь преклони колени и ненавидь меня из всех своих слабых человеческих сил.

"Чем больше ошибок в юности, тем интереснее некролог." - бормочу, повторяя чьи-то чужие, кровью выстраданные слова. Что они для меня?

Пустота, наполненая мыслью.

Взошла луна. В тот вечер было полнолуние.
И... Началось превращение. Мы много лет жили с осознанием того, что он оборотень. Но я мог пересчитать по пальцам те разы, когда мы видели его трансформацию. И не думаю, что выдержали хоть раз, не отвернувшись. Видя его ужасные страдания, я чувствовал, что моё сердце разрывается на куски.
Нет, я должен смотреть!
Но его больше не было. На его месте, закованный в цепи стоял большой серебристый волк. Но он не кинулся на нас. Его взгляд был почти разумным. И неожиданно я понял насколько прекрасен этот зверь, освещённый бледным светом луны.
Меня раздражало непонимае в глазах другого человека, моего друга. Отвернувшись к распахнутому окну, я тихо сказал:
-Подумай, почему он так боится луны?
-Потому что он оборотень и нападает на людей, конечно! - я с трудом улыбнулся. Глупый. Волк внимательно следил за нами.
-Потому что он - человек. Общеизвестный факт, что волки убивают в борьбе за выживание. А жертвы оборотней - люди. Не так ли?
Я почувствовал спиной его кивок.
-Только люди считают оборотней бездушными чудовищами. Бедный... - я посмотрел на зверя. - Если бы ты был волком, тебе бы нечего было бояться. Собственно, ты был бы счастлив. Ночь освобождает тебя от человеческой этики, заставляет подчиниться инстинктам. Сладкий аромат крови. Восхитительный звук разрываемой плоти... Это заставляет тебя трепетать.
-Прекрати! Не оскорбляй его! Он-человек!
-О, да. Он - человек. Мы сделали его человеком. Ни небеса, ни сама природа не отвергли его. Те, кто отвергает оборотней, таких как он... Люди. Не забывай. Мы связали его своей любовью, своей дружбой. Он никогда не станет волком. Мы связали его цепями человечности.
Я снова отвернулся к окну. Луна когда-нибудь зайдёт и наступит утро. Но оно не сотрёт грех.
Ты... Знаешь ли ты о нашем грехе? Мы превратили тебя в создание, живущее болью... Не важно сможешь ли ты простить нас... Я ничего не могу сделать со своим желанием... Видеть тебя человеком. Даже если это наше невероятно жестокое высокомерие.

"Небо как всегда было серым, злым и... падающим." Надоедающая смертоносная серость, вывасывающая жизни из легковерных, и, нашёптывающая провидцам об апокалипсисе. Я шагнул в это небо, расстилающееся под моими ногами. И оторвав глаза от луж под ногами, я поднял глаза вверх, скользнул взглядом по черным голым веткам и улыбнулся золотому свету, льющемуся с небес. Никаких крыльев не выросло за моей спиной, но в груди стало тепло.

Я нежно взглянул на прохожих. Все, как один, смотрели под ноги. Ответы не валяются на земле, забытые вашими предшественниками. На самом деле они появляются на Солнце в результате атомного синтеза и долетают на Землю с солнечной радиацией. Все мы когда-нибудь сгорим от этого белого света.

Я прошёл в парк и сел на лавку по соседству с милой старушкой, которую ни один сын не захотел бы сдать в дом престарелых. Сигарета обожгла мои пальцы тлеющими табачными листьями и легко ускользнула вместе с дымом вверх.

- Вы верите в Бога? - спросил я старушку, даже не поворачиваясь в её сторону. Человек рядом со мной вздрогнул. Её тоскливый, любящий взгляд скользнул по библии в руках.

- Верю, сынок. Приучили в детстве, вот и верю. - дым укутывал её плечи в невесомую шаль.

- А если бы не приучили?- я коснулся взглядом её лица.

- Была бы счастлива всю жизнь, ни на кого не надеясь кроме себя. - она грустно улыбнулась себе под нос...

Я ненавижу спокойное "Да, всё может быть".

Слова должны гореть,
напоминать грязный снег,
походить на чёрное кружево,

только не быть равнодушными.

Они должны царапать изнутри грудную клетку,
чтобы их хотелось сказать...

Слова должны зажигать звёзды. А иначе, зачем нам речь?

Самое жестокое надругательство над ангелом - отрезание крыльев.

Ничто не может принести большей боли, чем горячее железо касающееся его спины.

Ничто не дарит большего ужаса, чем непрерывный поток обжигающей крови, текущей по позвоночнику.

Хуже смерти, хуже пожизненого позора, хуже пыток -это отлучение от неба.

"Я антисанитарен, асоциален и практически невменяем"- сказали мне глаза в зеркале. Жизни угрожала генеральная уборка квартиры, начинающаяся с промывки изографов и кончающаяся вылизыванием пыли с полок...

Как и любое суицидное действие, уборка пробуждала в крови море адреналина. Перед тем как приступить к священному ритуалу очищения квартиры, помещения были задымлены сигаретами и ароматными палочками. Я, как любой вовремя одумавшийся мазохист, дышал через щель в форточке. Когда из тумана выплыл весь мараз ситуации, решено было отложить уборку антисанитарного жилища ещё на неделю...

"Сегодня у нас сезон охоты на недобитые идеалы. Отлавливаются и перевоспитываются. Если не ловятся - приказ "пленных не брать". При излове просьба проявить особую жестокось и полное отсутствие милосердия. И для поддержания боевого духа для всех охотящихся по многочисленным заявкам на нашем радио звучит песня Несчастного случая "Над костром пролетает снежинка" (избраное)."

Пусть мелодия мчится, как птица,
Пусть расскажет ее перебор,
Что кладу я на вашу столицу
Вот такой вот таежный прибор!

На вокзалы кладу и аллеи,
На Мослифт, Москонцерт и Мосгаз.
На Лужкова с его юбилеем
Я кладу восемьсот песят раз.
На убогие ваши сужденья.
На бесстыжий столичный бардак.
И отдельно, с большим наслажденьем
Я кладу на московский "Спартак".

Не понять вам, живущим в квартирах
Пидорасам, стюдентам, жидам,
Красоту настоящего мира,
Где бродить только нам, мужикам!
Где не любят слова и ужимки.
Где, похожая на самолет,
Над костром пролетает снежинка,
Как огромный седой вертолет.

"Вова также передавал Люде, что он любит её, и обещал вернуть ей 20 томов сочинений Ленина, которые он взял на прошлой неделе. Надеюсь, Люда, вы не в обиде? Он бы прочитал быстрее, но когда начал читать по третьему разу, понял, что не сможет оторваться. Наша радиостанция любит вас."

Отгрызаю себе голову и присыпаю открытую рану солью...

Потом пришиваю обратно и живу дальше...

Ты меня раздражаешь, когда стоишь рядом с моими занавесками. Они невыгодно оттеняют твою усмешку, превращая её во что-то похабное и недалёкое. Закрыть бы это выражение кленовым листочком, как на картинках из библии, и мы сделаем из тебя святого. Безликого, серенького, с крылышками и золоченым блюдцем на проволочке. Потом пускаем луч света сверху, чтобы он золотил летающие пылинки, и с тебя можно писать картину. Почти что агнец в повседневной жизни. И рядом с ним в нескольких завитках подписи - бредящий о совершенстве художник с трясущимися руками.

Прямо спину. Лицо в колючий воротник. Впереди война. Война за последнюю пачку сигарет... Похоже я уже не курильщик. Я - наркоман. Смешно, но неизлечимо.

Тряпку наготове, чтобы оттирать кровь с ноктей. На щеке живописные брызги. Моя пачка... Слова выворачиются наизнанку. Скоро мы будем играть в зазеркалье с моим отражением. Кто больше выкурит. Пожалуй с ним даже не стоит состязаться. Я просто присыплю его пеплом по самую макушку и буду пережёвывать остатки пачки.

наша маленькая наркотическая иллюзия.

Бывают такие вещи и понятия, натыкаясь на которые как-будто вспоминаешь что-то давно забытое, но ещё будоражещее твоё сердце. Когда я думаю о вампирах, возникает такое чувство, что я был им в прошлой жизни... Вспоминается неприятный, железный вкус крови. Дикое одиночество, которое выворачивает тебя наизнанку...

Не хочу вспоминать это.

Хочу быть пошлым, тупым, укурившимся окурком. Чтобы не было больно. Чтобы об меня можно было вытирать ноги и презрительно плевать в мою сторону. Бог ты любишь меня? Я себя просто ненавижу. Но у меня больше нет ничего...

Отвратно. У меня есть галоны мерзкого кофе, сотни несмотренного видео, бессонная ночь и слепые глаза, висящие в черепе на ниточке мигрени. И нет ни сигареты. Окурок из меня не получится. Хотя все мало-мальски гениальные идеи уже выкурены из моей головы. Когда волосы начнут тлеть, тогда я пойму, что от меня остался только пожелтевший фильтр. Меня можно будет смять и выкинуть...

Слова могут кровоточить...

Тень под его бровями напоминает мне бабочку с чёрными крыльями...

Behind those eyes lies the truth and grief
Behind those beautiful smiles, I've seen tragedy
The flawless skin hides the secrets within
Silent forces that secretly ignite your sins

Миллионы крыльев, режущих небо на рваные лоскуты грозовых туч. Миллионы ангелов, объявивших войну. Это воинство блестит знакими отличий, гудит звонкими и грозными голосами. Это восстание против Бога...

Fly away
Fly away
From the torch of blame
They hunt you- the Lucifer's Angel

Never lived
You never died
Your live has been denied
They call you
The Lucifer's Angel

Белоснежные крылья стремительно умываются мраком, превращаясь в чёрные лайковые пальцы. Впереди павших птиц летит Люцифер, способный изменить мир до неузнаваемости, способный принести очищающий огонь в небесный храм и унитожить ложные идеалы о верности. Люцифер, единственным грехом которого является любовь к свободе...

Beyond these clouds you can hide all your tears
Beyond this world you'll be safe from there wicked fears
And in their hearts they fear your demands
You know their minds won't accept? they'll never understand

Падшие будут уничтожены нежной рукой всевышнего. отброшены, как малые дети, в мир демонов и изгоев...

On our own
I know you can make it
Truth or bone
I knowyou can shake it
Survive alone
I know you can take it

Возможно, когда-нибудь кто-то вернёт покой их гордым душам и любовь ближних. Потому что никто не должен быть одинок. Никто не должен быть забыт...

"Каждый день и каждую ночь рождается кто-то для боли.
Каждый день и каждую ночь рождается кто-то для счастья."

Почти никто из нас не является живым. Все мы мертвецы, которые идут от рождения к миру мёртвых. Мы скупо радуемся пути, стремясь попасть туда, откуда пришли.

Смысл жизни в том, чтобы говорить с родной душой так, что горло стирается в кровь.

Курить так бысто, что от дыма крыжится голова.

Пить так мало, чтобы чувствовать похмелье от жажды.

Слушать так чутко, чтобы от шёпота отрывалась голова.

Жить как полно, чтобы сходить с ума...