Припить, пользусь тем, что все на даче. И в ванной, глядя в зеркале в ставшими мутными глаза, вспомнить соседа. Его "Юрочка бухенький". Когда, не смотря на уркаганское прошлое и такую же кампашку в летней кухне, ни слова матом. Только извинения для бабок на скамейке: "Юрочка бухенький". Юра, я скучаю. Ты часть молодости. Баян из летней кухни. Тарелка борща с хлебушком, которые, несмотря на неудовольство жены Тани, ты снова нёс бомжику. Ежевечерние тортики, когда ты завязывал бухать. Ты в летней браконьерской ночи на пантонном мосте на Зелёный. Где селёдка, Китаец с братом и хриплое "А-ра-ра!" с дальней стороны моста. Арам в гостях и ты у Копы. Ты обтянутый кожей скелет  нашедший силы махнуть рукой, когда Таня попросила подойти, проститься. Юрий Степаныч,  ты мужик! 

    Из больницы дворничиха Света так и не вернулась. Её рыжая такса Марта перешла по наследству сыну. Помнится Света, призывая Марту к порядку, стращала: "Вон, Андрей идёт. Сейчас он тебе..." И поясняла бабкам: "Она его очень боится". Если и впрямь появлялся Андрей, он на потеху компании делал страшную морду, уухал и ржал, довольный наводимым ужасом. Вряд ли Света позволила бы сыну обижать свою любимицу всерьёз. Но мне и однажды хватило вида съёжившейся Марты с отчаяньем в глазёнках. Поэтому Андрея я не люблю. Иногда вижу их по утрам. Иногда вечером сидят  рядышком на скамейке среди бабок. Точь в точь, как когда-то сидела Света.

    Теперь тебя можно будет лишь перечитывать. 

      И снова органайзер телефона напомнил: в этот день 1988 года не стало моего рязанского деда Васи. Василия Гавриловича. Помню, как позвонила мама и к концу фразы разрыдалась. Не потому ли он на днях мне приснился?
      Дед Вася... Это детство. Михайловка-Ямки 31. Это двор, где вместе слепились дом деда Васи и бабушки Ани с домом семьи его брата Миши. Это закадычные соседи: тётя Клава с дядей Ваней. Это маленький столик с лампой, лупами, отвёрточками, пинцетиками и раскиданными часами. За починку Гаврилычу нальют. Это старенький сад, где множество цветов. Букеты которых выручают, когда в починке нет очередного будильника. Это молчаливая фигура, застывшая рядом с костерком догорающего мусора. Это подколки бабушки Ани про "зазнобу" Софию Ротару. Цыганские песни. Это их редкие при мне скандалы за дедовы пьянки. И бабушкина отходчивость. Буквально тут же проходим с Аней мимо витрины гастронома. "О! Колбасный сыр!. Давай, купим. Вася любит."
        Это врезавшаяся в память грустная дедова шутка. А может быть, так и было? Ведь это бабушка подтолкнула меня, заехавшего к ним из московской командировки с кофром, поснимать Васю. Он тогда немного поотнекивался. Но надел плащ, шляпу и мы вышли во двор. Сидел такой печальный, состарившийся. Может быть и сказал, что думал. Соседка проходила мимо, задела: "Гаврилыч, ишь, тебя как снимают". А он, не поворачиваясь, усмехнулся: "На памятник".
       На памятнике другая фотка. Из серии в саду. Когда Вася был ещё... ну знаете, когда пожилые люди кажутся вроде бы неизменными. Словно вечными. Дедушки, бабушки, потом родители... 

   Всегда хотел быть на него похожим. Озорной, смелый, мастеровитый, неугомонный, добрый. С детства со мной, как с равным. Ну какой "дядя Миша"? Просто Миша.
      И снова мир словно и не изменился. Чуть притух, давая секунды осознать всхлипывающие в трубке слова. И покатил дальше. Как ни в чём не бывало засвистел чайник, Вотсап звякнул уведомлением о смешном ролике. И вот я уже под машиной. Чертыхаюсь на капающую с кисточки на локоть битумную мастику. Всё как обычно. Снаружи как обычно. А внутри - это ж уже мир внутренний. Увидел на перекрёстке старенькую собаку - пожалел собаку. Подростки. Мальчик и девочка - пожалел себя. На работе работал. Потом проиграл папе дооолгую партию. И Ростов проиграл Зениту. По телику не показывали , достал Алису говорить счёт.
       Миша, я не приеду тебя хоронить. Твой голос в телефоне не менялся.. Вот и поживи ещё в моей памяти тем прежним. Сейчас смотрел фотки, выбирал чтоб сюда - как снова к вам съездил. Тяжко. Теперь твои девчонки остались одни. Все три поколения. Две вдовы и молодая разведёнка. Хорошо, что маме  не пришлось тебя оплакивать. Нет ни сестрёнки, ни братика. 

     Всё точно так же. Так же пришёл с работы. Уже знал: можно не спешить. Съездил купить опрыскиватель, потом в гараж... И понимал: можно не спешить, а стыдно... Дома по обычной схеме: чайник, телевизор... Это ж уже никуда не денется. Это ж со мной всю жизнь. Но грызёт: как же можно вот так, словно ничего и не случилось?! Но как по другому? Нужно есть, нужно спать, нужно гладить котика...
     И не нужно уговаривать почувствовавшую возвращение Сару: "Подожди, сейчас разденусь, поставлю чайник, покормлю рыбок и котика..." Не нужно, открывая дверцу, протягивать ладонь, словно барышне на ступеньках. Не нужно закрывать дверь в спальню и комнату сына, где когда-то давно появилась "норка" в очень приличном диване. Не нужно открывать водопойную струйку воды в ванне, куда Сара вскарабкивалась под умывальником и ловко пробегала по бортику. Вылезти было трудней. Я помогал. Девочка взлетала, обняв лапками ладонь, и плюхалась мне на грудь. Недолго терпела нежности и уносилась постукивая коготочками. Больше не нужно строгим голосом: "Сара!", когда девочка вскарабкавшись по футболке, сначала сопит, скребя шершавым язычком за ухом, а потом принимается чувствительно покусывать мочку. И когда застилая бумажными полотенцами ванночку под клеткой, чувствуешь коготки всё дальше и дальше в штанине трико. Не нужно бояться сесть на ребёнка, когда набегавшись, та засыпает, спрятавшись под одеялом на моём диване. Пошаришь так, найдёшь тёплый комочек: "Пойдём в клеточку, я уже убрал. Положил головку..." Вот сколько сразу всего не нужно. А ещё не нужно смотреть фотки - душит. И слёзы набегают. 
        Куничка, помню, как ты впервые настороженно смотрела на меня, а я пытался отмазаться: "Это большая ответственность..." Вцепилась в маму и, небось, всерьёз думала, что я могу выгнать? А как рухнула с карниза на пол - это же для нас сотый этаж! Лежишь и не шевелишься. А как я тряс тебя за сброшенный с подоконника горшок. Только убрал, а ты снова. Трясу, ору, а ты смотришь, словно не веришь, какой папа зверь. Беззащитная такая. Прости. Саруша, я знаю зачем ты к нам приходила. Шесть лет ты делала нас другими. Спи, малышка. Спи, как ты любишь. Теперь под сиренью. Спи.

     Лето хоть и пролетело, но оно было. Жара сумела отдалить весну и мамин уход. Собрались в пустующем доме. Теперь тут хозяйничает котик Таймаз. Забрать его к сестре нет возможности. Он малость диковат. Может не сойтись с тамошней стаей и потеряться. А так-то конечно бы забрали. Где два кота, кошка и две собаки, там и ещё одному место б нашлось. Папа, а большей частью сестра, ходят его кормить-выпускать-загонять на ночь. Благо рядом. И приятель у Таймаза есть. Точь в точь - их со стороны только сестра различает - такой же чёрный молодой котик. Бесятся по всему участку. И соседскому тоже. Забор-то до сих пор лишь обозначен одной выкопанной соседом ямкой.
     Как мама хотела частный дом. Я бы точно не решился на старости лет продать квартиру и переехать. Да ещё и в новостройку, которую нужно было подгонять под себя и доделывать. Как мама радовалась, что после стольких просмотров с риэлтором - нашей родственницей, удалось самим найти то, что хотелось и в пяти минутах ходьбы от сестры. Вот прям на той же улочке.
      Всё по-старому. Хабиб с многочисленной семьёй никак не может продать дом. "Хохлушка" от скуки выскакивает из калитки на каждый шум или голос. Так и не затирается на плитке пятно от перевёрнутой банки краски, когда года три назад красил машину. А на вешалке так и висят мамин плащ и берет. И не по-старому. Виноград разросся и дозревает урожай. Вернулся из Фрунзе Бишкека ездивший ухаживать за мамой сосед напротив Ванечка. Маму всё напрягала - заборы-то прозрачные - его направленная в нашу сторону видеокамера. Соседи по участку спилили свою грушу и обпилили склонившуюся на их территорию нашу абрикосу. Хотят отгородиться забором, но что-то никак. И жареной картошкой перед шахматами меня теперь кормят за другим столом.
     А я всё вспоминаю, как восьмого марта мама повела меня в угол отделения. Уже слабая-слабая, но жизнерадостная - она так любила жизнь. В тупичке на стенке висела картина. "Правда же похож на рязанский дом?" Правда.

  В девятом дело было. Купил в галантерейном отделе "Нивы" даже не серебряную цепочку. На неё ключик из бабушкиной шкатулки, наверное, от чемодана. И задарил конструкцию "ключик от сердца" девчонке из нашей школьной компании. И представьте себе, верил, что буду видеть ключик на шее. Ну дак не халам-балам - от сердца.
   Но встречаться не получилось. Разок пообнимались, разок поцеловались... Потом её подружка объяснила: Вадик... Ох, уж этот Вадик! Всей десятой параллели головы кружил. Этим - Вадик. А годом старше - Энвер.
     А когда всё стало ясно, припёрся к ней в детский садик на работу за ключиком. Как бы дело нешуточное - сердце. Вдруг несанкционированный доступ? Вот такой дурной был. А она больше года хранила, не выбрасывала. Наверное, понимала: для меня этот символизм всерьёз.
      Ну вот, Света, и про тебя рассказал. Земля тебе пухом.

    В коридоре первого этажа, перед палатой сидит пациент. Кому-то говорит по телефону: "Ну чего ты будешь приезжать? Если что, я тебя сам попрошу..." Вот так и мама меня берегла. А я и рад был. Ну и вправду, чего там делать? У неё всё есть. После работы уставший... А пока туда доедешь... Вот вечером буду с Веней гулять и позвоню, новости расскажу. А выпишут, в субботу приеду. И не пугало, что с начала года это уже третья госпитализация. Как-то даже привык. Ничего, подлечат. Это ж только на пользу. Ну, плохо... А то раньше такого не бывало. Ещё покормит меня манными котлетами с киселём. Ещё посидим на праздник, послушаем о том, как они со мной маленьким жили в Юдино. Ещё повезёт их сестра на Дон. А может и в Абхазию рванут, как раньше. Или в Мезмай. Или, вон, Крымский мост ещё не видели. Им же всё интересно. И в аэропорт Платов катались на экскурсию, и на новый стадион посмотреть.
     Мама чувствовала вкус жизни. Восхищалась, удивлялась... Не то, что я. Вот сегодня сел в машину - с улицы тепло, нагрелась. И понял: вот уровень моих нынешних желаний и удовольствий. Что-то примитивное и маленькое. Нет давно такого, чтоб проснулся потянулся и просто так "эх, хорошоооо". Постоянно какое-то напряжение, опаска. И даже если радость - ну вот сын приехал - то уже и зашевелилась печаль: скоро уедет. Нет расслабухи, нет безмятежности. Оно и понятно. Безмятежность когда молод. Когда надеешься, что здоров и это ещё надолго. Когда веришь, что талантлив. Веришь и всё. Когда чувствуешь свою незаменимость на любимой работе. Когда поглядываешь на женщин, а они на тебя. Когда из настоящих потерь только смерть твоей первой собаки.
     В плей-листе телефона и те мелодии, что стоят на некоторых входящих звонках. Ничего не удаляю. Номера тоже. Гуляем с Веней и по привычке включаю плейер. Вчера "позвонил" Лёша. Мамино "Go down Moses" пока не звучало.
        Вчера маме было сорок дней. Жизнь даже не притормозила. Ну да, кто мы для неё? Одна обуза. Она идёт и мы за ней. Пока не отстанем.
    Традиционный семейный наполеон, которым угощала нас бабушка Шура, а потом мама с папой, в этот раз пекла уже сестра. Играли в шахматы и папа вдруг: "Нужно было в Юдино оставаться. Может быть, ещё пожила".

       Ещё одно имя, как костяшка перевёрнутых счёт, ухнуло из телефонных контактов в органайзер с траурной припиской "НЕТ".
      Лёша. Напарник. В середине марта успел отметить свой 56-й день рождения. На нём держалась вся техника в отделении. Хоть моя роль и "на подхвате", а всё и всегда делали "мы". И моими косяками ни разу не попрекнул. Переделает молча. А то и вовсе меня не заподозрит, типа, ну чего мы будем фантазировать? Теперь уже хрен поймёшь, как такое случилось.
      Верилось, что поправится. Я даже не раз представлял, как Лёша наконец появится под моё радостное "ооооо". И мне будет стыдно за бардак, устроенный в его папке с инструментом. Лёша не обнадёживал: "ничего хорошего", "хреново"... А мне всё равно казалось: если всё так долго длится, то будет перелом.
       Теперь не у кого спросить, выдержат ли входные редукторы, если ещё добавить давление в петле? Раз забыл, два забыл... Делов-то, ну завтра спрошу. И про нюансы смены мембраны ещё успею. Теперь же просто рядом постоять не получится. Теперь уже самому. И за спасительный телефон не схватиться. Пожалуй, и в МТС-овской симке пропал смысл. По ней я, считай, лишь с Лёшей и с мамой.
       Лёш, я не приехал на похороны, ты извини. Ну не могу. Только что мама... Да вообще я сторонюсь похорон. В сестринской сказал, заохали. Ленка подошла разревелась: "Поедешь? И я бы тогда с тобой". Врачи тоже: поедешь? Попрощаться... А зачем? Зачем прощаться? Для нас ты всегда будешь здесь. Буду помнить тебя таким. Давай, Лёш.