Share to OdnoklassnikiShare to VkontakteShare to TwitterShare to Google+Share to LiveJournalShare to FlipboardShare to Еще...
На странице мужчины нашли провокационные изображения и видеозапись «Священнослужитель вдохновенно исполняет хит из уголовного репертуара (поп поет Мурку)»
Житель Санкт-Петербурга Иван Барбаков, разместивший в интернете видеозапись с песней «Мурка» в исполнении священника, приговорен к выплате штрафа в 300 тысяч рублей.
Он обвинен в экстремизме и разжигании ненависти за видео «ВКонтакте», выставленном 8 апреля 2018 года.
По словам пресс-секретаря Дарьи Лебедевой подсудимый признал вину.
Эксперт пришел к заключению, что Барбаков понимал какой эффект вызовет эта видеозапись и размещал ее с целью унижения последователей христианства, сообщает «РИА Новости».
Патриарх Московский и всея Руси Кирилл лично отреагировал на скандал вокруг попавшего в соцсети видео со священником, поющим блатную песню в трапезной столичного храма, и распорядился выслать его из Москвы.
Мне давно говорят и мои дети, и друзья, чтобы я записала все, что я видела и слышала за свою полную интересных, скажу, исторических впечатлений жизнь. Я долго колебалась, да и сейчас колеблюсь, так как боюсь, что не осилю и впаду в общую ошибку авторов мемуаров — в отсутствие беспристрастности. Но так как пишу только для семьи, то решила сегодня начать и буду записывать, что помню, не придерживаясь хронологической последовательности событий, а за отсутствие беспристрастности заранее прошу меня простить1. 2.IV.422. Я сильно болела в этом году: у меня было двустороннее воспаление легких и гнойный плеврит. Меня оперировали, и я с 3/16 января до начала июня пролежала в клинике, причем более двух месяцев у меня был дренаж. В начале июня я уехала к Вере Шебеко (Клейнмихель)3 в Foissy-sur-Vanne4, а с конца августа я гощу у Гавриила Константиновича, сына Великого князя Константина Константиновича (К.Р.)5. Он и его жена, по балетной сцене Нестеровская II6, очень милые люди, и зовут они меня тетя Сандра. Название это пошло от великого князя Константина Константиновича. Я зимовала с детьми [в] 1906–1907 гг. в Вартемягах7, и через воскресенье к нам приезжали Мейендорфы8, а через воскресенье они ездили в Павловск. Прощаясь с ними, великий князь не забывал говорить: «Привет от меня тете Сандре». Так я и стала для Константиновичей тетей Сандрой. Первым начал меня так звать Игорь Константинович9. С тех пор, что я себя помню, я помню любовь моего отца10 ко мне и мою любовь к нему. Я знала, что мой брат Роман11 и я были его любимцами. Он звал меня «моя старуха», а я его звала «мой старец»12 и перестала его так звать, лишь когда он стал стариться. Помню его телеграмму мне в день, когда мне минуло 16 лет: «Поздравляю себя с дорогим для меня днем твоего рождения»; помню его письма ко мне, еще девчонке 13–15 лет, в которых он говорил о том, что ему не нравится в ком-нибудь из сестер моих или братьев, говоря «Помоги мне это исправить»; помню его письмо, в котором он написал: «Ты не знаешь, какую роль твое рождение сыграло в моей жизни». А дороже всего мне разговор его со мною в октябре 1915 года в Ново-Томникове13, когда он просил меня оставить отряд и переехать жить с ним. «Я без тебя больше не могу жить», и тогда же в другом разговоре он мне сказал: «Ты мне никогда не принесла никакого горя или разочарования». Когда в 1880–1881 годах мы только и слышали о покушениях, я помню, как я (я родилась в 1869), до того как идти пить утренний чай, забегала в его кабинет посмотреть, нет ли под его письменным столом бомбы. Раз навсегда между уроками я, если у отца никого не было, шла к нему и проводила с ним 10-минутные перерывы между уроками. Раз меня застала моя мать14 и приказала уйти. Я слышала, когда закрывала за собою дверь, как моя мать сказала отцу: «Tu gates la рetite» [фр. «Ты балуешь малютку»]. После этого я некоторое время не ходила между уроками к отцу, и он меня спросил: почему я не прихожу. Я сослалась на вышеприведенный случай, но отец мне сказал приходить, «а мы с тобой будем более внимательно прислушиваться». Когда мне было пять лет, отец меня раз высек. Никого кроме меня он не сек, и поэтому, когда сестры и братья хотели меня подразнить, а моя мать меня укорить, они говорили: «А кого папа высек?» Я очень страдала от этого факта и этих укоров. И вот раз, когда я была уж взрослою, мы с отцом заговорили об его и моем детстве, он мне сказал: «Я давно хочу тебе сказать, что когда я тебя высек, ты была не виновата, а была виновата твоя англичанка Мисс Р.» (сестра генерала бурской войны). Тогда я потребовала, чтобы он это сказал во всеуслышание, сказав ему, что я много вытерпела упреков из-за этого, и в тот же день за обедом отец громогласно объявил мою невиновность. Все знали мою любовь к отцу, и как-то, когда я представлялась императрице Марии Федоровне, она мне сказала, что читает дневник государя Александра III и что в этот день прочла: «Сегодня был у меня дорогой Илларион Иванович. Каждый раз, что я его вижу, на душе становится светлее и спокойнее». «Je te le dis, car je sais, que ca te fera plaisir» [фр. «Я тебе об этом и говорю, потому что знаю, что это тебе будет приятно»], прибавила императрица. Мать моя меня ревновала к отцу, и я росла обласканная отцом и в постоянном ожидании замечания со стороны моей матери — очень часто несправедливого. Считаю, что это различное ко мне отношение родителей выработало мой характер. После смерти отца, мать сказала мне при сестрах и брате Сашке: «Sandra va jouer le role de la personne qui sais tout» [фр. «Сандра собирается играть роль всезнающего человека»]. Я ответила, что я многое, что знаю, но что я никогда не выносила сора из избы и теперь этого делать не буду. В Висбадене в 1923 году моя мать была недовольна женою моего брата Сашки и очень ее мне критиковала15. Я или молчала, или говорила, что раз Сашка доволен своей судьбою, нам нечего критиковать его жену. Моя мать рассердилась и сказала: «Meme Papa disait que Sandra tache toujours de tout arranger» [фр. «Даже Папа говорил, что Сандра всегда старается все наладить»], на что я ответила: «C’est le plus grand compliment que tu aies pu faire. Cela prouve que je n’ai jamais fait de mauvais commerages а Papa» [фр. «Это самый большой комплимент, который ты могла сделать. Это свидетельствует о том, что я никогда не передавала плохих сплетен Папе»]. Моя мать замолчала, посмотрела на меня и сказала: «Тu as raison» [фр. «Ты права»]. Вспоминая прошлое, я часто жалею мою мать; она себе осложняла жизнь, портила себе отношения с самыми близкими ей людьми, благодаря своему подозрительному характеру, а у нее всё было для полного счастья: чудный муж, хорошие дети и внуки, состояние и положение. Я раз ей это сказала, прибавив: «Les presents sont toujours exclus, ainsi je m’exclue» [фр. «Присутствующие всегда исключаются, так что речь не обо мне»]. Мы думали, что отец нас не слышит. Он читал бумаги в стороне, у своего письменного стола, а мы были в глубине комнаты. Но он слышал наш разговор и вступился в него, сказав: «Я Сандру не исключаю и вполне с нею согласен. Я люблю и горжусь своей семьей». Мой старший брат Иван (Ваня), отец Софи Вяземской, покойного Лари и Ивана Ивановича16, был очень болезненным в детстве, и ему врачами было запрещено жить в России, а чтобы ему не было скучно, моя сестра Демидова17 и я также жили заграницей. С нами жили M. и M-me Feder: он был воспитателем моего отца, немец из Висбадена, а она была англичанка, воспитательница сестры моего отца, моей любимой тети княгини Ирины Ивановны Паскевич18; окончив воспитание своих учеников, они поженились. Вава (Александра Ивановна Шпильманс) была нашей сперва няней, потом воспитательницей, а няня была еще Мами (Мария Антоновна Исаева), которая крепостной была куплена моим дедом Шуваловым19 и поступила подняней в детскую, когда моей матери был год. Три месяца горничная у нас была Elise из французской Швейцарии, очень некрасивая, небольшая и немного кривая, но, как и две предыдущие, чудный человек. Мы жили зимою то в Ментоне или Ницце, а потом в Швейцарии (в Veve, Montreux20 или в Meran21). Потом брату разрешили проводить лето в России, и тогда отец купил имение в Курляндии Berghof, которое впоследствии, к нашему горю, было им продано22. А в 1877 году мы вернулись в Россию насовсем. Когда мы жили в Меране, мы пили кумыс, так как отец верил в его целебность. Для этого приехал из России татарин, кумысник, в Меране по его выбору купили двух кобыл и сняли в аренду луг. Раз пришли к нам две дамы, одна высокая, красивая, с волосами до пола, заплетенными в мелкие косички, каждая завязана красной шерстинкою, с веером в руке, которым она закрывала лицо, и другая дама с нею, которая сказала, что первая дама — императрица Елизавета Австрийская23, которая хочет попробовать странное питье, которое мы пьем. Ей кумыс понравился, и она каждое утро, пока была в Меране, приходила его пить. Вскоре после этого, мы поехали в Вену на консультацию к детскому врачу, тогдашней знаменитости, профессору <…>24. Императрица Австрийская, видимо, узнала об этом, и мы были приглашены в Schцnbrunn25 к эрцгерцогине Marie-Valerie26, младшей дочери императора Австрийского. Мы играли в пятнашки в парке дворца, и эрцгерцогиня ловила меня; я дала угон, Marie-Valerie (она была старше нас) упала, у нее пошла кровь носом, и статс-дама мне начала выговаривать на тему, что надо быть осторожней, когда играешь с высочайшею особою. В это время из-за «bosquet» [фр. «рощицы»] вышла императрица и сказала мне, что я не виновата, а что виновата ее дочь, которая не умеет играть в пятнашки. В 1896 году государь Николай II с молодой императрицею объезжал иностранные столицы (Берлин, Лондон, Париж, Вену и Копенгаген). Мой отец, как министр Двора, их сопровождал. Императрица Австрийская в то время уже не принимала участия в придворных торжествах, но в этот раз она сделала исключение. После парадного обеда во дворце, она вспомнила о трех русских детях, к которым ходила пить кумыс, и спросила моего отца о нас и дала ему по конфете для каждого. При дворах австрийском и немецком были парадные конфеты в форме плитки (или шоколадные, или мятные), завернутые в серебряную бумагу и с рюшкою из кружев вокруг, а сверху были прикреплены какие-нибудь безделушки, и считалось знаком особого внимания, когда высочайшие хозяева давали или посылали такую конфету. Помню я императрицу Марию Александровну. Она жила в Ментоне, а мы в Ницце. Она посылала за нами ландо, запряженное «а la Daumont» [фр. «упряжка цугом»]. У лошадей на головах были украшения из белых страусиных перьев. С нами были тогда мои сестры, вышедшие впоследствии замуж за графа В.В.Мусина-Пушкина и за графа Д.С.Шереметева. Моя сестра Пушкина расшалилась и стала прыгать по столам, стульям и диванам. Наша воспитательница хотела ее остановить, но императрица сказала ей: «Пусть девочка порезвится». Наконец императрице это надоело, и она сказала: «Маленькая шалунья, довольно бегать, иди сюда». Моя сестра ей ответила: «А ты, старая шалунья, молчи». Я тоже опозорилась. Императрица мне подарила куклу, а я выпросила у нее перламутровую корзинку с золотой ручкой, в которой висели костяные фуксии, выкрашенные в лиловый цвет. Эта корзинка, наверное, была памятью какого-нибудь обеда, так как была с конфетами-плитками. У моей прабабушки, княгини Бутера27 (по первому браку графини Шуваловой), был дом в Париже, выходивший на rue Saint-Honore и аvenue Gabriel28. Мы там как-то зимовали, и я помню, что из сада мы смотрели на похороны Thiers’a29 (мне А.И.Шпильманс впоследствии сказала, что то были похороны Тьера; я помню лишь войска, массу народа и corbillard [катафалк]). Какой точно это был дом, не знаю, но думаю, что это был тот, где теперь Клуб Interallies30, так как знаю, что его моя мать с сестрами и братьями и дядя, граф Петр Павлович Шувалов31, продали Ротшильду после смерти моего деда, графа Андрея Павловича Шувалова. У прабабушки была дача в Boulogne-sur-Seine32 и имение в Vallee de Chevreuse33, и всё было продано одновременно за гроши. Если бы это уцелело, мы бы не были нищими беженцами. В 1874 г. мы летом были в Veve, и мой брат Иван в день своих именин получил от отца телеграмму: «Поздравляю с именинами и братом». Это родился мой брат Роман — общий любимец нас всех и отца, который скончался в 1893 году от тифа, захваченного в Морском училище, за несколько месяцев до производства в офицеры. Он был старшим унтер-офицером и знаменщиком. До его рождения семья наша состояла из: 1) Вани, родился 29 апреля 1868 года, 2) меня, родившейся 25 августа 1869 года, 3) Софки, родившейся 9 августа 1870 года, 4) Маи, родившейся 6 сентября 1871 года, 5) Иры, родившейся 2 декабря 1872 года. Затем шел Роман, а после него Ларька, родившийся 12 мая 1877 года, и Сашка, родившийся 10 апреля 1881 года34. Из нас всех сейчас в живых лишь Софка (Демидова), Ира (Шереметева) и я. Мы вернулись окончательно в Россию раннею весной 1877 года. Помню приезд наш в Царское Село, радостную встречу с младшими сестрами и Романом. Нас с трудом после ужина уложили. В большой детской стояли четыре кровати — моя была ближайшая к входной двери. Только что мы успокоились, как вошла моя мать со свечею, а сзади молодая дама с чудными глазами, которая сказала: «Ne me les nommez pas, je veux les reconnaitre moi-meme» [фр. «Не представляйте их по имени, я хочу их распознать сама»]. Подходя ко мне, она сказала: «Я тебя знаю, ты Сандра». Я, конечно, ответила: «А я тебя не знаю — кто ты?» Дама мне ответила, что она «тетя». Долго она со мною говорила, так как я ее не отпускала. Мать моя сказала, что я говорю по-французски, и дама мне задала несколько вопросов на этом языке. Наконец она мне сказала: «Пусти меня, я хочу поговорить с твоими сестрами», и я взяла с нее обещание, что когда она будет уходить, она со мною простится. Она это сделала, уложила меня в кровать и ушла с моею матерью. На следующий день мне было сказано, что так не ведут себя, когда цесаревна говорит с вами. «Цесаревна» (впоследствии императрица Мария Федоровна) у меня слилась с «царевною» русских сказок, и так на всю жизнь императрица Мария Федоровна для меня была сказочной царевной, всегда, во все радостные и грустные минуты моей жизни, откликавшейся на мои радости и на мое горе. Я знаю, что Ее Величество чувствовала мою любовь к ней, так как она как-то сказала своей дочери, великой княжне Ксении Александровне, говоря обо мне: «Sandra m’aime» [фр. «Сандра меня любит»], и всегда лично отвечала на мои поздравления, а многим другим, ввиду сходства почерков, отвечала великая княжна Ксения Александровна, а императрица лишь подписывала ответы. Как-то, когда я ее, уже будучи взрослой, благодарила за ее доброту ко мне, она сказала: «Mais vous savez, je vous envisage comme des enfants а moi» [фр. «Ведь вы знаете, что на вас смотрю как на своих детей»]. А когда в 1914 году на Пасху она нас всех позвала в Аничков с нашими детьми, она, здороваясь со мною, сказала: «J’ai invite tous les enfants de mes enfants» [фр. «Я пригласила всех детей моих детей»]. Тогда, в 1877 году, в Царском, цесаревна опять пришла с моею матерью прощаться с нами; я вела себя тихо, скрытно, и цесаревна меня спросила: «Почему ты сегодня такая невеселая?» Я отвечала: «Вы царевна». «Нет, я тетя, тетя Аничкова» (по имени петербургского своего дворца). Родители моего отца скончались до его свадьбы. Мой дед Шувалов35 (он же и мой крестный отец), скончался в 1875 году, и я его совсем не помню, но бабушку Шувалову36 (дочь фельдмаршала cветлейшего князя Воронцова, наместника Кавказа37) я помню. Она скончалась осенью 1880 года. Она была маленького роста, темной кожи, с большим родимым пятном на щеке. Одета она была всегда в черное, с черной кружевной наколкой на голове. Меня она не любила, и я помню, как она поставила меня в угол за что-то, чего я не сделала, несмотря на заверения и ее младших детей и моей воспитательницы, что я не виновата, причем сказала, что выпустит меня, когда я попрошу у нее прощения. Мне было 6 лет, но я отказалась просить прощения за то, чего я не сделала, и я простояла молча несколько часов в углу, пока братья моей матери не пошли сказать бабушке, что они по моему поручению просят меня простить. Я их не выдала, и меня выпустили. Зато меня любило все ближайшее родство моего отца: его сестра, кн. Ирина Ивановна Паскевич, двоюродный его брат, Василий Львович Нарышкин38, и дядя Эммануил Дмитриевич Нарышкин39. Последний оставил мне в наследство 34.000 десятин земли в Шацком уезде Тамбовской губернии и дом и мельницу в г. Моршанске. Я не воспользовалась этим состоянием, так как пожизненно дядя оставил его своей жене, а жена его, Александра Николаевна, рожденная Чичерина40, скончалась, когда большевики несли ее (она не могла идти по старости и болезни) в Тамбове на место расстрела. В 1877 году я в Царском Селе стояла на балконе уборной матери. Государь Александр II ехал на дрожках, увидев меня, остановился и спросил: «Ты маленькая Воронцова?» На мой утвердительный ответ он сказал: «Скажи мамаv, что у Пети Орлова-Денисова41 родились близнецы. Девочка умерла, а мальчик жив». Моя мать услышала голос государя, вышла на балкон, а меня прогнала, так как государь рассказал, что Стася Орлова-Денисова, мать близнецов, при смерти и что роды были очень трудные. Этот мальчик, о рождении которого я узнала от государя, выросши, женился на родной племяннице мужа моего, баронессе Ольге Мейендорф42. Его в 1919 году в Новочеркасске застрелили большевики, а из трех его сыновей один скончался от сыпного тифа там же, другой, после тифа, по слабости, не смог выехать. Встречали мы часто, гуляя по набережной, государя Александра II. Впереди его бежал черный, с желтыми подпалинами, сеттер. Поровнявшись с государем, мои сестры и я кланялись, а он нам говорил: «Здравствуйте, маленькие Воронцовы». В 1881 году зимою к нам с Ваней пришел на урок (я училась со старшим братом) Андрей Юзефович — наш выездной — и сказал, что скороход принес приглашение в Зимний дворец к государю, но так как нашей матери дома нет, то скороход ждет. Мы просили Юзефовича прийти нам сказать, когда наша мать вернется; в следующий по ее возвращении перерыв между уроками побежали узнавать: на какой день приглашение и кого именно позвали. Наша мать нам сказала, что еще неизвестно, поедем ли мы, что она написала цесаревне и ждет ее ответа. Впоследствии я узнала, что, так как должна была произойти в Зимнем дворце наша встреча с детьми Юрьевскими43, то родители не очень хотели нас пускать, и моя мать написала цесаревне, прося ее сказать, как следует им поступить. Цесаревна ответила, что ее дети также званы, что отказаться за них она, по семейным обстоятельствам, не может, и что она просит пустить нас, чтобы ее дети нашли среди приглашенных своих знакомых. И мы поехали. Помню большую залу Зимнего дворца, где среди приглашенных были цесаревич (впоследствии император Александр III) и трое старших их детей — великие князья Николай Александрович (Николай II) и Георгий Александрович44 и великая княжна Ксения Александровна45. Были там и великий князь Михаил Николаевич, наместник Кавказа, с пятью детьми46. Я поднималась по лестнице на одной ноге и услышала за собой голос отца: «Сандра, дай дорогу», что я и сделала. Великий князь Михаил Николаевич, шедший с сыновьями, остановился и спросил меня: «Как тебя зовут?» Я ответила: «Сандра Воронцова». Тогда он показал мне на одного из своих сыновей и сказал: «А это Сандро — познакомьтесь». Так я познакомилась с великим князем Александром Михайловичем47. Когда все приглашенные собрались, дверь в соседнюю комнату отворилась, у дверей встали два скорохода, два арапа, и вошел государь Александр II, ведя под руку даму, а за ними шли две девочки и один мальчик. В этот раз была беспроигрышная лотерея. Государь сам раздавал выигрыши. Я выиграла куклу, которая у меня береглась до самой революции. На обратном пути в семейном ландо я спросила у моих родителей: «Кто дама, которая вошла с государем?». Мне ответили: «Его жена». Я: «Новая императрица?» Ответ: «Нет», и объяснили почему. Я: «А дети кто?» Мне было сказано, после минутного молчания, что государь женился на вдове и что это дети — дети его жены от первого брака. Я, конечно, поверила. Но я брала уроки английского языка с Нелли Мещерской, мать которой, вышедшая вторым браком за графа Берга48 (первый ее муж был убит в войну 1877 года), была родной сестрой княгини Юрьевской. Государь иногда приходил на уроки; раз, на день рождения Нелли, и приехал с княгиней Юрьевской и подарком и сказал, что дети скоро придут. Как только государь и княгиня Юрьевская прошли к матери Нелли, я последнюю спросила, за кем была замужем ее тетя до того, как вышла за государя. Получив ответ: «Ни за кем», я поставила опять вопрос о детях, на что Нелли мне ответила, что все трое детей — дети государя. Вернувшись домой, я сказала моей матери, что все дети Юрьевские — дети государя. Мои уроки английского у Нелли прекратились и были переведены к нам. Второй раз нас позвали в Зимний дворец на фокусника Casneuv’a49. Третий раз — между 24 и 27 февраля 1881 г. — нас позвали на костюмированный «apres-midi» [фр. «полдник»], причем было сказано, что Его Величество заготовили всем костюмы. Юрьевские одевались у себя и появились в новых, для них сшитых костюмах. Для остальных же приглашенных были две уборные: в одной одевались великая княжна Ксения Александровна, Вера Нарышкина (теперь графиня Татищева)50, Нелли Мещерская (сперва Федорова, а после развода Гернет), мои сестры и я, в другой великие князья Николай Александрович, Георгий Александрович, Александр и Сергей Михайловичи, Кира Нарышкин51, мои братья Ваня и Роман. Всем одевавшимся в этих двух уборных было предложено надеть костюмы театральные, то есть детей-хористов. Костюм, предназначенный моей сестре, теперь Шереметевой, был настолько грязен, что она отказалась его надеть, и ее одели мальчиком. Когда мы были готовы, нас позвали к княгине Юрьевской, и мы ее нашли в комнате, в которой стояла кровать, на подушке которой (спиной к окнам) был образ. На полу стояла большая корзина с масками. Мы смеялись, выбирая маски, было очень весело. Дверь отворилась, и в дверях появился цесаревич Александр Александрович, который позвал свою дочь; через некоторое время в тех же дверях появилась моя мать, которая вызвала моих сестер и меня. Когда мы вышли в коридор, моя мать начала нас бранить, но подошел цесаревич и сказал: «Не браните их, они не виноваты». Впоследствии я узнала, что для раздачи масок княгиня Юрьевская в громадном Зимнем дворце выбрала ту комнату, в которой скончалась незадолго перед тем императрица Мария Александровна, и что цесаревич пошел в эту комнату помолиться и таким образом случайно наткнулся на вышеописанное. 1 марта 1881 года мои двое старших братьев и мои сестры были у наших троюродных, Долгоруких, так как Мери Долгорукая — теперь Трубецкая52 — в этот день была именинница. Я осталась дома, так как еще не выходила после ангины, и ко мне пришла Нелли Мещерская. Мы слышали два взрыва, и я просила нашу няню, Марию Антоновну Исаеву, узнать, что это за взрывы, так как в те жуткие времена даже дети тревожно относились ко взрывам, боясь покушения на царя. Мами53 скоро вернулась и сказала, что, вероятно, хлопнули ворота на Галерную (дом родителей выходил с Английской набережной на Галерную улицу)54. Но через некоторое время Мами за спиной Нелли меня поманила и, когда я к ней вышла, сказала: «Скажите княжне, чтобы она шла домой, я ее провожу. Государь сильно ранен», и рассказала, что приезжал Ingano, дворецкий цесаревича, раньше бывший дворецким у моих родителей, сказать моему отцу, и узнав, что родители на бегах, поехал туда. Вскоре вернулись сестры и братья, а затем мать. Отец с бегов поехал прямо в Зимний дворец, а мать вернулась домой одеть серое платье (она носила траур по своей матери). Покушения были так часты, и до 1 марта государь, слава Богу, оставался нетронутым, так что выработался ритуал. После покушения — благодарственный молебен, на котором нельзя было быть в черном. Переодевшись, мать взяла с собой моего старшего брата и, несмотря на мои просьбы, не взяла меня, боясь меня простудить. Мать подъехала к площади Зимнего дворца; она настолько была запружена народом, что ехать нельзя было дальше, и моя мать и брат вышли из кареты и пошли пешком. Не успели они пройти несколько шагов, как толпа и они с нею встали на колени. Императорский штандарт на Зимнем дворце спустили. Отец мне рассказал, что, как только он вошел во дворец, лестница и коридоры которого были запружены военными и гражданскими чинами, он понял, что государь безнадежен. Широко расходились собравшиеся, чтобы дать дорогу отцу. Отец мой был из приближенных цесаревича. Княгиня Юрьевская не любила всю группу, к которой принадлежали мои родители, и незадолго до 1 марта отцу стало известно, что его хотят назначить сибирским генерал-губернатором55. Это было почетное назначение. Отцу было тогда 44 года и он командовал 2-й гвардейской пехотной дивизией, но назначение это было не для почета, а чтоб отдалить его от цесаревича. Когда отец дошел до комнаты соседней с той, где умирал государь, ему сказали, что цесаревич его спрашивал, и отец оставался при нем до кончины государя и отъезда нового государя и императрицы из Зимнего в Аничков дворец. Цесаревич, до кончины государя, поручил своему дежурному адъютанту, графу Сергею Дмитриевичу Шереметеву56, привести в Зимний дворец великого князя Николая Александровича. Сани, в которые великий князь сел с графом Шереметевым, были окружены эскортом конвоя, но будущий Николай II отпустил конвойных и без всякой охраны доехал до Зимнего дворца. Нас повезли на одну из первых панихид, до перевоза тела государя в крепость. Гроб стоял на помосте, и, чтобы проститься с государем, надо было подняться ступень пять, если не больше. Когда я, почти поднявшись до верха, увидала лицо государя, все в синих пятнах от кровоподтека, я повернула назад и хотела бежать из церкви. Моя мать меня остановила и заставила подойти. После этого я долго боялась покойников; первый, которого я видела, был государь, вторая была сестра Мами — почему-то посиневшая. Вскоре после 1 марта Мами меня просила узнать отчество того нигилиста Исаева, который был замешан в убийстве царя. Я просила отца узнать, и, к большой радости Мами, оно не было Антонович. Мами была в крепостное право куплена на торгах управляющим моего деда; их было много братьев и сестер, все были проданы, но куда остальные попали, Мами не знала. Зиму 1881–1882 годов мы проводили в Гатчине, так как отец считал, что ему надо было быть вблизи от государя, и Мами в Гатчине нашла одну из своих сестер, хорошо вышедшую замуж и имевшую там домик. Радости Мами не было конца, но весной 1882 года Мамина сестра скончалась, и мы вместе с Мами оплакивали добрую старушку, к которой ходили в гости, и были на ее похоронах. Об отношениях моей матери ко мне скажу, что были целые периоды моей жизни, когда я была в глазах моей матери на большой высоте. Так, помню, что когда мы жили в Одессе, я получила письмо от моих сестер, которые просили меня приехать в Санкт-Петербург, так как моя мать объявила, что не решит вопроса, куда и когда она поедет на лето, не посоветовавшись со мной. Я сейчас же поехала, и все наладилось. Императрица Мария Федоровна говорила своей дочери, великой княжне Ксении Александровне, что никогда не могла понять отношений моей матери ко мне. То, по ее словам, я была на пьедестале, и всё, что я говорила и делала, было умно и хорошо, то я летела с пьедестала, и хуже меня никого не было. А почему я летела, я и сама не знаю, а не зная, не могла избежать изменения отношения моей матери ко мне. Отношение отца ко мне было всегда ровное. Он мне указывал, что ему не нравилось, но одинаково относился ко мне. Я помню, в разгаре какого-то обсуждения, я ему сказала: «Нет, мой друг, это не совсем так». Моя сестра Шереметева мне на это сказала: «Как могла ты сказать папa — “мой друг”?». Я не успела ответить, как отец сказал: «Я горжусь тем, что Сандра меня считает своим другом». В 1877 году я заболела тифом и была при смерти. Температура доходила до 42 с десятыми. Отец был на войне. У него там вышло недоразумение с великим князем Николаем Николаевичем старшим, и он был отставлен от командования кавалерией в отряде цесаревича (впоследствии Александра III). В чем была ссора с великим князем Николаем Николаевичем, не знаю, но отец говорил мне, что когда, кажется в 1898 г., предполагалось, что вновь вспыхнет война с Турцией, то государь Александр III ему сказал, что назначит его командовать всею кавалерией, но что отец ответил, что ввиду его отношений с великим князем Николаем Николаевичем он не согласен принять это назначение, после чего великий князь Николай Николаевич приехал к отцу и просил его забыть прошлое, признав себя виноватым. Отец выехал в Россию, но по дороге серьезно заболел, и мать моя выехала к нему в Вену, чтобы быть с ним, когда придет известие о моей кончине. Но я выздоровела, как говорил мне профессор А.Я.Крассовский57, не из-за лечения врачей, а из-за того, что я, будучи без сознания и бредя, выпила порядочную порцию старого вина из бутылки, которая стояла на столике у моей кровати. Со мною начало твориться нечто необычайное: я металась, кричала. Созвали врачей, которые не могли понять, что со мною приключилось, но профессор Крассовский, любивший выпить, сразу понял и спросил: «Как часто и сколько ей дают вина? Так как, — прибавил он, — она просто пьяна». И тут заметили, как сильно убавилось вино в бутылке. А.Я.Крассовский мне всегда говорил: «Не верьте доктору Раукфусу58, что он вас вылечил — вы сами себя вылечили». Но Раукфус меня очень любил и считал, что мое выздоровление — один из самых блестящих случаев его практики, и уже стариком, когда я жила с детьми в Царском Селе, вызывал меня на прогулку с ним по парку и рассказывал мне свою теорию о том, что у каждого человека в сердце есть рубин, данный ему для помощи ближнему, то мелкими, то крупными частицами. «Много помощи в одной улыбке». И уверял меня, что мне Господь дал большой рубин и что я умею его расходовать. Не мне об этом судить. Когда заболел сильнейшим тифом сын моей троюродной сестры Ферзен, рожденной Долгорукой, а впоследствии мой зять, Алек Ферзен59, Раукфус зашел ко мне и просил меня ежедневно ездить к Ферзенам и сидеть у них в гостиной, так как мой тиф был еще сильнее, и родителям больного один мой вид давал надежду на выздоровление их сына. В 1881, 1882, 1883 и 1884 годах летом мы жили всей семьей в Петергофе, а в 1885 году жили там лишь мои родители, мой старший брат и я. С первого лета в Петергофе начались наши поездки в Александрию60 к великой княжне Ксении Александровне. Мой брат отставал из-за болезненности в учении и неважно учился; я всегда училась с ним. В 1885 году он готовился в 6-й класс Пажеского корпуса, и я с ним прошла весь курс 5-го класса, за исключением военных наук. Ближе к экзаменам меня освободили от уроков, и я проводила все дни в Александрии. На экзамене по математике мой брат провалился. Экзаменовал его профессор Лялин61 и отказался дать свое согласие на переэкзаменовку. Лялин был в хороших отношениях с семьей моего мужа и очень любил своего бывшего ученика — моего мужа. Родители мои решили обратиться к нему и к его отцу, моему будущему свекру62, и попросить их устроить переэкзаменовку моему брату. Мы жили в Петербурге, переехав туда на время экзаменов брата, и позвонили по телефону Шуваловым; оказалось, что будущий мой свекор едет к себе в Вартемяги, что мой будущий муж тоже поедет, сейчас его нет дома, но что на вокзале он, конечно, будет. И мы, родители, мой брат и я, поехали на Финляндский вокзал. Мой будущий муж согласился поговорить с генералом Лялиным и устроил переэкзаменовку, а я в первый раз свиделась с тем, за кого пять лет спустя я вышла замуж и с кем счастливо прожила 15 лет. В Александрии мы проводили время в играх, собирании грибов, прогулках по морю в лодках. Как-то раз, по навету гувернантки, моя мать мне выговаривала мое поведение, и когда я отвечала, что не считаю себя виноватою, сказала, что со мной нет слада и что она попросит императрицу поговорить со мною. Через несколько дней в Александрии мы (великие князья — цесаревич, Георгий Александрович и Сергей Михайлович, великая княжна Ксения Александровна и я) слонялись по парку, и цесаревич предложил прогулку по морю, на что великая княжна Ксения Александровна сказала, что опять дадут «скучного шапрона» [фр. «сопровождающего»] и будет невесело, а цесаревич (как мы его звали, Николай Александрович) ответил: «Сандра может тебя шапронировать — мы спросим мамav». Я, боясь разговора с императрицей, умоляла его не говорить о моем шапронаже, но он, не зная причины моей просьбы, спорил со мною. Как всегда, мы пошли к императрице перед дневным чаем. Я ушла вглубь комнаты и видела, как цесаревич говорил с матерью. Императрица меня позвала, я не тронулась с места. Цесаревич подошел ко мне и сказал: «Мамa вас зовет — идите». И в это время императрица вновь меня позвала; я сказала цесаревичу: «Я не пойду». Он, не понимая того, что я переживаю, уговаривал меня идти и сказал: «Мамa хочет вам поручить Ксению». Императрица вновь позвала меня, и я пошла. Видимо, Ее Величество поняла мои переживания, так как она не упрекала меня за то, что я не сразу пошла, и ласково мне сказала: «Я тебя прошу прошапронировать Ксению, милая Сандра. Я тебе доверяю!» От неожиданности этих слов у меня посыпались слезы из глаз; императрица меня обняла и сказала: «Я тебе доверяю, не надо плакать». Когда я вернулась домой, моя мать меня спросила, что сказала мне императрица, и я ей рассказала происшедшее. Когда отец принял Министерство двора63, то совершенно случайно наткнулся на тот факт, что у антикваров в Санкт-Петербурге продается много мебели из дворцов, и выяснилось, что при малейшей поломке мебель не чинили, и она складывалась в одной из комнат соответствующего дворца, откуда прислуга ее продавала. Выяснилось это благодаря тому, что родителям надо было обмеблировать дом в Ново-Томникове, и моя мать и дядя Паскевич (брали с собой и меня), а нередко и отец, объезжали аукционные залы и антикварные магазины, и дядя Паскевич наткнулся на дворцовую мебель. Когда отец должен был принять Министерство, то накануне сдачи ему кассы и оправдательных документов случился в канцелярии Министерства пожар. Все документы сгорели; касса же была пуста. Мой отец доложил об этом Александру III, который сказал: «Начните с белой страницы. Адлерберг64 был другом моего отца, и я не хочу, чтобы было преследование за случившееся». В 1888 году отец подал доклад в Государственный Совет об уничтожении общины65. Этот проект провалил в Государственном Совете молодой тогда министр С.Ю.Витте66. В 1905 году, когда крестьяне жгли и грабили помещиков, С.Ю.Витте как-то зашел ко мне и спросил меня, пишу ли я отцу моему; на мой утвердительный ответ он сказал: «Напишите Илариону Ивановичу, что я понимаю, как он был прав, и признаю свою ошибку. Была бы уничтожена община, не было бы пожаров». Я написала отцу, и он мне ответил: «Скажи Сергею Юльевичу, что жаль, что он так поздно признал свою вину». В 1888 году я начала выезжать. Меня моя мать не пустила на один бал до придворного бала. Почему-то меня представили Императрице в числе остальных дебютанток, хотя накануне я каталась на коньках в Аничкове и видела Ее Величество. Представляли нас в Аничкове, и мы, по положению моего отца, стояли первыми. На мне было белое платье со шлейфом и в волосах была роза. У Императрицы, когда она подошла ко мне, сделался фурир [от фр. «неудержимый смех»], и она сказала моей матери: «Dites quelque chose» [фр. «Скажите что-нибудь»], а мать мне сказала: «Mais parle donc!» [фр. «Ну же, говори!»]. От представления я пошла к великой княжне Ксении Александровне пить чай, где каждый день собиралось общество «Картофель», состоявшее из самой великой княжны, моих сестер и меня, великих князей: цесаревича Николая Александровича, Георгия Александровича, Александра и Сергея Михайловичей, моих братьев Вани и Романа, Дмитрия и Павла Шереметевых. Название «Картофель» имело свое начало от игры в «paper hunt»67 в Ново-Томникове, когда мы с Дмитрием Шереметевым спросили у крестьян, не видали ли они мою сестру, теперь Шереметеву, которая была лисицею, и получили ответ: «Ударились в картофель». Все члены этого общества имели золотые брелоки в форме картофеля. Кроме Общества «Картофель» было еще гатчинское Общество, в котором числились: великая княжна Ксения Александровна, мои сестры и я, цесаревич Николай Александрович, великие князья: Георгий Александрович, Александр и Сергей Михайловичи, мои братья Ваня и Роман, князья Александр, Анатолий и Владимир Владимировичи Барятинские68, Кирилл Анатольевич Нарышкин, графы Димитрий, Павел и Борис Шереметевы69. У них были брелоки: золотой треугольник, на котором был шифр цесаревича, а сзади было написано: «Аничков и Гатчина, 1881—1885» и имя того, кому принадлежал жетон; эти жетоны нам роздал цесаревич в день своего совершеннолетия70, а мы ему дали бювар голубой кожи, на котором серебряными буквами было написано то же, что на жетоне, и сказано, что бювар от Гатчинского Общества такому-то. Внутри бювара, на задней стороне верхней обложки были наши фотографии: первой была фотография великой княжны Ксении Александровны, потом в один ряд мы четверо, а затем все остальные члены Общества, сначала великие князья по старшинству ранга, потом остальные. Нам, живущим в Санкт-Петербурге, каждое воскресенье подавали отдельный салон-вагон, в котором сейчас после завтрака мы отправлялись в Гатчину. В Гатчине нас ждали придворные экипажи. По приезде во дворец, мы с сестрами шли к великой княжне Ксении Александровне, а вся мужская часть приглашенных — к цесаревичу. Была еще младшая группа, ездившая к великому князю Михаилу Александровичу: трое сыновей великого князя Владимира Александровича — Кирилл, Борис и Андрей Владимировичи, моих два младших брата Ларька и Сашка. Великая княжна уже ждала нас, одетая для прогулки. Мы спускались в сад и ждали у каменного белого крылечка выхода государя. Туда же приходил цесаревич со своими приглашенными. Государь выходил и, поздоровавшись с нами, шел впереди нас. Обыкновенно он подзывал кого-нибудь из нас и разговаривал. Помню, как раз он подозвал меня и, расспросив об уроках, сказал мне: «Тяжелое мое положение». Я согласилась, представив себе, сколько труда и ответственности лежит на государе. Он продолжал: «Нашел я хорошего генерал-губернатора, а жена у него “кухарка”. Ходит на базар и осматривает бочонки с маслом: до дна ли масло, или на дне камни, и когда находит камни, приказывает составить протокол». Я спросила, кто это. Государь назвал графа Алексея Павловича Игнатьева и жену его графиню Софью Алексеевну, рожд. княгиню Мещерскую71. Мы делали большие прогулки и возвращались во дворец к чаю. Иногда, вместо прогулки, в нескольких санях ездили в зверинец, где был чай. Бывало, что императрица со своими приглашенными приезжала в охотничий дом в зверинце к чаю. Бывало, что государь не гулял с нами — тогда мы спускались с гор. Горы были высокие, но с узким желобом. Спускались с них в корытах, обыкновенно караваном. У каждого корыта спереди была веревка, а сзади кольцо, и мы продевали веревку в кольцо корыта, которое было впереди нас. Спустившись с одной горы с разбегу, мы влетали на другую гору, заворачивали на ней и спускались опять параллельно подъему и влетали на гору, с которой начали. Раз, когда мы спускались втроем — моя сестра Шереметева, я и Толя Барятинский — выскочило кольцо корыта, в котором сидела моя сестра, и ее корыто стало бросать с одного борта на другой. Толя и я локтями старались остановить, но если бы матросы, приставленные на горы, не бросились нам на помощь, наш спуск мог бы кончиться трагически. У нас с Толей локти были сплошным синяком, а моя сестра поплатилась хуже нашего. У нее на ноге был разрез до кости, и она пролежала до весны в лубках. За это время она сильно выросла и переросла меня, а то я была выше всех сестер. В этом же году я держала экзамен на диплом домашней учительницы. Я его хорошо выдержала, и как-то в один из дней после экзамена, когда мы, будучи в Гатчине, пошли здороваться с императрицей, мы застали ее за чайным столом в обществе великих княгинь Марии Павловны и Елизаветы Федоровны. Мы поздоровались, после чего, к большому моему удивлению, великая княгиня Мария Павловна повела со мной длинный разговор по-французски. Когда я прощалась с Ее Величеством, Императрица мне сказала: «Tu as tres bien repondu — Xevnia t’expliquera» [фр. «Ты очень хорошо ответила — Ксения тебе объяснит»]. Великая княжна Ксения Александровна мне рассказала, что великая княгиня Мария Павловна критиковала методы нашего образования, считая излишним держание экзаменов, и высказала сомнение, что мы владеем иностранными языками, прибавив, что она уверена, что я не говорю по-французски. Императрица за меня заступилась, сказав, что она знает, что я говорю по-французски, и предложила великой княгине Марии Павловне проверить это. Таким образом, вышеизложенный разговор был нечто вроде экзамена. Под новый (1888) год, императрица вызвала мою мать и вручила ей шифр для меня, сказав ей дать его мне, когда пробьет полночь. Таким образом, на приеме 2-го января 1888 г., я не шла за моей матерью, как дебютантка, а шла одною из последних фрейлин (после меня шли лишь произведенные в этот день троюродная моя сестра княжна Мария Долгорукая, теперь Трубецкая72, и светлейшая княжна Салтыкова, теперь княгиня Оболенская73). Когда я, сделав положенные реверансы — один в дверях, один шагах в 10 от императрицы и третий, целуя руку Ее Величества — я видела, как в дверях, ведущих в соседнюю залу, в группе великих княгинь и князей, стоявших за государем, цесаревич и великие князья Георгий Александрович и Сергей Михайлович следили за мной и радостно мне кивали. Потом они сказали мне, что я хорошо приседала. Эти новогодние приемы были при русском дворе очень красивы и торжественны. Начинался прием с высочайшего выхода в церковь к обедне и к новогоднему молебну. Впереди попарно шли придворные чины и свита, затем Их Величества и великие князья и княгини попарно и по старшинству. Их Величества сопровождались министром двора и дежурством — генерал-адъютантом, свиты генерал-майором и флигель-адъютантом, у государя — фельдфебель Пажеского корпуса, у императрицы — камер-паж Пажеского Его Величества корпуса. У каждой великой княгини был свой камер-паж. Затем шло дежурство императрицы, а последними статс-дамы, камер-фрейлины и фрейлины. После молебна был обратный выход — после чего, сперва Их Величества принимали дипломатический корпус, а затем все бывшие во Дворце дамы поздравляли Ее Величество (baise-main74). Все дамы были в русских придворных костюмах с кокошником на голове. Мой шлейф, так как в одну ночь невозможно было сшить фрейлинский шлейф, был розовый с гирляндою плоских розовых роз вокруг него, а сарафан был белый. Фрейлины Ее Величества имели красные бархатные шлейфы, вышитые одинаковым рисунком золотом, и белый сарафан. Каждый двор имел свой цвет. Так, двор великого князя Владимира Александровича был малиновый, и фрейлина великой княгини Марии Павловны и ее гофмейстрина были в малиновых шлейфах; у великого князя Сергея Александровича цвет был белый, Мраморный дворец был синий, и т.д. После Нового года мой старший брат заболел легким тифом. Как все тифозные больные, он был капризен и только меня слушался, так что я выехала на первый бал лишь в конце января. Я танцевала мазурку и ужинала с цесаревичем, «а contre-danses» [фр. «кадрили»] были случайные, так как из-за того, что до выездов я нигде не бывала, я никого из танцующих не знала. Помню, что я один из contre-danses танцевала с генералом Черевиным75. Я очень его ценила, может быть потому, что он, бывая часто у моих родителей, меня всегда выделял и говорил со мною как с взрослою. Он, например, ездя ежегодно заграницу, всегда привозил мне подарок. У меня до сих пор в сундуках сломанный во время эвакуации из России зонтик, ручка которого — еловая шишка, в которой золотые <неразборчиво>. Перед мазуркой я увидела, что отец мне делает знак, и я подошла к нему. Рядом с ним стоял неизвестный мне генерал-адъютант. Отец мне сказал: «Князь Дмитрий Иванович Святополк-Мирский хочет с тобой познакомиться». Я знала его брата, наказного атамана Николая Ивановича, а этот был отец князя Петра Дмитриевича Святополк-Мирского76. Впоследствии последний и его жена и дети были большими друзьями моими и моих детей. Мы поговорили, и в это время заиграли ritournelle [фр. «повторение»] для мазурки, и я, обратясь к отцу на ты, сказала ему, что мне пора идти к своему кавалеру. «С кем ты танцуешь?». Я ответила, что с цесаревичем. Князь Мирский меня спросил: «Почему вы говорите “ты” графу Воронцову?». Я рассмеялась и ему ответила: «Потому что он мой отец». Когда мы возвращались с бала, в ландо, отец мне сказал, что князь Мирский подошел к нему и спросил его, всех ли он знает фрейлин, так как среди них есть одна, которая бьет всех, и что ему сказали, что она дебютантка. Мой отец ему ответил: «Ты, вероятно, говоришь о моей племяннице Долгорукой» (княжна Мария Александровна, вышедшая замуж за князя Ю.И.Трубецкого77), и указал на нее, но тот сказал: «Нет, это классическая красавица», и, указав на меня, спросил отца, знает ли он меня, и прибавил, что хотел бы со мой познакомиться. «Это я могу тебе устроить», и отец позвал меня. Моя мать на это сказала: «Tous les vieux trouvent Sandra charmante» [фр. «Все старики находят Сандру прелестной»]. На что отец ответил: «Ils sont les meilleurs juges» [фр. «они лучшие судьи»]. Меня этот разговор поразил, так как я считала себя уродом. Оказывается, Мирский и не подозревал, что я дочь своего отца, и, когда я ушла, выговаривал моему отцу за то, что он ему этого не сказал. Вся эта зима была превеселая, было много балов, и я веселилась вовсю. На масленицу мы должны были танцевать менуэт и gavotte на балу великого князя Владимира Александровича, а репетиции все шли у великой княгини Елизаветы Федоровны, которая танцевала в первой паре с цесаревичем; вторая пара была принцесса Елена Георгиевна Мекленбургская78 и В.С.Гадон, третья пара — великий князь Петр Николаевич и я, но скончалась императрица Августа, и все придворные балы были отменены, и этот бал был перенесен на весну и состоялся 6 мая 1888 г.79 За это время великий князь Петр Николаевич заболел и выбыл из строя, и скончалась родственница Сумарокова-Эльстон80, так что выбыли из строя князь и княгиня81 и Саша Сумарoкова-Эльстон (Милютина)82, так что я танцевала с графом Дмитрием Ивановичем Толстым (отцом моего зятя Толстого, мужа моей дочери Маи83). Танец удался, и мы его повторили в конце бала, так как государь приехал поздно на бал. Во время мазурки у меня был разговор с цесаревичем, с которым я разговаривала о будущем его и моем. Я ему тут сказала, что выйду замуж только за графа Павла Павловича Шувалова. Цесаревич меня спросил, хочет ли он на мне жениться? На что я ему ответила, что, по-моему, все зависит теперь лишь от меня. Цесаревич тогда сказал, что он тоже женится, и я буду другом его жены, а мой муж будет состоять при нем. Почему это не случилось, и почему я вышла замуж лишь в 1890 году — сказать не могу. Много тому было причин. В этом же году приехали мы с матерью на один из придворных балов. Рядом с нами в передней человек снимал шубу с графини В. (впоследствии Л.) и задел ее прическу. Она его громко обозвала дураком. Моя мать всегда ужинала на придворных балах с государем и рассказала ему этот возмутительный случай. Государь всегда обходил все столы и уже к концу ужина садился на место, остающееся свободным за большим столом императрицы. Через несколько дней в Аничковом на катке государь спросил меня, слышала ли я, как В. обозвала своего человека дураком; я ответила, что слышала и возмущена этим. Тогда государь спросил меня: «А ты сама вежлива с прислугою?» Я сказала, что нам с детства это внушали. «Ты не зовешь их дураками?». — «Конечно, нет». — «Почему?» Я ответила, что можно назвать дураком лишь того, кто может ответить тем же, или кто выше или старше, и тогда быть наказанной. «Правильно», сказал государь. Через некоторое время, на Концертном балу я танцевала мазурку с цесаревичем, и мне, как его даме, за ужином подавали первой. Подали мне рыбу; я не хотела ее брать и сказала: «Нет, спасибо». Человек, как я думала, не отходил. Я опять сказала: «Спасибо, я не хочу рыбы»; опять блюдо не двигается; в третий раз я отказалась, и так как рыбное блюдо не двигалось, я, не зная, что делать, сказала цесаревичу: «Il veut me forcer de prendre de ce plat» [фр. «Он старается заставить меня поесть что-то из этого блюда»], и, сказав это, вдруг поразилась выражением лица моего vis-а-vis, великого князя Сергея Михайловича, который следил за происходящим, выпуча немного губы — что он делал, когда был чем-то заинтригован, и смотрел не на меня, а выше меня. Я тогда посмотрела туда, куда он смотрел, и увидела, что блюдо держит государь. Я вскочила, и весь стол встал. Тогда государь сказал: «Садись и возьми рыбы. Ты достаточно долго заставила меня ждать. Но ты вежлива». Я видела, что мой отец незадолго перед этим подошел к цесаревичу и что-то шепотом сказал, и когда я спросила цесаревича, что случилось, он ответил: «Ничего, это поручение от папa». Весь стол был предупрежден, что не надо вставать, как обыкновенно делалось при приближении к столу государя. Этою же зимою заболела тифом великая княжна Ксения Александровна, и я, когда она стала поправляться, каждый день ездила к ней и читала ей вслух, разговаривала, что-то мы вырезывали. Каждый день приходил государь и императрица, и каждый раз был тот же разговор, надо ли состричь чудные волосы великой княжны, которые лезли ужасающим образом. Императрица считала, что надо, а государь был против. Раз, после такого спора, государь сказал: «Пусть Сандра решит этот вопрос», и, обратясь ко мне, спросил: «Ну, что ты скажешь, стричь или не стричь?». Я ответила: «Право, не знаю, Ваше Величество, но когда у меня был тиф, мне обрили голову, и волосы отлично отросли». Тогда государь сказал: «А когда у меня был тиф, мне волос не брили, и посмотри, как они отросли», и быстро нагнул голову в мою сторону, и так же быстро подняв ее, посмотрел на меня и сказал: «Нет, ты хорошо воспитана, даже не улыбнулась. Я больше к тебе приставать не буду». Как известно, государь Александр III был сильно плешив. Государь, когда я начала выезжать, сказал как-то мне: «Теперь ты взрослая девица, могу ли я тебе говорить “ты”?». Я его просила продолжать, сказав, что дорожу этим. Тоже, когда после свадьбы (недели через две), нас с мужем позвали обедать в Гатчину, Государь, после обеда, отозвал меня и сказал: «У меня к тебе просьба — разреши мне говорить тебе и впредь “ты”, хотя ты и замужняя дама». Я ответила: «Ваше Величество, я была бы глубоко обижена, если бы Вы начали говорить мне “вы”». После чего он спросил меня — довольна ли я? Счастлива ли? Окончание следует
Публикация А.И.Шуваловой, примечания и комментарии Антуана Нивьера
Примечания:
1 Электронный набор текста сделан научным сотрудником Института всеобщей истории РАН Н.Т.Энеевой, которой мы выражаем благодарность. Текст написан автором в соответствии с нормами старой (дореволюционной) орфографии (но без твердых знаков в конце слов). В публикации все авторские сокращения раскрыты, перевод иноязычных текстов дается в квадратных скобках. В примечаниях все даты до 1918 г. приводятся по юлианскому календарю. Для определения лиц, упоминаемых в тексте, были использованы, в частности, родословия из собрания Н.Иконникова (La Noblesse de Russie. 2-e изд. Париж, 1956–1966).
2 Имеется в виду 1942 г. — время написания мемуаров.
3 Верa Владимировнa Клейнмихель (31.7.1877, СПб. – 3.12.1948, Париж) — графиня, дочь графа Владимира Петровича Клейнмихеля (17.5.1839, СПб. – 27.1.1882, СПб.), генерал-майорa Свиты, и Екатерины Петровны, урожд. княжны Мещерской (21.7.1842, СПб. – 27.3.1924, Cен-Жермен-ан-Ле), бывшая фрейлинa императрицы Александры Федоровны. Эмигрировалa вo францию; в первом браке за князем Дмитрием ивановичем Орбелиани (1876–1922), во втором браке в эмигрaции — за В.Н.Шебеко (1864–1943), генерал-майором Свиты, бывшим московским градоначальником. Оставила воcпоминания «В тени царской короны» (М., 2009).
4 Фуаси-сюр-Ван — деревня в департаменте Йонна, в 150 км к юго-востоку от Парижа.
5 Константин Константинович Романов (10.8.1858 – 2.6.1915) — вел. кн., генерал-адъютант, генерал от инфантерии, генерал-инспектор Военно-учебных заведений, президент Императорской Санкт-Петербургской академии наук. Поэт, литературный псевдоним «К.Р.».
6 Гавриил Константинович Романов (3.7.1887, Павловск – 28.2.1955, Париж) — вел. кн., сын вел. кн. Константина Константиновича; его жена в первом браке Антонина Рафаиловна Нестеровская (14.3.1890, СПб. – 7.3.1950, Париж); см.: Арсеньева Е. Маленькая балерина (Антонина Нестеровская, княгиня Романовская-Стрельницкая). М., 2008.
7 Вартемяги (в прошлом Вартемяки) — родовое имение графов Шуваловых в Санкт-Петербургской губернии и уезде (с начала XVIII в.). в 1727 г. дворы и пустоши, расположенные в тогдашней Выборгской губернии на территории нынешних местностей Парголово, Шувалово и Вартемяги на севере Петербурга, были пожалованы Екатериной I обер-коменданту Выборга генерал-майору И.М.Шувалову. В 1874 г. имение было разделено между братьями петром и павлом Шуваловыми. Павeл Андреевич получил имения Вартемяги и Можары Сапожковского уезда Рязанской губ., a Пeтр Андреевич по праву старшинства получил майорат с дворцом в Руэндале Рижской губ. указом правительствующего Сената от 1 июня 1882 г. имение при мызе Вартемяги с приписанными деревнями было обращено в заповедное в пользу графа Павла Андреевича Шувалова и его потомков (РГИА. Ф. 1151. Оп. 9, 1882. Д. 22. Л. 28 и об.). Усадьба в Вартемягах состояла из двух барских домов — большого и малого – среди обширного лесного парка с оранжереями по одну сторону шоссе, хозяйственными зданиями и конюшнями — по другую, напротив усадьбы (см.: Мурашова Н.В., Мыслина Л.П. Дворянские усадьбы Санкт-Петербургской губернии: Всеволожский район. 2-е изд. СПб.: Алаборг, 2011. С. 203–218). На окраине усадебного парка была расположена церковь, поблизости от нее дом причта. Усадебные дома были разрушены в 1930-х гг., сохранились лишь церковь, конюшня и некоторые подсобные здания. Сильно поврежденная в советское время, церковь была восстановлена в 2005 г. и передана вместе с бывшим домом причта под подворье Иоанновского женского ставропигиального монастыря на Карповке.
8 Мейендорфы — семья барона Феофила Егоровича Мейендорфа (14.8.1839 – 18.10.1919, Mocква), генерала oт кавалерии, генерал-адъютанта, командира лейб-гвардейского Гусарского полка. Он был женат на старшей сестре Павла Павловича Шувалова, графине Елене Павловне Шуваловой (24.3.1856 – 18.1.1943, Вена). У них родилось 11 детей.
9 Игорь Константинович Романов (29.5.1894, CПб. – 18.7.1918, Алапаевск) — вел. кн., сын вел. кн. Константина Константиновича. Один из алапаевских мучеников, погиб, будучи сброшен в шахту вместе с преподобномученицей вел. кн. Елизаветой Федоровной.
10 Илларион Иванович Воронцов-Дашков (27.5.1837, CПб. – 15.1.1916, Алупка) — граф, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, обер-гофмаршал Императорского двора, министр Императорского двора и уделов, член Государственного совета, наместник Кавказа. Отец Александры Илларионовны.
11 Роман Илларионович Воронцов-Дашков (24.6.1874, Царское Село – 1.4.1893, СПб.) — граф. Брат Александры Илларионовны. Учился в Морском кадетском корпусе. Скончался скоропостижно от тифа в 19 лет, незадолго перед тем, как стать мичманом.
12 Исправлено рукой И.П.Шуваловa в его экземпляре: «Старик».
13 Ново-Томниково (Новотомниково) — заповеднoe имение графa Илларионa Ивановичa Воронцовa-Дашковa, унаследованное от отца, в Шацком уезде Тамбовской губернии (ныне Моршанский район Тамбовской области). Ново-Томниково было его любимым имением. Он писал, что «лучше Томникова нет курорта». В большом лесном парке на берегу реки Цны размещались барский дом конца XVIII в., новый двухэтажный господский дом (арх. Н.В.Султанов), Благовещенская церковь и служебныe постройки. Действовали также основанный И.И.Воронцовым-Дашковым коннозавод, один из старейших в России, где разводились орловскиe рысаки, и ипподром (см.: Нащокина М.В. Новотомниково. Архитектурный ансамбль усадьбы // Русские провинциальные усадьбы. XVIII – начало XX века. Воронеж: Изд. Центра духовного возрождения Черноземного края, 2001. С. 424–440; Нащокина М.В., Савельев Ю.Р. и др. Архитектурный ансамбль усадьбы Новотомниково / Науч. ред. Ю.А. Мизис. Воронеж: Изд. Центра духовного возрождения Черноземного края, 2002). Согласно завещанию, И.И.Воронцов-Дашков был похоронен в Ново-Томниковской церкви, рядом с могилами двух сыновей. Некоторые реестры Ново-Томниковского конного заводa соxранились у Александры Илларионовны в эмиграции.
14 Мать — Елизавета Андреевна Воронцовa-Дашковa (Лили) (25.7.1845, Парголово – 15/28.7.1924, Висбаден) — графиня, урожд. Шувалова, cтатс-дама, дочь графa Андрея павловича Шувалова и светлейшей княжны Софии Михайловны Воронцовoй, с 1867 г. супруга графa И.И.Воронцовa-Дашковa.
15 Aлекcандр Илларионович Воронцов-Дашков (10.4.1881, СПб. – 4.10.1938, Берлин) — граф. Младший брат Александры Илларионовны. С февр. 1916 г. женат на княжне Анне Ильиничне Чавчавадзе (Амета) (4.11.1891, Тиф-лис – 18.4.1941, Берлин).
16 Иван Илларионович Воронцов-Дашков (29.4.1868, СПб. – 8.12.1897, Ново-Томниково) — граф, штаб-ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка, флигель-адъютант, погиб на охоте. Старший брат Александры Илларионовны. Жена — Варвара Давыдовна Орлова; дети: София, в замужестве княгиня Вяземская, Илларион (Ларя) и Иван.
17 Софья Илларионовна Воронцова-Дашкова (9.8.1870, Ново-Томниково – 16.4.1953, Афины) — графиня, в замужестве Демидова, княгиня Сан-Донато. Фрейлина императрицы, жена (с 1893) Элима Павловича Демидова (6.8.1868, Вена – 29.3.1943, Афины), князя Сан-Донато, егермейстера, чрезвычайного посла России в Афинах (1912–1917).
18 Ирина Ивановна Паскевич (1835, СПб. – 14.4.1924, Гомель) — княгиня, урожд. графиня Воронцовa-Дашковa. С 1858 г. жена графа Ивана Федоровича Паскевичa-Эpиванского, светлейшего князя Baршaвского (13.2.1823, СПб. – 16.6.1903, Гомель); брак их был бездетным. В Петербурге держала литературный салон и сама занималась литературной деятельностью: переводила, писала стихи, пьесы и рассказы. С 1880 г. жила в гомельской усадьбе мужа, где занималась благотворительностью. Овдовев, осталась единственной наследницей владений Паскевичей.
19 Андрей Павлович Шувалов (12.3.1817 – 14.4.1876, СПб.) — граф, общественный деятель. Служил в действующей армии на Кавказе (1835–1842, 1848–1851), вышел в отставку в чине полковника в 1865 г., предводитель дворянства С.-Петербургской губернии (1872–1876). Земский деятель, сторонник отмены крепостного права. В молодости состоял членом тайного петербургского «Кружка шестнадцати» вместе с М.Ю.Лермонтовым, П.А.Валуевым, князем И.С.Гагариным.
20 Веве и Монтрё — швейцарские курортные города, расположенные на берегу Женевского озера.
21 Меран (итал. Мерано) — курорт в Южном Тироле.
22 Усадьба Бергхоф (ныне Калнмуйжа) близ Либавы (Лиепаи).
23 Императрица Елизавета Австрийская (Сисси), урожд. герцогиня Амалия Евгения Елизавета Баварская (1837–1898) — супруга императора Франца Иосифа I. Покинув венский двор в 1860-х гг., постоянно путешествовала по Европе. Обладая необыкновенной красотой, уделяла большое внимание своему здоровью и питанию, в особенности она считала полезным пить свежее молоко, с ней везли не только разные диетические продукты, но и собственных коз.
24 Пропуск в рукописи. Прибавлено рукой И.П.Шуваловa в его экземпляре: «Вероятно, Widerhofer».
25 Шёнбрунн — дворец австрийских императоров.
26 Эрцгерцогиня Австрийская Мария Валерия (1868–1924), младшая дочь императора Франца-Иосифа и императрицы Елизаветы, в замужестве принцесса Австрийско-Тосканская.
27 Варвара петровна Шаховская (Barbe) (1.2.1796 – 24.12.1871), в первом браке графиня Шувалова, во втором — графиня Полье, в третьем — княгиня Бутера ди Радоли. Дочь князя П.Ф.Шаховского и княгини Е.Б.Шаховской. Приходясь по материнской линии внучкой баронессе Строгановой, унаследовала значительную часть состояния Строгановых, и ее богатство увеличивалось с каждым новым браком. Проживала в собственном доме на Английской набережной, № 5 (см.: Путеводитель. 60 000 адресов из Санкт-Петербурга, Царского Села, Петергофа, Гатчина и прочия. СПб.: Изд. K.Вингебера, 1854. С. 45). Овдовев в 1841 г., она навсегда покинула Россию. Жила в Италии, на вил-ле Оливуцца под Палермо, в Герма-нии, Швейцарии, Франции, в местечке Кламар под Парижем. Последние годы провела в Баден-Бадене. Похоронена на кладбище при русской церкви в Висбаденe, где находится родовая усыпальница графов Шуваловых за границей.
рождение: 19 май 1852, Санкт-Петербург, Российская империя
титул: граф
профессия: Петербургский губернский предводитель дворянства, сенатор, член Государственного совета и Государственной думы, обер-гофмейстер брак: ♀Надежда Александровна Половцова (Бобринская) , Санкт-Петербург
профессия: 1916, Министр земледелия. Вице-президент Академии художеств.
профессия: после 1917, После революции входил в "Совет государственного объединения России".
...: 1918, переехал в Киев (к старому другу, гетману Украины Павлу Скоропадскому)
эмиграция: 1919 брак: ♀Раиса Петровна Новикова (Бобринская) , Константинополь
смерть: 2 сентябрь 1927, Грасс, Франция
похороны: русское кладбище Кокад, Ницца, Франция
рождение: 17 август 1848, Шуваловский дворец, Санкт-Петербург
титул: графиня брак: ♂Александр Сергеевич Долгоруков , Санкт-Петербург, Российская империя
смерть: 21 сентябрь 1927, Версаль, Франция
рождение: 11 август 1864, Шуваловский дворец, Санкт-Петербург
титул: графиня брак: ♂Андрей Александрович Бобринский , Санкт-Петербург
смерть: 16 сентябрь 1932, Париж
рождение: 21 июль 1887
войсковое звание: поручик Л.-Гв. Саперного полка
смерть: июль 1919, около Ростова-на-Дону, Россия, погиб в результате несчастного случая на железной дороге.
похороны: Ростов-на-Дону, Россия
Графиня Мари́я Льво́вна Толста́я, в замужестве княгиня Оболе́нская (12 [24] февраля1871, Ясная Поляна, Тульская губерния — 27 ноября [10 декабря] 1906[1], там же) — дочь Льва Николаевича Толстого. С юношеских лет помогала писателю вести корреспонденцию, занималась переводами, выполняла секретарские обязанности. Разделяя взгляды отца, отказалась от светских выездов; много сил отдавала просветительской работе.
Рано уйдя из жизни, Мария Львовна Толстая запомнилась современникам как «хороший человек, не увидевший счастья»[2].
Мария Львовна была пятым ребёнком в семье Толстых. В 1873 году Лев Николаевич в письме, адресованном двоюродной тётке, дал краткую характеристику всем своим детям. Марию, которой на тот момент исполнилось два года, Толстой описал как «слабого, болезненного ребёнка» с курчавыми белыми волосами и «странными голубыми глазами»[3]:
Очень умна и некрасива. Это будет одна из загадок. Будет страдать, будет искать, ничего не найдёт; но будет вечно искать самое недоступное.
Спустя десятилетия биограф Толстого Павел Бирюков, хорошо знавший девушку с её отроческих лет, заметил, что не может согласиться со словом «некрасива». Лицо Марии Львовны не ослепляло яркостью красок, но в нём, по словам Бирюкова, была заметна «высокая, духовная красота»[4].
Лучше всех остальных членов семьи Мария представляла себе те высокие идеалы, которым служил отец, и, несмотря на телесную слабость, стремилась навстречу этому свету… Для Марии не существовало грязной, тяжелой, неприятной работы — была только работа необходимая и полезная для окружающих.
Мария Львовна была начитанна, свободно владела несколькими иностранными языками, музицировала. Основы образования ей дали домашние педагоги; позже, сдав экзамен, она получила диплом учительницы и организовала собственную школу, в которой занимались и крестьянские дети, и взрослые[4]. Как вспоминал личный врач Толстого Душан Маковицкий, Марию Львовну знали жители всех окрестных деревень: она лечила тех, кто занемог, навещала вдов и сирот, охотно, несмотря на слабое здоровье, включалась в полевые работы[5]. Её одержимость порой пугала близких, потому что молодая хрупкая женщина ездила по отдалённым населённым пунктам в любую погоду, самостоятельно управляя лошадью и преодолевая снежные заносы[4].
Свидетельством того, насколько равнодушна Мария Львовна была к комфорту, являются воспоминания Анны Константиновны Чертковой, жены Владимира Черткова; по её словам, когда однажды им с мужем довелось остановиться в московском доме Льва Николаевича, писатель предложил гостям для ночлега комнату Марии Львовны. Это было аскетичное, с низким потолком, лишённое признаков уюта помещение, которое дочь Толстого — единственная в семье — убирала сама, наотрез отказываясь от помощи прислуги[6].
Отношения с матерью
Павел Бирюков
Ряд исследователей утверждает, что Марию Львовну связывали с матерью сложные, неровные отношения[7][4]. Так, в конце 1880-х годов Софья Андреевна жёстко вмешалась в отношения дочери и Павла Бирюкова. Увлёкшись девушкой, он собирался сделать ей предложение. Мария Львовна откликнулась на чувства молодого толстовца. Однако категорический протест Софьи Андреевны, не одобрявшей этого брака, разлучил влюблённых. Бирюков, которому было запрещено приезжать в Ясную Поляну, не виделся с Марией в течение двух лет. В одном из писем публицисту Ивану Горбунову-Посадову девушка признавалась, что её эта ситуация «не перестаёт мучить»[8].
Впоследствии Бирюков женился на своей единомышленнице Павле Шараповой, однако тёплые чувства к Марии Львовне сохранил на всю жизнь. По словам секретаря писателя Валентина Булгакова, написанное Бирюковым предисловие к книге «Отец и дочь. Письма Л. Н. Толстого к М. Л. Толстой» (Цюрих — Лейпциг, 1925) «овеяно духом глубокой, бесконечной и нежной любви к Толстому и его дочери»[9].
Проблемы во взаимоотношениях с матерью стали усугубляться, когда Мария Львовна вместе с сестрой Татьяной подключилась к работе над отцовскими рукописями. Софья Андреевна не пыталась скрыть ревности; в письме, датированном 1890 годом, она сообщила, что отлучение от привычной деятельности вызывает в ней чувство досады: «Бывало, я переписывала, что он писал, и мне это было радостно. Теперь он даёт все дочерям и от меня тщательно скрывает»[10].
Столь же сильное раздражение вызвал в матери отказ Марии от причитающейся ей доли земельного имущества. Раздел участков, произошедший в мае 1891 года, стал тяжёлым испытанием для членов семьи, и дочь-бессребренница, по мнению Софьи Андреевны, «внесла в него лишнюю смуту»[11]. Позже, выйдя замуж, Мария Львовна всё-таки согласилась получить своё имение, и этот шаг стал поводом к очередной ссоре. В 1902 году Толстой решил составить завещание; его написание он доверил Маше[12]. Когда Софья Андреевна узнала о распоряжении мужа, её возмущению не было предела: мать считала, что дочь не имела права подключаться к наследственным делам[7].
С. А. Толстая
М. Л. Толстая
Отношения между мамой и мной были для меня всегда, с моего детства, большим несчастьем. Сейчас я иногда играю храбреца, делаю вид — перед ней и перед собой — будто мне всё равно, будто и не нужно ничего делать; но в глубине души я постоянно сожалею об этом и чувствую, что не могу это просто обойти, что нужно это изменить.
Из письма М. Л. Толстой отцу. 17 февраля 1897 года[4]
Отношения с отцом
В воспоминаниях Ильи Львовича Толстого, брата Марии Львовны, отмечается, что Лев Николаевич редко проявлял нежность по отношению к детям. Единственным человеком в семье, который с детства и до последних дней мог его «приголубить, пригреть», была Маша[13]. Отца подкупали не только её «тёплая естественность» в проявлении дочерней любви, но и «необычайно чуткая и отзывчивая совесть»[14].
Мария Львовна помогала Толстому переписывать тексты, выполняла по его просьбе переводы. Подготовленный ею перевод «Дневника» швейцарского писателя Амиеля был напечатан в журнале «Северный вестник»[4]; в предисловии писатель отдельно отметил, что в работе над произведением участвовала его дочь[15]. Любое общественное начинание Толстого, будь то организация общества трезвости, основание новой школы или помощь беднякам, вызывало в Марии Львовне живой отклик. Когда Лев Николаевич решил помочь одной вдове отремонтировать дом, выяснилось, что для крыши необходим особый соломенный ковёр. Мария с готовностью принялась за работу: собственноручно соткала ковёр, вымочила его в глине и, следуя строительной инструкции, «потоптала голыми ногами». Для дочери графа это был совершенно естественный поступок, отметил наблюдавший за сценой Павел Бирюков[4].
Л. Н. Толстой и М. Л. Толстая. 1906
Когда Толстой с Марией оставались в Ясной Поляне одни, вопросы быта и комфорта отходили на второй план. Навестивший их в один из таких дней помещик А. Цуриков сетовал, что ему был предложен «ужасающий обед из овсянки», после чего добавил: «Нет, без графини туда ездить опасно. Умрешь с голоду». Зато Лев Николаевич, отказавшись от молока, кофе и чая, чувствовал душевное умиротворение; в письме Николаю Страхову он сообщал: «Мы живем в Ясной одни с Машей, и мне так хорошо, так тихо, так радостно-скучно, что не хотелось бы изменять»[16]. В другом письме, адресованном Марии (неотправленном и сохранившем пометку «Читай одна»), Толстой признавался[17]:
Из всех семейных ты одна, как ни сильна твоя личная жизнь и её требования, ты одна вполне понимаешь, чувствуешь меня… Не знаю, что от чего: от того ли, что я не могу увлечься работой, чтоб не так больно чувствовать это, или оттого, что я так больно чувствую, я не могу работать, но мне тяжело и хочется сочувствия, чтоб меня поняли и пожалели.
Замужество. Жизнь в Пирогове
Дом Оболенских в Пирогове
Из родного дома Мария Львовна уехала в 1897 году — после того, как стала женой князя Николая Леонидовича Оболенского, приходившегося ей двоюродным племянником. На первых порах молодая семья жила у мужа в Покровском, позже перебралась в имение Пирогово, расположенное в 35 километрах от Ясной Поляны[4]. Эту деревню Толстой ценил за «особо приятную тишину»; в прежние годы там бывали Тургенев и Фет[18].
Душан Маковицкий, гостивший у Оболенских в Пирогове в 1905 году, вспоминал, что жизненный уклад в доме был самый простой. Мария Львовна, хоть и жила отдельно от родителей, была по-прежнему включена в дела отца: в день визита Маковицкого она по просьбе Льва Николаевича переводила Карпентера. Идиллию омрачало состояние здоровья Марии: несколько раз за годы своего супружества она пыталась родить ребёнка, но все попытки выносить младенца оказывались неудачными[19].
Стремясь избавиться от слабости и недугов, Мария Львовна с мужем выезжала на лечение в Крым (1899), дважды (1903, 1906) подолгу отдыхала в швейцарских санаториях. Эти поездки благотворно влияли на самочувствие молодой женщины; в то же время она страдала из-за вынужденной разлуки с отцом. В одном из писем Толстому она признавалась[4]:
Не знаю почему, но всё это время я мысленно возвращаюсь к тому, как мы вместе работали и как много прекрасного пережили, и меня охватывает чувство глубокой благодарности за все твои поучения и за все чудесные воспоминания.
Болезнь и смерть
Снова и снова думаю о Маше, но с добрыми слезами умиления — не о том думаю, что она потеряна для меня; думаю просто о праздничных мгновениях, прожитых с нею, — благодаря любви к ней.
— Л. Н. Толстой. Запись в дневнике от 1 декабря 1906 года[4]
В ноябре 1906 года Мария Львовна заболела: внезапно резко поднялась температура, появилась боль в плече. Врачи диагностировали воспаление лёгких. Лечили её в Ясной Поляне, однако, по словам Софьи Андреевны, «никакие меры не ослабляли силы болезни». Всю неделю, пока женщина пребывала в полубессознательном состоянии, родители и муж находились рядом; Толстой держал дочь за руку до последних минут[20].
Илья Львович Толстой, прибывший в Ясную Поляну на следующий день после смерти сестры, вспоминал, что отец «ходил молчаливый, жалкий, напрягая все силы на борьбу со своим личным горем»; общее настроение в доме было «молитвенно-умиротворённое»[21]. Софья Андреевна в письме к Татьяне Кузминской сообщала, что во время похорон «проводила Машу до каменных столбов, Лёвочка до конца деревни»[20].
Подлинное осознание утраты, по словам Ильи Львовича, пришло в семью позже. Всякий раз, когда в доме возникала сложная ситуация, кто-нибудь обязательно произносил: «Если бы Маша была жива…»[22]. Эта фраза прозвучала и 28 октября 1910 года, когда Лев Толстой покинул Ясную Поляну[14].
Примечания
Литературное наследство. Толстой и зарубежный мир. — М.: Наука, 1965. — Т. 75, часть 2. — С. 163.
до 1907 - Сергиевская ул., 33 (ул. Чайковского, 33)
1908 -1909 - Галерная ул., 45
с 1910 - Фуршадская ул., 34
Фото К. К. Буллы, 1911 г.
Посол Джордж фон Ленгерке
Мейер в кабинете. 1905.
Посол с женой и двумя служащими
посольства в парадных костюмах
Члены семьи графов Граббе
* см. ниже
1905. Иллюстрированный альбом городской
и домовой администрации с торгово-
промышленным и справочным отделами.
(добавил Элеонора)
* На фото: Члены семьи графов Граббе: (стоит слева) младший брат Михаил Николаевич Граббе, в центре - отец Николай Павлович Граббе,
(справа) старший брат Александр Николаевич Граббе, (сидят слева направо) жена Александра Мария Николаевна Граббе (урож.Безак)
и жена Михаила Софья Ивановна Граббе (урож. Всеволожская). 1895 г.
После смерти отца, графа Алексея Петровича Никитина (1777-1858) Елизавета Алексеевна Орлова-Денисова получила в наследство дом на Фурштадтской, 34. Семья проживала на Литейном, 22, а этот дом сдавался.
После смерти Елизаветы Алексеевны в 1898 г. владельцами особняка стали ее дети Алексей Федорович Орлов-Денисов-Никитин и Мария Федоровна Голицына и внуки герцогиня Мария Николаевна Лихтенбергская, урожденная Граббе и графы Александр и Николай Николаевичи Граббе. По справочнику "Весь Петербург" на 1902 г. Алексей Федоровтч Орлов-Денисов-Никитин указан проживающим по этому адресу (О. II, С.464). С 1903 по 1906 г. в справочниках среди владельцев из Граббе указан только Николай Николаевич. В 1907 г. скончался Алексей Федорович.С 1908 г. владельцем особняка становится Михаил Николаевич Граббе, и согласно справочникам, остается им до 1917 г.
(ВПб на 1903 О. III, Ст..406, на 1905 О III, Ст..415, на 1906 О III, Ст..430, на 1908 О III, Ст..459)
По справочнику "Весь Петроград" на 1917 г. домовладельцем является техник Иосиф Яковлевич Погорельский, председатель Киевского отделения общества содействия русской промышленности и торговли, директор-распорядитель и директор Дирекции правления акционерного общества "Лангензипенъ и Ко", консультант при комитете по постройке порохового завода акционерного общества П. В. Барановского, владелец фирмы "Ольшевич и Керн" в Киеве
(О. II, С.511, О. III, Ст..415) (добавил: Наталия)
Детсад занимает только лицевую часть здание, во дворе жилье. (Виктор М)
<a href='http://www.citywalls.ru/house4296.html' target='_blank'>Особняк А. Ф. Орлова-Денисова-Никитина - Посольство США - Жилой дом . Детский сад на Citywalls.ru</a>
Весь СПб 1899 г. С. 1558 Ст.419 дом принадлежал графине Е.А. Орловой-Денисовой. То есть в момент перестройке арх. Лебедевым никакому Граббе особняк не принадлежал.
Очевидно так же, что особняк перестроен и надстроен в сов. время в стилистике неоклассики, что следует отразить в публикации..
Нашел откуда вылез Граббе. Вероятно после смерти графини (скончалась в 1898 году) домовладение досталось ее наследникам. Так как в 1900 году владельцами числятся граф А.Ф. Орлова-Денисова-Никитин, графы А.Н. и Н.Н. Граббе, герцогиня М.Н. Лейхтенбергская и княгиня М.Ф. Голицына. Весь Петербург 1900 г. С.1660, ст. 423 Т.о. Н.Н. Граббе все равно не являлся единоличным владельцем особняка и присутствие его в титуле неуместо.
Вероятно после ее смерти сын графини, Алексей Фёдорович Орлов-Денисов-Никитин заказал переделку особняка, поэтому в [99] он указан владельцем. И вероятно, по причине большого числа владельцев они предпочли сдавать особняк в наем.
Господа! Вторую и третью фоторафии следовало бы удалить,ибо они не имеют отношения к дому 34 в Фурштатской улице. Посол Джодж фон Лангерке Майер представлял интересы США в России с 8 марта 1905 года по 26 января 1907 года и дипломатическая миссия тогда располагалась по иному адресу. Возможно,кабинет,в котором сфотографирован посол,находился в доме графини Марии Эдуардовны Кляйнмихель в Сергиевской (Чайковского) улице. Сейчас об этом трудно судить,так как интерьеры дома графини Кляйнмихель не дошли до наших дней (в войну в этот дом попала бомба,а после он был перестроен и надстроен третьим этажом,став обычным многоквартирным домом).На третьем фотоснимке,видимо,запечатлён тот же посол с супругой и двумя служащими,однако портрет Наполеона I Буонапарте на стене заставляет усомниться в том,что снимок был сделан именно в посольстве США; впрочем,если это было и американское посольство,то опять же,тогда оно располагалось в другом здании.
Некоторое время назад «Градозащитный Петербург» опубликовал две фотографии дома 34 по Фурштатской улице – начала ХХ века, во время пребывания по этому адресу американского посольства, и современную. И тогда я подумал написать серию небольших статей об архитектурных утратах Литейной части, а они там были очень значительны, непозволительное упрощение дома в Фурштатской при советской перестройке – лишь один из примеров этих потерь.
Этот участок был застроен ещё в XVIII столетии, по крайней мере, из документов известно, что в 1790-е годы участок со стоявшим на нём домом принадлежал комиссару Аксакову, а затем он менял владельцев: действительного статского советника Пшеничного, советника Пащенко, чиновника VIII класса Зотова и, возможно, его наследников. Имена этих людей ничего не говорят нам. Не возьмусь и утверждать, всегда ли стоявший здесь дом был кирпичным (или, как мы привыкли неверно говорить, каменным), но к 1840-ым годам здание уже точно было выполнено в кирпиче.
Видимо, в 1846 году этот дом приобретает (то ли купив, то ли получив в подарок) Алексей Петрович Никитин (1777 – 1858), известный в Петербурге ещё и своей усадьбой в Коломягах, от которой сохранились дом, пруд, а фамилия владельца увековечена в названиях пролегающих поблизости Никитинских улиц.
Алексей Петрович Никитин, портрет мастерской Джорджа Доу
Не стану подробно останавливаться на биографии этого человека: всякий интересующийся без труда найдёт её даже в Википедии, не говоря уже о более подробных источниках. Кроме того, в богатой числом литературе о городе, в рассказах экскурсоводов (а мне пришлось отдать большую дань этой профессии) нередко бывает трудно определить ту точку, до которой рассказы о владельцах и жильцах домов ещё имеют отношение к истории самого дома, а после которой рассказ от самого дома уже отрывается и рассказчик углубляется в бытописание и подробности биографий зачастую совершенно малоинтересных нам людей. Поэтому я постараюсь не терять чувства меры, а точнее, соразмерности истории особняка как маленькой частицы Петербурга и многочисленных историй людей, его населявших.
Алексей Петрович происходил из дворянской, но, видимо, не богатой семьи. Место его рождения мне осталось неизвестным. К одиннадцати годам мальчик лишился и отца, и матери, и распоряжением Екатерины II был определён в Артиллерийский и инженерный шляхетский корпус, располагавшийся в Петербурге на берегу реки Петровки (позже – Ждановки). Это учебное заведение было основано царём Петром Алексеевичем в 1712 году в Москве как Военная инженерная школа и в 1719 году переведено в Питербурх. В 1883 году этот Корпус с позолоченной серебряной медалью окончил Алексей Андреевич Аракчеев, а уже в постсоветские годы из этого заведения, неоднократно преобразовывавшегося и переименовывавшегося, выросла Военно-космическая академия имени А. Ф. Можайского.
Кадет Алексей Никитин полюбил военное дело. Судя по воспоминаниям князя В. П. Долгорукова, этот человек отличался весьма ограниченным умом и такой же образованностью, а из таких натур нередко выходят хорошие служаки. Правда, ему поручали занятия разных свойств и, возможно, Долгоруков и несколько сгустил краски, описывая Никитина.
Так, в 1833–34 годах Никитин более года исполнял обязанности временного военного губернатора и управляющего гражданской частью Харьковской губернии, а также занимался и некоторыми хозяйственными вопросами: основал курорт для военных чинов, в том числе и низших, на берегу озера Рапное (Репное) (ныне Славянский курорт в Донецкой области Украины), радел о развитии шелководства во вверенных ему кавалерийских военных поселениях, за что в декабре 1848 года был удостоен золотой медали Московского общества сельского хозяйства, занимался искусственным разведением лесов на Украине и в Малороссии, был членом Вольного экономического общества и Общества сельского хозяйства Южной России.
На военном поприще он действительно отличился, и его никак нельзя назвать паркетным генералом. Алексей Петрович служил в конной артиллерии, быстро продвигался по службе, участвовал во многих боевых операциях, в военных действиях против наполеоновской армии, причём ещё с 1806 года, а затем и в военную кампанию 1812 – 1814 годов.
Во время этих войн Никитину неоднократно представлялись возможности наилучшим образом проявить себя как офицера. В январе 1806 года Никитин – полковник, в январе 1826 – генерал-лейтенант, в 1837 году – генерал свиты Его Императорского Величества.
В сентябре 1847 года Высочайшим указом А. П. Никитин был возведён в графское достоинство Российской Империи.
В 1841 году, будучи назначен Инспектором всей резервной кавалерии империи, генерал Никитин возвращается в Петербург и тогда-то и становится владельцем дома в Фурштатской улице, видимо, дом этот покупать ему не пришлось, а он был пожалован генералу.
В 1856 году уже граф Никитин получает последнее, надо думать, уже скорее почётно-формальное назначение: он становится членом Государственного Совета. В этом году графу исполнилось 79 лет. К этому времени он был отмечен девятью орденами как Российской Империи, так и иностранных держав, рядом почётных знаков отличия.
Вскоре после этого, отметив своё восьмидесятилетие, в 1858 году граф скончался (видимо, в своём особняке в Фурштатской) и был похоронен на не дошедшем до нашего времени кладбище при церкви Благовещения Пресвятой Богородицы в Старой Деревне.
Я заключу рассказ о графе выдержкой из тех самых воспоминаний князя В. П. Долгорукова, на которые уже однажды сослался, как-никак это портрет, нарисованный современником:
«А. П. Никитин был отличным артиллерийским офицером… славился отменной храбростью и умением распоряжаться на поле сражения… Но во всём, что не касалось до артиллерийской науки, граф Никитин отличался полным и совершенным отсутствием всякого образования… По Европе он прогулялся со своей артиллерийской бригадой в 1813, 1814 и 1815 годах, не замечая ничего вокруг себя… Сохранил привычку говорить «ты» всем своим подчинённым без исключения и никогда не позволял им садиться перед собой… Как все люди ограниченного ума, он любил многословные рассуждения о том, чего не понимал».
И вот тут мы наконец возвращаемся к истории города и его пригородов того времени.
В 1816 году, в возрасте 39 лет, Алексей Петрович надумал-таки жениться. И в невесты себе он выбрал Елену Сергеевну Яковлеву (1794 – 1817), внучку известнейшего петербургского богача, купца и откупщика Саввы Яковлевича Собакина (Яковлева), человека по-своему легендарного в истории города. Его обширные земельные угодья и делились между его многочисленным потомством, и переходили в другие руки через браки. А Алексей Никитин ещё и расширил полученное через брак, купив по соседству землю Авдулиных, родственников своей жены.
Вероятно, на момент этой покупки Никитин уже был вдовцом, ибо супруга его скончалась через год после заключения брака при родах. Более Алексей Петрович не женился, и ребёнок у него был только один – дочь Елизавета Алексеевна (1817 – 1898). Дом перешёл к ней.
В 1834 году, совершенно юной девушкой, Елизавета Алексеевна вышла замуж за ещё одного блестящего офицера лейб-гвардии Казачьего полка и аристократа графа Фёдора Васильевича Орлова-Денисова (1802 – 1065). Позже он станет участником Крымской войны, как и её отец, дослужится до звания генерал-лейтенанта, станет командиром Казачьего полка и походным атаманом казачьих полков (была и такая должность).
Граф Фёдор Васильевич Орлов-Денисов, автор неизвестен.
В 1836 году графы Орловы-Денисовы приобрели у графини Строгоновой особняк, стоявший на углу Литейного проспекта (дом 22) и Пантелеймоновской (ныне Пестеля) улицы. Это был старый дом, существовавший уже в 1782 году (год его постройки неизвестен) и неоднократно переходивший из рук в руки.
Ныне этот дом преображён до неузнаваемости: тогда это было непритязательное двухэтажное здание, в 1934-ом году оно было надстроено третьим этажом, а в 1966-68 – четвёртым и пятым, и теперь это большой пятиэтажный дом. Елизавета Алексеевна, став графиней, переехала в дом своего мужа.
У супругов родилось пятеро детей (два сына и три дочери), но только одному из них, второму сыну, графу Алексею Фёдоровичу (1841 – 1907), в 1852 году было позволено присовокупить к своей фамилии фамилию своего деда А. П. Никитина, после чего он стал графом Орловым-Денисовым-Никитиным. Детей у него не было, и он остался в истории единственным носителем этой тройной графской фамилии. Получив же в наследство дом с дворовым флигелем на Фурштатской улице, наследники сдавали там квартиры в наём, de facto превратив этот дом в доходный, всего сдавалось 18 квартир.
Разумеется, жильцы такого дома были людьми не бедными. Среди квартирантов встречаются имена чиновника по особым поручениям при Министерстве внутренних дел Ивана Петровича Липранди (1790 – 1880), человека, прошедшего путь от приятеля Пушкина и члена тайных офицерских обществ до разоблачителя петрашевцев и члена Комиссии для разбора раскольничьих дел; директора Артиллерийского департамента генерала М. А. Майкова; известного в Петербурге врача-офтальмолога, владельца собственной глазной клиники (Сергиевская улица, дом 3) Эдуарда Андреевича Юнге и его супруги графини Екатерины Фёдоровны Толстой, дочери известного скульптора и медальера Ф. П. Толстого.
Графа Фёдора Васильевича не стало в 1865 году, его вдова графиня Елизавета Алексеевна пережила супруга на целых 33 года, похоронила дочь Александру и сына Николая, дочь Елена скончалась в том же 1898 году, хотя мне не известно, кто умер раньше – мать или дочь.
В живых оставались сын Алексей и дочь Мария (её не станет в марте 1913 года), но, кроме них, ещё и два внука Елизаветы Алексеевны. Дочь Фёдора Васильевича и Елизаветы Алексеевны Александра Фёдоровна (1837 – 1892) вышла замуж за графа Николая Граббе, и оба её сына носили этот титул.
Наследники поступили разумно: в 1899 году они разделили наследство между собою, и вся петербургская недвижимость отошла Алексею Фёдоровичу. Видимо, сразу же после смерти матери он заказал перестройку семейного дома в эклектическом вкусе технику Семёну Васильевичу Лебедеву.
О самом Семёне Васильевиче известно лишь, что в 1900-х – 1910-х годах он служил техником Дворцового управления. Видимо, перестройка особняка в Фурштатской улице явилась его единственной самостоятельной архитектурной работой, по меньшей мере, известной нам и учтённой. Именно вид, приданный дому Лебедевым, и запечатлели дореволюционные фотографии этого здания.
Особняк после его перестройки С. В. Лебедевым.
Заметьте: над аркой здания слева ещё не надстроен третий этаж!
Как мы уже помним, в 1907 году не стало очередного владельца дома, обладатель тройной графской фамилии отошёл в вечность. И поскольку своего потомства он не оставил, то дом отошёл одному из его племянников, сыну его давно покойной сестры Александры, в супружестве графини Граббе, полковнику графу Михаилу Николаевичу Граббе (1868 – 1942).
Граф Михаил Николаевич Граббе в молодости и в пожилые годы
Женат Михаил Николаевич был на Софье Ивановне Всеволожской, до брака фрейлине, правнучке камергера князя Ивана Дмитриевича Трубецкого, дочери его внука, российского театрального деятеля, сценариста и художника, тайного советника, директора Императорских театров (в 1881 – 1899 годах) и Императорского Эрмитажа (в 1899 – 1909 годах), обер-гофмейстера Ивана Александровича Всеволожского (1835 – 1909).
В браке родились и трое дочерей: Елизавета (1892 –1962), Александра (1893 – 1953) (обе до своих замужеств были фрейлинами) и Ирина (1894 – 1979).
Софья Ивановна Всеволожская, в супружестве графиня Граббе, в образе Коломбины.
Однако семья Граббе проживала в этом доме очень недолго: в 1908 году они заняли три квартиры (№№ 1, 2, 3), а в 1909 году граф-полковник получил назначение на должность командира лейб-гвардии Сводного казачьего полка, дислоцировавшегося в Павловске, и семья переехала в полковые казармы. Позже граф получил и следующее звание генерал-майора.
Ну а что же наш дом? Семья Граббе решила по-прежнему сдавать его в наём, но уже не жильцам, а американскому посольству, в течение предыдущих четырёх лет трижды менявшему адреса (причём всё это были графские дома: дом Румянцевых, где посольство находилось дважды, и дом Марии Эдуардовны Клейнмихель, урождённой графини Келлер, в Сергиевской улице – этому некогда блестящему дому я посвящу отдельную статью).
И вот, посольство США в Российской Империи обретает свой последний адрес.
Последние четыре американских посланника, служившие в России до революции – Уильям Вудвилл Рокхилл, Кертис Гилд, Джордж Томас Мари и Дэвид Роуленд Фрэнсис – работали именно в доме 34 по Фурштатской улице.
Не признав Советской власти, американское посольство не могло в 1918 году переехать в Москву, ставшую большевистской столицей: Советы требовали вручения верительных грамот, ну а оставаться в Петрограде в условиях Первой мировой и Гражданской войн тоже было опасно. Посольство США переехало в Вологду, сам посол вернулся на родину, а посольство ещё как-то формально существовало в течение десяти месяцев, после чего было официально закрыто.
После возвращения в США Дэвид Роуленд Фрэнсис, бывший послом не так и долго, с марта 1916 года, написал воспоминания «Россия: взгляд из посольства США (апрель 1916 — ноябрь 1918)» (или «Россия из окон американского посольства», такой перевод названия я тоже встречал), впоследствии изданные в Америке (русского перевода, кажется, нет).
Отдельно я коснусь вопроса последнего дореволюционного владельца нашего героя. В литературе приводятся сведения о продаже этого дома графом М. Н. Граббе Иосифу Яковлевичу Погоржельскому (так приводит его фамилию Арсений Дубин в своей книге «Фурштатская улица», продажа датирована октябрём 1916 года) либо Погорельскому (так напечатана его фамилия в работе Елены Жерихиной «Литейная часть», причём годом продажи указан 1914). Приводятся также многочисленные должности, занимавшиеся этим человеком: председатель Киевского отделения общества содействия русской промышленности и торговли, директор-распорядитель и директор Дирекции правления акционерного общества «Лангензипенъ и Ко», консультант при комитете по постройке порохового завода акционерного общества П. В. Барановского, владелец фирмы «Ольшевич и Керн» в Киеве.
Что ж, вопиющие несовпадения в краеведческой литературе давно стали правилом, причём часто авторы не утруждают себя ссылками ни на какие документы. Я честно признаюсь, что не знаю, откуда взяты эти сведения. В справочнике «Весь Петроград» за 1917 год действительно указан Iосиф Яковлевич Погорельский и перечислены занимаемые им посты, однако его адресом являлся Каменноостровский проспект, дом 10, квартира 12, что легко объяснимо: этот дом расположен прямо напротив бывшего завода Лангензиппена, где Iосиф Яковлевич занимал некие административные посты. На той же странице справочника поименованы иные носители фамилий Погорельский и Погоржельский, однако у всех них домашние адреса совершенно другие.
Разумеется, владеть домом ещё не значит жить в нём, у того же М. Н. Граббе в качестве адреса также указывались казармы в Павловске, а дом в Фурштатской даже не упоминался; ежели покупка состоялась недавно, то покупатель мог, к примеру, ждать ремонта в новоприобретённом жилище и продолжать жить в качестве квартиранта в чужом доме, в конце концов, он мог вообще не стремиться переезжать в свой новый дом. Но то, что и написание фамилии, и год заключения сделки у разных авторов расходятся, а источник сведений не приведён, внушает сомнения в достоверности этой информации, по меньшей мере, кто-то один из авторов определённо ошибается.
В 1923 году бывший графский особняк был закреплён за Народным комиссариатом иностранных дел, однако комиссариат никак этот дом не использовал.
В 1930-е годы в здание въехал Трест арматурной промышленности, а позже дом отдали детскому саду. Во истину, всё лучшее – детям! Вот только это лучшее сильно пострадало. В 1950-е годы была предпринята радикальная перестройка здания, был кардинально изменён фасад на безордерный неоклассический и надстроен третий этаж. Детский сад помещается в этом доме и до сих пор, во дворе оборудована детская площадка, от интерьеров графского родового гнезда тоже почти ничего не осталось.
Я не призываю к полному восстановлению здания: мне хорошо ясно, что графская роскошь в отсутствии самих графов бессмысленна, и даже посольство сюда уже не вернётся. Домов с богатыми интерьерами в городе немало. Но мне очень хочется восстановления фасада. Балкона с эркером, чудесного купола, балюстрады над крышей, изящной лепнины. Вид этого дома украшал и улицу, и весь город. Уж не знаю, в какую сумму может обойтись такое воскрешение былой красоты и кто мог бы взяться за него, но совершенно определённо, что оно бы очень оживило Фурштатскую и радовало глаз всех, проходящих мимо.
Будучи на Родосе, я посетила несколько церквей, и в одной из них обратила внимание на это изображение святого с нимбом вокруг собачьей головы:
Я не религиозна, но церкви посещаю в культурных целях везде, где бываю. Подобного же изображения нигде ранее не видела. Заинтригованная, порыла потом интернет. Оказалось, это святой Христофор!
История его собачьей головы такая: первая версия – он происходил из племени киноцефалов, где у всех была такая внешность, вторая – что он, наоборот, был красавец и специально попросил бога его так обезобразить, чтобы спастись от соблазнов, т.к. женщины буквально бросались ему на шею.
Свое имя (Христофор означает «несущий Христа») он получил потому, что, имея огромный рост, работал на переправе, перенося на себе людей и грузы через реку. И однажды он нес маленького мальчика, который становился все тяжелее и тяжелее. Оказалось – это Христос, и с ним все тяготы мира.
Именно этот момент изображают обычно европейские художники. Вот шедевр Иеронима Босха:
В русской православной традиции св. Христофор тоже изображается в подавляющем случае так:
Дерево в его руках – важный символ, т.к. его дал Иисус, и Христофор затем его посадил, а оно привлекало людей к истинной вере. За свои проповеди Христофор был заточен в темницу, где затем и преставился. Вообще история этого святого полна противоречивых вариантов. Например, в одной из версий он вообще был поначалу людоедом. Но сам факт наличия псоглавого святого своеобразен.
Мне, как всегда, интересна культурологическая сторона дела: на каком основании из глубины истории дошли до нас эти мифы о людях с собачьими головами? Мне кажется, их источник в том, что действительно были какие-то племена, там люди вместо шапок носили волчьи шкуры с головами. Ну, вот их и трансформировали в псоглавцев.
Я разгадываю старинные открытки (обычно, не моложе 100 лет), и сегодня предлагаю вам необычный эксперимент — давайте разгадаем новое дело вместе!
ВАЖНО: это не только отличное развлечение, но и настоящий курс молодого бойца для тех, кто планирует в дальнейшем заняться исследованием своей родословной.
Та самая открытка
Зачем этим занимаюсь лично я? Каждая открытка — это новая уникальная задача. Настоящий генеалог отличается от любителя тем, что умеет находить разные пути для решения задачи. И расследование открыток — это идеальный «тренажер» для этого навыка.
Итак, сегодня я делюсь очень дорогой для меня открыткой. Предыстория такова: ещё в начале своего пути я наткнулась в букинисте на архив, где некий человек делился своими записками о путешествии по Азии. Меня заинтриговало ещё и то, что открытка была отправлена в... колбасный магазин.
Почему я тогда не выкупила тот архив? Не знаю. Внезапное помутнение рассудка, вероятно. Впоследствии я очень жалела об этом. Однако одна открытка меня-таки нашла — её случайно купила моя мама и вот, что в ней написано:
Многоуважаемая мадам!
Вчера я был в Ташкенте. Дорога очень хорошая и я чувствую себя хорошо. Действительно, в Ташкенте очень жарко и я скучаю.
Завтра я выезжаю в Коканд, потом в Самарканд, потом в Бухару. Я побуду там и опять вернусь в в Ташкент, а потом уже прямо в Петроград. Пишите мне в Ташкент до востребования. Как поживаете Вы и Ваш муж? Играйте на граммофоне и вспоминайте меня"
Подпись на лицевой стороне: "Шлю сердечный привет Вам и Вашему мужу. Альфред».
А теперь вопросы к вам, дорогие друзья:
✔Кто такой Альфред?
✔Чем он занимается?
✔Как занесло его в Азию?
✔Кем ему приходится мадам Денисова?
✔Причем здесь колбасный магазин?
✔Имеет ли Альфред к магазину какое-то отношение?
✔И как бы вы начали разгадывать эту открытку?
Фантазировать — РАЗРЕШАЕТСЯ! Как показывает практика, фантазии — это некий элемент интуиции, которая в свою очередь является бессознательной логикой.
Известный французский художник Жан-Леон Жером стал своего рода символом академического искусства. Еще при жизни его работы пользовались ошеломительным успехом у покупателей, а особый спрос среди аристократии был именно на обнаженные шедевры, которых мастер создал великое множество.
Фрагменты картин Жана-Леона Жерома, конец XIX века.
Но одну из своих лучших работ известную под названием «Голая Истина, вооруженная плетью», «Истина, выбирающаяся из колодца» и просто «Истина», созданную в 1896 году, Жером столь любил, что не только не стал продавать, но и повесил над прямо своей кроватью, где она и находилась до самой смерти мастера.
Но почему же «Истина» голая? И что именно символизирует этот шедевр?
«Голая Истина, вооружённая плетью». Жером, 1896 год.
Аллегорические изображения обнаженных женщин являются достаточно популярным сюжетом во всей Западной живописи.
Принято считать, что тонко завуалированное «оправдание наготы» было лишь удобным поводом, чтобы изобразить обнаженных персонажей, пересказывая известный античный миф или даже библейскую историю.
Подобная концепция «допустимости» прекрасно прослеживается в работах Тициана, Джорджоне, Леонардо да Винчи, Рафаэля и многих других известных художников.
«Спящая Венера». Джорджоне, 1510 год.
Однако «Истина» Жерома достаточно любопытна тем, что изображена обнаженной без литературного подтекста и даже не является конкретным мифологическим персонажем.
Она лишь представляет в весьма оригинальном свете достаточно абстрактную одноименную концепцию (а кто же такая истина и как же она выглядит?). Именно этим «Истина» в версии Жерома заметно отличается от ее сверстников и подавляющего большинства обнаженных шедевров эпохи Ренессанса.
Если свести воедино всю многовековую историю искусства, аллегорические изображения обнаженных героев, как правило, делятся на две категории: соблазнительные и чистые.
Изображение «Истины» относятся к последнему типу, описанному рядом критиков как «девственная истина», с «совершенной формой, на которую можно смотреть и восхищаться».
Принято считать, что картина основана на известной фразе древнегреческого философа Демокрита, гласящей, что «истина лежит на дне колодца» и вполне популярном выражении «голая правда» (настоящая, не скрытая и без прикрас).
Именно такой ее и показал художник. Истина, лишенная спокойствия, но с вернувшийся к ней прежней неистовой силой вылезает из колодца с плетью в руке, чтобы наказать людей за их многочисленные заблуждения, ложь и лицемерие пропитавшее весь мир и ставшее уже почти нормой.
Намеренное искажение формы бедра героини и ее лица, застывшего в крике на зрителя, лишь подчеркивает глубокий символизм произведения.
Ведь в истине, как и любом творении природы, в том числе и женской красоте, прекрасно все, если отбросить лживые преставления и предрассудки.ttps://zen.yandex.ru/media/zodchestvo/golaia-istina-voorujennaia-pletiu-5bd447f6a6560100aaad3f51?&from=feed
Голая женщина «едва не сорвала матч» в чемпионате Нидерландов (Видео)
Фото:twitter.com/2deDivisie
Во второй лиге чемпионата Голландии случился эротический случай с элементами феминизма: абсолютно голая женщина выбежала на поле и стала подбегать к футболистам, позировать, а затем самостоятельно убежала.
Примечательно, что никто из работников стадиона не пытался её остановить и уж тем более трогать и как-то на неё воздействовать: она сама поделала на поле всё что хотела и покинула игровую территорию. Не известно, насколько прониклись футболисты таким «болением» и поддержкой, но наколотили они сразу 8 мячей:
Беременная Собчак высмеяла Волочкову на публике, сев на шпагат на показе мод
На одном из показов мод телеведущая, светская львица и бывший кандидат в Президенты РФ Ксения Собчак села на подиуме на шпагат.
Модельная школа DolceVita 3 ноября провела в Москве мероприятие Bambino Fashion Day. Bambino Fashion Day - самое масштабное событие в мире детской fashion индустрии в России. Данное мероприятие большая возможность для моделей с 4 до 18 лет и дизайнеров показать свои успехи. Ведущей Bambino Fashion-2018 была Ксения Собчак. Среди многочисленных зрителей находилась и Анастасия Волочкова.
Когда Собчак вышла на подиум за руку с мальчиком-моделью с вступительным словом, произошло невероятное. Ксения со словами "Когда я вижу Анастасию Волочкову я каждый раз сажусь на шпагат, ничего не могу поделать" выполнила безупречный шпагат прямо в платье. В зале этот "номер" приняли одобрительным смехом и аплодисментами.
Вражда между двумя светскими львицами длится уже не первый год, после того как Волочкова увела у Собчак мужчину. Анастасия Волочкова постоянно делает акцент на своей растяжке к месту и не к месту. А Собчак не упустила возможности унизить свою бывшую соперницу.
Примечателен тот факт, что Ксения в "интересном положении". Супруги Виторган и Собчак никак не комментируют это событие, но в СМИ, то и дело появляются сообщения о второй беременности Ксении.
Подписывайтесь на канал и ставьте "лайки", если понравилась статья.
Миф об Актеоне и Артемиде: как охотник умудрился превратиться в дичь?
Актеон был простым смертным, внуком бога солнца Аполлона. Юноша прославился как лучший охотник своего времени. Он был отличным лучником: этому искусству его учил кентавр Хирон, один из немногих кентавров, ладивших с людьми.
Бесстыдник Актеон
Однажды наш герой отправился на охоту со своими друзьями. Он несколько отдалился от них: Актеон часто так поступал, так как считал, что они слишком шумно ведут себя и спугивают дичь.
Картина: Луи Галлош, 1670-1761
Охотник шел по лесу, когда вдруг услышал шум ручья. Было жарко, поэтому он решил пойти на звук, освежиться и утолить жажду. Он и не подозревал, что сама богиня охоты Артемида вместе со своей свитой купается в источнике.
Картина: Эрколе Грациани, 18-й век
Артемида в отличие от многих любвеобильных древнегреческих богинь всегда гордилась своей девственной чистотой. Актеон подошел к воде и увидел прекрасную обнаженную Артемиду в окружении нимф. Вместо того, чтобы уйти, он спрятался в зарослях леса и стал наблюдать за дамами. Однако вскоре одна из нимф заметила его.
Свита попыталась закрыть собой Артемиду, чтобы сохранить ее чистоту от взгляда мужчины, но было поздно. Актеон уже с вожделением смотрел богиню, не отрывая от нее глаз.
Жестокое наказание
Артемида была в бешенстве, она понимала, что юноша тотчас же расскажет своим друзьям об увиденном. Она плеснула воду из источника в лицо охотнику.
Картина: Jun-Pierre Shiozawa
Актеон с ужасом почувствовал, как на его голове начинают расти огромные ветвистые рога. Он испугался и побежал прочь от богини и ее нимф.
Во время бега на его теле начала расти шерсть, а на ногах и руках появились копыта. Он закричал, чтобы позвать на помощь своих друзей, но из его горла вырвался только животный рев. Охотник превратился в крупного красивого оленя.
Пластина 'Диана и Актеон' (Франция, Середина XVI в.)
Крик оленя-Актеона привлек внимание его друзей: перед их глазами предстала крупная дичь. Они попытались подстрелить бывшего друга, но ничего не получилось. Тогда они спустили на Актеона его же собак.
Стая догнала своего бывшего хозяина, задушила и растерзала его. Когда юноша-олень умирал, он услышал, как его друг сожалеет о том, что Актеон не присутствовал при погоне за такой прекрасной дичью.
Другие версии мифа
Есть и другие версии мифа, поясняющие, почему богиня охоты так жестоко обошлась с юношей. Согласно одной из них, Актеон хвастался перед всеми, что он охотится лучше богини. По другой – парень захотел вступить в брак с Артемидой. По третьей же – Актеон хвалился перед друзьями, что видел обнаженную богиню во время купания, хотя такого не было. Стоит отметить, это не все версии мифических событий.
Интересно? Ставьте лайк и подписывайтесь на канал ΦΙΛΟΣΟΦΊΑ!
Почему на заре мира человечеством правил матриархат?
Известно, что начиная с эпохи палеолита до бронзового века, главенствующую роль в обществе занимала женщина. По материнской линии определялось родство, женщина возглавляла семью и наравне с мужчинами могла участвовать как в политической, так и в военной жизни первых государств. Некоторые кочевые народы, например, сарматы, скифы или каракалпаки - сохраняли матриархальный строй вплоть до античности. Почему тысячи лет назад роль женщины была столь высока, а потом вдруг потеряла своё положение?
Первые родоплеменные организации неизменно строились вокруг старшей женщины - матриарха. Род, в свою очередь, делился на мелкие семьи, также возглавляемые матерями. Все имущество передавалось от матери к дочери. Что же оставалось мужчинам? Мужчина, как не странно, выполнял те же функции, что и сегодня - защищал семью, охотился, добывал пропитание, занимался тяжелым физическим трудом, но при этом, не имел никаких привилегий.
В Бронзовом и Раннежелезном веке функции женщины расширились. Они стали возглавлять целые племена, государства, участвовали в военных походах, зачастую, оказываясь намного яростнее и успешнее в бою, чем мужчины. Знаменитые амазонки в VII-IV веках до н.э. наводили ужас на всю Переднюю Азию и Восточную Европу.
Согласно историкам, главенство женщины на начальном этапе развития человечества определялось земледелием и собирательством. Этот вид деятельности давал гарантированное пропитание первым людям, а занимались им преимущественно женщины. Мужчин же влекла охота. Но охота, порой, могла быть не успешной. А вот продукты садоводства приносили стабильный урожай. Простыми словами – тот, кто кормил семью, тот и главный. С развитием скотоводства и появлением первых государств, роль женщины заметно снизилась. Земледелие больше не являлось единственным источником пропитания. Год за годом матриархат все дальше уходил в прошлое.
Тем не менее, в кочевых государствах женщина сохраняла равенство с мужчиной вплоть до Позднего Средневековья. Дело в том, что жизнь кочевника была опасней, чем у оседлых народов. Зачастую для защиты детей женщинам тоже приходилось браться за оружие. А если женщина может быть воином, значит, имеет равные права с мужчинами.
P.S. друг, поддержи канал лайком - это даст мотивацию автору работать дальше и сделает канал только лучше. А за подписку отдельный респект.
Надевая на себя трусы, помните – не всегда это было так просто! Начнем с того, что и самих-то трусов не было большую часть истории человечества. Как необходимый предмет нижнего белья они оформились всего лишь около 150 лет назад. До того момента как мужчины, так и женщины обходились черт знает чем. Примерно та же история с бюстгальтерами и майками.
На римских фресках мы видим женщин вроде бы в бикини. Однако это не совсем то. Подобные вещи они надевали во время занятий спортом. То, что кажется бюстгальтером, на самом деле кожаная лента, стягивающая грудь. Вместо трусиков – такая же лента, пропущенная между ног и закрепленная на поясе. У мужчин в основном бельем была набедренная повязка.
Что касается средних веков, то все телесное считалось стыдным. Видимо, поэтому люди мылись нечасто. В качестве нижнего белья фигурировала только длинная льняная рубаха, а у мужчин появилось что-то типа кальсон. Как предмет художественного изображения эта тема не была популярна.
А вот, начиная с XVIII века, художники охотно изображали нижнее белье, особенно женское. В подавляющем большинстве это фривольные картины, а сама тема в основном привлекала второстепенных художников. Впрочем, к Франсуа Буше это не относится. Вот прелестная картина, где можно видеть множество нижних юбок (трусов под ними точно нет), а акцент сделан на чулках.
Пьер Каррье-Беллез (1851-1933) приобрел некоторую известность благодаря своим картинам о балете, а вот тут хорошо видно белье женщины второй половины XIX века – рубашка, корсет и, собственно, всё.
Ханс Зацка (1859-1945) – салонный художник из Вены, не оставил после себя значительных произведений, но эта его картина, по крайней мере, показывает, что носили женщины ближе к телу в начале ХХ века:
Испанец Висенте Ромеро Редондо (род. 1956) в наше время продолжает салонные традиции, изображая обнаженных и полуобнаженных девушек на разном фоне. Вот одна из них лежит на канапе явно после карнавала, в одном белье. Ее тело отдыхает без бюстгальтера в свободном шелковом комбидрессе (изобретение ХХ века) и вызывающе красных чулках – вероятно, элементе маскарадного костюма.
Американец Джон Качере (1920-1999) воспел женские трусики, чулки с поясом, маечки и шелковые халатики в целой серии ярких картин, написанных в стиле фотореализма. Невзирая на внимание исключительно к одной части женского тела, Качере почти сумел избежать однообразия в изображениях. И все это благодаря тому, что сейчас в области белья огромный выбор стилей и фасонов, позволяющий создавать все новые, и новые образы.
Далеко-далеко от моего родного Ростова-на-Дону, с самом сердце загадочной Индии расположено местечко Кхаджурахо, известное своими потрясающими храмовыми комплексами.
Многие гиды и туроператоры в своих описаниях этого места называют местные святилища храмами Камасутры из-за откровенных сцен изображённых на рельефах покрывающих внешние стены строений.
Это не совсем верно, т.к. Камасутра – это книга, а храмы книгам не воздвигали. По крайней мере древние индийцы в X веке н.э. Храмы в большей части посвящены индуистским богам, например, Шиве или Вишну и нет ни одного храма, посвящённого богу любви Каме.
Далеко не все сюжеты скульптур посвящены отношениям мужчин и женщин. Если приглядеться, то понимаешь, что в этих рельефах отображена вся жизнь того времени, где есть место войне, пирам, музыке, походам, ну и, конечно, же плотским наслаждениям.
Сражение
Похоже на пир, обратите внимание что держит в руке дама, стоящая слева от центральной фигуры
Поход или триумфальное возвращение
Без комментариев
Скульптуры Кхаджурахо являют собой апогей развития средневекового индийского искусства. Продолжая традиции старых мастеров Ориссы творцы Кхаджурахо развили искусство резьбы по камню и превзошли своих предшественников.
Персонаж слева претендует на звание самого смелого индийца своего времени
Не нужно думать, что жизнь того времени была лишена морали. И изображённые в рельефах сюжеты – норма жизни в Индии тысячелетней давности. Вовсе нет. Обратите внимание, что большинство откровенных сцен содержат персонажей, которые закрывают себе глаза руками. Как бы не желая видеть творимое у них на глазах действо.
Фигуры содержат множество деталей: волоски бороды, наручные украшения и т.п.
Вот такое вот место. Спасибо, что читаешь до конца :)
Ставь лайк, если тебе нравятся древнее искусство. Пиши комментарии о том, хотел бы ещё увидеть статьи на подобные темы или развёрнутую статью о Кхаджурахо.
И не забудь подписаться на мой канал, чтобы не пропустить новый пост.
К моменту извержения Везувия, Помпеи был не слишком большим городом, с населением около 11 тысяч человек. Однако Помпеи отличался процветающим обществом и богатой инфраструктурой. В нем были налажены прочные торгово-экономические и политкультурные связи.
Город был некой торговой точкой, куда ежедневно прибывали тысячи торговцев и ремесленников – преимущественно мужчин. Это не могло не способствовать развитию в Помпеи индустрии платной любви.
Дело в том, что римляне, как правило, своих жен слишком уважали, считая недостойным использовать их для плотских утех. Ни одна знатная дама не должна была удовлетворять своего супруга способами, выходящими за рамки приличия. Жена была необходима для рождения детей, а за удовлетворением похоти мужчины ходили в бордели.
При раскопках Помпеи было установлено, что домов терпимости в городе было достаточно много. Историком очень повезло, что столетиями древние здания были засыпаны вулканическим пеплом – это способствовало тому, что на стенах домов города сохранились уникальные рисунки, по которым исследователи могли судить о жизни в прошлом.
Были такие рисунки и на стенах борделей. Как правило, картинка изображала некое интимное действие, а так же сопровождалась комментариями и расценками.
Поскольку секс-работа не была противозаконной, а супружеская измена была объявлена вне закона, мужчины не стеснялись пользоваться оплачиваемой любовью женщин.
Однако не все так сахарно, как кажется на первый взгляд. Даже при том, что проституция была вполне легализованным занятием, женщинам, торговавшим своим телом, было не легко.
Раскопки борделей Помпеи показали, как на самом деле был устроен этот бизнес.
Бордель делился на маленькие комнатки. Настолько крошечные, что туда с трудом помещалась неширокая кровать. В стене было лишь одно небольшое окошечко, закрытое решеткой. По сути. Комната была камерой – в ней так же не было и двери, вероятно, комната занавешивалась шторкой.
Эротичные картинки на стенах помещения должны были возбуждать клиентов. Вероятно, они изображали варианты поз, служили неким обучающим пособием для юных мужчин. Сопутствующая картинке цена сазу давала понять клиенту, в какую стоимость ему выльется развлечение.
Так же на стены были нанесены и имена. Скорее всего – каждая из комнат борделя была закреплена определенной девушкой, чье имя и красовалось у входа. В некоторых случаях вместо имен были красивые прозвища, как, например, «Euplia», что с греческого можно перевести «приятное путешествие».
Что интересно, на большинстве фресок женщины изображены со светлой кожей и с собранными в пучок на затылке волосами. В то же время мужчины изображены крепкими, мускулистыми и краснокожими. Вероятно, это и были стандарты красоты того времени.
Так же исследователи пришли к выводу, что свои услуги в борделях предлагали и мужчины. Но так как местные знатные дамы не могли себе позволить посещение подобных мест, вероятно мужчины пользовались спросом у мужчин. Разумеется. Это считалось социально-неприемлемым, как и в наше время. Но все же спрос порождал предложение.
Пожалуйста, ставьте лайки. Это поможет в продвижении статьи и канала.
Наталья Рудова похвасталась фигурой в красном мини
Дата публикации: 3 ноября 2018 г.
Просмотров: 15
Актриса поделилась эффектным снимком.
Наталья Рудова продолжает публиковать в своем микроблоге летние снимки. На очередной фотографии звезда запечатлена на фоне водной глади в красном мини, пишет storinka.com.ua.
«Спасибо всем моим близким за то, что вы у меня есть.. Вас не много.. но вы знаете что вы мои сокровища.. И не зависимо от того как часто мы видимся, находимся ли в одном городе.. в одной стране.. вы рядом...вы часть меня.. Каждый из вас в моем сердце.. Каждый из вас знает насколько вы дороги. Я люблю вас мои .. Просто захотелось признаться вам в любви...», - подписала снимок актриса.
Воскресенье, 21 Октября 2018 г. 20:52
+ в цитатник
Легенда о царской короне
Эта сказку мы услышали от пожилой жительницы села Осиково, которая, в свою очередь, слышала ее от своей бабушки. Независимо от того, стоит ли за любопытной историей что-то большее, чем чье-то живое воображение, она раскрывает нам чувства, которые испытывали люди в то время в этих краях.
Это произошло более ста лет назад в области Калие, недалеко от Осиково. В полных мистики Балканах почти каждая местность хранит свои легенды о необычайных событиях, добавляя особый колорит местному фольклору.
По преданию древний царь, чье имя уже забыто, закопал свое несметное богатство где-то на гористых склонах Калие. Убегая от осман, он наложил заклятье, что клад откроется только человеку болгарского рода, который не стремится к обладанию им и найдет его, не ища. Охотники за сокровищами годами подряд испытывали свою удачу под зубчатыми сводами находящейся неподалеку Мануиловой пещеры и на лесистых склонах Калие, но никогда не возвращались с чем-то большим, чем их разочарование и разбитые надежды.
Осиково, наши дни
Так продолжалось до того дня, когда местная жительница из Осиково проходила через этот район к расположенным в низине лугам. Был жаркий день, и женщина опустилась на колени перед рекой, разделявшей Калие пополам, чтобы утолить жажду. Внезапно она увидела, как в воде появились золотые монеты, ювелирные изделия, украшения и роскошная диадема из чистого золота, усыпанная драгоценными камнями. Испуганная женщина отдернула руки, но видение не исчезло. Золотые вещи продолжали манить из-под воды своим сиянием и величием. Вдруг перед ней появился образ мужчины в богато украшенных старинных доспехах. Седые волосы и борода говорили о преждевременно ушедшей молодости, а запавшие глаза о безмерной скорби. Мужчина посмотрел на коленопреклонённую женщину, протянул руку и заговорил.
Мануилова пещера
«Ты отдала мне почести, чего никто другой не делал сотни лет, поэтому возьми себе что-нибудь из когда-то моих богатств. Глух и слеп был я в своем сне, но сейчас вижу, что тень полумесяца все еще нависает над любимыми моими землями, как саван. Не пришло время короне открыться и вернуться нашему народу. Поэтому, ради собственной жизни – не касайся ее!»
Женщина поняла, что древний правитель предлагает ей взять дар из несметных богатств, но ни при каких обстоятельствах не пытаться посягать на золотую корону, потому что та не предназначена для нее. Дрожащими руками она зачерпнула горсть золота, ожидая, что оно исчезнет, как мираж, но неожиданно обнаружила, что монеты такие же настоящие, как она сама. Зачерпнула еще горсть золота, затем еще одну, чувствуя, как смелость ее увеличивается. Она не знала, сколько еще ей позволит взять дух мертвого царя. Бледное привидение просто продолжало стоять на другом берегу, а сокровища все так же сверкали из-под водной глади.
Мануилова пещера
Взгляд ее упал на золотую корону. Роскошная и сияющая, всего на расстоянии руки, отбрасывавшая тысячи отблесков от драгоценных камней, которые ее покрывали. В ней женщина узрела обещание решения всех своих проблем с нищетой и страданиями, потому что одна такая корона стоила сотни горстей золота. Женщина прикоснулась к роскошному украшению. В тот же миг лицо мертвого правителя исказилось от ярости, и он исчез в облаке дыма.
Вся долина задрожала от ужасного гула, сокровище, казалось, провалилось сквозь землю, а воды реки окрасились кроваво-красным. Бешеный ветер хлестал деревья, кружась вокруг ослушницы. Кучка золота у ее ног рассыпалась и утекла, как песок, а алые воды яростно закипели и заклокотали. В ушах женщины звучал ослабевающий голос призрака.
«Это кровь воинов, которые погибли, чтобы принести мое сокровище сюда из моих чертогов. Она – то, что продолжает хранить корону от недостойных рук и голов даже столетия спустя после того, как их кости стали прахом. Корона не для тебя! Зачем тебе понадобилось слушать голос своей алчности? Она – то, что сейчас тебя погубило!»
Все еще протягивая руки в попытке достичь короны, женщина почувствовала, как что-то схватило ее за руку и тянет в бушующую реку. Сильный поток потащил ее по течению и только по счастливой случайности, проходивший недалеко пастух смог вытащить утопленницу на берег.
Из последних сил женщина рассказала ему о случившемся, чтобы никто другой не пытался искать злосчастное сокровище. Прежде чем они достигли села, она впала в беспамятство и через несколько дней умерла. Пастух рассказывал ее историю до конца своей жизни всем, кто хотел ее слушать и узнать… или хотел отправиться на поиски, чтобы уже никогда не вернуться.
В память Станки Ивановой Джоклевой – история достойных дел всегда остается в памяти живых.
Источник. Перевод мой. Кстати, село Осиково, в окрестностях которого происходили эти события расположено совсем недалеко от удивительной Ковачевицы, о которой я уже здесь рассказывал.
Воскресенье, 21 Октября 2018 г. 20:34
+ в цитатник
Суд Париса
До того как похитить Елену и стать причиной Троянской войны Парис был пастухом. Его родители мать Гекуба и отец Приам, цари Трои велели своему слуге Агелаю убить его в лесу, так как Гекуба видела сон, что сын ее погубит Трою. Агелай отнес малыша в лесную чащу, но убивать не стал, оставил на съедение диким зверям. Но мальчик не погиб, звери не тронули его. За человеческого детеныша вступилась медведица и выкормила ео.
Через год Агелай встретил мальчика в лесу, там где и оставил. Он пожалел его и забрал домой, назвал Парисом и стал воспитывать его как своего сына. Парень вырос сильным и красивым. Он умело отбивался от стай волков, а когда спас овец от шайки разбойников, то его зауважали все пастухи.
Парис жил и не ведал о своем происхождении. он был вполне доволен жизнью среди лесов Иды. Но, как всегда, в дело вмешались боги. К Парису прилетел Гермес, посланник Зевса. С ним прилетели и три богини: Афина, Гера и Афродита. Им нужно было разрешить спор, кто на свете всех милее, всех румяней и белее. Но едва увидев богов Парис испугался, бросился наутек. Гермес догнал его и рассказал, кто они, и дал ему яблоко с надписью "Прекраснейшей". Это яблоко нужно было вручить той, которая по мнению Париса окажется самой прекрасной. Повелел ему это сам Зевс.
Взял Парис яблоко, посмотрел на богинь и не смог определить, кто из них лучше. Заметили это богини и давай его ублажать. Гера пообещала власть над всей Азией, Афина обещала воинскую славу за его подвиги, Афродита пообещала отдать ему в жены дочь Зевса и Леды, рожденную из яйца прекрасную Елену.
Парис повелся на слова Афродиты и отдал ей яблоко. Таким образом, прекраснейшей из богинь была признана Афродита. С тех пор Парис был ее любимчиком, и она во всем ему помогала, чтобы он не задумал. А Гера и Афина, наоборот затаили на него обиду и решили погубить и его и Трою и весь живущий там народ...
Понедельник, 15 Октября 2018 г. 12:05
+ в цитатник
Обновление девственности и еще 11 неожиданных фактов о богах Древней Греции
Древнегреческая мифология — отдельный мир с интереснейшими персонажами. Предлагаем узнать неожиданные факты о небожителях.
Гефест — Андреа Мантенья, 1497
Бог огня Гефест был единственным небожителем с непривлекательной внешностью, к тому же он был хромым. Удивительно, но женой его стала прекрасная Афродита.
Афродита и Арес, обнаруженные Гефестом — Александр Шарль Гильмо
Гера могла обновлять свою девственность, купаясь в источнике Канатос. А Афродита изменила своему мужу и вернула себе девственность, искупавшись в море.
Дамы легкого поведения считали Афродиту своей покровительницей, ведь стать проституткой в то время могла только очень красивая девушка. В Коринфе, прославившемся огромным количеством жриц любви, почитали богиню красоты и построили храм, в котором проводили служения в ее честь.
Бог войны Арес — один из могущественных небожителей Олимпа. Тем не менее его культ не был распространен в Древней Греции, ему практически нигде не поклонялись и не строили храмы в его честь. Более того, Ареса считали немного трусливым и очень вспыльчивым божеством. Родители, Зевс и Гера, ненавидели сына за его любовь к спорам и постоянные разборки с другими богами.
Листья оливы символизируют глаза Афины. Богиня подарила грекам дерево оливы и стала покровительницей Афин. Обратная сторона листьев серого цвета (цвет глаз Афины), когда дует ветер, они шевелятся — греки считали, что так Афина присматривает за ними.
Бог виноделия Дионис взошел на Олимп последним. Это единственный небожитель, чья мать была простой смертной. Родителями Диониса были любвеобильный Зевс и принцесса Семела.
Аид всем знаком как хозяин царства мертвых, но древние греки почитали его еще и как бога богатства. Дело в том, что Аида считали хозяином драгоценных металлов в земных недрах.
Бог торговли Гермес носил крылатые сандалии и считался посланником богов. Но были у него и менее приятные обязанности: небожитель сопровождал души умерших в царство Аида.
Почти все боги и богини были весьма любвеобильны, имели многочисленные любовные связи и множество потомков. Известно, что только 3 небожительницы были девственницами: мудрая Афина, богиня охоты Артемида и богиня семейного очага Гестия.
Арес и Афродита — Жак-Луи Давид, 1824
Хоть у Афродиты и было 2 мужа — Гефест и Арес — ее самой большой любовью был прекрасный Адонис. Юношу убил на охоте вепрь (по некоторым сведениям, влюбленный в Афродиту Арес), и Адонис попал в подземное царство, где в него влюбилась Персефона.
Адонис и Афродита — Хосе де Рибера, 1637
Богини не могли поделить юношу и решили, что он будет проводить полгода с каждой из них. Весной природа расцветает — Адонис приходит к Афродите, осенью все увядает — Адонис отправляется к Персефоне в подземный мир.
Благодаря Гераклу появилось выражение «взять быка за рога». Один из его подвигов — укрощение Критского быка — как раз и состоял в том, что Геракл схватил быка за рога, сел к нему на спину и заставил повиноваться.
Бог солнца Аполлон мог превращаться в дельфина. Однажды в этом виде он заставил критских моряков изменить маршрут судна и отправиться в Дельфы, где они стали первыми дельфийскими жрецами при храме Аполлона.
Интересно? Ставьте лайк и подписывайтесь на канал ΦΙΛΟΣΟΦΊΑ. Ещё нас можно читать во ВКонтакте!
13 комментариев
