-- Иди, Маелори, иди, хоть ты и был убит,
Хороший рассказчик нужен после тяжёлого дня.
Кто знает руны, как ты, кто, как ты, говорит
С вином из бочонка, с дымом, который идет от огня?

-- Нет, мой гроб опечатан, и крепкая та печать.
Слово её сильней, но неприлично нам,
Христианам, покойным в могиле, бесстыдно так поступать:
Бродить по земле с живыми, подобно вашим богам.

-- Эй, не упрямься, ты ведь хочешь смотреть опять,
Как колдовской туман густеет у потолка,
Как затвердевший звук между пальцев легко сломать,
Как зажигает звёзды невидимая рука,

Как бабочкой-переростком слово слетает с губ,
Крылья с тёмным узором качаются и скрипят;
Выпьем, что нам за дело, наш Маелори труп
Или живое тело? Тело -- только наряд,

Женщины их выбирают трепетно, как слова,
Франты и офицеры к ним внимательней дам,
Мы ж за этим столом бег столетий следим едва,
Чашу за чашей пьём и терпимы к любым телам.

-- У вас, язычных людей, в глазах колдовской туман,
В ваших сердцах -- узоры могильных плит.
Мне же не подобает рассказывать сказки вам,
Если по воле Божьей я в темноте убит.

-- Эй, Маелори, что с того, если твой Христос
Подослал к тебе убийцу в темную келью?
Боги, как дети, не стоит о них всерьёз,
Станешь у них игрушкой, только поверь им.

Наше вино, как их недобрая кровь,
Бродит по жилам, в мозг стучится древними снами.
Нынче ты мёртв, назавтра снова здоров;
Нам все равно, поднимайся и выпей с нами.

Мы хотим услышать про горбуна без горба,
Про Конна Сотни Сражений, про Маленькую Головку,
Про Лировых лебедят, как кинула их судьба,
Как Джек, Хозяин Воров, судьбу обмишурил ловко.

И если ты промолчишь, то другие не промолчат,
И будут кружить слова, оседая листвой на ветках
Высоких деревьев, и вырастет целый сад
Узором на окнах, бисером на салфетках.

 

---

 

Коннла был сыном Кона, который всех победил,
Сыном короля в зале, где сотни свечей
Затмевали свет далёких, робких светил,
Ясноглазых в ночи, и горели все горячей.

Коннла был сыном Кона, и был он собой красив,
Волосы его - как солнце на склонах холма,
Руки, как ветви могучего ясеня, вниз росли,
Но он поднимал их вверх, как в море растёт волна.

Коннла был сыном Кона, и дева пришла к нему,
Странные слова говорила она и пела,
Он один её видел, одетую в свет, закутанную во тьму,
А гости слышали голос, лишённый тела.

Она говорила: "Ты Коннла, ты славный принц,
Ты похож на ясень с красной, бронзовой кожей,
В наших краях мы, жители, легче птиц,
Но я люблю тебя, принц, на красный ясень похожий.

Так оставь здесь то, что прежде любил и знал,
Войди в мою лодку, зыбкую, как туманы,
Проплывём вдвоём мимо гордых и кротких стран
В те края, где мы будем вечной свободой пьяны.

Мы живём на зелёных, таких зелёных холмах,
Солнце по ним катается и смеётся,
Не расстаётся с ними, вздыхает о них впотьмах,
Круглое на дне ночи, как в тесноте колодца."

Но Кон, победивший всех, бесстрашный в смертном бою,
Был испуган до горького пота, до чревной дрожи,
Он встал с высокого стула, поставил чашу свою:
"Что ты там видишь, сын, на красный ясень похожий?"

Коннла сказал отцу, что он замечает среди гостей
Незнакомую гостью, на вид она легче птицы,
Что неплохо бы встать и отправиться прямо к ней,
В её странном жилище с ней соединиться.

И Кон закричал тогда: "Корин, тот, что рыжебород,
Рунами воду режь, играй на яростных струнах,
Читай свои заклинанья, или от нас уйдёт
Коннла, мой славный принц, похожий на ясень юный!"

Королевский приказ исполнил старый друид,
Воздух стал чёрствым, воздух сделался ломким,
Горечь зловонных бездн сквозь зубы каменных плит
Тронула странный голос, и стал он неслышен, тонкий.

Но Коннла видел, как дева, прощаясь с ним,
Бросила яблоко, знал, где оно упало,
Поднял его, сладчайшим чувством томим,
Сколько его ни ел -- цельное, как сначала.

А говорить он с тех пор не хотел ни с кем,
Думал, должно быть, что дева за ним вернётся,
Что он войдёт к ней в лодку и с ней исчезнет совсем,
Как исчезает солнце на дне колодца.

Так и вышло, друид не смог ему помешать,
Вижу, ты помнишь сам -- это старая песня,
Это песня про смерть, её поют малышам,
Чтобы им жить нежней и умирать интересней.

---