-Поиск по дневнику

Поиск сообщений в красота_костина

 -Подписка по e-mail

 

 -Постоянные читатели

 -Сообщества

Читатель сообществ (Всего в списке: 1) Служба_изменения_кадров

 -Статистика

Статистика LiveInternet.ru: показано количество хитов и посетителей
Создан: 16.03.2012
Записей: 207
Комментариев: 8
Написано: 359





Тайна имени

Понедельник, 05 Октября 2015 г. 20:21 + в цитатник

Александр

Читать далее...
Рубрики:  что почитать

короткометражки, которые смотрятся на одном дыхании

Суббота, 05 Сентября 2015 г. 18:30 + в цитатник

короткометражки, которые смотрятся на одном дыхании

Читать далее...

Серия сообщений "кино":
Часть 1 - Любовь и голуби
Часть 2 - короткометражки, которые смотрятся на одном дыхании


12-летний мальчик написал книгу о том, как понять женщину

Пятница, 14 Августа 2015 г. 23:11 + в цитатник

12-летний мальчик написал книгу о том, как понять женщину

Читать далее...

Математический метод

Воскресенье, 26 Июля 2015 г. 02:04 + в цитатник

Математический  методmethod (699x421, 160Kb)

 Трое математиков и трое физиков собираются ехать на поезде в другой город на конференцию. Они встречаются перед кассой на вокзале. Первой подходит очередь физиков, и они, как все нормальные люди, покупают по билету на человека. Математики же покупают один билет на всех. – Как же так? — удивляются физики, — Ведь в поезде контролёр, вас же без билетов оттуда выгонят! – Не волнуйтесь, — отвечают математики, — У нас есть МЕТОД. Перед отправкой поезда физики рассаживаются по вагонам, но стараются проследить за применением загадочного «метода». Математики же все набиваются в один туалет. Когда контролёр подходит к туалету и стучит, дверь приотворяется, оттуда высовывается рука с билетом. Контролёр забирает билет, и дальше все они без проблем едут в пункт назначения. После конференции те же вновь встречаются на вокзале. Физики, воодушевившись примером математиков, покупают один билет. Математики не берут ни одного. — А что же вы покажете контролёру? — У нас есть МЕТОД. В поезде физики набиваются в один туалет, математики — в другой. Незадолго до отправления, один из математиков подходит к туалету, где прячутся физики. Стучит. Высовывается рука с билетом. Математик забирает билет и возвращается к коллегам. МОРАЛЬ: Нельзя использовать математические методы, не понимая их!

источник: http://fit4brain.com/

Рубрики:  что почитать

«А ты знаешь, что в мире война идёт?»

Понедельник, 13 Июля 2015 г. 22:51 + в цитатник

А ты знаешь, что в мире война идёт?» Чудесное и жизнеутверждающее стихотворение.girl-grass (695x400, 102Kb)

Я пишу: «Вот, пеку пирог и варю компот».

В комментариях мне отвечают:

— Вот!

У тебя, значит, мирная жизнь, компот,

А ты знаешь, что в мире война идет?

Я пишу: «Посмотрите, вот это — кот.

Он смешной и ужасно себя ведет...»

В комментариях мне отвечают: — Чёрт!

Как ты можешь?

Там-то и там-то погиб народ!

Я пишу: «Я кормила птенца дрозда.

Еле выжил, поскольку упал из гнезда».

А мне пишут:

— Какого такого дрозда?

— Ты, наверное, с глузду съехала, да?

 Ты не знаешь, что с рельсов сошли поезда,

Есть ли дело нам до птенца дрозда?

И напишешь однажды: «Лежу в траве,

Мысли глупые скачут в моей голове...»

И внезапно на это придет ответ:

Я считал, что я мёртв.

Оказалось, нет:

Я читал про кота, про дрозда, компот:

Это значит, что жизнь у других идет

..Это значит: ещё существует шанс.

Для таких, как мы.

Для меня.

Для нас.

© Дарина Никонова 

источник:http://fit4brain.com/

Рубрики:  что почитать

Восхитительное исполнение одной из лучших песен Майкла Джексона

Понедельник, 13 Июля 2015 г. 21:46 + в цитатник


Рубрики:  музыка,клипы

Рецепт черничный сорбет

Среда, 08 Июля 2015 г. 21:37 + в цитатник

Рецепт черничный сорбет.

Для изготовления сорбетов используют такие продукты как фруктовое или ягодное пюре, натуральные соки, слабоалкогольные напитки и другие натуральные добавки. Среди десертов сорбету отводят место одной из разновидности мороженого, но, по сути, это оно и есть, только без содержания сливок.

Первый раз я попробовала малиновый сорбет , его мы купили в магазине. Вся моя семья оценила его вкус и пользу .В составе были указаны малина и сахар, я подумала: "Зачем покупать дорого в магазине, если такое чудо смогу сама сделать. К сожалению я не помню пропорций, но все получилось очень вкусно, а главное полезно.

Теперь , мы насобирали в лесу черники и решили ,что черничный сорбет, тоже понравится моим родным. И так нам нужна ягода, сахар в пропорции 1:1 и вода . На 1300 сахара я взяла 250 мл воды и сварила сироп, до полного растворения сахара, дала ему остыть. В остывший сироп всыпала ягоду и перемолола с помощью блендера. После чего можно разлить сорбет в чистые банки и отправлять в морозильник, но я не ищу легких путей поэтому, процедила всё через мелкое сито. То что осталось у меня в сите ,я тоже переложила в банку и отправила в морозильник, зимой будет чем компот из сухофруктов подкрасить или начинку для пирога,тоже вкусно. Всем советую очень вкуснечко!

IMG_3337 (700x525, 103Kb)

 

IMG_3336 (700x525, 80Kb)

Это уже готовый  к употреблению сорбет, из морозильника достала, чтобы сфотографировать.

 

IMG_3338 (700x525, 77Kb)

вот сколько у меня получилось вкусняшки!!!!!!!!!!

Рубрики:  кулинария

Метки:  

Стихотворение, которое нужно прочитать дважды

Суббота, 04 Июля 2015 г. 20:59 + в цитатник

Стихотворение, которое нужно прочитать дважды hope Иллюстрация: Нино Чакветадзе hope (698x454, 144Kb)

Потрясающее стихотворение, которое обязательно нужно прочитать два раза. Почему именно два? Прочтите первый раз и поймете.

Читать далее...
Рубрики:  что почитать

Закон генетической нищеты

Вторник, 30 Июня 2015 г. 22:15 + в цитатник


nischeta (695x410, 46Kb)



Закон генетической нищеты nischeta Бизнес-тренер и лектор Наталья Грэйс в своей книге «Законы Грэйс» очень точно выделила одну вещь, которая с самого детства программирует нас на бедность. И назвала её «Закон Генетической Нищеты». Об этом стоит прочитать каждому: «В детстве дома у одноклассницы мы часто прыгали на диване, пока не видели взрослые. Нас очень радовали пружины, местами совсем близко подходившие к поверхности; приводила в восторг пыль, которая клубами летела из дивана от наших прыжков. Когда спустя двадцать лет я зашла к своей подруге детства, то в ужасе увидела в углу всё тот же диван, на котором мы когда-то прыгали. Он не сильно изменился, насколько я могла помнить, но теперь я была потрясена нищетой и убогостью обстановки. Я мысленно подсчитывала, сколько могла стоить покупка нового дивана, замена засаленных стульев, зеркала, разбитого и заклеенного обёрткой от шоколада. Пока мы говорили, в воображении я белила потолок и меняла обои. Мне хотелось вымыть окна, обсиженные мухами, повыкидывать палки и картонки, торчащие из-под дивана, битый цветочный горшок, обвязанный чулком. «А что, если плохо с деньгами?» – подумала я… Но мозг сопротивлялся и предлагал мне купить хотя бы недорогой клейкой плёнки под цвет дерева и оклеить ею стол. Куда бы я ни посмотрела, мой взгляд натыкался на какую-нибудь поломку, грязь, пятна и мусор. Мозг вдруг сказал мне: «Как ты думаешь, почему рядом с нищетой всегда грязь?» Я вам теперь такой же вопрос задаю. Даже если заменить слово «всегда» на «практически всегда» или «частенько», то легче от этого не делается. Грязь – это проявление не безденежья, а менталитета. Вдумайтесь: грязь – это проявление соответствующего менталитета. А поскольку грязь и нищета - соседи, то и нищета – это своеобразный менталитет. Да, нищета находится в немытой голове. В школе у меня была потрясающая учительница по литературе – Тамара Григорьевна, незаурядного ума, очень проницательная женщина. Она как-то обронила фразу, которую я запомнила на всю жизнь. Кто-то спросил её, что значит мещанство, и она ответила: «Мещанство означает пить из старой облезлой кружки, когда новая в серванте стоит». Так принято во многих русских домах: на чёрный день деньги отложены, на белый день чашка новая в серванте стоит, только белый день наступает редко, а чёрными заполняется вся жизнь. Кто живёт ожиданием будущего, для того оно никогда не наступает. И тогда я поняла это: стыдно быть нищим; стыдно быть грязным. Стыдно иметь в голове разруху, которая неизбежно отражается и на жилище, и на менталитете детей. Знаю одну женщину, которая больше двадцати лет копила деньги, чтобы купить дачу. Она одна воспитывала двух дочерей. Девочки жили впроголодь, на одних кашах, и старшая из них рассказывала мне, как ей было стыдно выходить во двор в старых вельветовых брюках с залатанными коленями. Девочка росла, и с каждым годом волшебным образом росли её брюки. Сантиметр за сантиметром разворачивалась подвёрнутая снизу ткань. Она была не такой вылинявшей, как вся остальная штанина, и это выдавало нищенские хитрости. Видимо, отсюда пошло выражение: «Голь на выдумки хитра». Не стоит рассказывать, что система в государстве не позволяет достаточно зарабатывать. Я не систему ругаю, а гниль в мозгах. На одни и те же деньги можно выглядеть достойно или нищенски. Когда мать, наконец, купила дачу, обе подросшие дочери не имели к этой даче ни малейшего интереса, но бесконечно упрекали мать в том, что она не научила их, что значит быть женщиной. У девчонок сформировался комплекс золушки. Они, привыкшие видеть протёртые кресла и старую посуду, облезлые полотенца и пальто семилетней давности, впоследствии, став взрослыми, боялись тратить на себя деньги. Всякий раз, когда они что-то покупали, у них портилось настроение: они словно чувствовали себя недостойными новых хороших вещей. Это, друзья мои, называется двумя словами: генетическая нищета. Она уже в сознании, в клетках, в крови, в костях. Дети, которые видят облезлые углы, подсознательно программируются на нищету. Уже в подростковом возрасте они начинают осознавать её тяжесть. Ещё Антон Павлович Чехов отмечал, что облезлые стены и грязные коридоры дурно влияют на способность студента к обучению. Грязь и нищета подавляют человека, привычный вид убогой обстановки программирует быть неудачником. Вы могли бы возразить мне, что ненависть к нищете стимулирует некоторых людей развиваться и зарабатывать деньги, но я вам отвечу, что куда большее количество людей ломается под непосильным бременем бедности. У слов «беда» и «бедность» один корень. Гоните прочь от себя беду. Гоните прочь бедность. Как же мне нравится фраза: «Богатство – это состояние ума». Так вот, нищета – это тоже состояние ума». Автор: Наталья Грэйс источник:http://fit4brain.com/


Без заголовка

Воскресенье, 15 Июня 2014 г. 22:21 + в цитатник


Рубрики:  музыка,клипы

Без заголовка

Воскресенье, 15 Июня 2014 г. 21:24 + в цитатник


Рубрики:  музыка,клипы

Без заголовка

Воскресенье, 01 Июня 2014 г. 02:42 + в цитатник


Рубрики:  музыка,клипы

Без заголовка

Четверг, 15 Мая 2014 г. 19:26 + в цитатник

 

12065031_98040-220x0 (191x264, 12Kb) Никто никому ничего не должен? Никто никому ничего не должен? Фотография, которую вы видите, сделана полвека тому назад. Человек в темном костюме — известный в своё время (а ныне почти забытый) русский писатель Константин Паустовский. Женщина в ослепительном платье на коленях у ног писателя — всемирно известная и поныне божественная Марлен Дитрих. Она целует руки писателя и плачет, плачет, плачет… Эта сцена потрясла и привела в оцепенение зрителей, пришедших на концерт мировой звезды. О том, как это было, рассказывает известный киносценарист, публицист, писатель Олег Осетинский. «Я был когда-то советским библиотечным ребенком, любил читать сентиментальные рассказы советского писателя Константина Паустовского. Все мы тогда бредили Западом, русской культуры как будто стеснялись. Шла оттепель – первая духовная «перестройка». Однажды мне в руки попала моя детская книжка Паустовского – отшатнулся с краской стыда. И тут звонок Андрона Кончаловского: «Марлен Дитрих

приехала! В Доме кино!»

 

 

 

Вечером у Дома кино на Воровского не пробиться. Но Андрон ведь сын баснописца! Сидим в партере. И вот — ОНА!!! Узкое белое платье. Потрясающая фигура. Колье из сияющих бриллиантов. Запела! – чуть хрипловато, бесстрастно, сверху – и чудовищно эротично!.. «Лили Марлен!» Мы лопались от священного восторга! Вот оно! Вот он – волшебный Запад! Зал ревел…

i (125x150, 4Kb)

 

 

 

 

 

 

 

i1 (120x150, 4Kb)

 

 

 

 

 

 

 

 

i2 (112x150, 4Kb)

 

 

 

 

 

 

Напились мы тогда у Андрона. Орали, визжали – к чёрту Россию лапотную, – только Запад! Его изощрённость, его раскрепощённость, его свобода! Проснулись днём, страстно продолжили восторги, и сил пойти вечером на второй концерт Марлен Дитрих уже не было. Прошло много лет, и как бы сбылись наши оттепельные мечты – пришла перестройка! Дюжина олигархов и 20 тысяч обкомовцев-ЦКВЛКСэмовцев быстренько скупили – за гроши! – всю Россию. Народ среагировал немедленно – начал вымира

 

ть по миллиону в год. Слово «мораль» было оплёвано, самой популярной в России стала фраза: «Я ничего никому не должен!» Россия захлёбывалась восторгом свободы, не замечая ее стремительного обращения в дикое своеволие. Над словами «долг», «патриотизм», «душевность» издевались сверху донизу, от радио до ТВ. Страной правили Новые Русские Мошенники, блатные и горсть новых бюрократов. Я от этой вони и грязи сбежал на Запад, с ужасом слушал «Новости» о Жириновском, об «авторитетах», правящих целыми областями, о путанах, ставших главными звездами медиа, о Березовских и Смоленских, о батальонах киллеров и прочей пене нашего лжекапитализма. Так прошло 15 лет. Но мало-помалу Россия с Путиным стала опоминаться, оглядываться, хотя бы стонать. Я вернулся в Москву, башенную и безбашенную. Съездил в Крым, страну нашего юного диссидентства. С ужасом бежал из шалманистого, грохочущего Коктебеля. Заехал в Старый Крым и случайно попал в маленький, только что открытый музейчик всеми забытого советского писателя, кумира моего детства Константина Паустовского. Осмотрел простенькую экспозицию со снисходительной полуусмешкой умудрённого путешествиями по земному шару небожителя и вдруг увидел на стене странную фотографию: Константин Паустовский, а перед ним на коленях стоит какая-то странная женщина. Я наклонился, щурясь и не веря своим глазам, обернулся к девушке-заведующей. И она кивнула мне с улыбкой понимания: «Да, это Марлен Дитрих!» Признаюсь, я испытал легкий шок. А когда девушка рассказала мне историю этой фотографии, пришёл в шок настоящий. Потому что оказалось, что на том самом втором вечере Дитрих в ЦДЛ, куда мы с Андроном не дошли, случилось нечто фантастическое. В конце концерта на сцену ЦДЛ вышел с поздравлениями и комплиментами большой начальник из кагэбэшников и любезно спросил Дитрих: «Что бы вы хотели еще увидеть в Москве? Кремль, Большой театр, Мавзолей?» И эта недоступная богиня в миллионном колье вдруг тихо так ему сказала: «Я бы хотела увидеть советского писателя Константина Паустовского. Это моя мечта много лет!» Сказать, что присутствующие были ошарашены, – значит не сказать ничего. Мировая звезда – и какой-то Паустовский?! Что за бред?! Все зашептались – что-то тут не то! Начальник, тоже обалдевший поначалу, опомнился первым, дошло: с жиру звезда бесится. Ничего, и не такие причуды полоумных звезд пережили! И всех мигом – на ноги! И к вечеру этого самого Паустовского, уже полуживого, умирающего в дешёвой больнице, разыскали. Объяснили суть нужной встречи. Но врачи запретили. Тогда компетентный товарищ попросил самого писателя. Но и он отказался. Потребовали! Не вышло. Пришлось – с непривычки неумело – умолять. Умолили… И вот при громадном скоплении народу вечером на сцену ЦДЛ вышел, чуть пошатываясь, худой старик. А через секунду на сцену вышла легендарная звезда, гордая валькирия, подруга Ремарка и Хемингуэя, – и вдруг, не сказав ни единого слова, молча грохнулась перед ним на колени. А потом, схватив его руку, начала её целовать и долго потом прижимала эту руку к своему лицу, залитому абсолютно не киношными слезами. И весь большой зал беззвучно застонал и замер, как в параличе. И только потом вдруг – медленно, неуверенно, оглядываясь, как бы стыдясь чего-то! – начал вставать. И встали все. И чей-то женский голос вдруг негромко выкрикнул что-то потрясённо-невнятное, и зал сразу прорвало просто бешеным водопадом рукоплесканий! А потом, когда замершего от страха Паустовского усадили в старое кресло, и блестящий от слез зал, отбив ладони, затих, Марлен Дитрих тихо объяснила, что прочла она книг немало, но самым большим литературным событием в своей жизни считает рассказ советского писателя Константина Паустовского «Телеграмма», который она случайно прочитала в переводе на немецкий в каком-то сборнике, рекомендованном немецкому юношеству. И, быстро утерев последнюю, совсем уж бриллиантовую, слезу, Марлен сказала очень просто: «С тех пор я чувствовала некий долг – поцеловать руку писателя, который это написал. И вот – сбылось! Я счастлива, что я успела это сделать. Спасибо вам всем – и спасибо России!» Вот, собственно, и вся история. Как часто мы обманываемся насчёт Запада! И как трудно иногда разглядеть за гламурным блеском недоступной звезды – трепетно бьющееся человеческое сердце. А вообще, как же это круто – успеть!.. И, слава богу, модная фраза: «Я никому ничего не должен!» – выходит в России из моды. Все моднее быть честным и добрым. И, возможно, скоро вообще станет модным – иметь некий долг. И еще моднее – исполнить его». (Опубликовано в РГ (Неделя) N4372 от 25 мая 2007 г.)

А вот и тот самый рассказ Константина Паустовского, который так потряс Марлен Дитрих…

                                                                                                 ТЕЛЕГРАММА

Октябрь был на редкость холодный, ненастный. Тесовые крыши почернели. Спутанная трава в саду полегла, и все доцветал и никак не мог доцвесть и осыпаться один только маленький подсолнечник у забора. Над лугами тащились из-за реки, цеплялись за облетевшие ветлы рыхлые тучи. Из них назойливо сыпался дождь. По дорогам уже нельзя было ни пройти, ни проехать, и пастухи перестали гонять в луга стадо. Пастуший рожок затих до весны. Катерине Петровне стало еще труднее вставать по утрам и видеть все то же: комнаты, где застоялся горький запах нетопленных печей, пыльный «Вестник Европы», пожелтевшие чашки на столе, давно не чищенный самовар и картины на стенах. Может быть, в комнатах было слишком сумрачно, а в глазах Катерины Петровны уже появилась темная вода, или, может быть, картины потускнели от времени, но на них ничего нельзя было разобрать. Катерина Петровна только по памяти знала, что вот эта – портрет ее отца, а вот эта – маленькая, в золотой раме – подарок Крамского, эскиз к его «Неизвестной». Катерина Петровна доживала свой век в старом доме, построенном ее отцом – известным художником. В старости художник вернулся из Петербурга в свое родное село, жил на покое и занимался садом. Писать он уже не мог: дрожала рука, да и зрение ослабло, часто болели глаза. Дом был, как говорила Катерина Петровна, «мемориальный». Он находился под охраной областного музея. Но что будет с этим домом, когда умрет она, последняя его обитательница, Катерина Петровна не знала. А в селе – называлось оно Заборье – никого не было, с кем бы можно было поговорить о картинах, о петербургской жизни, о том лете, когда Катерина Петровна жила с отцом в Париже и видела похороны Виктора Гюго. Не расскажешь же об этом Манюшке, дочери соседа, колхозного сапожника, – девчонке, прибегавшей каждый день, чтобы принести воды из колодца, подмести полы, поставить самовар. Катерина Петровна дарила Манюшке за услуги сморщенные перчатки, страусовые перья, стеклярусную черную шляпу. – На что это мне? – хрипло спрашивала Манюшка и шмыгала носом. – Тряпичница я, что ли? – А ты продай, милая, – шептала Катерина Петровна. Вот уже год, как она ослабела и не могла говорить громко. – Ты продай. – Сдам в утиль, – решала Манюшка, забирала все и уходила. Изредка заходил сторож при пожарном сарае – Тихон, тощий, рыжий. Он еще помнил, как отец Катерины Петровны приезжал из Петербурга, строил дом, заводил усадьбу. Тихон был тогда мальчишкой, но почтение к старому художнику сберег на всю жизнь. Глядя на его картины, он громко вздыхал: – Работа натуральная! Тихон хлопотал часто без толку, от жалости, но все же помогал по хозяйству: рубил в саду засохшие деревья, пилил их, колол на дрова. И каждый раз, уходя, останавливался в дверях и спрашивал: – Не слышно, Катерина Петровна, Настя пишет чего или нет? Катерина Петровна молчала, сидя на диване – сгорбленная, маленькая, – и всё перебирала какие-то бумажки в рыжем кожаном ридикюле. Тихон долго сморкался, топтался у порога. – Ну что ж, – говорил он, не дождавшись ответа. – Я, пожалуй, пойду, Катерина Петровна. – Иди, Тиша, – шептала Катерина Петровна. – Иди, бог с тобой! Он выходил, осторожно прикрыв дверь, а Катерина Петровна начинала тихонько плакать. Ветер свистел за окнами в голых ветвях, сбивал последние листья. Керосиновый ночник вздрагивал на столе. Он был, казалось, единственным живым существом в покинутом доме, – без этого слабого огня Катерина Петровна и не знала бы, как дожить до утра. Ночи были уже долгие, тяжелые, как бессонница. Рассвет все больше медлил, все запаздывал и нехотя сочился в немытые окна, где между рам еще с прошлого года лежали поверх ваты когда-то желтые осенние, а теперь истлевшие и черные листья. Настя, дочь Катерины Петровны и единственный родной человек, жила далеко, в Ленинграде. Последний раз она приезжала три года назад. Катерина Петровна знала, что Насте теперь не до нее, старухи. У них, у молодых, свои дела, свои непонятные интересы, свое счастье. Лучше не мешать. Поэтому Катерина Петровна очень редко писала Насте, но думала о ней все дни, сидя на краешке продавленного дивана так тихо, что мышь, обманутая тишиной, выбегала из-за печки, становилась на задние лапки и долго, поводя носом, нюхала застоявшийся воздух. Писем от Насти тоже не было, но раз в два-три месяца веселый молодой почтарь Василий приносил Катерине Петровне перевод на двести рублей. Он осторожно придерживал Катерину Петровну за руку, когда она расписывалась, чтобы не расписалась там, где не надо. Василий уходил, а Катерина Петровна сидела, растерянная, с деньгами в руках. Потом она надевала очки и перечитывала несколько слов на почтовом переводе. Слова были все одни и те же: столько дел, что нет времени не то что приехать, а даже написать настоящее письмо. Катерина Петровна осторожно перебирала пухлые бумажки. От старости она забывала, что деньги эти вовсе не те, какие были в руках у Насти, и ей казалось, что от денег пахнет Настиными духами. Как-то, в конце октября, ночью, кто-то долго стучал в заколоченную уже несколько лет калитку в глубине сада. Катерина Петровна забеспокоилась, долго обвязывала голову теплым платком, надела старый салоп, впервые за этот год вышла из дому. Шла она медленно, ощупью. От холодного воздуха разболелась голова. Позабытые звезды пронзительно смотрели на землю. Палые листья мешали идти. Около калитки Катерина Петровна тихо спросила: – Кто стучит? Но за забором никто не ответил. – Должно быть, почудилось, – сказала Катерина Петровна и побрела назад. Она задохнулась, остановилась у старого дерева, взялась рукой за холодную, мокрую ветку и узнала: это был клен. Его она посадила давно, еще девушкой-хохотушкой, а сейчас он стоял облетевший, озябший, ему некуда было уйти от этой бесприютной, ветреной ночи. Катерина Петровна пожалела клен, потрогала шершавый ствол, побрела в дом и в ту же ночь написала Насте письмо. «Ненаглядная моя, – писала Катерина Петровна. – Зиму эту я не переживу. Приезжай хоть на день. Дай поглядеть на тебя, подержать твои руки. Стара я стала и слаба до того, что тяжело мне не то что ходить, а даже сидеть и лежать, – смерть забыла ко мне дорогу. Сад сохнет – совсем уж не тот, – да я его и не вижу. Нынче осень плохая. Так тяжело; вся жизнь, кажется, не была такая длинная, как одна эта осень». Манюшка, шмыгая носом, отнесла это письмо на почту, долго засовывала его в почтовый ящик и заглядывала внутрь, – что там? Но внутри ничего не было видно – одна жестяная пустота. Настя работала секретарем в Союзе художников. Работ было много, Устройство выставок, конкурсов – все это проходило через ее руки. Письмо от Катерины Петровны Настя получила на службе. Она спрятала его в сумочку, не читая, – решила прочесть после работы. Письма Катерины Петровны вызывали у Насти вздох облегчения: раз мать пишет – значит, жива. Но вместе с тем от них начиналось глухое беспокойство, будто каждое письмо было безмолвным укором. После работы Насте надо было пойти в мастерскую молодого скульптора Тимофеева, посмотреть, как он живет, чтобы доложить об этом правлению Союза. Тимофеев жаловался на холод в мастерской и вообще на то, что его затирают и не дают развернуться. На одной из площадок Настя достала зеркальце, напудрилась и усмехнулась, – сейчас она нравилась самой себе. Художники звали ее Сольвейг за русые волосы и большие холодные глаза. Открыл сам Тимофеев – маленький, решительный, злой. Он был в пальто. Шею он замотал огромным шарфом, а на его ногах Настя заметила дамские фетровые боты. – Не раздевайтесь, – буркнул Тимофеев. – А то замерзнете. Прошу! Он провел Настю по темному коридору, поднялся вверх на несколько ступеней и открыл узкую дверь в мастерскую. Из мастерской пахнуло чадом. На полу около бочки с мокрой глиной горела керосинка. На станках стояли скульптуры, закрытые сырыми тряпками. За широким окном косо летел снег, заносил туманом Неву, таял в ее темной воде. Ветер посвистывал в рамках и шевелил на полу старые газеты. – Боже мой, какой холод! – сказала Настя, и ей показалось, что в мастерской еще холоднее от белых мраморных барельефов, в беспорядке развешанных по стенам. – Вот, полюбуйтесь! – сказал Тимофеев, пододвигая Насте испачканное глиной кресло. – Непонятно, как я еще не издох в этой берлоге. А у Першина в мастерской от калориферов дует теплом, как из Сахары. – Вы не любите Першина? – осторожно спросила Настя. – Выскочка! – сердито сказал Тимофеев. – Ремесленник! У его фигур не плечи, а вешалки для пальто. Его колхозница – каменная баба в подоткнутом фартуке. Его рабочий похож на неандертальского человека. Лепит деревянной лопатой. А хитер, милая моя, хитер, как кардинал! – Покажите мне вашего Гоголя, – попросила Настя, чтобы переменить разговор. – Перейдите! – угрюмо приказал скульптор. – Да нет, не туда! Вон в тот угол. Так! Он снял с одной из фигур мокрые тряпки, придирчиво осмотрел ее со всех сторон, присел на корточки около керосинки, грея руки, и сказал: – Ну вот он, Николай Васильевич! Теперь прошу! Настя вздрогнула. Насмешливо, зная ее насквозь, смотрел на нее остроносый сутулый человек. Настя видела, как на его виске бьется тонкая склеротическая жилка. «А письмо-то в сумочке нераспечатанное, – казалось, говорили сверлящие гоголевские глаза. – Эх ты, сорока!» – Ну что? – опросил Тимофеев. – Серьезный дядя, да? – Замечательно! – с трудом ответила Настя. – Это действительно превосходно. Тимофеев горько засмеялся. – Превосходно, – повторил он. – Все говорят: превосходно. И Першин, и Матьящ, и всякие знатоки из всяких комитетов. А толку что? Здесь – превосходно, а там, где решается моя судьба как скульптора, там тот же Першин только неопределенно хмыкнет – и готово. А Першин хмыкнул – значит, конец!… Ночи не спишь! – крикнул Тимофеев и забегал по мастерской, топая ботами. – Ревматизм в руках от мокрой глины. Три года читаешь каждое слово о Гоголе. Свиные рыла снятся! Тимофеев поднял со стола груду книг, потряс ими в воздухе и с силой швырнул обратно. Со стола полетела гипсовая пыль. – Это все о Гоголе! – сказал он и вдруг успокоился. – Что? Я, кажется, вас напугал? Простите, милая, но, ей-богу, я готов драться. – Ну что ж, будем драться вместе, – сказал Настя и встала. Тимофеев крепко пожал ей руку, и она ушла с твердым решением вырвать во что бы то ни стало этого талантливого человека из безвестности. Настя вернулась в Союз художников, прошла к председателю и долго говорила с ним, горячилась, доказывала, что нужно сейчас же устроить выставку работ Тимофеева. Председатель постукивал карандашом по столу, что-то долго прикидывал и в конце концов согласился. Настя вернулась домой, в свою старинную комнату на Мойке, с лепным золоченым потолком, и только там прочла письмо Катерины Петровны. – Куда там сейчас ехать! – сказала она и встала, – Разве отсюда вырвешься! Она подумала о переполненных поездах, пересадке на узкоколейку, тряской телеге, засохшем саде, неизбежных материнских слезах, о тягучей, ничем не скрашенной скуке сельских дней – и положила письмо в ящик письменного стола. Две недели Настя возилась с устройством выставки Тимофеева. Несколько раз за это время она ссорилась и мирилась с неуживчивым скульптором. Тимофеев отправлял на выставку свои работы с таким видом, будто обрекал их на уничтожение. – Ни черта у вас не получится, дорогая моя, – со злорадством говорил он Насте, будто она устраивала не его, а свою выставку. – Зря я только трачу время, честное слово. Настя сначала приходила в отчаяние и обижалась, пока не поняла, что все эти капризы от уязвленной гордости, что они наигранны и в глубине души Тимофеев очень рад своей будущей выставке. Выставка открылась вечером. Тимофеев злился и говорил, что нельзя смотреть скульптуру при электричестве. – Мертвый свет! – ворчал он. – Убийственная скука! Керосин и то лучше. – Какой же свет вам нужен, невозможный вы тип? – вспылила Настя. – Свечи нужны! Свечи! – страдальчески закричал Тимофеев. – Как же можно Гоголя ставить под электрическую лампу. Абсурд! Нa открытии были скульпторы, художники. Непосвященный, услышав разговоры скульпторов, не всегда мог бы догадаться, хвалят ли они работы Тимофеева или ругают. Но Тимофеев понимал, что выставка удалась. Седой вспыльчивый художник подошел к Насте и похлопал ее по руке: – Благодарю. Слышал, что это вы извлекли Тимофеева на свет божий. Прекрасно сделали. А то у нас, знаете ли, много болтающих о внимании к художнику, о заботе и чуткости, а как дойдет до дела, так натыкаешься на пустые глаза. Еще раз благодарю! Началось обсуждение. Говорили много, хвалили, горячились, и мысль, брошенная старым художником о внимании к человеку, к молодому незаслуженно забытому скульптору, повторялась в каждой речи. Тимофеев сидел нахохлившись, рассматривал паркет, но все же искоса поглядывал на выступающих, не зная, можно ли им верить или пока еще рано. В дверях появилась курьерша из Союза – добрая и бестолковая Даша. Она делала Насте какие-то знаки. Настя подошла к ней, и Даша, ухмыляясь, подала ей телеграмму. Настя вернулась на свое место, незаметно вскрыла телеграмму, прочла и ничего не поняла: «Катя помирает. Тихон». «Какая Катя? – растерянно подумала Настя. – Какой Тихон? Должно бить, это не мне». Она посмотрела на адрес: нет, телеграмма была ей. Тогда только она заметила тонкие печатные буквы на бумажной ленте: «Заборье». Настя скомкала телеграмму и нахмурилась. Выступал Перший. – В наши дни, – говорил он, покачиваясь и придерживая очки, – забота о человеке становится той прекрасной реальностью, которая помогает нам расти и работать. Я счастлив отметить в нашей среде, в среде скульпторов и художников, проявление этой заботы. Я говорю о выставке работ товарища Тимофеева. Этой выставкой мы целиком обязаны – да не в обиду будет сказано нашему руководству – одной из рядовых сотрудниц Союза, нашей милой Анастасии Семеновне. Першин поклонился Насте, и все зааплодировали. Аплодировали долго. Настя смутилась до слез. Кто-то тронул ее сзади за руку. Это был старый вспыльчивый художник. – Что? – спросил он шепотом и показал глазами на скомканную в руке Насти телеграмму. – Ничего неприятного? – Нет, – ответила Настя. – Это так… От одной знакомой… – Ага! – пробормотал старик и снова стал слушать Першина. Все смотрели на Першина, но чей-то взгляд, тяжелый и пронзительный, Настя все время чувствовала на себе и боялась поднять голову. «Кто бы это мог быть? – подумала она. – Неужели кто-нибудь догадался? Как глупо. Опять расходились нервы». Она с усилием подняла глаза и тотчас отвела их: Гоголь смотрел на нее, усмехаясь. На его виске как будто тяжело билась тонкая склеротическая жилка. Насте показалось, что Гоголь тихо сказал сквозь стиснутые зубы: – «Эх, ты!» Настя быстро встала, вышла, торопливо оделась внизу и выбежала на улицу. Валил водянистый снег. На Исаакиевском соборе выступила серая изморозь. Хмурое небо все ниже опускалось на город, на Настю, на Неву. «Ненаглядная моя, – вспомнила Настя недавнее письмо. – Ненаглядная!» Настя села на скамейку в сквере около Адмиралтейства и горько заплакала. Снег таял на лице, смешивался со слезами. Настя вздрогнула от холода и вдруг поняла, что никто ее так не любил, как эта дряхлая, брошенная всеми старушка, там, в скучном Заборье. «Поздно! Маму я уже не увижу», – сказала она про себя и вспомнила, что за последний год она впервые произнесла это детское милое слово – «мама». Она вскочила, быстро пошла против снега, хлеставшего в лицо. «Что ж что, мама? Что? – думала она, ничего не видя. – Мама! Как же это могло так случиться? Ведь никого же у меня в жизни нет. Нет и не будет роднее. Лишь бы успеть, лишь бы она увидела меня, лишь бы простила». Настя вышла на Невский проспект, к городской станции железных дорог. Она опоздала. Билетов уже не было. Настя стояла около кассы, губы у нее дрожали, она не могла говорить, чувствуя, что от первого же сказанного слова она расплачется навзрыд. Пожилая кассирша в очках выглянула в окошко. – Что с вами, гражданка? – недовольно спросила она. – Ничего, – ответила Настя. – У меня мама… Настя повернулась и быстро пошла к выходу. – Куда вы? – крикнула кассирша. – Сразу надо было сказать. Подождите минутку. В тот же вечер Настя уехала. Всю дорогу ей казалось, что «Красная стрела» едва тащится, тогда как поезд стремительно мчался сквозь ночные леса, обдавая их паром и оглашая протяжным предостерегающим криком. …Тихон пришел на почту, пошептался с почтарем Василием, взял у него телеграфный бланк, повертел его и долго, вытирая рукавом усы, что-то писал на бланке корявыми буквами. Потом осторожно сложил бланк, засунул в шапку и поплелся к Катерине Петровне. Катерина Петровна не вставала уже десятый день. Ничего не болело, но обморочная слабость давила на грудь, на голову, на ноги, и трудно было вздохнуть. Манюшка шестые сутки не отходила от Катерины Петровны. Ночью она, не раздеваясь, спала на продавленном диване. Иногда Манюшке казалось, что Катерина Петровна уже не дышит. Тогда она начинала испуганно хныкать и звала: живая? Катерина Петровна шевелила рукой под одеялом, и Манюшка успокаивалась. В комнатах с самого утра стояла по углам ноябрьская темнота, но было тепло. Манюшка топила печку. Когда веселый огонь освещал бревенчатые стены, Катерина Петровна осторожно вздыхала – от огня комната делалась уютной, обжитой, какой она была давным-давно, еще при Насте. Катерина Петровна закрывала глаза, и из них выкатывалась и скользила по желтому виску, запутывалась в седых волосах одна-единственная слезинка. Пришел Тихон. Он кашлял, сморкался и, видимо, был взволнован. – Что, Тиша? – бессильно спросила Катерина Петровна. – Похолодало, Катерина Петровна! – бодро сказал Тихон и с беспокойством посмотрел на свою шапку. – Снег скоро выпадет. Оно к лучшему. Дорогу морозцем собьет – значит, и ей будет способнее ехать. – Кому? – Катерина Петровна открыла глаза и сухой рукой начала судорожно гладить одеяло. – Да кому же другому, как не Настасье Семеновне, – ответил Тихон, криво ухмыляясь, и вытащил из шапки телеграмму. – Кому, как не ей. Катерина Петровна хотела подняться, но не смогла, снова упала на подушку. – Вот! – сказал Тихон, осторожно развернул телеграмму и протянул ее Катерине Петровне. Но Катерина Петровна ее не взяла, а все так же умоляюще смотрела на Тихона. – Прочти, – сказала Манюшка хрипло. – Бабка уже читать не умеет. У нее слабость в глазах. Тихон испуганно огляделся, поправил ворот, пригладил рыжие редкие волосы и глухим, неуверенным голосом прочел: «Дожидайтесь, выехала. Остаюсь всегда любящая дочь ваша Настя». – Не надо, Тиша! – тихо сказала Катерина Петровна. – Не надо, милый. Бог с тобой. Спасибо тебе за доброе слово, за ласку. Катерина Петровна с трудом отвернулась к стене, потом как будто уснула. Тихон сидел в холодной прихожей на лавочке, курил, опустив голову, сплевывал и вздыхал, пока не вышла Манюшка и не поманила в комнату Катерины Петровны. Тихон вошел на цыпочках и всей пятерней отер лицо. Катерина Петровна лежала бледная, маленькая, как будто безмятежно уснувшая. – Не дождалась, – пробормотал Тихон. – Эх, горе ее горькое, страданье неписаное! А ты смотри, дура, – сказал он сердито Манюшке, – за добро плати добром, не будь пустельгой… Сиди здесь, а я сбегаю в сельсовет, доложу. Он ушел, а Манюшка сидела на табурете, подобрав колени, тряслась и смотрела не отрываясь на Катерину Петровну. Хоронили Катерину Петровну на следующий день. Подморозило. Выпал тонкий снежок. День побелел, и небо было сухое, светлое, но серое, будто над головой протянули вымытую, подмерзшую холстину. Дали за рекой стояли сизые. От них тянуло острым и веселым запахом снега, схваченной первым морозом ивовой коры. На похороны собрались старухи и ребята. Гроб на кладбище несли Тихон, Василий и два брата Малявины – старички, будто заросшие чистой паклей. Манюшка с братом Володькой несла крышку гроба и не мигая смотрела перед собой. Кладбище было за селом, над рекой. На нем росли высокие, желтые от лишаев вербы. По дороге встретилась учительница. Она недавно приехала из областного города и никого еще в Заборье не знала. – Учителька идет, учителька! – зашептали мальчишки. Учительница была молоденькая, застенчивая, сероглазая, совсем еще девочка. Она увидела похороны и робко остановилась, испуганно посмотрела на маленькую старушку в гробу. На лицо старушки падали и не таяли колкие снежинки. Там, в областном городе, у учительницы осталась мать – вот такая же маленькая, вечно взволнованная заботами о дочери и такая же совершенно седая. Учительница постояла и медленно пошла вслед за гробом. Старухи оглядывались на нее, шептались, что вот, мол, тихая какая девушка и ей трудно будет первое время с ребятами – уж очень они в Заборье самостоятельные и озорные. Учительница наконец решилась и спросила одну из старух, бабку Матрену: – Одинокая, должно быть, была эта старушка? – И-и, мила-ая, – тотчас запела Матрена, – почитай что совсем одинокая. И такая задушевная была, такая сердечная. Все, бывало, сидит и сидит у себя на диванчике одна, не с кем ей слова сказать. Такая жалость! Есть у нее в Ленинграде дочка, да, видно, высоко залетела. Так вот и померла без людей, без сродственников. На кладбище гроб поставили около свежей могилы. Старухи кланялись гробу, дотрагивались темными руками до земли. Учительница подошла к гробу, наклонилась и поцеловала Катерину Петровну в высохшую желтую руку. Потом быстро выпрямилась, отвернулась и пошла к разрушенной кирпичной ограде. За оградой, в легком перепархивающем снегу лежала любимая, чуть печальная, родная земля. Учительница долго смотрела, слушала, как за ее спиной переговаривались старики, как стучала по крышке гроба земля и далеко по дворам кричали разноголосые петухи – предсказывали ясные дни, легкие морозы, зимнюю тишину. В Заборье Настя приехала на второй день после похорон. Она застала свежий могильный холм на кладбище – земля на нем смерзлась комками – и холодную темную комнату Катерины Петровны, из которой, казалось, жизнь ушла давным-давно. В этой комнате Настя проплакала всю ночь, пока за окнами не засинел мутный и тяжелый рассвет. Уехала Настя из Заборья крадучись, стараясь, чтобы ее никто не увидел и ни о чем не расспрашивал. Ей казалось, что никто, кроме Катерины Петровны, не мог снять с нее непоправимой вины, невыносимой тяжести. источник :http://www.stranamam.ru/post/7718526/#com55399856

Рубрики:  что почитать

Метки:  

Eros Ramazzotti - Un Angelo Disteso Al Sole

Понедельник, 12 Мая 2014 г. 21:48 + в цитатник



Рубрики:  музыка,клипы

Ангела Меркель в ЯРОСТИ от речи Грегора Гизи

Понедельник, 12 Мая 2014 г. 20:10 + в цитатник



случайная любовь

Суббота, 03 Мая 2014 г. 00:46 + в цитатник


Рубрики:  музыка,клипы

Метки:  

поможет народная медицина.Если болят суставы

Среда, 30 Апреля 2014 г. 22:07 + в цитатник

Открытие дачного сезона — это не только шашлыки,гамак, веселая компания ,но и боли в суставно-мышечном аппарате.И если Вы относитесь к тем, кому садово-огородные заботы знакомы не понаслышке, то Вы знаете, что бывает,сделать на даче надо и хочется очень много, а делается всё это в течение двух коротких "выходных" дней. Не удивительно, что вечером воскресенья и утром в понедельник у многих такое состояние, что не хочется даже шевелиться. Перенапряжение мышц, которое может сопровождаться их растяжением, боль в суставах от неудобной позы. Поэтому отправляясь на дачный участок, обязательно запаситесь необходимым набором медикаментов и народными средствами ( перед использованием любого народного средства посоветуйтесь с врачом)

03464d1d04d0443147d987cf2581f9b2.0 (520x392, 74Kb)
Если болят суставы

more

Серия сообщений "НАРОДНАЯ МЕДЕЦИНА":
Часть 1 - поможет народная медицина.Если болят суставы


нормы расчета ткани

Среда, 30 Апреля 2014 г. 17:36 + в цитатник

Нормы расчета ткани (рекомендации ателье)

Размеры 44-48
Нормы расхода ткани на швейные изделия при ширине 150 см.
 

 
Наименование Фасон Размер 44-48
Основная ткань (м) Подкладочная ткань (м)
Юбка прямая длина изделия + 0.2 длина изделия
расклеш. 2 длины изделия + 0.2 2 длины изделия
Брюки - длина изделия + 0.2 0.5
Платье прямое дл.изд + длина рукава + 0.4 длина издлия
расклеш. 2 дл.изд + длина рукава + 0.4 2 длины изделия
Сарафан прямой длина изделия + 0.3 -
расклеш. 2 длины изделия + 0.2 -
Блузка - дл. изд. + длина рукава + 0.5 -
Жакет - дл. изд. + длина рукава + 0.4 дл.изд + длина рукава
Топ - длина изделия + 0.2 -
Комбинезон - дл. изд. + длина рукава + 0.4 -
Жилет - длина изделия + 0.3 длина изделия
Пальто прямое 3.0 2.8
расклеш. 3.5 3


Нормы расхода ткани при ширине 110 см.
2 длины изделия + длина рукава.

Размеры 50-56
Нормы расхода ткани при ширине 150 см.
 

Наименование Фасон Размер 50-56
Основная ткань (м) Подкладочная ткань (м)
Юбка прямая длина изделия + 0.2 длина изделия
расклеш. 2 длины изделия + 0.2 2 длины изделия
Брюки - длина изделия + 0.5 0.7
Платье прямое 2 дл.изд + длина рукава + 0.4 2 длины изделия
расклеш. 2 дл.изд + длина рукава + 0.4 2 длины изделия
Сарафан прямой 2 длины изделия + 0.3 -
расклеш. 2 длины изделия + 0.2 -
Блузка - 2 дл. изд. + длина рукава + 0.5 -
Жакет - 2 дл. изд. + длина рукава + 0.6 дл.изд + длина рукава
Топ - длина изделия + 0.2 -
Комбинезон - дл. изд. + длина рукава + 0.9 -
Жилет - 2 длины изделия + 0.6 длина изделия
Пальто прямое 3.4 3.0
расклеш. 4 3.5
 


Нормы расхода ткани при ширине 110 см.
2 длины изделия + 2 длины рукава.

 
Рубрики:  шьём сами

Метки:  

Все дело в шоколаде

Среда, 30 Апреля 2014 г. 15:54 + в цитатник




 





Всё дело  в  шоколаде

1196624439_x_859d764a (375x480, 58Kb)







 







 





 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



Шоколад любят все.Он вкусный- это факт неоспорим.Съешь пару кусочков,и сразу поднимается настроение,ощущаешь прилив сил и бодрости.Но это не единственное его достоинство.Этот волшебный подарок природы еще и самым благотворным образом влияет на женскую красоту и здоровье.



 



i (216x150, 4Kb)



 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



 



Чем полезен шоколад

 





В шоколаде содержится примерно 40% кофеина,который ускоряетрасщепления жиров,что позволяетэффективнобороться с прблемой лишнего веса и целлюлитом.



 





Шоколад укрепляет сосуды и нормализует давление.Пробуждает эротические чувства и способствует выработке женских гормонов.Обогощает организм витаминами В1,В2,РР,А,железом,кальцием,калием,натрием.Является антиоксидантом.







Содержащийся в какао-бобах магний улучшает память и укрепляет иммунитет."Вкусные" косметические процедуры с шоколадом (маски,пилинги,ванны,обертывания) имеют антицеллюлитный и антистрессовый эффекты,выводят токсины и лишнюю жидкость из организма,подтягивают,питают,тонизируют и омолаживают кожу,способствуют синтезу коллагена и эастина.







Учтите только,что все перечисленные положительные качества относятся только к черному шоколаду:в молочном пользы намного меньше,а в белом и вовсе один сахар и масло какао.Так что ваш выбор - горький шоколад!

more

Серия сообщений "красота и здоровье":
Часть 1 - Красивые волосы. Маски для волос в домашних условиях – эффективно, дешево и результативно.
Часть 2 - Красивые пяточки.
...
Часть 7 - Чтобы волосы не электризовались
Часть 8 - Без заголовка
Часть 9 - Все дело в шоколаде
Часть 10 - Парафинотерапия рук


Метки:  

Поиск сообщений в красота_костина
Страницы: [4] 3 2 1 Календарь